Генерал и графиня (гет)

Примечания:

Слово: Цветы

В просторной зале, украшенной в золотых и красных оттенках, чересчур шумно. Зрелые аристократы, в компании которых находился дядя, переговаривались друг с другом, изредка посмеивались над какой-нибудь сказанной шуткой и, в случае тоста, слегка соударяли хрустальные бокалы, наполненными красным вином. Женщины сидели где-нибудь в уголку на просторных диванах с бархатной обивкой и сплетничали с подругами о разных вещах — например, как вургально оделась та виконтесса, баронесса или графиня. Одни молодые кавалеры и девушки прятались на террасе от строгих взрослых, другие — или танцевали в центре залы либо мазурку, либо кадриль; или же играли в разные игры, рассказывали анекдоты, читали стихотворения из сборников.

Октавия сидела на одном из кресел, иногда лишь прикасаясь к бокалу вина. Её практически никто не замечал. Но она не стремилась завоевать чьё-то внимание. Наоборот, надела скромное платье тёмно-зелёное платье с полупрозрачным рукавом и шифоновыми вставками оттенками посветлее, когда как ровесницы старались оголить плечи, открыть глубокое декольте или бедро. Ей нравилось так одеваться. А ещё Аден — редко, но всё же — по приезде лично выбирал для неё наряды. К её удивлению, у него достаточно хороший вкус.

— Графиня Серенская, добрый вечер! — поприветствовал подошедший Брон Уэделлинг. — Как настроение?

Октавия кое-как смогла выдавить из себя улыбку. Его общество ей никогда не нравилось. Иногда у неё возникало желание как-нибудь нагрубить незаконнорождённому сыну графа, вдруг без всякого осуждения вошедшего в аристократическое общество, однако не хватало смелости или мешали воспитание и совесть. Брон не был достойно воспитан, мог позволить сказать, сидя за столом, непристойности, приобнять за плечо девушку или вовсе шлёпнуть её по заднице.

— Можете не беспокоится, — начала говорить Октавия, сглотнув ком, застрявший в горле. — С моим настроением всё отлично.

— Жаль, — с некой обидой произнёс Брон, посматривая на бокал. — Хотелось провести время.

— Боюсь, моему супругу не понравится ваша компания, — ответила Октавия, гордо выпрямившись.

Супруга она знала хорошо. Аден не из тех людей, которые просто стояли бы в стороне и наблюдали, как некий слабак крутится вокруг их супруги. Характер не позволял. Октавия прекрасно помнила момент, когда Аден накинулся на Брона с кулаками лишь из-за того, что тот не так поприветствовал её. Страшно! Тарелки летали в стену и тотчас разбивались на мелкие осколки. Был слышен визг девушек, убегающих за помощью. Но всё разрешилось благополучно: Брон отделался несколькими синяками на лице, а Аден получил серьёзное предупреждение. Октавия же, решаясь загладить вину перед графом Уэделлингом, заплатила за разбитую посуду из собственных средств.

— Я даже не уверен, что ваш супруг знает о ваших предпочтениях в цветах! — воскликнул Брон с ноткой разочарования, демонстративно вздохнув. — Ах! Если бы мы состояли в браке, то дарил бы вам цветы каждый день.

Октавия не сдержалась, всплылила. Ранее идеальная выдержка сменилась ярким недопониманием, гневом, которое тут же вылилось на лицо в виде алой краски. Она поднялась с кресла и, гордо приосанившись, хотела что-то сказать, но тут вмешался неожиданно пришедший гость.

— Виконт Уэллинг, кажется, я предупреждал вас, — серьёзно и грозно сказал Аден. — Графиня, ваши любимые цветы, ведь так?

Аден протянул ей букет немалых размеров, сложенный из расцвётших эустом кремового и сиреневого оттенков, а также из нераспустившихся зелёных бутонов, придающих общей картине бо́льшей свежести. Октавия с улыбкой взяла цветы и, поблагодарив за такой приятный сюрприз, прильнула к его пухлым губам. Брон с некой завистью, неприязнью бросил на них взгляд. Он что-то пробубнил под нос и тут же побрёл к знакомой компании кавалеров, смеющихся с него.

— Я угадал с цветами? — спросил Аден, вопросительно изогнув чёрные брови.

— Да, — мягко ответила Октавия, прижав к груди букет цветов.

На самом деле у неё не было любимых цветов. До этого дня.

Примечания:

Слово: Погода

Аден и Октавия с самого начала брака считались полными противоположностями. Но дело не в предпочтениях в блюдах, одежде или же интерьере. Нет! Всё далеко не так. У них не совпадали вкусы с погодой.

Октавия иногда любила вспоминать приятные моменты, когда отец ещё был с ними. Её семья жила в небольшом дворце на отдалённом острове, который не посещала зима-красавица. Целый год — лето. Тепло, постоянно светило солнце, росли вкусные фрукты и красивые цветы. Очень редко шли дожди. Море находилось в нескольких сотен метров от дворца, а потому Октавия, в сопровождении слуги, могла пойти на песчаный берег, украшенный выброшенными ракушками. После смерти отца её жизнь сильно изменилась.

Аден же вырос в холодном климате, где их дом окружали высокие сосновые деревья, снег, бесконечно падающий с серого неба, и дикие звери, благо которые не нападали на них. Его отец — отставной подполковник, мечтающий о блестящей военной карьере сына, а мать работала швеёй, изредка брав заказы от более-менее состоятельных людей. Худо, бедно, но ничего. Справлялись. А к семнадцатилетию Аден узнал, что его записали в военное училище.

В начале брака пару называли «Летней графиней» и «Зимним Генералом». Однако их взгляды вскоре сильно изменились.

Как-то Октавия зимой посетила военный гарнизон, где её ждал Аден. Причиной стали прекратившиеся доставки продовольствия, а свя́зи с аристократической семьёй решили бы эту проблему довольно быстро. Когда Октавия с лёгкой накидкой на плечах вышла на улицу, она увидела снег. Белые снежинки медленно падали с неба и падали на мокрую землю. Между высокими деревьями гулял ледяной ветер, иногда завывая. В воздухе царило умиротворение, спокойствие. С тех пор Октавия полюбила холод и несколько раз просила Алена, чтобы чаще к ней обращался за помощью.

Аден же как-то бывал у них во дворце. Недавно Октавия заставила его найти свободное время, чтобы отправиться к матери и познакомить их. Тогда погода была, впрочем, как и всегда, отличная: прохладный ветерок игрался в саду с упавшими листьями деревьев, подбрасывал их в воздух и оставлял уже на бирюзовой глади декоративного прудика. Сказать, что Аден восторженно смотрел на всё — ничего не сказать. Окружающая среда пленила его сердце, выросшее в холодных условиях. Он с огромным удовольствием проводил десять дней, а в день отъезда дал обещание частенько находить время, чтобы заглянуть сюда.

Другие аристократы, узнавшие об этом, твердили друг другу, что сменившиеся вкусы подчёркивают их характеры. Однако они старались не обращать внимания на эти слова.

Примечания:

Слово: Технология

Октавия очень волновалась, постоянно спрашивала у главной горничной о подготовленных покоях, а когда получала положительный ответ всё равно тревожилась, похаживая в разные стороны. С минуту на минуту должен появиться Аден с больной матерью, которой — как все надеялись — поможет современная технология излечиться от рака.

— «Это будет нашей первой встречей», — думала Октавия, встав перед зеркалом и поправляя подол тёмно-синего платья. — «Всё должно быть идеально».

По словам Адена его мать, а точнее вся семья, относилась с недоверием или, скорее, с презрением к нескольким аристократам, которые как-то уживались в тех холодных местах среди бедняков, волков, готовых разорвать их вклочья. А потому Октавия очень переживала, что никто не примет её в семью. Хотя можно ли с радостью встретить того, кого ты ненавидишь..?

— Госпожа, Генерал Рэйг прибыл, — сообщила главная горничная и, поклонившись, вышла из покоев.

Сердце как-то болезненно затрепетало в груди. Октавия постояла несколько секунд в тишине, дабы собраться с мыслями. Волнение росло, а успокоиться, сказать что-то хорошее себе она не могла — просто не умела. С детства ей постоянно твердили об умении скрыть настоящие чувства, заключить их под стальной замок и никогда больше не открывать. Иначе этим воспользуются недоброжелатели семьи. По крайней мере, так говорил отец. Но его нет в живых восемь лет...

* * *

Октавия спешно направлялась ко входу, попутно стараясь связать в голове более двух предложений. Она терялась, не знала, как правильно выразится или на какие темы заговорить, чтобы не задеть чувства свекрови. Любое неправильно сказанное слово могло породить бурю ненависти, гнева, разочарования. Ещё хуже, если из-за него человеку станет плохо. Октавии хотелось показать наилучший образ аристократа, продемонстрировать лучшие качества, чтобы ей восхищались, её приняли.

Через несколько мгновений она увидела Адена. Он стоял рядом с инвалидной коляской, на которой сидела свекровь, осуждая за что-то, и нервно посматривал в разные стороны. Иногда подзывал слугу, перешёптывался и почти сразу переключался на разговор с ней. Увидев её, он облегчённо вздохнул и улыбнулся.

— Окташа, милая, — обратился он к ней, протягивая руку вперёд, — Это — моя мать. Надеюсь, вы поладите.

Октавия улыбнулась, поклонилась и только хотела представиться, как свекровь, с презрением окинув её взглядом, пробурчала:

— Никогда не могла подумать, что мой сынок женится на какой-то жалкой аристократке!

Сказанные слова тотчас ударили ей в самое сердце. Однако Октавия старалась сохранить выдержку, не показать грусть. Выдавив из себя улыбку, она отдала приказ слугам сопроводить прибывших людей в покои, чтобы хоть немного отдохнуть. Те, спохватившись, начали исполнять её приказ — одна горничная принялась вести инвалидную коляску, вторая завела разговор с больной свекровью. Аден постоял несколько минут и, видя как коляска с матерью скрылась за поворотом, подошёл к Октавии.

— Окташа, прости, что так получилось, — сказал Аден, виновато опустив голову.

— Всё в порядке. — успокоила его Октавия, проведя ладонью по плечу. — Не беспокойся, я понимаю.

Примечания:

Слово: Сила

!Примечание! Это отдельный драббл, где Октавии уже под пятьдесят.

Все шептались за спиной, осуждали за действия, ненавидели, презирали. Она и её дети должна была погибнуть, как другие аристократы, но осталась жива. Как?! При встречах с Верховным Октавия не преклонялась, как остальные, а лишь слегка кивала. Он её уважал. Некоторые имперцы открыто критиковали и не боялись лишний раз замахнуться рукой. А она молчала, смотрела. Ей нечего было сказать. В глазах всегда таилась тихая, но, возможно, светлая печаль.

— «Сильна душой!» — говорили они.

Это правда. В тринадцать лет Октавия потеряла дорогого отца, постаравшегося поделиться с ней мудростью и жизненным опытом; в девятнадцать умерла вечно спокойная, понимающая матушка, а за ней — не видящий мир братец; когда Октавии исполнилось тридцать шесть, погиб нелюбимый, но всё же дядя и супруг, генерал Аден Рэйг. Вот, прошло уже четырнадцать лет, а она до сих пор одна. Но ей большего и не надо.

Она осталась одна с тремя детьми. Приёмному сыну Альберту, незаконннорождённому ребёнку Адена, обеспечила хорошую жизнь, подарив титул графа и отдав один из дворцов, принадлежащих дому Серенских. Октавия пообещала быть ему любящей и понимающей матерью. Кажется, у неё это получилось. Он с особой теплотой, любовью принял её и сводных брата с сестрой. Они же получили тоже самое, что и он.

А два года спустя после потери кормильца в затяжной войне появилась третья страна, мечтающая захватить обе стороны, и провозгласить себя Великой империей. Сначала её солдаты вторглись в республиканские земли, где жила Октавия. Перебили всех аристократов, полы здания Сената полностью окрашены в алый цвет и везде пахло металлом. И кто бы мог подумать, что Верховный — обычный человек, солдат, которому пару раз помогла Октавия, перевязав кровоточащие раны? В любом случае, он заключил с ней сделку — её семья присягнёт ему на верность взамен на жизнь. Она с трудом, но согласилась. Ей совершенно не хотелось рисковать детьми.

— «Она сильна физически!» — кричали лишь некоторые девушки, скрывая восхищение за веером покойных графинь, обычно являющимися Октавии подругами.

Верно. Бывало Аден, возвращаясь на несколько дней с фронта, предлагал ей научиться стрелять из бластера или же тренироваться деревянным шестом, чтобы, в случае чего, дать отпор людям, несущим угрозу её жизни. Она соглашалась. Было забавно, весело. Но Октавия быстро схватывала знания на лету. Правда, иногда не могла их применить. Но всё-таки научилась.

Однако никто действительно не задумывался, какое её состояние находилось за каменной, неприступной стеной. Ей снились кошмары. Точнее, один. И он был слишком ужасным. Октавия хотела от него избавиться, но он, как назло, не исчезал.

Она каждый раз шла по коридору, которого с обеих сторон окружали яркие в дневное время витражи, сохранившие памятные события дома Серенских. Это её белокаменный дворец. За его стенами шёл настоящий ливень с яркой молнией и рокочащим громом.

Тихо.

Прохладно.

И немного страшно.

Октавия остановилась напротив витража, на котором была изображена вся уцелевшая семья. Она находилась в центре, а дети окружали её. С правой стороны стоял рыжеволосый Альберт, держащий за хрупкую ладонь; с левой же возвышался, гордо приосанившись, Герман; чуть ниже сидела Риана, прикрыв худые коленки подолом светлого платья.

И снова этот момент, который она хотела бы изменить, убежать, однако ноги не слушались — стояла как парализованная.

Очередной рокот грома, а затем — молния, ударившая в самый витраж. Мельчайшие осколки вонзились прямо в её тело. Октавия, широко распахнув глаза от нарастающего ужаса, упала на пол, на ковёр бордового цвета. Из полученных ран сочились ручейки алой крови, из карих глаз — кристально чистые слёзы. Лишь иногда она старалась что-то произнести, однако все попытки превращались в непонятный хрип. Боль разносилась по всему телу. Никого не было. Везде тишина. Октавия слышала только раскат грома и продолжение ливня.

Она всегда знала, что этот сон — вещий. Однако ужасные предположения о том, что дети начнут убивать друг друга пугала её. А потому Октавия молилась Всевышнему о том, чтобы Судьба оказалась к ней более благосклонной.

Примечания:

Слово: Солдаты

Аден ненавидел Брона. И дело не в том, то что он был абсолютно богат, пред ним — а точнее перед его отцом, — многие содрогались в страхе или то, что он позволял себе слишком много. Нет. Аден, если захотел бы, то достиг всего этого за слишком короткий срок, даже не смотря на презрение аристократов к «простым смертным». Но причина ненавидеть такого слабака, как Брон, была крайне проста — он общался с его бывшей супругой, а вскоре и вовсе собирался жениться на ней. Это приводило его в полный ужас или, скорее, гнев.

Октавия не хотела выходить за него замуж. Поначалу она думала, что стоило воспользоваться классическим методом избавления от нежеланных людей — подлить яд в тарелку с едой. Однако Аден предложил более разумный выход, подстроить якобы несчастный случай, из-за которого их не будут подозревать.

* * *

— Виконт Уэллинг, — обратилась к нему Октавия, приосанившись. — Нам необходимо посетить военный гарнизон в Фелисии.

— Зачем надо куда-то ехать? — с плохо скрываемым недовольством спросил Брон, плюхнувшись на диван. — Октавия, прошу, давай останемся дома.

Октавия тяжело вздохнула. Подобные сцены происходили постоянно, а нерв, чтобы с этим как-то бороться или хотя бы перетерпеть — уже не хватало. Но ехать надо было, иначе хорошо подготовленный план не сработал бы. Тем более им поможет сам Брон. Всем известен его характер, особенно солдатам, которых он никогда не посещал. Существовала традиция или, скорее, некая обязанность, что Аристократы посещали военные гарнизоны, мол, тем самым высказывали уважение офицерам. Но были те, кто попросту не хотел исполнять традицию, а потому у них никогда не было воинской поддержки. И к таким относился Брон.

— Виконт Уэллинг, нам нужно проводить эту традицию, — строго произнесла Октавия. — Иначе мы, в случае непредвиденных обстоятельств, останемся без военной мощи.

— Но нас спасут деньги! — радостно воскликнул Брон, разведя руки в стороны.

— Если бы вы изучали политологию, вы бы так не говорили, — сделала замечание Октавия, накидывая на плечи меховую накидку.

Брон в итоге согласился. Октавия не хотела знать, что способствовало этому, и предположения, которые настойчиво лезли, выбрасывала из головы. Неприязнь к ненавистному жениху только сильнее возросла. Они сели в своего рода автомобиль и отправились в военный гарнизон, где их ждали Аден, солдаты, знавшие о плане и полностью поддерживающие командира.

* * *

По приезде их встретил Аден, нехотя поклонившись виконту, но с радостью поцеловав руку Октавии. В душе она искренне обрадовалась, когда увидела его. Брон, конечно же, с неприязнью отвернулся и старался рассматривать серые стволы деревьев, однотипные, скучные. Жуткий северный холод пробирал до костей. От него не спасала даже тёплая шуба. И Брон удивился, когда увидел Адена в николаевской шинели, которая, как ему казалось, вообще никак не согревала.

— Ну, — недовольно буркнул Брон. — И где ваши солдаты?

— В казарме, конечно же, — съязвил немного Аден, но тут же получил лёгкий толчок в бок от Октавии.

— Значит пойдём, по-быстрому проведём эту традицию и домой! — процедил сквозь зубы Брон, сильнее укутавшись в шубу.

— Как это: «по-быстрому»? — спросила Октавия, удивлённо вскинув брови. — По традиции аристократы проводят в казармах несколько часов, чтобы лучше понять быт солдат.

Брон тяжело вздохнул. Он терпеть не мог, когда его планы срывали. Например, после посещения военного гарнизона хотел пойти на аристократический бал или, как его по-другому называли, пикник. Однако когда рядом находилась Октавия, дядя которой пообещал ему слава и несметные богатства, то Брон попусту не мог отказать ей. А потому поплёлся за ними вслед. На него бросали косые взгляды проходящие мимо солдаты, перешёптывались за спиной. Брон видел в их глазах презрение. Ему становилось не по себе от этого.

Зайдя в душную, несмотря на уличный холод, казарму, Брон почувствовал себя загнанным кроликам. Со всех сторон его окружали солдаты, крупнее его, наверное, в два раза. На их крепких руках, которые могли при гневе разломать дубовый стол в мельчайшие щепки, красовались и тонкие, и толстые светло-розовые линии, напоминающие шрамы.

— Неужели это и есть тот повеса, который посмел разлучить нашего командира с его женой? — усмехнулся правая рука и друг Адена. — А ну, парни, поможем понять этому бедолаге, что лезть в чужие отношения нельзя, и что за это будет.

Брона пробила дрожь. Он только что понял, что его обманули, что он попал в ловушку. Страх сковал его. Не мог вымолвить даже простое слово: «Постойте». Ноги подкосились, он упал на пол. Тут же посмеялись солдаты и, разминая кулаки, приготовились нанести болезненный удар.

Перед глазами всплыли слова Адена, поднимающегося по лестнице в день Осеннего бала, когда он ходил по зале в качестве новоиспечённого супруга Октавии. Тогда Брон выпалил что-то непристойное:

— Господа, я вас уверяю, что вскоре графиня Серенская будет моей женой.

Аден услышал и сказанные слова ему не понравились. Тогда он, слегка наклонившись, произнёс:

— Не забывайтесь, виконт, — с небольшой усмешкой проговорил Аден, — Как бы жестоко это не звучало, но всё, чём я владею, всегда остаётся со мной.

Примечания:

Слово: побег

— Ну же, Герман, быстрее! — прикрикивал двенадцатилетний Альберт, тянув за руку Германа.

Мальчишка сонно пятился за ним, ведь его только подняли с тёплой постели. С наступлением вечера дворец погрузился во мрак и тишину. В коридоре тускло горели лампы в виде свеч. Многие слуги ушли по домам, оставив хозяев одних. Вот только Альберту всё никак не спалось, он всё звал его куда-то.

— Братик, ну зачем нам идти куда-то? — жалобно пропищал Герман, потирая глазки. — А вдруг матушка с папенькой проснутся и наругают нас?

— Не проснутся, — уверенно проговорил Альберт, махнув руков. — Я хочу тебе кое-что показать.

Альберт любил волю. Любил ночь, ведь с приходом сна наступала и свобода. Скажем, он всегда устраивал кратковременный побег, который позволял ему пройтись по территории поместья. Совсем недавно Альберт обнаружил достаточно интересное место: небольшое озеро, над гладью которым летают или, скорее, танцуют маленькие синие огоньки, рядом с которым разрослось высокое ветвистое дерево. Очень красиво! Признаться, он вздрагивал каждый раз, когда невольно вспоминал таинственное местечко. Его попросту раздирало. Альберт хотел с кем-нибудь поделиться совершённым открытием, однако понимал, что если расскажет об этом родителям — беды ему не миновать, ибо из-за ослушания не ходить в сказанные места могут наказать, а ему этого никак не хотелось.

— Нам совсем немного осталось! — крикнул Альберт, подхватя Германа на руки.

И вправду, оставалось совсем немного. Стоило пройти только цветущий сад, за которым любимая матушка, в свободное от бесконечных собеседований время, тщательно ухаживала. Признаться, Альберт всегда любил её, хоть и немного не понимал, почему она попросту не могла бросить политику и заниматься тем, чем ей хотелось. С отцом он никогда не мог найти общего языка. Они постоянно ссорились из-за любой мелочи. Помниться, отец как-то вспылил, что Альберт не так позвал матушку, и хотел выпороть, но матушка не позволила. Наоборот, она его отругала, а он с виновато опущенной головой слушал её. Было забавно за этим наблюдать. Как-никак Генерал, а рядом с ней становился каким-то ребёнком.

Зашуршали заросшие кусты, и Альберт с уснувшим Германом на руках пробрался на «тайную» территорию. И ничего не изменилось с его последнего ночного прихода. Маленькие ярко-синие огоньки, которых Риана назвала бы лесными феями из книги про мифологических существ, всё также медленно витали над серебряной гладью. Могучие ветви дерева медленно раскачивались, издавая скрипы.

Здесь спокойно.

Не так, как там, днём, у дяди матушки, который без жалости гонял отца в горячие точки фронта.

Не так, как со знакомыми-аристократами, с некой неприязнью смотрящих на него.

Не так, как в грязной коморке с биологической матерью-наркоманкой.

Здесь лучше.

Альберт много раз думал о том, как сильно его жизнь изменилась. Шесть лет назад он жил с матерью, которая постоянно гуляла, пила алкоголь и, изредка, но всё же, принимала наркотические средства. До сих в памяти всплывали те моменты, когда она, будучи в достаточно нетрезвом состоянии, позволяла себе бить кулаками о его мягкое тело, на котором тотчас раскрывались и маленькие, и большие бутоны тёмно-синих, с кровавыми оттенками, цветов. И он почти привык к этому. Но вдруг, его забрал отец, редко навещавший в трудные минуты жизни, отвёз в поместье и представил ему мачеху. Сначала Альберт противоречил тому, о чём просила его Октавия, но, случайно увидев, как его биологическая мать отказывается от него, принимая у Адена деньги, переосмыслил поведение. Позже он начал понимать, как тяжело его матушке, а потому старался изо всех сил помочь. Октавия, обрадовавшись, стремилась наладить с ним отношения, что, вскоре, получилось. А уже потом на свет появились Герман и Ариана, которых Альберт тоже полюбил.

Сейчас Альберт не помнил даже лица биологической матери. Где-то в воспоминаниях мелькал её внешний вид, который он придумывал или старался вспомнить. Однако окончательное решение, каков был её внешний вид, всё ещё не принято.

— Ладно, Герман, нам пора домой, — шепнул Альберт, потрепав по голове проснувшегося Германа, с интересом рассматривающего окружающую природу. — Только не говори родителям, хорошо?

Герман кивнул и, ухватившись за его шею, прыгнул ему на спину. Альберт, слегка покряхтывая, вышел обратно в сад, откуда без проблем добрался до спальных комнат. Их не раскрыли, уже хорошо.

Примечания:

Слово: платок

Драббл, рассказывающий о начале их супружеской жизни. :з

Аден никогда не верил в своего рода суеверия или же предметы, приносящим некое везение на случай того, если что-то да случится. Возможно, на него повлияла скептически настроенная ко всему мать. Он вспоминал несколько моментов, когда, будучи семнадцатилетним юношей, его друзьям молодые девушки отдавали белоснежные накрахмаленные платочки с какой-нибудь незамысловатой вышивкой в виде синего цветка или же небрежным инициалами бежевых оттенков. А ему никто никогда не дарил подобного. Но он и не просил. Не надо.

Даже став генерал-майором, с ним такого не случалось, хотя в знакомых кругах многие считали его тем ещё сердцеедом. Однако Аден никогда не сравнивал любимую женщину, которая когда-то, но должна была появиться в жизни, и какую-нибудь графиню-изменщицу, в привычке меняющей кавалеров как лайковые перчатки. После первого посещения светского мероприятия он сильно разочаровался в столичных женщинах и сделал вывод, что у деревенских девушек хотя бы есть понятие верности.

Он бы так и продолжал воевать на фронтах, если бы не ожиданное появление графа Серенского с довольно заманчивым предложением. Заключить брак с «дорогой» племянницей, а взамен получить звание генерал-лейтенанта, который так не хотели отдавать другие вышепоставленные военачальники, посчитав его слишком вспыльчивым. Аден, не раздумывая, согласился. Он не видел в супружестве никакой проблемы — всё равно большую часть времени проводил на фронте, в горячих точках, а по возвращении в город хотел проводить досуг с друзьями.

* * *

Пора на фронт. Снова. Аден, разлепив тяжёлые веки, привстал с постели. Вокруг темнота, едва различимы очертания окружающих предметов. Слышно сладкое сопение Октавии, незаметно устроившаяся под его боком. Он, включив свет прикроватной лампы, бросил на неё взгляд. Густые каштановые волосы разметались по подушке, а золотистый кулон, подаренный в день свадьбы и который она не снимала, лежал на груди. Сколько раз в голове убеждался, что женился на красивой женщине. Неужто — Судьба им была заключить брак «поневоле» или ему просто повезло?

В любом случае, Аден оставил эти размышления на потом. Он встал с кровати и, схватив вещи — а именно тёмно-синий мундир с позолоченным ремнём —, безобразно лежавшие на деревянном стуле, направился в сторону выхода. Он старался уходить аккуратно, чтобы Октавия не проснулась. Ему попросту не хотелось участвовать в слезливых или, точнее, женских церемониях по типу провожания его на фронт и пожелания, чтобы он вернулся в целости и сохранности. Хотя от Октавии Аден никогда не слышал подобного. Она могла сидеть в кабинете, работать, когда его вызывали обратно в гарнизон, он заходил, оповещал об этом и они сухо прощались. Ничего лишнего.

— Генерал Рэйг, — обратилась к нему старшая горничная, поклонившись. — Что мне сказать госпоже после вашего ухода?

— Ничего. — сухо отрезал Аден.

Он хотел было выйти на холод, как услышал стук каблучков. Сразу понял — Октавия. Однако не хотел ждать её. А причина ему сама была неизвестна. Наверное, не имел желания тратить время.

— Генерал, постойте! — воскликнула Октавия, дёрнув его за рукав.

Аден обернулся, посмотрев на неё с недовольством, тотчас сменившимся удивлением. Она, с тёмно-зелёным пеньюаром на плечах, что висел поверх длинной ночнушки того же цвета, стояла перед ним, вытянув ладонь, на которой лежал шёлковый платок с вышитыми инициалами её имени и рода.

— Графиня, я вам говорил, что не верю в подобную чушь? — спросил он, вопросительно изогнув брови.

— Я отказа не принимаю, генерал, — уверенно произнесла Октавия, скрестив руки на груди. Немного постояв в тишине, она добавила: — Я буду ждать вас.

Она, отвернувшись, направилась в сторону покоев, оставив его одного. Аден остался один на один с мыслями и шёлковым платочком. В груди стало теплее, сердце начало биться быстрее. Уголки рта невольно поднялись вверх. Это настолько приятно? Аден, удивившись от собственной сентиментальности, что скрывалась где-то в глубине души, мотнул головой, став снова серьёзным. Убрав платок во внутренний карман мундира, он вышел на улицу.

Примечания:

Слово: гром

Октавия никогда не думала, что будет жить во дворце покойных родителей, ибо при жизни они неоднократно говорили, что каждому аристократу положено иметь собственный дворец, в котором он встретил бы Старушку Смерть. Но вот оказалась здесь. Почему-то для неё это не стало удивительным открытием. Империя захватила её страну, истребила практически всех дворян, соответственно, поменяла правила. Но свыкнуться с ними оказалось гораздо труднее, чем Октавия думала. Впрочем, это уже неважно.

Она уже давно не посещала родительский дом. Наверное, с восемнадцати лет. Верховный знал об этом, а потому, отдав ей приказ поселиться в отдалённом дворце, мол, так никто не посмеет навредить, упомянул родительский дворец. Конечно, Октавия хотела возразить из-за нарушения древних традиций, но он даже не захотел слушать.

— «Делай, что хочешь, но чтобы через неделю тебя не было в столице», — сказал он напоследок.

Ей пришлось подчиниться, однако причину такого поспешного отъезда она не смогла узнать. Верховный уклонялся от ответа, переходил на другую тему — в общем, всячески старался не отвечать на поставленный вопрос. Это злило, но сделать Октавия ничего не могла. Она посетила родительский дом и была потрясена до глубины души, увидев, в каком состоянии он находился. На месте прекраснейшего, когда-то благоухающего сада её встречал заросший, чуть ли не проходимый лес; белоснежные скульптуры неких богов, которыми при жизни восхищался отец, разрушились, оставив после себя только части тела. Стёкла уличных фонарей разбиты, не говоря уже про обычные. И это был только внешний вид. Что творилось внутри, Октавии не хотелось даже думать. Появлялось лишь огромное желание вырвать клочок волос и зарыдать от горя, которое ей придётся пережить с строителями. На ремонт дворца ушло слишком много средств, однако сейчас всё хорошо.

Октавия постаралась сохранить то, что оставили родители. Она восстановила скульптуры и поставила их на том же самом месте — во внутреннем саду, где нынче покойная матушка сидела в белоснежной беседке и занималась любимыми увлечениями, например, читала книги о политике или вышивала платочки. Также Октавия сберегла семейную библиотеку, галерею, в которой собраны портреты всех членов её семьи. Последнее, что осталось от них.

Всё хорошо. Октавия жила в отремонтированном дворце, частенько списывалась с дочерью — от сыновей письма кое-как получишь —, от которой получала все известия. Пока снова не приснился этот сон, в котором постоянно участвовали витражи, гром и молния, а позже раненная она лежала на полу.

* * *

Октавия проснулась в холодном поту посреди глубокой ночи. Стая маленьких мурашек мигом пробежались по спине. Она, судорожно дыша, вскочила с постели и подбежала к окну, сделанном во французском стиле. На улице шёл обильный ливень. Где-то вдалеке могла сверкнуть молния, а через несколько секунд, казавшихся ей целой вечностью, — тяжело пророкотал гром.

— У меня плохое предчувствие… — шепнула во мрак Октавия, сжав ткань накинутого на плечи пеньюара.

Пелену звенящей тишины прорвала мелодия, установленная на «смарт-часы». Кто-то звонил. И похоже, не раз. Октавия подбежала к ним и, приняв звонок, увидела голограмму дочери. Вид её был крайне встревожен. Из голубых глаз лились слёзы, катились по худым щекам.

— Мамочка… — всхлипывала она, попутно вытирая слёзы. — Герман… Убил Альберта!

Октавия застыла. Сердце где-то болезненно закололо. Земля ушла у неё из-под ног. В голову начали приходить разные мысли. Неужели Герман на такое способен? Что между ними случилось, и почему она об этом не знала? А может, это всё дело рук Верховного… Что же произошло на самом деле?

Примечания:

Слово: танцы

У Адена практически не было детства. Точнее было, но не такое, как у остальных: он не веселился с остальными мальчиками в футбол или другие игры; не дёргал девочек за косички в младших классах; не пробовал брать сигареты в руки или же пить алкоголь — например, пиво или водку. Отец муштровал его. Каждый день начинался, проходил и заканчивался одинаково: подъём ранним утром, зарядка, школа, а потом — мучительные допросы от отца по-поводу внешности, поведения. Если же Аден в чём-то провинился, то наказывали или кожаным ремнём, или с помощью гороха на полу.

Однако у Адена была тайная страсть — бальные танцы. Он с завистью смотрел на одноклассников, которые ходили на подобные секции и пускались в пляс с напарницами. Нет, ему нравилось военное дело, однако от такого хобби отказываться тоже не хотелось. Но отец этого не понимал. Аден помнил, как однажды в разговоре проболтался про интерес и «папа», сильно разозлившись, готов был его убить. Благо мать вмешалась.

Когда Аден женился на Октавии, то узнал о том, что ей нравятся бальные танцы. Да и в высшем обществе не раз говорили, что лучшей партнёрши в танцах кроме неё никого нет. Его это заинтересовало, и он решил попросить её научить танцевать.

— Окташа, можешь ли ты исполнить одну мою просьбу? — тихо спросил он, подходя к ней, занимающейся цветами в саду.

— Да, конечно, — с улыбкой ответила Октавия, привстав с колен. — Что-то стряслось?

— Н-Не могла бы научить меня танцевать? — с неловкостью проговорил Аден, царапнув скулу.

Адену было неловко об этом говорить. Ему казалось, что если он попросит научить его танцевать, то Октавия — или любые другие люди — поймут неправильно, начнут смеяться над ним. Мол, генерал, военный человек, а обращается с такой просьбой. Или «Не пристало военному заниматься таким делом». Однако страхи оказались напрасны: Октавия, не убирая нежной улыбки, сняла фартук и взяла его за руку.

— Начнём с первого пункта, — произнесла она, подходя чуть ближе к нему. — Кавалер кладёт руку на талию партнёрши, а она — на его плечо.

Октавия коснулась подушечками пальцев тыльной стороной его ладони. Между ними как будто пробежала искра. Аден вздрогнул, удивлённо вскидывая брови. Сердце начало биться быстрее, а румянец предательски появился на щеках. Октавия звонко засмеялась и притянул его ладонь к талии, попутно говоря, что ничего страшного в этом нет. Он робко, стеснительно поклал руку и, через несколько секунд, потянул Октавию к себе. Она смотрела в его ясно-голубые глаза, которых можно сравнить со многими прекрасными вещами. На мгновенье Октавия забыла, что находилась в роли учителя. Мотнула головой, как бы отгоняя мысли в сторону, похвалила и перешла к другим пунктам.

— Теперь, — проговорила Октавия и положила свою ладонь в его. — Сейчас я начну считать и говорить, что тебе надо делать.

Аден, нахмурившись, кивнул. Октавия начала считать. Раз, два — она сделала шаг назад, повернувшись влево; три, четыре — другой ножкой ступает вперёд, и отступать приходилось Адену. Так по кругу. Сначала Аден неумело выполнял движения, но позже, приноровившись, стал танцевать смелее. Он старался быть примерным учеником, исправлял каждые сказанные ею недочёты и очень быстро учился. Уже при пятом круге Аден чётко знал движения и с такой же точностью их исполнял. Октавия им восхищалась. Как учеником, генералом и супругом. Иногда у неё промелькала мысль, что ей повезло стать женой такого человека, как он.

— Спасибо тебе, Окташа, что научила танцевать, — сказал Аден с большим восторгом. — По правде сказать, думал, что ты будешь мучаться со мною.

— Тебе нужно много тренироваться, чтобы достичь больших результатов! — проговорила Октавия, положив ладонь на его плечо. — Но я горжусь тобой!

— Спасибо, милая, — с улыбкой произнёс Аден и прильнул к её губам.

Примечания:

Слово: обида

Дядя, граф Джулиус Серенский, очень любил племянницу Октавию. В душе ею не чаял. Готов был пробить место рядом с главным сенатором, то есть, с собой; выдать замуж за того, кто ей понравится — в общем обеспечить наилучшую жизнь. Однако у него не получилось этого сделать.

— Милорд, вы меня звали? — спросил Джулиус, войдя в зал его наставника, чью волю должны исполнять беспрекословно.

— Да, граф, звал, — ответил Наставник. — Дабы полностью взять нам военную силу под контроль, нужно тебе генерала Рэйга женить на племяннице своей.

— Но Милорд! — хотел было возразить Джулиас, но, увидев недовольное выражение лица наставника, осёкся.

Джулиас не хотел этого делать. Конечно, он знал о том, что в семьях девушек используют как инструмент для укрепления связей между семьями (и для доступа к власти в том числе). Однако приравнивал данный поступок с обманом, предательством. Джулиус испортил отношения с сестрой и не хотел ухудшать их с племянницей. Октавия была для него драгоценностью, сокровищем, которое он приобрёл, став главой дома Серенских. Порой ему удавалось слышать, как в высшем обществе их называли «Отец и дочь» нежели «Дядя и племянница». Для него это было странно.

— Джулиус, неужели ты усомнился моём решении? — строго спросил Наставник.

— Н-Нет, Милорд! — заикнувшись, заверил его Джулиус.

Как бы больно не было, но выполнять приказ надо, иначе за неподчинение уничтожат не только его, но и всю семью! А этого Джулиусу никак не хотелось. Он понимал, что после подготовленной речи, которую собирался сказать завтра или послезавтра, в душе Октавии возрастёт ненависть, нескончаемая обида к нему. И не ошибся.

— Как вы могли! — с разочарованием воскликнула Октавия, чуть ли не ворвавшись к нему в кабинет. — Почему вы послушались Наставника и решили отдать меня замуж?

— Так нужно, детка, — ответил Джулиус.

— «Нужно»?! — с возмущением переспросила Октавия, нахмурившись. — Неужели вам не важна ваша семья?

Джулиус вздохнул. Она многого не знала, но ей и незачем. Ни она прислуживала Наставнику, а он. Но с другой стороны ему стало обидно, ибо никто не смог его понять на какие жертвы Джулиус идёт ради сохранения жизни близких людей. Октавия, не желая больше слушать «глупых отговорок», покинула его кабинет. Он остался один. Снова. Появившаяся боль заколола где-то в районе сердца, которого, как говорили некоторые соратники, у него не было. Однако Джулиус точно знал, что оно есть, пускай ему и не до конца верили.

— Прости, — прошептал Джулиус вслед Октавии.

Он даже не надеялся на то, чтобы она услышала его.

Время (или Смерть) когда-нибудь само придёт к ней с предложением сохранить семью. Вот только что она выберет?