Сквозь тернии к … (1.1) (гет)

Мужчина, чьё лицо было изрезано морщинами, словно старинная карта, тяжело опустился в кресло. Его тень, подобно чёрному демону, металась по стене, подчиняясь трепету каминного пламени. За окном выл ветер, будто оплакивая нечто давно утраченное. Напротив, скрестив ноги на персидском ковре, сидел мальчик лет девяти — худощавый, с всклокоченными волосами цвета воронова крыла и глазами, ярко-зелёными, как яд акромантула. Его пальцы нервно мяли подол рубашки, вышитой серебряными звёздами.

— Это было давно... Очень давно, — голос наставника прозвучал, словно скрип старых страниц. Рука с синеватыми венами скользнула по резной рукояти кресла. — Когда магия не пряталась в безделушках, а лилась из мечей, выкованных драконами. Когда волшебники правили не из кабинетов, а с высоты замков, чьи шпили пронзали облака.

Мальчик приподнял бровь, и в его взгляде вспыхнул огонёк любопытства:

— Но ты говорил, их заклинания были... сильнее? Как молнии?

— Сильнее? Нет. Ярче, — мужчина усмехнулся, обнажив кривые зубы. — Они пели магию, как барды баллады, а не бормотали её, как мы. Но песни требуют времени... — он щёлкнул пальцами, и пламя в камине вздрогнуло, — а время — роскошь, которую редко кто может себе позволить.

Мальчик наклонился вперёд, уперев подбородок в сжатые кулаки, словно пытаясь удержать поток вопросов:

— Но если они были такими... великими, почему исчезли?

— Потому что песни не побеждают войну, — голос наставника стал резким, как удар хлыста. — Гоблины режут глотки, а не слушают стихи. — Он смягчился, и в его взгляде мелькнула тень грусти: — Но Певереллы... наш род... они научились шептать так, чтобы их услышали боги.

Он провёл пальцем по обложке фолианта, и пыль заплясала в луче света:

— В XII веке гоблины под предводительством Горга Кровожадного превратили Лондон в пепел. Маги тонули в собственной крови... Но твой предок, Георг Патриций, собрал армию из тех, кого даже смерть боялась. Вурдалаков, чьи клыки рвали сталь. Оборотней, чей вой сводил с ума. Вампиров, пировавших на поле боя.

— И... они победили? — Корвус выдохнул, его зрачки расширились, словно впитав пламя камина.

— Разорвали гоблинов на клочья, — наставник щёлкнул пальцами, и тень за его спиной превратилась в гигантского ворона с горящими глазами. — Георг взял их святыню — меч «Мира». Но где он сейчас... — мужчина наклонился вперёд, и его дыхание пахнуло мятой и тайной, — знают только вороны.

Корвус потянулся к татуировке на его руке — ворону, впившемуся когтями в череп, — но наставник грубо одёрнул рукав:

— Не спеши, птенец. Орден Чёрного Ворона ждёт не мальчика, а главу рода. Твоя воля... — он впился взглядом в Корвуса, — станет молотом, который разобьёт этот прогнивший мир.

За окном каркнул ворон. Мужчина откинулся в кресло, и тень поглотила его лицо, оставив лишь блеск глаз — холодных, как лезвие.

Лагерь на краю леса напоминал раненого зверя: палатки походили на сломанные крылья, а костёр чадил, будто задыхаясь от боли. У огня, закутанный в чёрную куртку из драконьей кожи, сидел Корвус Певерелл. Его лицо, бледное и угловатое, словно у готического святого, освещалось пламенем, а в глазах — чёрных, как бездонные колодцы, — мерцало нечто нечеловеческое. На пальце сверкал перстень с рунами, будто сплетёнными из лунного света.

Марта, белокурая девушка с лицом нимфы и языком гремучей змеи, тыкала палкой в угли:

— Антип — старый гиппогриф! Из-за его мании к дисциплине я трясусь от холода, вместо того чтобы спать в палатке!

— Ты в кадетах месяц, а уже воображаешь себя королевой? — Виктор, русый гигант с шрамами вместо бровей, хрипло рассмеялся. Его голос звучал, как скрип двери в заброшенном замке. — Через час начнутся учения. Уснёшь прямо в грязи, как щенок.

— Корвус, он опять меня троллит! — Марта бросила на Корвуса взгляд, полный театральной обиды, но он лишь вертел палочку между пальцами, будто то был кинжал.

— Кощей сам выбрал дежурство, — Корвус произнёс это монотонно, словно читал заклинание. — Он не боится ни холода, ни тьмы. — В конце он не выдержал и улыбнулся.

— Он и в четырнадцать был чудовищем! — Марта скривила алые губы. — Учитель его обожает, как пустоголовая девица — портрет в журнале.

Корвус встал, и его тень, длинная и колючая, накрыла костёр:

— Проверю кадетов. Если они не спят — заставлю чистить сапоги до рассвета.

Когда он скрылся, Марта повернулась к Виктору, игриво подкручивая локон:

— Скажи, почему его зовут Кощей? Из-за этой мрачной рожи?

— Потому что он бессмертен, — Виктор выплюнул в огонь жвачку из драконьей смолы. — В Балканском походе на него напали пять воргенов. Он вернулся с их головами и шрамом, который даже кровь боялась лизать.

— А я-то думала, ты здесь за ум, — Марта фыркнула, доставая зеркальце. — Хотя с твоей внешностью...

Корвус вернулся бесшумно, как призрак. В его руке дрожала палочка, словно пойманная фея.

— Кадеты спят. Слишком тихо, — он уставился на Марту, и в его глазах мелькнул жёлтый отсвет, словно у хищника. — Осмотри периметр.

— Опять я?! — Марта вскочила, топая сапогом с каблуком-стилетом. — Ты, Виктор, иди! А то я тебе волосы в супе найду!

— Лучше волосы, чем твой язык, — Виктор скрылся в темноте, оставив за собой шлейф проклятий.

Марта повернулась к Корвусу, игриво подбоченившись:

— С тобой скучно, как на лекции по зельеварению. Хоть бы поспорили... — Её голос оборвался. Глаза сузились, заметив алую полоску на его рукаве:

— Ты истекаешь, Кощей. Или это не твоя кровь?

Она схватила его руку, и Корвус вспомнил, как те же пальцы, нежные и быстрые, зашивали ему рану месяц назад. *«Будешь дёргаться — задену сердце»,* — смеялась она тогда, а теперь её ладонь дрожала, словно птица в силке.

— Неужели учитель снова швырнул тебя в ту проклятую пещеру? — её голос стал резким, как стекло. — Или ты наконец нашёл того, кто сильнее тебя?

Ответом стал удар каблука в переносицу. Хруст кости слился с её хриплым вскриком. Корвус, движимый инстинктами, впился пальцами в её горло, выворачивая тело так, как учил Виктор в ту ночь, когда они дрались в подземелье Мерлина. *«Сломай шею, прежде чем она сломает тебя»,* — звучал в голове голос наставника.

Клинок Марты блеснул в темноте, пронзив его ладонь. Боль ударила в висок, но Корвус уже занёс нож, чувствуя под лезвием пульс её яремной вены. *Почему она не убежала?* — мелькнула мысль, но рука уже рванула вперёд. Тёплая кровь брызнула на его лицо, смешавшись с дождём.

— Безумная... — прошептал он, глядя, как её пальцы сжимают траву, словно последнюю надежду.

Шаги Виктора заглушил гром. Корвус швырнул окровавленный нож, и лезвие впилось в плечо друга.

— Предатель! — Виктор рухнул на колено, но его пальцы уже чертили в воздухе руны — древние, как сама магия.

— Прости... — Корвус навалился на него, чувствуя, как дрожит его собственное тело. *Этот человек когда-то нёс его на спине через поле, усеянное трупами.*

Нож вошёл в горло с тихим хлюпаньем. Виктор захрипел, и его пальцы впились в плечи Корвуса, оставляя кровавые полосы.

Учитель спал в своей палатке, укрывшись плащом с гербом Певереллов. Корвус встал над ним, и тень его была похожа на ворона, готового к пиршеству.

— Это для отца, — он вонзил клинок под рёбра, туда, где когда-то был его собственный шрам. — Ты называл это «уроком».

— Магия... проклянёт... — учитель захлебнулся кровью.

— Я уже в аду, — холодно проговорил Корвус. — *Conjuro ut putrefias!* — Заклятье расплавило тело наставника в грязную однородную субстанцию.

Бежать. Бежать, пока ноги не превратились в свинец, а сердце не взорвалось. Корвус прыгнул в овраг, цепляясь за корни, похожие на кости великанов. Лес вокруг шептал: *«Убийца... Предатель...»*

— Люмос! — его палочка лишь слабо мигнула, словно насмехаясь. *Магия умерла вместе с учителем.* «Ничего, магический откат обратим. Через неделю магия начнёт возвращаться», — подумал он.

— Не убежишь, Корвус! — крикнул женский голос. Анна, с лицом ангела и душой инквизитора, появилась из тумана.

— Кощей! — её голос прозвучал сладко и ядовито, как мёд с цикутой. — Ты же знаешь — я люблю охоту больше, чем убийство!

Корвус рванул влево. Синий луч прожёг воздух у виска.

— Ань, ты всегда цеплялась за мои пятки, как голодная гончая! — он выхватил гранату, оскалившись в гримасе, похожей на улыбку. — Но я не буду трофеем в твоей коллекции!

*«Пора переходить к плану "Б"»*

Он рванул в чащу, петляя между стволов. Заклинания взрывали землю под ногами, осыпая корой. *«Портал… Ещё триста шагов»*

Старый поваленный дуб впереди казался спасением. Под ним, заваленный листьями, лежал «подарок» из прошлой жизни — АК-47. Оружие смертных, переделанное магами в портал. *«Ирония… — Корвус схватил автомат. — Учитель смеялся, называя его "палкой недоразумения"».

Первая очередь прошила ближайший силуэт. Кругом замерцали полупрозрачные щиты — «щиты Бёрка», отражающие пули, но не магию. *«Жаль, магии у меня нет»*

Корвус отступал, меняя позиции, не давая врагам опустить защиту. *«Пять минут до активации… Тянуть время»*

Из клубов дыма вывалился Женек, его лицо перекошено яростью:

— Сдохнешь, как твой папаша! — рёв заглушал треск ломающихся веток. — Орден тебя выкормил, а ты…

— Орден отравил! — Корвус выстрелил в щит. Пули отскочили, осыпая искрами. — Вы все знали, как учитель убил его! Вы молчали!

Анна вынырнула справа, её палочка взвыла, выпуская шипящий поток магии:

— Он был предателем!

— А вы — трусы! — Корвус отскочил к поваленному дубу, ударив ногой по стволу. — Спроси Антипа, чью кровь он пил, когда я резал ему глотку!

Женек зарычал, щит дрогнул от ярости:

— Он верил в тебя! Мы все верили!

— Верили? — Корвус выронил пустой магазин. — Вы верили только в свой страх!

Из чащи выскочил Джерт, его тщедушная фигура дрожала:

— Ты убил детей… Они даже не успели…

— А ты думал, война — это игра? — Корвус швырнул автомат, лезвие ножа блеснуло в его руке. — Учитель научил: слабость пахнет кровью. Вы все это знали!

Портал загудел, заливая поляну багровым светом. Анна бросилась вперёд, её пальцы впились в его рукав:

— Ты не уйдёшь! Мы вырвем душу даже из твоего трупа!

— Душу? — он резко дёрнулся, и ткань с треском порвалась. — Её забрал ещё тот ворон на твоём плече, Ань.

Портал сомкнулся, оставив после себя лишь запах серы и алую ленту крови на траве.

* * *

У костра, где ещё вчера смеялись, пятеро выживших молчали. Тринадцать тел под полотнами палаток напоминали о ночном кошмаре. Антип, обмотанный окровавленными бинтами, тыкал палкой в пепел.

— Как это случилось? — молодая новичок Лина сжала кулаки, её ногти впились в ладони. — Он же был одним из нас…

— Это долгая история, — Евгений, высокий брюнет, уставился в пепел. — Он пришёл в Орден раньше тебя. Мы думали, он смирился…

— Смирился с чем? — девушка вскинула голову.

— С тем, что его отец — предатель, — резко встрял Антип, теребя окровавленную повязку на плече. — Учитель лично отрубил ему голову. В принципе, нам повезло — могло быть хуже.

Джерт, щуплый белокурый немец, вскочил, сбивая стул:

— Повезло?! Учитель мёртв! Марте свернули шею, Виктору — голову! Девять новичков… — его голос сорвался. — Он резал их, как скот! А ты говоришь — «повезло»!

— Он всё спланировал, — Антип избегал взглядов. — На палатках были заглушающие чары… Я проснулся от тишины, и поднял тревогу, а ведь он мог и нас перерезать.

*«Ему хватило сил активировать портал только потому, что откат временный, — Антип мрачно усмехнулся. — Через неделю магия вернётся. И тогда…»*

— Ты хочешь сказать, мы должны найти его до этого?! — перебила Анна.

Все замолчали, вглядываясь в кровавое месиво у костра. От тела наставника осталось лишь пятно смрадной жижи.

— Совет решит, как быть, — Евгений поднялся, заслоняя солнце. — А теперь — соберите павших. Он ещё вернётся.

Джерт что-то прошипел, но замолчал, заметив тень ворона на соседнем дереве. Птица каркнула и взмыла в небо, унося с собой обещание мести.

Тем временем Корвус не собирался возвращаться. Портал вышвырнул его в сибирскую тайгу — туда, где сосны вздымались к небу, словно ледяные копья, а ветер выл, как загнанный в ловушку вурдалак. Он шагал по хрустящему снегу, каждый вдох обжигал лёгкие. *Магия спит*, — напоминало тело, отказываясь подчиняться. Рука пульсировала болью — Марта метко угодила клинком между костей. Каждый шаг отдавался в виске, будто кто-то бил молотом по наковальне изнутри. В кармане ждала последняя золотая монета Певереллов, холодная, как взгляд учителя в ту ночь.

Деревня Сосновка притаилась среди сугробов, словно стыдясь своего существования. Избы покосились, дым из труб стелился низко, будто пытался сбежать. Корвус остановился у края леса, наблюдая, как старуха в платке выносит ведро помоек к замёрзшей реке. Её тень, кривая и прерывистая, тянулась за ней, будто второе существо. *Не все тени безобидны*, — вспомнил он слова наставника.

Встречный мужик в тулупе, пахнущем дегтем и водкой, махнул в сторону леса:

— Елисей на отшибе. Только он тебе не обрадуется — чужаков не любит.

— А я не чужак, — Корвус щёлкнул золотой монетой с профилем Певерелла-основателя. — Я — неприятность.

Мужик фыркнул, сверкнув жёлтым зубом:

— Тогда тебе к нему. Он с неприятностями на короткой ноге.

--

Изба Елисея напоминала сторожевую башню: брёвна почернели от времени, но стояли нерушимо. На крыльце висели лисьи шкурки — их пустые глазницы следили за Корвусом, пока он стучал в дверь. За спиной завыл ветер, и на мгновение ему почудилось, что в нём смеялись голоса — знакомые, проклятые.

— Хозяин! — голос Корвуса прозвучал хрипло, будто горло засыпали пеплом.

Дверь распахнулась, и его встретил не старик, а седой медведь в человечьей шкуре. Елисей — два метра ростом, руки, словно корни векового дуба, глаза холодные, как лезвие топора. Шрам пересекал его лицо от виска до подбородка, будто кто-то пытался расписать его кожу руной смерти.

— Беглец? — проскрипел он, вглядываясь в лицо Корвуса. — У меня вороньё дохнет от тоски. Не хватало ещё трупа на пороге.

— Кладоискатель, — Корвус вложил монету в его ладонь, чувствуя шрамы от пуль на коже старика. — Ищу то, что потерял.

— Потерянных душ здесь хватает, — Елисей сжал монету, и вдруг его взгляд метнулся к шраму на шее Корвуса — тонкому, как след от удара хлыста. — Комната слева. Кровь смой, а то медведи почуют.

--

Дом пах дымом, сушёной морошкой и... бадьяном. Корвус замер. *Маг? Нет, не может быть.* В аптечке, среди ржавых бинтов и пузырьков с йодом, он нашёл баночку с зельем — густая жидкость мерцала изумрудными искрами. *Экстракт бадьяна. Старик знает.* Рана затянулась, оставив на ладони розовый шрам — словно Марта провела пальцем по его коже.

Он осмотрел комнату. На стене висела икона Николы Угодника, но вместо лика святого было пустое место — краска облупилась, оставив жёлтый оскал дерева. В углу валялась связка засохших трав, обмотанная волчьей шкурой. Корвус прикоснулся к ним — пальцы заныли, будто коснулись льда. *Защита от сглаза. Или от чего похуже.*

За ужином Елисей разлил самогон, пахнущий смолой и грехом.

— Родители? — спросил он, разламывая чёрный хлеб.

— Сожраны временем, — Корвус пригубил жидкость, обжигающую горло. — Как и всё остальное.

Старик хрипло рассмеялся:

— Время — не волк, оно стервятник. Кружит, пока не останешься голым.

Они ели молча. Щи были густыми, с плавающими жирными кружками сала. Корвус ловил на себе взгляд Елисея — тот изучал его, как зверь добычу.

— А ты почему один? — спросил Корвус, ковыряя ложкой в миске.

— Жена сгинула. Слухи говорят — ушла к лешему. Внучка осталась. — Он ткнул вилкой в стену, где висела фотография: девчонка лет пятнадцати с косами и глазами, как у самого Елисея — холодными, но живыми. — Учится в городе. Приедет завтра.

--

Ночью Корвус проснулся от крика. Нечеловеческого, протяжного, будто рвали металл. Он схватился за нож под подушкой, но вокруг была тишина. Луна светила в окно, очерчивая силуэты сучьев — они шевелились, словно пальцы великана. Из-под двери тянулся холодок.

Он вышел в коридор. Елисей стоял у печи, раскуривая трубку. Дым клубился вокруг него, образуя фигуры — то ли оленей, то ли людей с рогами.

— Слышал? — спросил Корвус.

— Таёжный дух блуждает, — старик плюнул в огонь. — Ищет тех, кто не молится.

— Вы верите в духов?

— Верю в то, что кусается. — Елисей достал из-под лавки бутыль. — Выпьешь?

Они пили, сидя на полу у печи. Старик рассказывал о войне с «хозяином тайги» — медведем-оборотнем, который двадцать лет назад резал охотников.

— Пули не брали. Нож тупился. А он смеялся, человечьим голосом. — Елисей провёл пальцем по шраму. — Оставил на память.

— Как убили?

— Не убили. Закопали в болоте с осиновым колом. Но иногда слышу, как орёт.

Корвус почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Где-то вдали завыл ветер, и в этом вое явственно проступил смех.

--

Утром они отправились на охоту. Елисей вёл его через чащу, где деревья стояли так плотно, что небо превращалось в сизую щель. Снег хрустел, как раздавленные рёбра.

— Вон там, — старик указал на следы — огромные, с когтями. — Росомаха. Дух её злой. Если убьёшь — семь лет неудачи.

— А если не убьёшь?

— Сожрёт.

Корвус прицелился. Сердце билось ровно, как в те ночи, когда он подкрадывался к спящим кадетам. Выстрел грохнул, эхом раскатившись по лесу. Росомаха рухнула, обагрив снег.

— Дурак, — проворчал Елисей. — Теперь до весны беды не оберёшься.

На обратном пути они наткнулись на камень, покрытый рунами. Корвус замер — знаки напоминали те, что были выгравированы на мече «Мира».

— Что это?

— Могила, — Елисей пнул камень сапогом. — Говорят, здесь девку заживо закопали за колдовство. По ночам плачет.

Корвус прикоснулся к руне. Камень дрогнул, и на миг ему почудился шёпот: *«Певерелл...»*

--

Вечером приехала внучка — Катя. Худенькая, с лицом, как у иконы, и взглядом, прожигающим насквозь. Она изучала Корвуса, словно читала книгу с кровавыми страницами.

— Ты не похож на кладоискателя, — сказала она за чаем.

— А на кого похож?

— На того, кто потерял больше, чем ищет.

Ночью Корвусу приснился отец. Он стоял у камина в поместье Певереллов, с головой в руках. *«Они солгали, — говорил он, и кровь сочилась сквозь пальцы. — Меч не потерян. Он в тебе.»*

Катя присела на краешек деревянной лавки, поправляя платок, сползающий с плеч. Печь потрескивала, бросая оранжевые блики на стены, увешанные шкурами. Елисей чистил нож, его пальцы, грубые и покрытые шрамами, двигались методично, будто затачивали не лезвие, а собственную ярость. В углу, под иконой с осыпавшимся ликом святого, валялся медный подсвечник — семейная реликвия, которую дед называл «свидетелем».

— Дед, — начала Катя, глядя на его спину. — Ты же видишь, что он не кладоискатель.

— А ты видишь, что он? — Елисей не обернулся, лишь сильнее надавил на точильный камень. Лезвие завыло, словно зверь в капкане.

— Глаза у него... как у того медведя, что тебя покалечил. Пустые.

Старик фыркнул, и шрам на его щеке дёрнулся, как живой:

— Медведь хотя бы честен. Он рвёт, потому что голоден. А этот... — Нож звякнул о стол, оставив царапину на древесине. — Он рвёт, потому что научили. У Певереллов это в крови.

Катя подошла к окну. За стеклом метель выла, засыпая следы Корвуса, ушедшего на рассвете «проверить ловушки». Её пальцы вцепились в подоконник, оставляя полумесяцы на инее.

— Почему ты его пустил? Монету показал — и всё?

Елисей молча сдернул со стены шкуру медведя, открыв тайник. В нише лежала кость с рунами, чёрная от запёкшейся крови.

— Это не монета, внучка. Это контракт. — Он повертел ребро в руках, и Катя заметила трещины, расходящиеся от центра. — Наши предки сковали навий костями мамонтов, но печать треснула. Каждые десять лет мы отдаём им ребёнка, чтобы духи не вырвались. Твой брат... был последним.

Катя побледнела:

— Ваня... Ты сказал, он утонул!

— Ложь слаще правды. — Елисей швырнул кость на стол. — Но Певерелл может всё изменить. Некромант способен переписать договор. Его кровь — чернила, наши души — пергамент.

Катя задрожала, глядя на чёрную кость в руках деда:

— Ваня... Ты отдал его *им*? Как мясо псам?!

— Не псам, — Елисей повертел артефакт, и трещины на кости засветились синим. — Навии — не звери. Они как ржавчина: точат мир изнутри, пока не останется прах. Без жертв Сосновка пала бы ещё при моём деде.

— А теперь ты хочешь отдать *его*? — Катя указала на дверь, за которой скрипели половицы.

— Нет. — Старик прищурился. — Он сам станет жертвой. Или ключом.

Тень за окном забилась в конвульсиях, принимая форму ребёнка. Катя отвернулась, но Елисей грубо схватил её за подбородок:

— Видишь? Они уже учатся принимать облик того, чего мы боимся. Корвус — единственный, кто может их сжечь.

Он бросил кость в печь. Пламя взорвалось зелёным светом, и в дыму проступили силуэты — десятки детей, тянущих руки к Кате.

Катя дотронулась до иконы. Краска осыпалась, как память, обнажив сухое дерево.

— И ты ему поверил? Он же убийца!

— Убийца? — Старик усмехнулся. — Мы все убийцы здесь.

Она сжала край стола, пока суставы не побелели. В горле запершило.

— Ты думаешь, он согласится помочь?

— Ему не нужно соглашаться. — Елисей встал, и его тень накрыла Катю целиком. — Навии уже чуют его. Они будут гнать его сюда, как волка в ловушку. А мы... — Он провёл пальцем по лезвию ножа. — Поднесём нож к горлу петли.

Катя отшатнулась. За окном мелькнул чёрный силуэт — ворон сел на забор, его клюв блестел, будто покрытый смолой.

— Что-то поменялось после его появления... — прошептала она.

— Они уже близко. — Елисей разорвал карту тайги, бросив обрывки в печь. — Чувствуешь? Воздух густой, как перед грозой. Это не метель воет — это они.

Катя обняла себя. Холодок, ползущий от порога, пахнул сыростью подземелья и тлением костей. Где-то в сенях послышался скрежет — будто лопата скользила по камню.

— И что... он их остановит?

— Он их разбудил. — Елисей налил себе самогон, но пить не стал. Жидкость забурлила, превратившись в чёрный дым. — Теперь либо он разорвёт петлю, либо они сожрут всех. Нас, его, деревню...

Молчание повисло, как петля на виселице. Катя подошла к деду, впервые замечая, как его руки дрожат.

— А если он откажется?

— Тогда я вгоню эту кость ему в сердце. — Елисей поднял чёрное ребро, и трещины на нём засветились алым. — И отдам навиям новую жертву. — Его взгляд упал на Катю. — Выбор за тобой.

Тень ворона за окном взмахнула крыльями. Гул под полом нарастал, словно тысячи ногтей скребли по дереву.

— Они уже здесь... — Катя прошептала, чувствуя, как холодеет кожа.

Елисей потушил свечу. В темноте его голос прозвучал жёстко:

— Беги, если хочешь. Но если останешься — смотри в глаза правде.

Дверь в сени скрипнула. Что-то тяжёлое упало в снег, и вой метели внезапно стих.

Корвус шёл сквозь метель, снег хрустел под сапогами, словно кости. Ловушки? Их не проверить — даже собственные следы заметало за минуты. Ветер выл, как раненый зверь, а видимость была нулевой. Всё в этой метели казалось чужеродным: воздух пропитался сладковатой гнильцой, от которой пульсировали виски. Некроманты черпали силу из смерти, но эта вонь не давала энергии — лишь тошноту.

Он перехватил двустволку Елисея, сжимая приклад так, будто это якорь в бушующем море. *«Если сейчас выскочит хоть один голодный волк — зароюсь в сугроб и засну»*, — подумал Корвус, но знал: сдаваться не станет. Даже если придётся стрелять в себя в последний момент.

Прислонившись к сосне, он закрыл глаза. Перед ними встало лицо Марты — её смех, когда она зашивала ему рану, и холодный взгляд в ту ночь, когда отказалась бежать. *«Предательство за предательство»*, — мысль гвоздём засела в мозгу.

Внезапно воздух разрезали тяжёлые взмахи крыльев. Корвус вскинул ружьё, но вместо твари на ветку сел ворон размером с ястреба.

— Тяжело же тебя найти, забрался чёрт знает куда, — прокаркал Велес, фамильяр, чьё оперение сливалось с ночью.

— Велес, курица ты драная! — Корвус опустил стволы, но улыбнулся. — Я же тебя чуть не подстрелил.

— Не дрейфь, птенчик. Если бы хотел — давно бы клюнул тебя в темечко, — ворон похабно щёлкнул клювом. — Ты вообще понял, где мы?

— В аду, судя по погоде. — Корвус плюхнулся на снег, прислонившись к стволу. — Как ты меня нашёл?

— Я ж не просто птица. Я — твоя совесть с крыльями. — Велес перелетел на его колени. — А ещё тут пахнет смертью. Настоящей. Не твоей пока, но...

— Обойдётся. — Корвус достал флягу, но она была пуста. — Что с Орденом?

— Скучают. Рвут волосы и клянутся тебя найти. Анна даже слезу пустила — правда, от смеха.

Корвус хрипло рассмеялся. Велес всегда умел разрядить обстановку.

— Ладно, как выбраться?

— Ты же некромант. Спроси у деревьев.

— Очень смешно. — Корвус пнул снег. — Магия на нуле. Чувствую только эту... вонь.

Ворон наклонил голову, его глаз-бусина блеснул:

— А ты уверен, что это не *она* тебя ведёт?

Корвус не ответил. Метель вдруг стихла, и в тишине он услышал шепот — тысячи голосов, зовущих его имя.

— Пошли, — вскочил он, сдирая с ветки наледь. — Мне тут уже мерещатся голоса.

Велес взмыл вверх, растворяясь в снежной пелене. Корвус зашагал за ним, не зная, ведёт ли его птица... или что-то другое.

Корвус зашагал за Велесом, снег хлестал по лицу, но сквозь вой ветра вдруг пробился знакомый звук — карканье, точь-в-точь как в тот день, когда отец вручил ему комок чёрного пуха.

**Флешбек:**

Пять лет. Заснеженная поляна у Чёрных скал — древнего капища, где столетиями хоронили шаманов. Отец, высокий и строгий, стоит под каменной аркой, увешанной лоскутами с рунами. В его руках — слепой воронёнок, завернутый в волчью шкуру.*

— **Он будет твоей тенью, — говорит отец, вкладывая дрожащего птенца в детские ладони. — И голосом, когда ты забудешь слова.* * *

Воронёнок щиплет Корвуса за палец до крови. Отец рисует руну на их соединённых руках, и магия жжёт кожу запахом полыни и палёной кости. Вокруг них завывает ветер, раскачивая костяные подвески на арке.*

— **Теперь вы связаны. Даже смерть не разорвёт эту нить.

**Возвращение в реальность:**

— ...Эй, оглох? — Голос Велеса выдернул Корвуса из прошлого. Ворон кружил над ним, сбрасывая снег с крыльев. — Или вспомнил, как я тебя вытащил из реки в семь лет?

Корвус потёр шрам на ладони — след от укуса воронёнка.

— Ты тогда чуть не утонул сам, — буркнул он, но усмехнулся.

— Врёшь, — Велес спикировал ниже, его глаз блеснул. — Я же бессмертный. Как и ты.

Метель снова усилилась, поглотив последние следы тепла. Голоса в снежном хаосе завывали уже яснее: *«Певерелл... Певерелл...»*

— Пошли, — Корвус нажал на курок, проверяя заряд. — Пока эти призраки не решили, что мы тут на пикник.

Ворон каркнул в ответ, и его крик слился с вихрем. Где-то в глубине души Корвус знал: отец ошибался. *Смерть разрывает все нити... кроме одной.*