Предзнаменования добрые (и не очень) (джен)

Кроули размышляет об искусстве.

В 2004 году на аукционе Сотбис в Лондоне на торги собирались выставить картину Шишкина «Пейзаж с ручьём». Оказалось, что это подделка, и пейзаж принадлежит кисти голландского художника Маринуса Адриана Куккука. Картину сняли с торгов буквально в последний момент. Организаторов предупредили по телефону; доброжелатель захотел остаться неизвестным, чем автор драббла бессовестно воспользовался. Что касается «Прибытия поезда», как ни странно, в программу первого платного киносеанса в Париже этот фильм не входил. Его показали позже, и случилось это как раз в Лионе.

Из всех видов человеческого творчества Кроули предпочитал кино. Правда, премьеру, вошедшую в учебники и до сих пор упоминаемую по поводу и без — да, то самое «Прибытие поезда», — он пропустил. По независящим от него причинам: трудно восхищаться чудесами синематографа в Лионе, когда ты находишься в горах Шотландии. Впрочем, на показе было-то всего человек тридцать. Много лет спустя легендарный продюсер Тони Уилсон справедливо заметил, что на исторических вечеринках всегда присутствует ограниченное количество народа. Это утешало. Зато «Путешествие на Луну» Кроули увидел среди первых, и с тех пор его сердце безраздельно принадлежало научной фантастике.

Живопись вызывала в нём противоречивые чувства. Больше всего отклика в его в душе находили импрессионисты. Пожалуй, самые сильные эмоции они испытывал, глядя на «Оперный проезд в Париже» Камиля Писсарро (падающий снег казался настоящим) и «Белые кувшинки» Клода Моне (несмотря на название, в палитре преобладали различные оттенки зелёного). Что было странно. Заснеженная улица. Мостик в окружении растений. Вроде ничего особенного. Но хотелось остановиться и смотреть, смотреть, смотреть… Кубами, треугольниками и прочими геометрическими фигурами любоваться желания не было. И вообще, где проходила та тонкая грань, которая отделяла искусство от его подобия?

— Взять хотя бы «Чёрный квадрат», ангел. Если я нарисую красный квадрат или там, зелёный, станет ли он произведением искусства?

— Думаю, ты сам знаешь ответ на этот вопрос, — дипломатично ответил Азирафаэль.

— Оставим за скобками мои способности к рисованию, — махнул рукой Кроули («Или полное их отсутствие», — пробормотал Азирафаэль, правда, так, чтобы Кроули его не услышал. Кроули услышал, конечно, но не обиделся: он прекрасно сознавал, что «палка, палка, огуречик…» — предел его рисовальных возможностей). — Чем мой квадрат будет хуже квадрата старины Казимира?

— Тебе не нравится геометрический абстракционизм, друг мой. Признайся.

— Не то чтобы я питал к нему отвращение… Просто я его не понимаю.

— Что для тебя одно и то же.

Кроули сморщил нос, невольно доказывая правоту Азирафаэля, и потянулся за бутылкой:

— Ещё вина?

Редкий случай: они сидели на кухне в квартире Кроули, а не в задней комнате книжного магазина. Чисто из практических соображений: лондонский филиал Сотбис тоже находился в Мейфэйр, и до него можно было прогуляться пешком.

Азирафаэль с сомнением посмотрел на опустевший бокал:

— А мы не опоздаем?

— До начала торгов ещё три часа, — успокоил его Кроули. — Да, ты любишь приходить пораньше, чтобы всё рассмотреть без толчеи и суеты, я помню. Тем не менее… Успеешь ты выполнить задание Небес, не беспокойся.

— Ты не любишь аукционы почти так же сильно, как супрематизм, — вздохнул Азирафаэль.

— Я не вижу смысла в том, чтобы картины или иные ценные вещи покрывались пылью в сейфе какого-нибудь миллионера, в то время как обычные люди и истинные ценители довольствуются плохими фотографиями в каталогах и лишь мечтают одним глазком взглянуть на шедевр. — Кроули поставил на стойку свой пустой бокал и скрестил руки на груди.

— Искусство должно принадлежать народу? — подытожил Азирафаэль.

— Именно, ангел. Именно.

— Да ты революционер, мой дорогой.

— Из Рая меня выгнали, так что революция — моё второе имя.

— Не хочешь — можешь со мной не ходить.

Однако при этом Азирафаэль насупил брови, что означало: если Кроули останется дома, швейцарским шоколадом и томиком Дилана Томаса с дарственной подписью автора он не отделается. Если честно, у Кроули имелись свои резоны посетить аукцион Сотбис, хотя непосредственно к живописи они отношения не имели. Всё же он спросил:

— Почему бы тебе не позвонить организаторам с моего телефона, обязательно это делать из автомата на углу, а потом лично проверять, сняли ли картину с торгов?

— Кроули, ты считаешь, у них нет определителя номера? А если в Аду захотят разобраться, кто сообщил о том, что картина Шишкина «Пейзаж с ручьём» — подделка? И решат, что это ты постарался? Ты сам говорил, что Вельзевул не присылает ругательных писем.

— Верно. Правда, жаль беднягу Маринуса Адриана. Никто не спрашивал, желает ли он стать художником. Но есть ли у тебя варианты, когда твоя фамилия Куккук и все твои родственники — рабы палитры и пленэра? А теперь никто за его пейзаж и жалкого мильона не заплатит. Обидно.

— А что с его пейзажа убрали «лишних» коров и людей, потому что для Шишкина они не характерны, не обидно?

— И это тоже. Ладно, ангел. Идём. Расскажешь по дороге, чем дюссельдорфская школа живописи отличается от других школ.

Кроули спасать Сотбис от скандала никто не поручал. Да и цели устраивать похожий скандал, чтобы тот прогремел на всю Европу и обе Америки перед ним не стояло. Он собирался провести эксперимент. По собственной инициативе и исключительно ради науки.

Вопросом про условный «красный квадрат» Кроули задавался всерьёз. И его действительно интересовало: если взять материалы требуемого исторического периода и сделать что-то по технологии, которую тогда использовали мастера, разумеется, не забыв вложить в вещь душу и своё художественное видение, можно ли назвать эту вещь всего лишь «искусной подделкой»?

Для эксперимента он выбрал яйцо Фаберже, изготовленное мастером-энтузиастом и любителем розыгрышей. Проверка золота и драгоценных камней уже показала, что они соответствуют заявленному времени, только в рисунке можно было проследить некие присущие современности черты — при желании их обнаружить, естественно. Догадаются ли ценители и потенциальные покупатели, в чём подвох? И перестанет ли яйцо в случае разоблачения быть произведением искусства? Ведь его сделал по-настоящему талантливый мастер, без дураков.

Бутылку красного сухого Кроули прихватил с собой, несмотря на неодобрительный взгляд Азирафаэля. Демон чувствовал, что она ему пригодится, и для этого не требовалось ходить к гадалке и толковать пророчества.