Непробиваемый болван (джен)

По полу растекается слабый рыжий свет фонарей. В Токио всегда светло, этот город не спит. Старенькие дедушкины часы, стоящие на полу, показывают три ночи. За неторопливой секундной стрелкой Хьюга наблюдает уже битый час. Ему бы выспаться как следует перед завтрашним матчем, первым в сезоне, а сна ни в одном глазу. Впрочем, какая разница, выспится он или нет?

Следующий чемпионат им, баскетбольной команде старшей школы Сейрин, не выиграть. Они не просто раскрыли карты — они научили врага стратегии. Кайджо и Шутоку ещё в середине прошлых Межшкольных начали делать упор на командную игру. Опыта им не хватало, доверия — тоже, и они наступали на те же грабли, что и все новички. Чего стоит тот взгляд в сторону, которым Кисе тогда так бесхитростно выдал Аомине адресата своего паса. Только вот свои ошибки никто не повторял. Несколько месяцев упорных тренировок, и все команды будут сплочёнными достаточно, чтобы загонять игроков в ловушку по одиночке стало бесполезно, а что до личных характеристик... У Сейрин есть Кагами. У других команд — чудовища. Пусть болтливые и угрюмые, ленивые и прожорливые, удивительно человечные и все поголовно — с придурью, но чудовища.

Нет, у Сейрин нет шансов. Хьюга хмурится и откидывается на подушку. Где-то над ним — потолок, частично изрисованный схемами нескольких боёв из тех войн, в которых участвовал великий Миямото Мусаси. Его фигурку Хьюге пришлось сломать одной из первых. Сейчас Хьюга не видит ни стрелочки: очки лежат рядом с футоном, но ему лень за ними тянуться.

Предчувствие поражения, конечно, что-то в душе задевает, но не то, что должно бы. Разочарование есть, есть страх, а со страхом так тесно, что стыдно, сплетено облегчение.

В первый же день основания баскетбольного клуба Сейрин появилась традиция: ставить себе цель на каждый игровой сезон. Цель должна быть гордая, масштабная и почти недостижимая. Выиграть первый матч? Ха! Если вы этого не сделаете, до второго не доживёте, тренер Айда Рико об этом позаботится. Выиграть кубок? Тренер не ждала от вас меньшего, годится.

Если ты терпишь неудачу, тебя ждёт наказание, суровое, унизительное и страшное. О том, что случилось в первом году, Хьюга боится вспоминать. В прошлом сезоне Сейрин всё-таки выиграла, так что Хьюгу пронесло. В этом, однако, ничего нового Рико не придумала. Условия остались те же.

— Если мы не победим, я признаюсь девушке, которая мне нравится!

Теперь исполнение клятвы приближается так же стремительно, как межшкольный чемпионат, и почему-то эта мысль не так уж и пугает. Возможно, он даже не против был бы...

Три часа ночи — не лучшее время, чтобы об этом думать, и Хьюга решительно переворачивается на живот. Подушка пахнет потом и стиральным порошком. Волосы Рико пахнут хлопком — как сладковатая мука, только легче, тоньше, нежнее. Хьюга помнит это с детства.

Хьюге нравится Рико. Иногда ему кажется, что и он сам нравится ей. Вот сейчас Сейрин проиграет, и он ей признается. Она примет его чувства, и он будет ухаживать за ней целый год, не меньше. А потом они поженятся. В последние дни Хьюга всё чаще представляет их свадьбу — потому что, представь он что другое, родителей, воспитанных в старой морали, хватит удар. Образ Рико в тяжёлом расшитом кимоно он отметает сразу: японские генералы, конечно, женились по синтоистским обычаям, не отходя от них ни на букву, но Рико такое вряд ли стерпит. От части традиций придётся отказаться.

Сильнее всего Хьюгу беспокоит знакомство с родителями. Можно ли познакомиться с теми, кого ты уже знаешь? Впрочем, Айда Кагетора Хьюгу в роли бесстыдника, покусившегося на его милую дочурку, ещё не знал. Надо будет попросить Изуки покараулить за дверью с аптечкой.

Больше всего же Хьюга любит представлять синдзэн кэккон — сам свадебный обряд. Они с Рико придут в храм рано утром — храм, делает мысленную пометку Хьюга, надо искать за городом. В Токио шумно круглые сутки, и гудки автомобилей испортят возвышенно-трепетное настроение.

Бок о бок они омоют руки и прополощут рты, очистят душу и тело, как очистил их могучий Идзанаги, вернувшись из Царства Мёртвых. Ему и его бывшей жене Идзанами они накроют трапезу, разольют по рюмкам сакэ. Священник будет монотонно бубнить молитву — оповещать богов, что Хьюга Джумпей и Айда Рико собрались вступить в брак и просят их защиты. Честно говоря, Хьюга Идзанаги и Идзанами не завидует. Эти боги не просто придумали брак — они же придумали и развод, а теперь они чуть ли не каждый день выслушивают, как друг другу в вечной любви клянутся восторженные юнцы.

За молитвой следует сан-сан-кудо: три, три, девять раз. Три брачные чаши, выставленные по размеру, от маленькой к большой. Прошлое, настоящее и будущее. Из каждой — три глотка. Первая чаша — звонкое «Готова поспорить, ты сможешь подтянуться ещё только четыре раза», разодранные о жёсткий канат ещё детские ладони и неловко протянутая после пробежки бутылка воды. Они с Рико знают друг друга с детства: часто пересекались в тренажёрном зале. Первая чаша — сухие бабушкины руки и её же скрипящий радостный голос: «Я знаю, что мой Джумпей найдет себе хорошую невесту».

Вторая чаша — упругий рыжий мяч под рукой, сбитая сетка в корзине, свисток и вкрадчивое: «Хьюга, что я говорила о меткости? Плати по счетам. Не попал в кольцо — ломай фигурку любимого генерала».

Третья чаша... Пока Хьюга задумывается, каким оно будет, будущее с Рико, он рассматривает лица тех немногих гостей, что пришли на их синдзэн кэккон. Обмен клятвами всегда был церемонией для самых близких: только родные и лучшие друзья. Вот мама широко улыбается и толкает локтем отца, до сих пор не уверенного, не зря ли он дал своё согласие на брак. Хьюга надеется, что он думает именно об этом, а не о том, не слишком ли много денег выделил на свадьбу. Изуки сосредоточенно хмурится: наверняка придумывает совершенно ужасный каламбур для свадебного тоста. Бабушка беззвучно шевелит губами: молится… Нет, её на синдзэн кэккон не будет: она уже два месяца как умерла. Хьюга почему-то всё время об этом забывает. Господин Айда, отец Рико, каким-то чудом умудряется одновременно прожигать подозрительным взглядом его и с обожанием улыбаться дочери. Киёши…

Хьюга стонет в подушку и снова переворачивается на спину. Когда бы он ни задумывался, какой будет его свадьба, он всегда видит на ней Киёши. Представляет его среди гостей и вздрагивает. Откуда ему там взяться? Что ему хочет сказать его подсознание, Хьюга не понимает. Киёши никогда не был его лучшим другом. Просто другом, если честно, тоже. А ведь мог бы.

В том последнем матче средней школы, против Тейко, команду Хьюги не просто обыграли — её раздавили и размазали, пачкая чистенькую арену кровью, потом, слезами и соплями наивных новичков. После игры глупый пятнадцатилетний мечтатель отчаянно старался не разреветься и жал тёплые сухие руки настоящим подкроватным монстрам в человеческом обличье, а те смотрели на него сверху вниз холодными скучающими глазами, будто вот так крушить чужие надежды и стремления было для них привычным делом.

«Ты пустое место, — слышал Хьюга в рукопожатиях. — Баскетбол не игра для таких слабаков, как ты».

Хьюга хотел выбросить мяч и кроссовки в ближайший мусорный бак, но рука не поднялась, поэтому он просто затолкал их в дальний угол шкафа, туда, где хранились его детские вещи — мама не хотела их выкидывать, а толку в них не было, вот они и истлевали тихо вдали от искусственного света настольных ламп. Себя прежнего, полного надежд и амбиций, он тоже похоронил в том шкафу. К старшей школе он отрастил волосы, перекрасил их в вызывающе яркий жёлтый, стал вместо карточек с игроками НБА коллекционировать фигурки древнеяпонских полководцев и превратился из Хьюги-мы-всех-порвём-в-следующем-матче в Хьюгу-лузера-и-ботаника.

Как те же чудовища из Тейко раздавили — буквально — Киёши, Хьюга видел лично. Высоченный, против Мурасакибары Ацуши он казался жалким карликом, мешающимся под ногами великана. Их разница в росте была не такой и большой, но Мурасакибара прыгал выше, отбивал жёстче и любого соперника безжалостно давил. Киёши, прекрасный разыгрывающий защитник, уже тогда прозванный одним из Некоронованных Королей баскетбола, с поля ушёл разбитым, растоптанным и проклятым — на короткую баскетбольную карьеру и на хромоту.

Шестого апреля следующего года Хьюга переступил порог класса 1-2 только-только открытой старшей школы Сейрин, в которой были секции футбола и плавания, кружки рисования и музыки и много что ещё, но не было баскетбольного клуба. Десятого апреля он столкнулся в коридоре с Киёши Теппеем, а одиннадцатого, когда выяснилось, что Киёши будет учиться в его классе, его новая спокойная жизнь лузера и ботаника полетела под откос. Киёши, иногда пропускающий целые учебные дни из-за физиотерапии, грезил баскетболом.

— Слушай, Хьюга, а где у вас тут баскетбольный клуб? Я хочу вступить.

— Нет у нас баскетбольного клуба, — равнодушно ответил Хьюга, листая «Книгу пяти колец» Миямото Мусаси. Не то чтобы его интересовали тактика, стратегия и философия военного мастерства, но о своём кумире он хотел знать всё.

— Тогда мы сами его создадим! Ты, я — вот уже два человека, которые не могут жить без баскетбола!

— Я — могу и хочу. В баскетбол больше не вернусь, — отрезал Хьюга. Киёши недоумённо моргнул, чему-то кивнул и на следующий день затянул ту же песню.

Хьюга тогда говорил, что ничего не получится. Что нельзя из бездарных новичков, самым бездарным из которых был он сам, сколотить достойную команду. А если и можно, то он, Хьюга, участвовать в этом не будет. Баскетбол не для него.

Киёши не сердился, не хмурился, даже не переставал улыбаться понимающе и насмешливо. Он сдаваться не собирался.

— Не дрейфь, Хьюга.

Хлопал его по плечу и уходил. Киёши воодушевил Изуки, наплёл с три короба Ринноске и идущему с ним в комплекте Коганею. Собрал команду таких же восторженных идиотов. И уткнулся лбом в глухую стену, потому что ему нужен был Хьюга, а Хьюга баскетбол бросил. Ха-ха. Будь всё так, баскетбольной команды Сейрин не существовало бы до сих пор.

Изуки, не то балабол, не то коварный манипулятор, познакомил Киёши с Айдой Рико. Её отец сам когда-то играл за национальную сборную Японии по баскетболу и теперь работал тренером. Рико ещё маленькой девочкой ходила с ним в Спортивный Центр — тот самый, где они с Хьюгой и познакомились, — и часы проводила, наблюдая за сокращениями мышц тренирующихся спортсменов. Вскоре просто смотреть ей наскучило, и она стала из увиденного делать выводы. К старшей школе Рико развила настоящий талант: ей достаточно было рассмотреть тело человека, чтобы точно сказать, сколько раз он на этой тренировке ещё сможет отжаться, подтянуться и прыгнуть — и как это число изменится за несколько месяцев работы.

В баскетболе же Рико понимала ещё больше, чем в отжиманиях, и Изуки убедил Киёши, что из Рико получится замечательный тренер, именно такой, какой и нужен молодой команде.

— Я не стану возглавлять игроков, которые сразу сдаются и распускают сопли, стоит им столкнуться с превосходящим соперником, — сообщила Киёши Рико. Киёши не возмутился и не ответил, что перед ней вообще-то тот самый человек, которого противник раздавил, но не сломал. В чём суть, он догадался сразу.

Киёши была нужна Рико, целеустремлённая, гордая, смелая Рико с её талантами тренера, а Рико был нужен слабак и нюня, её друг детства. Рико почему-то верила, что на самом деле Хьюга всё ещё любит баскетбол, просто врёт сам себе, и нисколько не сомневалась, что баскетбольная команда под её руководством может существовать только с Хьюгой в активных игроках. С полным амбиций, азарта и стремлением к победе Хьюгой. Киёши ей его достал.

Киёши мозолил глаза, раздражал и вытаскивал глупой пустой болтовнёй из тёплого вязкого болота осознания собственной ничтожности, а потом просто взял и бесцеремонно из него выдернул, одним рывком.

Хьюга помнит тот день вспышками.

— Если сможешь хоть раз попасть в корзину, я оставлю тебя в покое.

Избавиться от Киёши было остро, жизненно необходимо, и Хьюга взял в руки мяч. Стук об пол — шлепок по ладони. Скрип кроссовок по намытому полу. Тупое, мутное раздражение: как же он всё это ненавидит.

Мяч летит в кольцо рыжей птицей, но снова и снова бьётся о клетку рук. Ладони Киёши широкие, с длинными пальцами, и мяч ударяется о них опять, и опять, и опять. Киёши — непроходимая стена. Хьюга в ярости, а ещё ему страшно, потому что если он не забьёт сейчас, то станет поздно. В глазах, плечах, движениях Киёши — напряжение, никак не вяжущееся с той лёгкостью, с которой он отбивает все атаки.

Скрип пола под кроссовками. Шлепок по ладони — стук об пол. Тяжёлый шершавый мяч в руках. Как же он по этому скучал.

В груди набухает узел, и хочется не то сухо разрыдаться, не то расхохотаться. Пальцы колет, голова кружится, но глаза видят ясно и чётко, так, что хочется сорвать очки и разбить. К счастью, Хьюга пока ещё в своём уме и осознаёт, что без очков всякая ясность тут же исчезнет.

Киёши один раз встречается с ним взглядом, настороженным и серьёзным, а затем его резко отпускает. Открытое лицо затопляет облегчением, и теперь он кажется почти беззаботным, разве что стережёт кольцо с той же тщательностью.

Хьюга только потом сообразил, что Киёши не уточнил, сколько времени у Хьюги есть, чтобы попасть в корзину. Если бы Хьюга не сдался так скоро, смог бы Киёши выстоять?

Спустя год Хьюга сказал новичкам, что не знает игрока честнее Киёши. Он почти в это верил. Добрый, надёжный, рубаха-парень, Киёши не мог не знать, что Хьюга сдался ещё тогда, когда только взял в руки мяч.

Когда Хьюга сообщил, что присоединится к команде, Рико широко улыбнулась и заявила, что нисколько не сомневалась. Он смотрел в её сияющие глаза и думал, что всё-таки Киёши благодарен, пусть тот и наивный придурок. Думал, что Киёши в сущности неплохой парень и будет отличным капитаном: боевой дух он поднимал будь здоров. Он Киёши, чёрт возьми, почти восхищался.

А потом Киёши посмел проголосовать на выборах капитана за него. Хуже того: он его кандидатуру и выдвинул — а сам отказался даже от любимой позиции разыгрывающего защитника. С этой ролью неплохо справлялся и Изуки, а вот центрового не хватало.

Хьюга был польщён, горд, немного смущён, а ещё зол и совсем чуть-чуть — разочарован.

Если Киёши и хотел стать его другом, он крупно просчитался. Он оказался прав: капитан из Хьюги получился хороший. Но ценой лидерства была дружба: невозможно дружить с тем, кто тебя не уважает, а вышедший живым из сражения с чудовищами Тейко Киёши его уважать просто не мог.

Хьюга искал неуважение, пренебрежение, насмешку в лице Киёши, его взглядах, жестах. Киёши улыбался тепло и благостно, как какой-нибудь просветлённый монах. Только вот Хьюга знал, что когда-то этот монах был ни больше ни меньше Минамото но Ёриёси. Фигурка этого ронина, одного из лучших фехтовальщиков всех времён, занимала в коллекции Хьюги не последнее место. Его готовность без колебаний уступить пост губернатора Муцу другому просто в благодарность за поддержку в войне Хьюгу восхищала. Решимость Киёши отдать должность капитана, напротив, раздражала. Возможно, потому, что поддержал-то как раз он.

Компромата на Хьюгу было полно у всей команды: за ту панковскую стрижку ему до сих пор было стыдно, о том же, что совсем недавно его волосы были выкрашены в цвет спелого банана, он и вовсе хотел забыть. Тряпкой и нытиком его тоже видели все, но только эти все и сами не были лучше. Не растормоши их всех Киёши, так бы и не вернулись в баскетбол никогда. Перед ними Хьюге стыдиться было совершенно не за что.

А вот то, что тряпкой его видел Киёши, Хьюга пережить не мог.

«Ты бы сам, будь ты таким решительным, как он, пошёл за капитаном, из-за парочки неудачных игр готовым всё бросить?» — спрашивал он себя и понимал, что нет, не пошёл бы. Сколотил бы свою команду и этому горе-капитану и руки бы не подал. Киёши же будто бы было всё равно.

Ему и правда было всё равно: он отчего-то искренне верил, что из Хьюги капитан получится лучший. Хьюга понял это быстро, но простить уже так и не смог, а играть вместе, слаженно и не сомневаясь, можно было и так. На поле они составляли отличный дуэт — доверяли друг другу почти безоговорочно. Чего ещё желать?

Нет, Киёши ему не друг, но не поэтому Хьюга уверен, что на синдзэн кэккон его звать не стоит. Киёши — бывший парень Рико. Два влюблённых в баскетбол идеалиста, готовые умереть, но победить, просто не могли не начать встречаться. Иногда они втроём собирались обсудить стратегию на следующий матч, и Хьюга, который как капитан должен был стоять здесь с Рико наедине, без всяких центровых, чувствовал себя третьим лишним.

Не звать Киёши на свадьбу нельзя: Рико бы не поняла. Хьюга не знает, почему они тогда расстались, но лучшим другом Рико Киёши остался. Чтобы убедить её не звать его хотя бы на синдзэн кэккон, придётся попотеть, но Хьюга ради этого хоть костьми готов лечь.

Киёши не был другом детства Рико и они больше не состояли в отношениях, но он всё равно звал её по имени, и Рико тоже звала его Теппеем. После первого матча с Кирисаки Дайчи, когда Ханамия и его дружки отделали Киёши так, что он снова едва мог стоять, Рико навещала его в палате — они все навещали. Рико вышла оттуда с красными ушами и горящими глазами, а сам Киёши провожал её светлым, слишком светлым, горько-светлым взглядом.

Когда Рико не знала, как подбодрить команду, и говорила глупости: «Хэй, если вы выиграете, я поцелую каждого!» — Киёши молчал. Кровь приливала к его лицу, и он хмурился, но никогда не говорил, что эти шутки заставляют его чувствовать себя неловко. Остальные тоже молчали, некоторые — явно изо всех сил прикусив язык. Говорил всегда Хьюга:

— Тренер, не надо.

Рико смущённо улыбалась и опускала глаза, но Хьюга успевал заметить, как опускались уголки её губ. Глупая. Он всего лишь хотел её защитить. Рико была решительная, смелая и фантастически целеустремлённая. Она была своим в доску парнем — и в доску же плоской, но даже балагур Изуки ни разу не выдал этот каламбур. А Хьюге он на ум приходил.

Рико не была красавицей, ей не хватало женственности, нежности. Хьюге она нравилась и такой — даже нет, именно такой, — но он вздрагивал каждый раз, когда Рико вдруг вспоминала, что она девушка. Потом он переводил взгляд на спрятанную в коротких волосах чёрную заколку и понимал, что она, в общем-то, никогда об этом и не забывала.

Хьюга не боялся, что Изуки неудачно пошутит, не боялся, что когда-нибудь кто-то не выдержит и засмеётся — в товарищах по команде он был уверен как в себе. Он боялся, что Рико вдруг сама догадается, почему никто не выглядит ни воодушевлённым, ни даже смущённым её предложением. Уж лучше пусть думает, что это Хьюга — зануда и ханжа. В глаза Киёши Хьюга тогда не смотрел: знал, что тот осуждает.

Когда Рико накладывала ему в тарелку несъедобное варево, Киёши шумно сглатывал, но уплетал его за обе щеки и даже не морщился, а потом его минут десять выворачивало в туалете.

Рико в это время крутилась у плиты и не слышала, а когда она возвращалась, Киёши уже снова сидел за столом и чуть бледно улыбался.

— Вкусно.

Он, казалось, был готов у неё с рук съесть что угодно, лишь бы не расстроить.

Хьюга тоже мужественно проглатывал протеиновые таблетки вперемешку с карри и даже выдавливал еле слышное «есть можно», а потом вызывался сгонять в ближайший супермаркет за полуфабрикатами.

— А то ты всё готовишь и готовишь, того и гляди от усталости свалишься, и кто тогда нас тренировать станет?

Сокомандники тогда смотрели на Хьюгу полными благодарности глазами. Рико чуть опускала голову, а Киёши качал головой. Не одобрял, чёртов рыцарь. У него даже прозвище было рыцарское, дурацкое.

Теппей Железное Сердце. Лучший центровой. Непроходимая стена. Непробиваемый болван. Супергерой с доброй улыбкой, готовый отдать всё во спасение страждущих. Да он при живых родителях делит квартиру с бабушкой и дедушкой, чтобы им помогать. Кто вообще так делает?

Слепым себя Хьюга, несмотря на очки, никогда не считал. Киёши всё ещё в Рико влюблён, глубоко и по уши. А Хьюга не ревнует. Почему — не знает сам, но это наверняка та же причина, по которой Киёши нельзя приходить на их с Рико синдзэн кэккон.

Он бы улыбнулся, широко, искренне и лишь самую каплю печально, и сказал бы, как он за них рад. «Будь счастлива, Рико. Ну и ты, конечно, Хьюга». И ведь правда был бы рад, дурак.

От одного образа Хьюгу мутит. Видеть, как они с Рико приносят друг другу клятвы, Киёши будет больно. И если Киёши в своём самоотречении об этом и не подумает, за него всё решит Хьюга. Киёши ему не друг, но он его чёртов бесящий до белого каления пример для подражания, а ещё он в его команде, и уже только этого достаточно, чтобы его защищать. Если надо, то от самого себя. Не впервой.

Четыре часа утра. Значит, у Киёши три пополудни. Как он там? Капитан должен справляться о здоровье своих товарищей. Хьюга всё-таки надевает очки и шлёпает — тапки искать лень — к ноутбуку. Холодно: центральное отопление — привилегия Хоккайдо, где зимой дети примерзают к горке. Хорошо, что полы деревянные. Киёши рассказывал, что у него в больнице — каменные. В заморозки там, наверное, холодом сами стены дышат.

Голубая иконка скайпа. Зелёный кружок рядом с именем Киёши. В сети. Ну слава богу: звонок ему теперь, когда он просиживает штаны в больнице в Штатах, превратился в настоящий квест. То Киёши на процедуре и не может разговаривать, то уже сам Хьюга храпит во все завёртки.

— Хьюга? — удивляется Киёши и тут же криво улыбается. — Ждал, но не ожидал.

Такими каламбурами пусть с Изуки общается. В Токио глухая ночь, и Хьюга слишком устал, чтобы разгадывать шифры.

— Я, я, — ворчливо отзывается он и спрашивает: — Ну, как продвигается терапия?

— Нормально, — уверенно отвечает Киёши. Это у них такой компромисс: в прошлый раз он сказал, что отлично, и Хьюга доходчиво — судя по всему, недостаточно — ему объяснил, что он слишком устал, чтобы выслушивать неумелое враньё. — А вы как, ребята? Когда первый матч?

— Завтра. В заднице мы, Киёши.

— В насколько глубокой? — Глаза Киёши опасно сужаются, и Хьюга отвечает ему уже своим «нормально»:

— До финала не дойдём точно.

— В прошлом году нам тоже было не дойти до финала, а ушли мы с кубком.

— Сейчас всё по-другому. Ты не понимаешь?

— Я понимаю. Но не дрейфь, Хьюга.

Вот и поговорили. Теппей не сводит с Хьюги тёплого подбадривающего взгляда, а он всё пытается вспомнить, о чём вообще можно рассказать. Вроде и тем много: те же общие знакомые, баскетбол, Америка, Япония, школа — в другой раз они бы это всё обсудили десять раз, но тогда они будут болтать почти как друзья, а этой ночью Хьюга слишком отчётливо помнит, что это не так.

— Жаль, что ты в Америке, — говорит он и понимает, что и правда жаль.

— Я могу…

— Нет! — Хьюга отвечает так резко, что Киёши тут же умолкает. Знает он, что тот может. В прошлый раз он должен был записаться на операцию и спасти сустав, но вместо этого полгода отходил на терапию, обещавшую ему ещё год игры, а после — вероятную хромоту на всю жизнь и никакого баскетбола. Тогда Хьюга его понимал: Киёши мечтал взять реванш у Мурасакибары, а операция означала бы, что до конца старшей школы он в спорт не вернётся. К счастью, спустя год возможность прооперировать ногу не исчезла, но Хьюга сомневался, что Киёши может так повезти дважды. — Нет, ты будешь восстанавливаться до тех пор, пока не сможешь повторить все финты Дэвида Робинсона в финале чемпионата мира тысяча девятьсот восемьдесят шестого года. Ты меня понял?

— Понял, понял. — Киёши тихо смеётся. — Капитан.

Сегодня Хьюга не уцепиться за это слово не может. Слишком досадно, что поговорить с Киёши как с другом нельзя. Пусть хоть узнает, почему всё так.

— Почему, — он почти сипит, наверное, горло пересохло, — ты не выдвинул себя?

— Куда?

— В капитаны. Вы выбрали меня единогласно. Ты меня предложил. Почему?

— Потому что ты был лучшим, только и всего. Лучшим капитаном, я имею в виду. — Киёши снова делает вид, что не понимает, или действительно не понимает, и Хьюга не знает, что хуже.

— Лучшим, конечно. Да я после своего проигрыша лопнул, как воздушный шарик. Вот чего вся моя воля к победе стоила. Тряпка я был, Киёши. Твердил всё, что у нас ничего не получится. А ты такие речи толкал, команду собрал, Рико вот тренером заполучил. Как ты такой решительный потом за мной пошёл?

— Ты это серьёзно? — Голос у Киёши растерянный, а сам он выглядит каким-то расстроенным. — Но ведь из тебя вышел отличный капитан, не думаешь?

— Я знаю. — Хьюга и правда это знает. Проигрывать было больно каждый раз, но он больше ни разу не позволял себе раскисать. Слабину давал Изуки, мрачнел Ринноске и расстраивался Коганей, Кагами и Куроко на первых порах словно вообще не понимали, что такое поражение и как с ним бороться. Хьюга стискивал зубы и помогал Рико раздавать затрещины: «Нет, вы посмотрите, нюни они распустили! Это всего лишь значит, что нам надо лучше работать». Работал он тоже больше всех. Тренировал выносливость, оттачивал меткость и честно разламывал любимые фигурки японских генералов, если промахивался, и плевать, что Рико не видела. — Я хороший капитан. Но это не объясняет, почему им стал не ты.

— А это важно? — Киёши недоумённо щурится, а потом глаза его расширяются. — А. Ясно.

— Ага.

Киёши долго молчит. Оттягивает ворот больничной рубашки.

— Капитан должен уметь выбирать, Хьюга.

— А ты, что ли, не умеешь?

— А мне выбирать нечего. — Киёши улыбается. — Просто иди и иди себе напролом.

Ответ Хьюге придумывать не приходится: неровную, но всё же тишину ночного Токио разрывает звонок по скайпу. Киёши тут же проверяет уведомления, Хьюга — тоже. Звонят не ему.

— Мне звонит Ханамия, — признаётся Киёши. Его голос звучит удивлённо, почти неверяще.

— Макото? Эта зараза названивает тебе в Америку? — Хьюга запинается. — Подожди, так ты ответишь?

— Конечно. Прости. Твой звонок поставить на удержание?

— Да забей.

— Тогда я скоро перезвоню!

На часах четыре семнадцать. В голове — ворох мыслей, перебуженных и растерянных, как зимующие под древесной корой жуки, которых ошарашили ранней оттепелью.

Иди и иди себе напролом. Киёши не готов сдаваться и хочет основать баскетбольный клуб под руководством Айды Рико — Хьюга выползает из успевшего полюбиться болота и недовольно отфыркивается.

Киёши сам подставляется под грубую игру Кирисаки Дайчи и отказывается уходить с поля: не дай бог переключатся на кого другого, да и реванш взять больно хочется. Хьюге Киёши нужен в следующем матче, так что он от души орёт на этого идиота и кивает Рико: «Ты поступаешь правильно». Киёши почти сразу признаёт, что неправ, но всё равно с Хьюгой не разговаривает.

Киёши не хочет расстроить Рико и не говорит, что её кулинарные шедевры есть невозможно, а её обещания поцеловать — не совсем то, что могло бы как следует замотивировать команду. Хьюга этого не говорит тоже, но так или иначе мысль доносит — мягче, как можно тактичнее, но суть Рико всё равно обижает.

Киёши молчаливо осуждает. Хьюга ломает голову, в который раз размышляя, как же лучше: от чего Рико будет больнее? От неловкого молчания, готового прорваться чьим-то громким негодованием, или от его попыток это предотвратить?

Киёши давится несъедобным карри, блюёт в туалете и бледно улыбается, говоря, что у него всё отлично. Истинный рыцарь: героически жертвует собой и пробивает стены лбом. Хьюга усердно эти самые стены разбирает, стараясь управиться раньше, и еле успевает рассортировывать подвиги Киёши на «В долгосрочной перспективе — вредно для команды, остановить!», «Слишком опасно для самого Киёши, не допустить!», «Неприятно, но команде поможет» и «Чем бы дитя ни тешилось».

— Какой же ты эгоист, Киёши, — усмехается Хьюга себе под нос.

О да, Киёши с его тёплым серьёзным взглядом, с нездоровой самоотверженностью и синдромом спасателя — самый настоящий эгоист. Он хочет пожертвовать собой и всем помочь, а как все с этим потом жить будут — это неважно.

«Кто, если не я?»

Да кто угодно, Киёши, только не ты.

Киёши и правда перезванивает: у него слова никогда не расходятся с делом. На старых часах четыре двадцать две. Ханамия проговорил с Киёши не больше пяти минут.

— Ханамия интересовался, как мне тут лежится. Я сказал, что неплохо. Он в красках расписал мне, как мизерны шансы нашей команды в завтрашнем матче, и назвал меня жалким неудачником восемь раз.

Киёши говорит и улыбается, а Хьюга снова видит его пошатывающимся, с расплывающимися по предплечьям и голеням тёмными синяками. Слышит сухое горькое: «Если ты заменишь меня сейчас, я буду ненавидеть тебя всю жизнь». Рико не отступила, и остаток игры Киёши просидел на скамейке.

Киёши не возненавидел. Ни Рико, ни Хьюгу, её поддержавшего. Ни, как оказалось, Ханамию, чьими стараниями в запасе и оказался — дважды. Вот как светится оттого, что этот паук мохнатый не забыл о его существовании.

Свет монитора слишком яркий. Кажется, Хьюгу наконец-то клонит в сон.

— Слушай, Киёши. Ты ведь сказал Рико тогда что-то?

— М? — Киёши часто моргает.

— Когда она зашла тебя проведать. В больнице.

— А. Да, сказал, что мне легче, когда она рядом.

Хьюга понимающе хмыкает.

— Мне тоже.

— Я знаю. — Киёши улыбается. — А она знает?

Хьюга наконец всё понял, и теперь говорить об этом с Киёши — легко.

— Скоро узнает.

Киёши хмурится.

— Надеюсь, «скоро» — это не когда вы вылетите из чемпионата и тебе придётся наконец исполнить клятву?

— Нет, — лжёт Хьюга. — А... — Он всё же возвращается к неловкой теме. — А почему вы с Рико расстались?

— Она так захотела. — Киёши отвечает расплывчато и грустно улыбается, и Хьюга кивает.

— Ясно. Слушай, а правда, что в Америке оружие продают...

Разговор вдруг идёт быстро, бодро, без неловких пауз и судорожного подбора верных слов. Как мяч по полю скачет: шлепок — рука, стук — пол, свист — уже не поле, а кольцо. Они говорят об общих знакомых, об Америке и Японии, о школе и баскетболе. Почти как друзья. Хьюга впервые за два года надеется, что когда-нибудь сможет убрать это «почти».

— Слушай, я пойду, наверное? Спать охота. — На часах почти шесть утра. Свет фонарей уже постепенно сменяется робким утренне-солнечным.

— Конечно! Спасибо, что позвонил!

— Чай, не в последний раз, — обещает Хьюга.

— Порвите там всех.

— Ещё бы.

Киёши показывает большой палец и отключается.

Хьюга подслеповато щурится, будто бы разглядывая потолок — на самом же деле просто пялясь в разбавленную светом уличных фонарей и восходящего солнца темноту.

Он наконец понимает, почему никогда не ревновал Рико к Киёши. Киёши шёл напролом и не умел не то что сдаваться или отступать, когда нужно, но даже останавливаться — если речь не шла о Рико. «Она так захотела» он произнёс так, будто это всё-всё объясняло. Он не ждал своего часа в стороне, не добивался её дальше — просто стал её вечным лучшим другом.

Впрочем, Хьюга понимает и другое.

— Так вот кто ты, ка-пи-тан, — протягивает он. Польщён, горд, немного смущён — перекатывая сейчас во рту это слово, он чувствует себя так же, как когда его выбрали на роль капитана, только теперь не было ни злости, ни разочарования. Зато появилась усталость.

Капитан. Тот, кто лучше всех знает команду, способности и пределы каждого, и тот, кому всегда принимать самые неприятные решения. Остальным можно быть эгоистами и щеголять чёрными синяками, но только пока капитан разрешает. Точнее, пока разрешает тренер. А советует Айде Рико, тренеру пусть — но это не точно — не лучшей, но самой дружной команды, капитан — Хьюга Джумпей.

«Что из этого меньше навредит команде? — спрашивает он себя каждый раз. — А от чего кому будет больнее?»

Игроки идут напролом и видят только победу, светлую и чистую. Капитан тяжело вздыхает и втихомолку выбирает из зол то, что посветлее, почище и посимпатичнее. И победоноснее, конечно же.

В этом году Сейрин кубок не взять, но будь Хьюга проклят, если они не попытаются. В конце концов, победителю любимой девушке признаваться проще. Рико примет его чувства, он будет ухаживать за ней не меньше года, а потом они поженятся. Киёши Теппей, высокий и приметный, будет стоять на их синдзэн кэккон в окружении всех тётушек Рико, имена которых Хьюге за год ухаживаний придётся выучить — если, конечно, у Рико вообще есть тётушки, — и растроганно улыбаться. Если они его не позовут, ему будет больнее.

Пусть знает, что им с Рико — им обоим — легче, когда он рядом.

Спать остаётся всего ничего, но Хьюга упрямо натягивает на уши одеяло.

А если ничего не получится и свадьба так и останется его мечтами на сонную голову, Киёши напомнит:

— Не дрейфь, Хьюга.

И Хьюга попробует снова. А если Киёши промолчит и грустно улыбнётся, что ж... Тогда Хьюга просто скажет:

— Будь счастлива, Рико.

Капитан он или кто?