Ставка на черное (джен)

Цукумо с каждым прожитым днем все больше казалось, что мир вокруг него если еще и не летит в тартарары, то совсем скоро отправится в этот знаменательный полет с края обрыва, на котором они с Кохаку балансируют в последнее время. Точнее, на краю пытается удержаться Кохаку, а Цукумо является тонкой ниточкой, которая еще держит друга над пропастью. Только все чаще Цукумо спрашивал себя, а остался ли Кохаку ему другом? Ведь на его месте он начал видеть незнакомца. И ощущение, что затапливало Цукумо, словно предрассветный прибой мягкий песок, все сильнее напоминало какой- то дурацкий ужастик. Из тех, где главный герой, сходив в подвал, чтобы закрыть стучащую дверь, возвращается своей полной противоположностью. А окружающим остается только гадать, показалось им, что тот стал другим или нужно бежать без оглядки, чтобы остаться если не в здравом уме, то хотя бы просто живыми. И волны, которые поначалу только набегали на берег, все сильнее становятся похожи на цунами, что в любой момент может обрушиться на привычный мир и оставить от него лишь горькие воспоминания.

Цукумо не мог сказать, когда все настолько сильно изменилось. Разумеется, с уходом Тацуи все стало по-другому. Но Цукумо вовсе не считал это концом света, ведь весь «Мюген» по-прежнему торчал в «Итокане» каждую свободную минуту, и Тацуя никуда не делся и продолжал быть рядом. Хотя Кохаку приходилось труднее всех. Привыкнув, что Тацуя всегда рядом или впереди, было сложно уложить у себя в голове, что отныне все будет не так. Вот только, что Кохаку вдруг однажды решит не замечать Тацую, никак не укладывалось в голове.

Впервые Цукумо почувствовал, что что-то переменилось после отъезда Оты и Кониши. Ему и самому было долгое время не по себе, ведь за столько лет он прикипел к братьям. Да, пусть не настолько сильно, как к Тацуе, но все равно Цукумо вдруг отчетливо понял, что в мире нет ничего постоянного, как бы подобного ни хотелось. Мир вокруг постоянно изменяется, и только человек может решить для себя, в какую сторону ему следует двигаться, чтобы изменяться вместе с ним.

Или не изменяться! Цукумо чертыхнулся, когда прогоревшая сигарета вдруг обожгла ему пальцы. В этом противоречии, наверное, и есть самое страшное для Кохаку. Он не хотел, чтобы мир вокруг него изменялся. И не хотел меняться сам. В итоге же Цукумо наблюдал, как Кохаку постепенно теряет себя. Вот только в угоду каким своим мечтаниям он это делает, для Цукумо было совершенно непонятно. Что и кому он намерен доказать? Кого и зачем хочет наказать? Хотя ответ был слишком очевиден, чтобы его не замечать. Вот только верить в него совсем не хотелось.

Цукумо изо всех сил надеялся, что он не пропустил тот момент, когда все сломалось окончательно. И при этом понимал, что тешит себя глупыми иллюзиями. Однажды придется посмотреть правде в глаза и решить для себя, что же делать дальше. «Мюген» так много дал вечно неприкаянному Цукумо, что даже думать об уходе казалось кощунством. Ведь все еще можно отмотать назад. Можно заставить Кохаку прекратить лелеять свои несуществующие обиды и принять новую действительность. Настоящую реальность. Ту, где Тацуя по-прежнему рядом со всеми ними. Рядом с Кохаку. Рядом! И никуда не собирается исчезать. Вот только Кохаку почему-то все свои силы отдает другой реальности. Той, которую с упорством маньяка строит вокруг себя словно крепостные стены со рвами, крокодилами и ядовитыми змеями, которые нападут на любого, кто посмеет к этим стенам подойти.

А еще Кохаку практически перестал улыбаться. Стал нервным и злым, хотя всячески пытался это скрыть от окружающих. Что ж, мальчишки, по-прежнему азартные и восхищенные, пока этого еще не замечали. Они с радостью погружались в новый мир, пытаясь не потерять ни единого упоительного мгновения. Нет, они не чувствовали себя более свободными с уходом Тацуи просто потому, что стать еще больше свободными, чем они были, было совершенно невозможно. Тацуя для всех распахнул дверь в мир, где каждый из них оказался на своем месте. Мир, где все они были свободны и счастливы, гоняя по дорогам и трассам, устраивая разборки и не давая спуску тем, кто пытался хоть как-то повлиять на то, как каждый в «Мюген» привык жить и дышать. И Тацуя всегда незримо был рядом, а если хотелось услышать его голос, или стоило в чем-то запутаться, или оказаться перед сложным выбором, то было достаточно разогнаться и примчаться в «Итокан», чтобы все встало снова на свои места, а ответы даже на самые сложные вопросы внезапно оказались перед глазами. Именно так всегда поступал Цукумо. Но в последнее время все чаще давило где-то в груди, а тянущая тоска заставляла просыпаться ночью в холодном поту после очередного кошмара.

Что ему снилось, Цукумо никогда не помнил. Только ощущение безысходности и темноты чувствовалось настолько остро, что Цукумо вскакивал на байк и гнал куда глаза глядят, пока не заканчивался бензин. Потом звонил Кобре, и они с Ямато порой могли его искать часами. Ведь заехать в какую-нибудь глухомань, где даже мобильник брал связь через раз, Цукумо во время таких сумасшедших поездок ничего не стоило. И все чаще Цукумо ловил себя на мысли, что время, когда он, сидя в траве неизвестно где, курил сигарету за сигаретой, становилось для него настоящим подарком, даже если от голода сводило внутренности или начинало тошнить от бесконечных сигарет. Передышкой, в которой он нуждался все больше и больше. Ведь существовать в том мире, который строил Кохаку, Цукумо, который всегда спокойно глядел в лицо любой опасности, по-настоящему боялся. Потому что не понимал, что в итоге у Кохаку получится и куда того заведут новые мечты. И нужен ли такой вот мир самому Цукумо? Мир, в котором чернота окружала все сильнее, заставляя остальные цвета полностью исчезать. Иногда медленно выцветать, но все чаще мгновенно терять всю свою яркость, погружая во мрак и ту самую безысходность, от которой Цукумо пытался убежать.

— Вот ты где! — неожиданно веселый голос Кохаку вырвал Цукумо из размышлений. С одной стороны, это было к лучшему. С другой — голос Кохаку, звучавший так, как не звучал уже очень давно, заставлял сердце биться от неожиданной и очень сильной тревоги. — Хорошее местечко, чтобы расставить в голове все на свои места, правда?

Кохаку уставился на плескавшиеся около самого пирса волны, в которых отражалось яркое солнце.

— Просто захотелось немного побыть одному, — Цукумо пожал плечами и выбил из почти пустой пачки сигарету. — Слишком много народу сейчас трется рядом. Надоедает.

— Да, с одной стороны непривычно, но с другой… — Кохаку говорил, не глядя на друга. — С другой — чем больше народу, тем проще следить за территорией, не говоря уже о других делах.

— Не помню, чтобы раньше с подобным были проблемы! — неожиданно отчеканил Цукумо, но Кохаку, казалось, даже не заметил его тона и недовольного выражения на лице.

— Еще совсем немного, и больше никто не посмеет сюда сунуться или пойти против меня.

— А что? Снова появились желающие? Вроде бы после братьев Хьюга и так за километр объезжают, — не удержался и снова съязвил Цукумо, в очередной раз напоминая, что и без лишних людей можно разобраться со всеми проблемами.

— Ты сегодня какой-то злой, — вдруг расхохотался Кохаку, а Цукумо чуть не подавился дымом от неожиданности. Смеялся Кохаку, да еще так весело и искренне в последнее время еще реже, чем улыбался. — Сигареты кончились или позавтракать не успел?

— Не выспался! — еле слышно буркнул Цукумо и выплюнул сигарету, которая стала настолько горькой, что курить ее дальше было невозможно.

— Это проблема, — глубокомысленно проговорил Кохаку. А потом развернулся к Цукумо, и тот увидел у него в руках сверток, который раньше не замечал. — Может, мой подарок поднимет тебе настроение?

Кохаку в два шага оказался рядом с Цукумо, на ходу разворачивая глянцевую бумагу. На бак упала черная кожаная безрукавка, на спине которой белела знакомая до самой последней черточки эмблема.

— Зачем это? — Цукумо не хотелось даже прикасаться к этому так называемому подарку. — И зачем это мне?

— Пришло время перемен, приятель! — Кохаку снова отвернулся и всмотрелся в уже затянутое тучами небо. Все вокруг потемнело. А еще откуда-то подул ветер, да такой сильный, что Цукумо показалось, что его сейчас снесет с его собственного байка. — Ты ведь сам это понимаешь, Цукумо? Теперь «Мюген» станет совсем другим. Пора двигаться дальше! Разогнаться так, чтобы никто и никогда не сумел к нам приблизиться! Все теперь будет только так, как мы захотим. И на новой вершине я не хочу стоять один. Поэтому ты будешь там вместе со мной.

Цукумо вместо ответа, в котором явно не особо нуждались, молча смотрел на спину Кохаку. Только сейчас он увидел, что на нем уже вместо такой родной джинсовой безрукавки красовалась черная. Значит, Кохаку все для себя уже точно решил. Цукумо дотронулся до своей и тут же отдернул руку. Ему показалось, что мягкая кожа жжется гораздо сильнее, чем позабытая и незатушенная сигарета. А еще вдруг стало настолько холодно, будто Цукумо оказался где-то на Хоккайдо посреди снежного урагана.

Цукумо все же пропустил тот момент, когда вернуть все назад стало невозможным. И теперь осталось только решить стоит ли ему и дальше удерживать Кохаку над пропастью или рухнуть в ее темноту вместе с ним.