Безрассудство (джен)

— Это уже ни в какие рамки, Стальной!

Полковник Рой Мустанг с силой опустил кулак на стол, из-за чего внушительных размеров стопка документов дрогнула. Вот только у объекта его злости — Стального алхимика или просто Эдварда Элрика — это действо не вызвало никакой реакции. Мальчишка, которому всего два месяца назад стукнуло пятнадцать, нахально развалился на диванчике, уперев ноги в ботинках в журнальный столик. Ругали его не впервой, и он давно научился пропускать нравоучения мимо ушей. Правда, в этот раз командир уж слишком разозлился. По мнению самого Эдварда — совершенно несправедливо.

Он не был виноват, что очередная простая миссия обернулась катастрофическими разрушениями — если бы полиция Лэмбшира лучше выполняла свою работу и не допускала появления таких личностей как воры дамских сумочек, ему, Стальному алхимику, не пришлось бы гоняться за одним из них по всему городку, уничтожая на своём пути все мешающиеся здания. «Иначе этого придурка было не остановить» — единственное объяснение, что Эдвард смог дать начальнику полиции. Не то чтобы тот был впечатлён. Кроме того, Эдвард честно восстановил своей алхимией всё, что разрушил — ну, большую часть того что поддавалось восстановлению, — но начальник полиции не был бы начальником, если бы поблагодарил, а не позвонил начальнику самого Эдварда и пожаловался на «недопустимое поведение» и «крайне разрушительные действия» последнего. Так что да, в этот раз Мустанг был особо зол.

Не стараясь вникнуть в гневные речи — суть их и так была кристально ясна: не делай то и не делай это! — Эдвард мысленно поблагодарил высшие силы, что у его командира был отдельный кабинет и выразил надежду, что лекция скоро подойдёт к концу и он сможет вернуться в гостиницу и позаботиться о пострадавшем предплечье: в погоне за вором он напоролся на торчащий штырь и неслабо пробил единственную руку из плоти и крови. И почему пострадала именно левая рука, а не правая, вместо которой стоял удивительно прочный автопротез? В любом случае, спасибо Альфонсу и его упрямству, что-таки затащил старшего брата в больницу, где ему сделали жутко болючий укол от столбняка и зашили рану. Объясняться с полковником с кровоточащей рукой было бы затруднительно.

— Встань, кому сказал!

— М? — Эдвард вскинул голову, уловив в речи Мустанга что-то новое. — уже закончил орать?

Его отношения с командиром были совершенно неуставные. Разве что за исключением первого дня службы, когда Эдвард пытался подавить беспокойство и страх перед окружающими его офицерами. Но Рой Мустанг всегда был просто… Роем Мустангом. Полковником вооружённых сил, Огненным алхимиком и человеком, вытащившим Эдварда и Альфонса Элриков из жо… из крайне неприятной ситуации, в которую те сами себя загнали. Оглядываясь назад Эдвард понимал, что только двое детей-алхимиков десяти и девяти лет могли вообразить, что их попытка воскресить умершую маму и необходимая для этого запретная человеческая трансмутация могла увенчаться успехом. Вот ни у кого из взрослых никогда не получалось, а у них, малолетних дурней, обязательно получится.

Просто невероятное везение, что в ту роковую ночь их, искалеченных и получивших от жизни бесценный урок, нашёл именно Огненный алхимик. Просто удивительно, как быстро он всё понял, едва взглянув на лишившегося половины конечностей Эдварда и пустой говорящий доспех, в который оказалась закована душа лишившегося тела младшего брата. Не выдал органам контроля, не отдал в лабораторию как выживших после запретной трансмутации. Поклялся сохранить их тайну и дал шанс всё исправить. Только предварительно схватил искалеченного Эдварда за грудки рубашки, вытащил из инвалидной коляски и наорал прямо в лицо, призывая взять ответственность за свои действия. Тогда Эдварду впервые показалось, что его побьют.

— Ты у меня сейчас договоришься, Стальной.

Ой-ёй, теперь голос начальника был очень похож на тот, как когда он впервые наорал на него. И это значило, что настал час покинуть неприветливый кабинет, в котором — он никому бы в этом не признался — он чувствовал себя так комфортно. Поэтому Эдвард спешно снял ноги со столика, поднялся, будто бы подчиняясь, и широким шагом направился к двери — благо, та была в паре метрах.

— Ты это куда?

— Отчёт я перепишу, — хорошо, что первая часть воплей Мустанга ещё не выветрилась из памяти, — но не собираюсь больше выслушивать твои крики.

— Стальной!

Дверь в кабинет начальника захлопнулась, почти поглотив его возмущённый окрик. Прижавшись к ней спиной, Эдвард быстро выдохнул и, бросив неловкую улыбку смотрящим на него лейтенантам Хэвоку и Брэде, почти бегом бросился из офиса. Зная Роя Мустанга, тот вполне мог решить броситься вдогонку.

— Уже уходишь, Эд? — старший лейтенант Риза Хокай — единственная женщина в команде и единственный человек, способный успокоить разгневанное начальство, почти столкнулась с Эдвардом в дверях.

— Здравствуйте, — улыбнулся Эдвард, — надеюсь, это для полковника? — он кивнул на внушительную стопку документов в её руках.

— К сожалению. — скривила губы в невесёлой усмешке Хокай.

— К счастью! — поправил её Эдвард. — чем больше у него будет работы, тем меньше времени останется чтобы цепляться ко мне. Всем пока!

Не дав взрослым что-либо ответить, Эдвард юркнул под руку старшего лейтенанта и уже через пару минут выбежал за ворота Восточного Штаба. Постовые окинули его усталыми взглядами, но ничего не сказали, привыкшие, что снующий по военному объекту подросток — протеже их командующего. Разумеется, поверить в это удалось не сразу: только после того как Рой Мустанг лично собрал всех на плацу и во всеуслышание объявил, что, да, мальчишку нужно пропускать в Штаб и, да, мальчишка — Стальной алхимик. И, нет, он ничего не путает.

В родной номер любимой гостиницы Эдвард практически ввалился, чем изрядно напугал младшего брата. Альфонс запричитал об опасности пронзённой руки и о том, что следует ещё раз показаться врачам, и Эдвард еле его успокоил. Он чувствовал себя вполне нормально, просто ноги подкосились от быстрого бега и дыхание немного сбилось. Всё хорошо. Правда, обычно такого не случалось — его тело привыкло к постоянным нагрузкам, и пятиминутная пробежка не должна была так на нём отразиться. Ладно, может, и не всё в порядке. Потрогав лоб украдкой от Альфонса, Эдвард не почувствовал никакого жара и облегчённо выдохнул. Видимо, показалось. Всё с ним нормально, просто устал с миссии — ничего нового.

Спустившись в столовую, перекусив бутербродом с мясом и яйцом и запив всё это дело компотом из сухофруктов, Эдвард вернулся в номер и плюхнулся на кровать, раскинув руки и ноги. Голова немного побаливала и хотелось спать — в конце концов, он так и не смог выспаться в трясущемся поезде. Взгляд, пробежавшись по комнате и массивной фигуре брата, остановился на брошенном у окна чемодане. Отчёт. Дурацкий отчёт, который дурацкий Мустанг не принял, заявив, что он должен переписать его не так по-дурацки. Вот только сил на это совершенно не было.

— Эй, Ал? — устало позвал он.

— Да? — Альфонс оторвался от чтения какой-то книги и поднял голову.

Металлические пластины шлема противно звякнули, соприкоснувшись со стальным корпусом. Боже, Эдвард никогда не привыкнет к этому звуку.

— Противный полковник заставил переписать отчёт, а у меня всё ещё побаливает рука…

— Без проблем, — Альфонс отложил книгу на прикроватную тумбочку и поднялся на ноги. Ему не впервой приходилось писать за брата отчёты и объяснительные, так что невысказанная просьба не вызвала удивления. — Только ты пообещай, что не будешь заниматься ерундой и ляжешь спать. На тебе лица нет.

— Всё нормально с моим лицом!

— Эд!

— Ладно.

Альфонс обладал удивительным умением пробуждать в старшем брате чувства вины, благоразумия и остатки инстинкта самосохранения. Будучи лишённым тела из плоти и крови, помещённый в доспех и не имеющий возможности снова испытать обычные человеческие потребности, он стал для старшего брата настоящей курицей-наседкой. Постоянно следил чтобы тот хорошо питался, высыпался и вовремя сдавал полковнику Мустангу отчёты. А, ну еще пытался воззвать к голосу совести Эдварда и убедить его не перчить начальнику и вообще вести себя с ним уважительно. К сожалению, к этим увещеваниям старший брат ни в какую прислушиваться не собирался.

Но Альфонс не терял надежды, что в один день Эдвард вспомнит-таки уроки вежливости их мамы и станет относиться к спасшему их человеку с должным уважением. Потому что Рой Мустанг совершенно точно не заслуживал того пренебрежительного отношения, с которым к нему обращался Эдвард.

Забрав из чемодана брата скомканные листы — неудивительно, что полковник забраковал такой отчёт — Альфонс тяжко вздохнул и, разложив исписанные и чистые листы на столе, взял ручку и принялся аккуратно выводить буквы. Почерк у него всегда был красивый, и эта способность не исчезла даже после лишения тела.

* * *

Эдвард раскрыл глаза и тотчас зажмурился: солнце било лучами прямо в лицо. Глубоко вдохнув, потерев усталые веки пальцами, он кое-как сел в кровати и потянулся. Широко зевнул и поморщился: по лбу будто что-то прилетело. Приложив металлическую ладонь к голове, Эдвард бросил взгляд на настенные часы — те показывали начало девятого — и вернулся к столу. Аккуратно вложенный в картонную папку отчёт терпеливо дожидался своей сдачи полковнику.

«Ладно, чем раньше, тем лучше».

Неуклюже поднявшись с кровати, Эдвард решил пропустить утренние водные процедуры и, по-быстрому одевшись, зажал папку подмышкой и прошёл во вторую комнату, где нашёл Альфонса. Младший брат снова читал, а прямо перед ним, на маленьком столике, стояла тарелка с пухлыми оладушками, политыми сгущёнкой.

— Сегодня вкусненькое? Спасибо, Ал.

— А? Пожалуйста. — Альфонс снова звякнул доспехами при движении и заложив книгу закладкой, закрыл. — Ты спал как сурок, я побоялся, что так всё съедят без тебя.

В его голосе звучала улыбка, и Эдвард по-доброму закатил глаза. Кинув папку с отчётом на край столика, подхватил тарелку и принялся кромсать вилкой одну из оладушек.

— Решил наконец не тянуть и отдать отчёт в срок? — поинтересовался Альфонс, наблюдая как брат ест.

— Ну как тебе сказать, — Эдвард провёл оладушкой по тарелке, собирая с краёв сгущёнку, и запихнул ту в рот, — обычно с утра пораньше у него дофига работы и ему нет до меня особого дела.

— Сильно кричал вчера? — сочувствующе спросил Альфонс.

— Вообще одурел! — Эдвард взмахнул вилкой, отчего его еда сорвалась и упала обратно в тарелку. — чтоб тебя, — прокомментировал он, — вздумал орать за то что я поймал вора! И еще здания эти припомнил — и совершенно плевать, что большую их часть мы восстановили!

Альфонс вздохнул. Реакция полковника Мустанга была понятна и адекватна, вот только его брат никак не хотел оного признавать. Потому и рычал каждый раз, стоило командиру упрекнуть в безалаберности. Не то чтобы Альфонс считал, что возвращение сумочки той пожилой леди было ошибкой, но… Наверное, его брату действительно стоило быть более осторожным во время той погони.

— Всё, Ал, спасибо за еду. — Эдвард звякнул вилкой о тарелку и вытер рот рукавом кофты, — я побежал.

— Постарайся хотя бы сегодня быть вежливым.

— Он этого не заслуживает. Пока!

Закрыв за собой дверь раньше, чем Альфонс успел возмутиться, Эдвард хихикнул себе под нос и плотнее зажал подмышкой драгоценную папку — с Мустанга станется заставить переписать в третий раз, если его что-то не устроит.

Величественное здание Восточного Штаба нависало над Стальным алхимиком откровенно угрожающе. Несмотря на довольно приятную погоду — весна уверенно брала бразды правления в свои руки — самое главное в жизни Стального алхимика здание казалось мрачным и словно только и ждало, когда он войдёт внутрь, чтобы отомстить за испорченные нервы своего командующего. Эдвард поморщился, поняв, что даже в мыслях это прозвучало слишком странно. Будто начитался дешёвых ужастиков и теперь пробует написать один.

Ему нечего было бояться.

Рой Мустанг не сделает ему ничего плохого.

Подумаешь, разозлился вчера чуть сильнее обычного — с кем не бывает? С момента его ухода прошло чуть меньше суток. Наверняка полковник уже и думать забыл про его наглый уход и теперь как обычно скучает за рабочим столом, делая неинтересную работу, и ждёт, когда же Эдвард принесёт ему переписанный отчёт. Да, наверняка всё именно так.

Убрав с глаз чёлку и расправив плечи, Эдвард глубоко вдохнул и выдохнул и с видом довольно решительным направился к главным воротам. Серебряные часы были в кармане наготове, но, к счастью, постовые даже не потребовали их показать — после того как Мустанг представил его перед всем Восточным Штабом, постовые потрудились запомнить, что он не воровал удостоверение госалхимика у отца или дяди, а действительно носил этот гордый титул. Одной проблемой меньше.

Путь по лестнице до четвёртого этажа, на котором расположились полковник и его команда занял не больше трёх минут — привычка ходить быстро сделала своё чёрное дело — и ещё с полминуты Эдвард мялся у двери в офис, отчего-то не решаясь войти. Что-то внутри, возможно, интуиция, верещало на все лады, что идея заведомо провальная и что лучше убираться восвояси, пока его не заметили. Просто сунуть папку с отчётом под дверь офиса, постучать и припустить в обратном направлении. На миг Эдвард представил себе эту картину и не смог удержаться от смеха. В самом деле, это было бы по меньшей мере странно, а по большей — глупо.

Ничего ему не сделают.

Прикрыв веки, постояв и прислушавшись к царящей по ту сторону офиса тишине, Эдвард резко открыл глаза и уверенно дёрнул ручку на себя. При входе в свой офис — в какой-то степени он был и его тоже, учитывая, что слева у окна стоял его рабочий стол — он постоянно боролся с желанием постучать: всё-таки редко он тут появлялся, да и отвлекал остальных своими визитами. Другое дело внутренняя дверь с двумя красивыми табличками, на первой из которых было выгравировано гордое «Начальник Штаба», а на второй — имя этого самого начальника — «Рой Мустанг». Вот куда он не уставал вламываться словно золотистый торнадо.

— О, привет, шеф! — лейтенант Джин Хэвок обнаружился в офисе один-одинёшенек и приветливо взмахнул рукой.

— Утречка, — кивнул Эдвард, — у себя? — он указал большим пальцем на дверь начальника.

— Вышел куда-то, уже минут двадцать нет. А ты что хотел?

— Отчёт переписывал, — скривился Эдвард и, поняв, что главного источника его проблем пока рядом нет, поспешил пожаловаться: — вечно ему то то не так, то это не эдак. Достал.

— Тебе хотя бы не приходится делать за него часть работы, — хохотнул Хэвок, — думаю, ничего страшного не случится, если ты оставишь свой отчёт у него на столе и не станешь дожидаться его возращения.

Эдвард оживился:

— Кабинет открыт?

Хэвок кивнул.

— Только не трогай ничего, а то потом он и тебе, и мне голову открутит.

— Делать мне больше нечего, как рыться в его бумажках.

Заметно повеселевший Эдвард толкнул дверь начальника, по привычке закрыл за собой и подошёл к столу. На рабочем месте Мустанга царил жуткий кавардак: ручки и карандаши были разбросаны, цветные стикеры с корявыми пометками на них наклеены куда только можно, а по всей столешнице были раскиданы бумаги. Приглядевшись, Эдвард понял, что те были собраны в небольшие стопки и разделены на пять неровных частей. И один файл привлёк особое внимание подростка: на нём отчётливо виднелось его имя. Эдвард нахмурился и потянулся к бумаге.

«Это что, новая миссия?»

Вот только бланк совершенно не походил на тот, что Мустанг обычно давал ему, когда посылал на задания. Да и то, что никакое это не задание Эдвард понял, стоило пробежаться глазами по строчкам. Когда смысл прочитанного дошёл до мозга, подросток почувствовал, что ноги вот-вот перестанут его держать.

Руки задрожали, а в горле встал ком.

В уголках глаз защипало.

Нос резко заложило.

«Это же не может быть правдой, да? Это просто глупая шутка от глупого полковника… Шутка ведь? Правильно?»

Внизу бланка стояла вчерашняя дата и размашистая подпись Мустанга — её трудно было не узнать, — и единственное, чего не хватало для вступления Приказа в силу — это кадровой печати.

Эдвард словно загипнотизированный смотрел на зловещие строки и пытался подавить разрастающуюся в груди панику. Мустанг не мог так с ним поступить! Не мог и всё! Он же сам сказал ему взять себя в руки и исправить сделанное по детской глупости! А теперь что же…

«Отстранить от выполнения служебных обязательств на два месяца ввиду…»

Эта строка была самая страшная. Дальше шли словосочетания «неприемлемое поведение», «превышение должностных полномочий» и прочая муть, смысла которой Эдвард уже не пытался уловить.

Мустанг решил отстранить его от работы госалхимика? За что? Неужели из-за глупых жалоб того толстенного полицейского из Лэмбшира? Или у полковника просто, что называется, «накипело» от его, Эдварда, выходок и он решил наказать его таким суровым способом? Сердце Эдварда колотилось как бешеное, горло пересохло, и было больно глотать. Немного успокаивал факт отсутствия печати, но ведь это дело нехитрое.

«На два месяца… Это ведь почти что увольнение… Я не смогу вернуть Алу тело без помощи военных, неужели он этого не понимает?»

Мысли Эдварда лихорадочно крутились в голове, в то время как мозг отчаянно пытался найти выход. Пока что приходило только одно решение: ему нужно было завершить следующую миссию идеально, так, чтобы комар носа не подточил. Возможно, тогда Мустанг смилуется и не станет отдавать этот страшный приказ в кадры.

Вот только откуда взять миссию, если в злополучном приказе вчерашняя дата и встреча с полковником чревата озвучиванием страшного приговора в лицо? А может, Мустанг ещё тогда объявил о таком решении, а он, Эдвард, летая в своих облаках, всё прослушал? Ещё и нахамил напоследок. По спине пробежал холодок, и Эдвард обхватил себя за плечи, чуть сильнее сжав лист с Приказом.

«Так, стоп, рассуждай здраво: если бы он захотел выкинуть тебя, вся команда наверняка была бы уже в курсе и пыталась бы как-нибудь помочь. А Хэвок вёл себя совершенно обыденно. Значит, это решение пока не окончательное — как раз и печати пока нет. Ещё есть время реабилитироваться в его глазах».

Покусав и в который раз облизнув губы, Эдвард ещё раз пробежался глазами по Приказу и попытался унять колотящееся сердце. Всё будет хорошо. Рой Мустанг — человек вспыльчивый, но отходчивый. Работы у него всегда выше крыши, а значит, если повезёт и в ближайшие дни на него снова свалится пару десятков очень срочных документов, то он вполне сможет и забыть на какое-то время про эту жуткую бумагу. За это время Эдвард как раз сумеет сделать что-нибудь хорошее и обязательно, когда довольные жители и, желательно, полиция будут интересоваться, как его отблагодарить, скромно намекнёт, что лучшей наградой для него станут благодарственные письма его начальнику — полковнику Рою Мустангу.

Но сначала нужно было убедиться, что лист с Приказом не скоро попадётся Мустангу на глаза.

Эдвард оглянулся на дверь, сглотнул комок нервов и принялся лихорадочно соображать, куда можно запрятать злополучный листок. Просто выкинуть или забрать с собой было чревато — Мустанг не страдал провалами памяти и наверняка заподозрит неладное, если Приказ бесследно исчезнет. Поэтому нужно было оставить его в кабинете, но где-нибудь в самом неприметном месте. В итоге таковым была признана нижняя шуфлядка стола, в которой обнаружилась просто гора всевозможных бумаг. В том числе и за прошлый год. Видимо, Мустанг не часто туда заглядывал, что делало место идеальным для тайника — а что, сам случайно сунул туда и забыл; со всеми бывает.

Немного успокоив себя, что половину плана уже претворил в жизнь, Эдвард ещё раз обернулся на дверь, прислушался, порадовался, что в приёмной по-прежнему один Хэвок — разговоров никаких не было, — и принялся осторожно, стараясь запомнить, где что лежит, просматривать бумаги на столе. Как правило, Мустанг всегда хранил под рукой пару папок с миссиями и заданиями для своих алхимиков и обычных подчинённых. Нужно было просто найти одну такую. Желательно, с какой-нибудь пометкой на полях типа «срочно» или «очень важно».

— Так, а это что такое? — прошептал себе под нос Эдвард, когда под целым ворохом бумаг нашёл странную папку, больше похожую на личное дело. В левом верхнем углу были пропечатаны цифры и много разных символов и слов, но взгляд зацепился только за одно: «ПОЛИЦИЯ». Чувствуя, как сердце снова залезло куда-то в глотку, Эдвард прикусил губу и осторожно, будто на него могли напасть, раскрыл папку.

«Что за?!»

Вовремя прижатая к губам ладонь не позволила крику вырваться наружу. В папку оказался вложен распечатанный конверт с фотографиями, которые каскадом вывалились на стол. И то, что было на них запечатлено, заморозило в жилах кровь. Дрожащими руками Эдвард вернул снимки в конверт и принялся бегло просматривать в папке документы. Слов было много, абсолютное большинство — непонятных, но общую суть он уловил: по Восточному Городу бродил какой-то потерявший голову убийца-алхимик, которого полиция никак не могла поймать, и потому дело было передано военным. И, похоже, Мустанг решил взять это под свой личный контроль — иначе папка бы не оказалась на столе.

Лучшего шанса для задабривания полковника Эдвард вряд ли мог пожелать.

Рой толкнул дверь в приёмную, прошёл мимо усердно разбирающих свои бумаги подчинённых и, бросив им приказ никого не пускать к нему ближайшие четверть часа, закрыл дверь своего кабинета. Проведя ладонью по волосам и лицу, подошёл к диванчику и плюхнулся в него. Немного поколебавшись закинул ноги в сапогах на подлокотник и позволил себе длинный тяжёлый вздох.

Совещание было долгим, немного нудным, но совершенно точно продуктивным. Во всяком случае, слушая отчёты и доклады своих подчинённых, Рой мог с уверенностью сказать, что все поставленные перед их маленьким Штабом задачи из Центра были выполнены в срок и на должном уровне. А учитывая, что плановую проверку никто не запорол и среди высшего командования ходили предложения следующие учения провести в формате «Север-Восток»… В своих ребятах Рой был уверен, оставалось только вырвать из цепких лап Снежной Королевы первенство и — здравствуй перевод в столицу. Тут главное Стального вовремя послать в далёкие дали, чтобы и рядом с зоной учений не стоял — с этого мальчишки станется учудить что-нибудь, что впоследствии испортит Рою послужной список. Боже, иногда ему хотелось просто закрыть ребёнка в казарме и не выпускать ни под какими предлогами. Так и сам Стальной в большей целости и сохранности, и нервы Роя в порядке, и репутация Восточного Штаба не под угрозой.

Иногда он искренне сожалел о своём предложении взять мальчишку как государственного алхимика под своё крыло. Сколько же с ним было хлопот.

Потолок был выбелен на совесть, не было видно ни единой трещинки, стены тоже были почти образцом строительской ответственности — почти, потому что круче только в Главном Штабе — а наконец заменённые окна были визуально больше предыдущих и куда лучше блокировали шум улицы. Почти даже изолировали. Рою нравился его кабинет. До того как ему дали должность начальника Штаба приходилось ютиться в одной каморке с подчинёнными и это был полный отстой. Его до сих пор передёргивало, стоило вспомнить постоянный наплыв людей и вечно мельтешащих перед глазами подчинённых. Хорошо хоть, Стальной в его команде оказался уже после его повышения — не то пришлось бы то и дело объясняться перед командующим за поведение своего мальчишки и молиться, чтобы он не натворил что-нибудь действительно страшное.

Да, должность начальника определённо давала свои преимущества. Правда, обязанностей и ответственности тоже стало в разы больше.

Рой вздохнул, прикрыл горящие веки и потер их указательным и большим пальцами и нехотя вытащил из кармана серебряные часы. Обозначенные пятнадцать минут тишины почти прошли. Рой полежал ещё немного и медленно принял сидячее положение. Короткий перерыв позволил сбросить усталость. Поднявшись, сложив ладони в обратный замок и вытянув над головой, Рой прошёл к двери, повернул замок, открывая, и вернулся к рабочему месту.

Словно по заказу затрезвонил телефон.

— Полковник, комиссия по восстановлению повреждений в Лэмбшире заявила, что не укладывается в выделенный бюджет.

«Чтоб тебя, Стальной!»

— Отправьте на пересчёт в Централ.

У него не было ни сил, ни нервов чтобы урезать финансирование других важных проектов только ради исправлений косяков одного нахального мальчишки. А урезать юному дарованию жалование не имело смысла — учитывая, с какой скоростью тот приводил в негодность свою автоброню и какие сумасшедшие цены загоняли за её починку механики, Стальной просто придёт «взять взаймы» у него и не факт, что потом вернёт. Уже проходили. Не то чтобы Рой жалел потратиться на здоровье своего в некоторой степени подопечного, просто не видел смысла отправлять экономию из ФЗП Стального обратно в бюджет. Генералитет и так неплохо зарабатывал, а более низким чинам эти деньги точно не достанутся.

Наплыв документации и бесполезных (нет) звонков схлынул только за пару часов до конца рабочего дня, и Рой облегчённо выдохнул. Откинувшись в кресле, положив голову на подголовник и закинув руки за спинку, он позволил себе немного отвлечься на пейзаж за окном. Несмотря на клонившийся к вечеру день, на улице ещё было светло и ветер колыхал ветки ближайших, уже местами выпустивших первые листья деревьев. Природа постепенно отходила от зимней спячки, возвращая миру разноцветные краски и сладкие ароматы. На подоконник приземлился упитанный коричнево-белый голубь — этот пернатый товарищ буквально прописался на окне Роя ещё с прошлой осени, — требовательно размахался крыльями и обиженно курлыкнул, когда вместо привычного хлебного мякиша получил махи руками и слегка недовольное «так, свали». Демонстративно повернувшись к своему кормильцу хвостом, голубь продолжил сидеть на подоконнике и принялся вычищать и без того чистые перья, не обращая внимания на лёгкие постукивания по стеклу. С характером птица.

Рой закатил глаза. Этот голубь порой вёл себя как один его мелкий подчинённый и иногда мужчина всерьёз задумывался над древними мифами, говорящими, что существовали и доныне существуют люди, способные превращаться в животное. Всё это естественно было чушью — в лучшем случае в сказаниях наверняка говорилось о химерах — но иногда воображение разыгрывалось и казалось, нереальное вполне может иметь место быть.

«Я слишком много работаю в последнее время. Так и умом поехать можно».

Рой поднял телефонную трубку и почти не глядя набрал нужную комбинацию.

— Старший лейтенант, сделайте мне чайку, будьте добры.

Услышав короткое «есть», он дал себе мысленный подзатыльник: Риза эти сумасшедшие три недели уставала не меньше его. Он вполне мог самостоятельно заварить себе чай, но по привычке повесил это дело на неё. В таком случае нужно было хотя бы разобраться с бардаком на столе и ещё раз просмотреть запрос полиции о задержании Водного.

Этот псих нацелился на подрастающих алхимиков и несмотря на жгучее желание лично взяться за это дело, Рой был по горло завален другой, не менее важной работой. Конечно, он уже поручил это дело майору Армстронгу — тому не раз доводилось ловить подобных мерзких личностей — но съедающее изнутри беспокойство никак не желало покидать его. Пока Стальной крушил Лэмбшир он был относительно спокоен — маньяк орудовал в центре Восточного Города и с мальчишкой его разделяла не одна сотня километров, теперь же ребёнок вернулся, а значит попадал в зону риска. И хотя Стальной был хорош в преобразованиях и довольно натаскан в ближнем бою, он всё ещё оставался пятнадцатилетним ребёнком. Альфонс несколько облегчал задачу — всё же корпус доспехов был массивен и в основном отваживал от Элриков агрессивно настроенных личностей, — но не было никакой уверенности, что Водный откажет себе в удовольствии сразиться сразу с двумя подростками: как бы угрожающе не выглядело нынешнее тело Ала, голос всё равно выдавал его возраст. К тому же, младшему Элрику следовало избегать любых контактов с водой — помимо обычной ржавчины та могла смыть кровавую печать, и тогда Альфонс умер бы по-настоящему. Единственно что успокаивало, так это что мальчишки не имели привычки шастать по ночам или рано утром.

В дверь стукнули разок для приличия и мягко открыли. Риза тихо вошла с подносом и дымящейся чашкой на нём и осторожно поставила тот на край стола.

— Ваш чай, сэр.

— Спасибо, — Рой взял чашку и отхлебнул маленький глоток. — и сама тоже попей: у тебя круги под глазами даже больше чем у меня.

— Сейчас у всех работы хватает, — устало улыбнулась Риза, — кстати, майор Армстронг забегал пару минут назад, сказал, что они собираются взять этого серийника сегодня вечером.

— Если честно, меня это дело напрягает: действия преступника покрыты пеленой тайны, но вот закономерность абсолютно прозрачна. Будто он не только не пытается скрыться от нас, но и желает этой встречи. Чувствую, далеко не всё тут так просто. Ещё и сами жертвы…

— Может у него счёты с военными? Вроде все ребята планировали податься в госалхимики. Он не позволил полиции раздобыть хоть немного улик, а когда дело передали нам — постоянно следит.

— Фиг его знает. — Рой сцепил пальцы. — Есть в его алхимии что-то знакомое, но я не уверен.

— Может он был в Ишваре? — вынесла догадку Риза. Наверное, в другой ситуации внутренности Роя бы перевернулись — слишком свежи были те воспоминания, — но в данном случае он и бровью не повёл.

— Точно нет, — он мотнул головой и сделал ещё глоток, — это было первое, что я проверил. Никто с подобными способностями в боевых действиях участия не принимал. Вообще. Но от этого не легче.

Кабинет погрузился в тишину. Каждый думал о своём. Рой залпом допил ставший приемлемой температуры чай и с лёгким стуком поставил чашку обратно на поднос.

— Знаешь, вызови майора сюда. Хочу обсудить с ним некоторые моменты.

— Есть, сэр!

— И выпей чаю.

Риза окинула его слегка насмешливым взглядом, но учтиво приложила ладонь к виску:

— Так точно.

* * *

Вся его собственная команда и команда майора Армстронга склонились над самым большим в приёмной столом, с лёгкой руки сержанта Кейна Фьюри отведённого под масштабную подставку под цветы. Папоротники, какие-то древоподобные, колючие, а также цветущие очень милыми розовыми цветочками — весь этот рассадник сначала находился либо на подоконнике, либо в общем коридоре, пока кое-кто — опять же Кейн Фьюри — под шумок не снёс их в приемную. Сначала Рой пытался возражать — цветы занимали пусть и пустой, но рабочий стол, — но в поддержку решения сержанта неожиданно выступили и остальные члены команды:

«Да ладно вам, начальник, всё равно стол пустует, а так хоть красиво будет».

«Растения способны очищать воздух вокруг себя…»

«Да и зачем пустое место? Нам не нужно пополнение в команде, верно, народ?»

«Приёмная действительно стала привлекательнее с этой растительностью, полковник».

И вот как тут отказать? Пришлось стиснуть зубы и согласиться. Сколько радости потом было — словно все вдруг двойную премию получили… Рой так и не смог понять, почему его подчинённые так вцепились в дурацкие цветы. Разве что действительно не желали видеть в команде какого-нибудь новичка, а пустое место непроизвольно напоминало о вакансии. Ну или праздновали коллективную победу над начальством.

Рой внимательно слушал сержанта Дэнни Броша — совсем ещё «зелёного» мальчишку в команде майора, но уже завоевавшего себе репутацию крайне внимательного и смышлёного солдата. С анализом данных у него точно всё было хорошо — как выяснилось, именно он первый заметил закономерность в местах преступлений. Лейтенант Мариан Росс тоже была не лыком шита: она обратила внимание на погоду, когда совершались преступления: всегда был либо сильный туман, либо моросил дождь. Преступник атаковал только в такие дни и действовал в разное время, но преимущественно либо рано утром, либо поздно вечером. Учитывая, что он владел водной алхимией, в его действиях был смысл. Новички порадовали. Сразу было видно, что пришли сюда не штаны просиживать, а работать. В кои-то веки майору удалось привлечь в свою команду способную молодёжь.

И Рой решил позволить им самим схватить преступника и закрыть дело — майор был сильным алхимиком и он не сомневался, что тот справится с Водным. Вот только что-то всё равно не давало покоя.

— Мне доложили, что операция по поимке преступника будет проходить сегодня.

— Т-так точно, сэр! — поймав от своего начальника говорящий взгляд, лейтенант Росс вытянулась в струну. — согласно прогнозу военных синоптиков, сегодняшний вечер идеально подходит: обещают сильный туман. К тому же, преступник действует с интервалами в четыре-шесть дней в зависимости от погоды. С момента прошлого убийства как раз прошло пять суток.

— И скорее всего, он будет ждать очередную жертву где-то здесь, — вклинившийся в разговор Дэнни Брош обвёл красной ручкой небольшой круг на карте Восточного Города. — в этих квадратах как раз есть подходящие переулки.

— Понять бы, как именно он выслеживает детей — можно было бы попробовать…

— Абсолютно исключено, майор! — С неприкрытой злостью перебил начавшего рассуждать вслух подчинённого Рой, заработав множественные удивлённые взгляды. — Я не позволю впутывать в этот кошмар Стального!

— Но майор прав, начальник, — подал голос до этого молчащий лейтенант Джин Хэвок. — Эдвард идеально подходит под типаж жертвы, но в отличие от остальных он хорошо дерётся и…

— Это не обсуждается. — холодно отрезал Рой и, помолчав, куда тише, будто для самого себя, добавил: — я не хочу рисковать. Он ещё слишком маленький, и мы понятия не имеем на что ещё способен Водный.

Приёмная окунулась в неловкое молчание. Кто-то силился понять логику начальства, не видя ничего опасного в том чтобы заручиться помощью Стального алхимика, кто-то — наоборот — тихо выдохнул от облегчения, что подросток останется ни при делах.

— Ладно, мне хотелось бы послушать как именно вы собираетесь поймать преступника. В любой момент что-то может пойти не по плану, а значит надо перестраховаться по максимуму. Мы не можем позволить серийнику шататься по городу и дальше.

«Особенно, теперь когда и Стальной с Алом в группе риска», — добавил уже про себя Рой.

— Вас понял, — майор Армстронг коротко кивнул и, чуть подвинув лейтенанта Росс, указал на обозначенный на карте чёрный крестик: — мы планируем оставить тут группу поддержки на тот случай, если…

Обсудив стратегию раз десять, приняв во внимание, казалось, все возможные форс-мажоры, Рой в итоге остался доволен. Он решил привлечь к задержанию и часть своей команды, а именно Ризу и Джина Хэвока. Эти двое были прекрасными снайперами и в случае чего могли подстраховать.

Уже почти отпустив подчинённых готовиться к предстоящей схватке — в том, что Водный просто так не сдастся, сомнений не было, — Рой вдруг замолк на полуслове и принялся сосредоточенно листать дело. Майор Армстронг вопросительно переглянулся с лейтенантами, но, получив в ответ лишь пожатие плечами и такие же выжидающие взгляды, не проронил ни слова. Впрочем, спроси он в тот момент хоть что-нибудь, Рой вряд ли удостоил бы его ответом. Волнение постепенно заполняло каждую клеточку внутри полковника, и руки его начинали заметно подрагивать. Дыхание стало напряжённее и быстрее — верный признак сильной тревоги.

Первой не выдержала Риза:

— Полковник, в чём дело?

— Копии… У меня в конце были копии первого и второго листов, а сейчас… Там ещё пометки мои были. — Рой перестал пролистывать папку, убедившись, что пропажа действительно есть. — Кто-то был в моём кабинете, пока меня не было?

Взгляд тёмных глаз остановился на вмиг съёжившимся Хэвоке.

— Ну?! — не выдержав гробовой тишины рявкнул на своего лейтенанта Рой, и бедняга едва не подпрыгнул.

— Э-э, шеф забегал с утра, принёс переписанный отчёт, но он очень просил не говорить вам и…

— И вы решили послушаться ребёнка, лейтенант?

— Технически, он майор… — промямлил Джин в отчаянной попытке отвести от себя вину. Когда полковник начинал общаться со своей командой по званиями — дела были плохи.

— Да плевать, кто он технически! — взревел Рой, так ударив ладонью по столу, что тот скрипнул. Хэвок побледнел ещё сильнее и почти вжался в стену. — прежде всего он мальчишка, которому всего два месяца назад стукнуло пятнадцать! То, что я позволяю ему иногда проводить легчайшие инспекции или помогать с простейшими миссиями не делает из него офицера! Где были ваши мозги, лейтенант, когда вы позволили ему зайти в мой офис?!

— Простите, я не ду…

— Что не думали, я понял. — Рой резко прекратил орать, чем ещё больше напугал всех собравшихся. Даже массивный майор вытянулся в струну и, казалось, боялся даже громко вдохнуть. Рой тем временем постарался максимально успокоиться и решить, что делать дальше. — Я почти на сто процентов уверен, что Стальной просмотрел дело и спёр эти копии. И если всё так, то он наверняка попрётся погеройствовать сегодня вечером и попробует поймать Водного. Хуже и не придумаешь…

— Мне сказать патрульным искать его? — тут же отреагировала Риза.

— Они не справятся с Водным, — Рой провёл ладонью по лицу, — Старший лейтенант, соберите всех алхимиков в моём подчинении, майор — готовьтесь со своими людьми к операции, только ускоренно. Сержант Фьюри, вам проверить военные и полицейские каналы на любые упоминания о Водном. Лейтенант Хэвок — помогаете сержанту, лейтенант Брэда — на всякий случай киньте в машину тёплое одеяло и пару термосов с чаем: Водный может замораживать воду. Прапорщик Фарлан, свяжитесь с госпиталем — пусть будут готовы ехать к нам в любую минуту. Выполнять.

— Есть!

Дождавшись, когда подчинённые разбегутся по поручениям, Рой ворвался в свой кабинет и, даже не пытаясь унять дрожь в пальцах, быстро набрал заученный номер.

Гудки тянулись слишком долго. Словно резина.

Один, второй.

Третий, четвёртый.

Пятый.

— Алло?

— Ал! — Рой подался вперёд, вцепившись в трубку до побеления костяшек. — Стальной с тобой?!

Двухсекундное молчание показалось вечностью и, когда он уже хотел рявкнуть мальчику не игнорировать его, а отвечать на вопрос, тот подал голос:

— Полковник? — чуть звенящий из-за брони доспеха голос звучал удивлённо. — Нет, брат пошёл на миссию, что вы дали ему утром.

Рой закрыл глаза.

«Я надеялся, что ошибаюсь».

— А что случилось?

— Случилось то, что твой брат снова влез не в своё дело — я не давал ему никакой миссии.

— А?

— Ал, как давно он ушёл? Сказал, куда?

— Нет, часа полтора назад…

— Спасибо.

— А что…

Трубка опустилась на телефон раньше, чем младший Элрик успел закончить вопрос, но вежливость была последним, что волновало Роя в тот момент. Быстро натянув на руки боевые перчатки и сорвав с вешалки тренчкот, он захлопнул дверь офиса и помчался в конференц-зал — именно там Риза должна была собрать троих его алхимиков.

«За полтора часа с этим паршивцем могло случиться что угодно».

Эдвард не сводил перепуганных глаз с Водного алхимика, отчаянно пытаясь понять, когда всё пошло не так и вместо того чтобы дожидаться прибытия Мустанга и полицейских возле избитого и связанного преступника он начал отступать. Вернее отползать. Потому что на большее сил уже не осталось и сознание грозилось отключиться в скором времени. Автопротез на левой ноге был уничтожен и наружу выглядывали провода, правая рука выглядела чуть лучше, но тоже не функционировала; продолжающая вытекать из порезов кровь пропитала кофту, и та липла к телу, холодя ещё больше — тёплый плащ был разорван на куски и брошен в месте засады в первые десять минут боя; левая рука дрожала — сказывалась травма с предыдущей миссии, а звенящая голова никак не способствовала мыслительному процессу. Он еле держался, чтобы не упасть навзничь и не потерять из виду не спеша наступающего на него Водного. Что тут говорить о защите или — тем более — нападении.

При таком раскладе он рисковал оказаться не героем, избавившим Восточный Город от свихнувшегося алхимика, а очередной его жертвой. Убитой жестоко и беспощадно. И это было совершенно не то, чего он пытался добиться, решив выполнить задание, которое ему никто не поручал.

* * *

В его воображении всё выглядело просто: выскочить перед преступником в неожиданный момент, быстро отправить в нокаут при помощи своей алхимии и, связав для надёжности, вызвать и дожидаться прибытия ответственных взрослых, чтобы насладиться реакцией Мустанга, когда тот увидит, что он (Эдвард) в одиночку одолел алхимика, которого не смогли поймать ни полицейские, ни военные. После такой победы полковник бы точно не посмел сажать его под домашний арест, отстранять от миссий или увольнять из армии. Ну, может, поорал бы немного — только потому что тяжело было признать собственный промах. А в остальном Мустанг должен был быть доволен им. Возможно, даже стал бы гордиться, что у него такой способный подчинённый…

«Нет-нет, что за чушь мне в голову лезет!» — Эдвард затряс головой, смущённый собственными мыслями.

Ему было абсолютно всё равно, что думал о нём Мустанг — этот человек помогал ему и хранил их тайну только потому что Стальной алхимик, несмотря на несколько разрушительную репутацию, заслужил уважение народа и поднял в их глазах восточную армию. Не было никакого шанса, что Мустанг действительно заботился о них с Альфонсом. В противном случае, он бы не цеплялся к Эдварду по каждой мелочи и не грозил домашним арестом за каждое безобидное слово или действие. Эдвард не был офицером, а потому искренне не понимал, почему полковник хочет, чтобы он вёл себя как оные. Ему совершенно не хотелось тратить время на заучивание Устава, салютовать старшим по званию (ещё и руку опускать нельзя, пока тот не отсалютует в ответ — кошмар!), носить форму и жить в казармах, где поблизости всегда будут десятки других солдат и офицеров, которые обязательно нажалуются на него Мустангу, если вдруг что не так. Поэтому, буквально выклянчив у полковника разрешение на свободный стиль одежды, Эдвард, пользуясь хорошим жалованием госалхимика, решил поселиться в гостинице близ Восточного Штаба. Там всегда были свободные места. Правда, сперва пришлось просить Мустанга уладить распри с администрацией — противная женщина не желала отдавать номер «ребёнку без сопровождения взрослых». И даже серебряные часы — удостоверение госалхимика не помогли. Что Мустанг наплёл этой дамочке Эдвард не знал, но в итоге ему и Альфонсу разрешили заселиться. И несмотря на огромную внутреннюю благодарность, Эдвард не уставал напоминать себе, что помог полковник только потому что так было проще: когда они с Альфонсом не находились на территории военного объекта, Мустанг не нёс за них никакой ответственности. Ну, за исключением миссий, конечно.

Так что Эдвард решил влезть в дело о поимке преступника не ради того чтобы Мустанг похвалил его или — о боже! — гордился им, а просто потому что выбора у него не было. Если срочно не унять гнев начальства, оное приложит все силы чтобы испоганить ему жизнь. А хорошие отношения с армией и пребывание в её рядах были нужны Стальному алхимику как воздух: без военного финансирования и ресурсов у него не было и шанса вернуть тело младшему брату.

Только выгода, ничего личного.

Эдвард закончил расшифровывать очередные каракули Мустанга — серьёзно, если бы не печатная машинка, подчинённым этого человека пришлось бы нелегко — и вернулся к сведениям, что дала полиция. По сути, ничего особо важного правоохранители не предоставили: внешность неизвестна, предположительно владеет водной алхимией, жертвами его нападений стали одиннадцать алхимиков от четырнадцати до шестнадцати лет. Все мальчишки.

«Так, всех жертв находили в разных частях одного района, непосредственно рядом с повреждёнными коллекторами… Это уже интересно».

Эдвард вернулся к записям полковника, выловив из закорючек отвратительного почерка слова «Чаша» и «Аква». Аквой называли реку, текущую через Западный Округ в Централ, но теперь Эдвард стал сомневаться, что командир имел в виду именно её. И к чему тут «Чаша»? Или же… Заворчав себе под нос, Эдвард полез в чемодан в поисках карты Восточного Округа. Если под «Аквой» Мустанг имел в виду символ воды, то места убийств должны были располагаться соответствующе.

«Так, сейчас глянем», — высунув от волнения кончик языка, Эдвард принялся ставить жирные точки в указанных полицией местах.

Помимо перевёрнутого алхимического треугольника вырисовывалось нечто очень похожее на полумесяц, для завершения которого не хватало чуть меньше половины.

«Это и есть «Чаша?» — Эдвард искривил бровь, понимая, что мало что понимает. — Ал, подойди, а?

— Чего тебе? — Альфонс показался спустя пару секунд.

— Что такое «Чаша» и как она связана с «Аквой»?

— С чего ты вдруг заинтересовался теорией?

— Полковник дал задание, а чтобы его выполнить, нужно расшифровать его подсказки. — не моргнув глазом соврал Эдвард и сложил ладони в мольбе: — не хочу затягивать с этим, так что помоги, а?

Если бы у младшего брата было его тело, он бы подозрительно сощурил глаза.

— Обычно он не даёт тебе заданий сразу после возвращения.

— Видимо, тот полицейский здорово взбесил его своими жалобами. — беспечно отмахнулся Эдвард, нацепив на лицо самое искреннее выражение. — «Ну же, Ал, не задавай вопросов и просто помоги мне. Будь хорошим младшим братом».

Альфонс ещё некоторое время сверлил его взглядом, а потом сложил руки на груди и лекторским тоном принялся объяснять:

— Аквой раньше называли элемент воды, в алхимии его принято обозначать перевёрнутым треугольником…

«Это я и так знаю, давай что посложнее».

— …а вот так называемая «Чаша» обозначает саму водную стихию и обозначается полумесяцем. Существует поверье, что если два эти символа объединить, то удастся контролировать всю ближайшую воду. Хотя возможно ли такое на практике — не ясно, Чаша не является алхимическим символом и не может реагировать на трансмутации. Во всяком случае никому пока не удалось провернуть такое.

«Значит вот почему «Чаша», Водный совершает убийства в определённой последовательности и, видимо, как-то рисует по городу круг трансмутации. Тогда следующее убийство будет в оставшемся диапазоне!»

— Спасибо, Ал, это именно то, что я хотел узнать!

Несмотря на открывшиеся подсказки, Эдварду пришлось изрядно поломать голову, чтобы понять хотя бы четверть оставшихся записей, которые, впрочем, мало чем помогли. Это была совершенно бесполезная — с точки зрения Эдварда — информация о телесных повреждениях найденных трупов, ужасающая своей жестокостью. Согласно вскрытию, абсолютное большинство жертв погибло либо от шока, либо от разрыва сердца, и Эдварда передёрнуло, когда он попытался прикинуть, какой же силы боль всем тем мальчишкам пришлось испытать. Однако был и странный фактор: кровь в телах местами будто вышла за пределы сосудов — но это не было похоже на внутреннее кровотечение — и растеклась по длине мышц и сухожилий, почти уничтожив те. Заключения судмедэксперта были красочные и оттого ещё более пугающие, а цветные фотографии, всплывающие в памяти, вызывали тошноту. И, кажется, был среди них как раз такой кадр, что строками ранее описывался в заключении очередного вскрытия. Словно кислотой облили — мелькнуло в мыслях Эдварда, и он недовольно скривился.

Ему не доводилось раньше расследовать убийства и задерживать серийников, но парочка стычек с бандитами вселили уверенность, что и с этим делом он справится. Правда, ни одна из случившихся стычек не была с маньяком-алхимиком и рядом с ним всегда находился Альфонс. Эдвард подавил вздох. Брать брата с собой было никак нельзя. Во-первых, потому что тот быстро поймёт, что никакой миссии полковник ему не давал, и заставит вернуться в гостиницу, оставив это дело взрослым; во-вторых, потому что их противником был Водный, а единственное, что держало Альфонса в мире живых — кровавая печать на броне, которую очень легко было смыть; и, в-третьих, его, Эдварда, была вина в том, что полковник решил выкинуть его из рядов армии, а значит, ему это и исправлять. В одиночку.

Рабочий день уже подходил к концу и солнце, ещё не перешедшее полностью в летнее время, потихоньку смещалось в сторону горизонта, когда Эдвард наконец пришёл к выводу, что понял, где ждать очередного появления Водного.

Скорее всего.

По данным полиции, маньяк бросал замученных насмерть жертв в переулках и тупиках, непосредственно рядом с которыми пролегали линии коллекторов. Эдвард успел раз сто проклясть этого человека, пока всматривался в разложенные на столе карты Восточного Города и схемы городской канализации: пришлось сбе́гать в библиотеку, потрясти серебряными часами и наплести чушь про суперважное задание, прежде чем библиотекарь поверила и — слава Богу, удалось убедить её, что да, его начальство в курсе и сможет подтвердить его слова (Эдвард даже назвал придуманный на ходу номер телефона) — принесла нужные бумаги. Ему разрешили сделать и забрать с собой копию, поэтому проблем с исчерканной вдоль и в поперёк бумагой не было.

Эдвард обвёл чёрным маркером пять подходящих мест и поставил жирную звёздочку возле одного из них. Этот тупик был ближе всех к месту обнаружения последнего тела, и было логично предположить, что именно там преступник и будет поджидать очередную жертву. Так было все одиннадцать раз — судя по датам, и Эдвард про себя удивлялся, почему полиция не смогла поймать этого парня и отдала дело военным. В смысле, его действия ведь были совершенно очевидны. Или полицейские просто не смогли понять, какой рисунок вычерчивает Водный оставленными телами? Эдвард тряхнул чёлкой. Что бы ни помешало стражам порядка схватить серийника, это было на руку Стальному алхимику. Несмотря на увиденные в конверте страшные фотографии, прочтя заключения судмедэксперта Эдвард немного расслабился: убивая каждую новую жертву, Водный действовал как под копирку и, заучив последовательность повреждений, можно было легко избежать его атак.

Эдвард сделал глубокий вдох, медленно выдохнул и поднялся со стула, по привычке щёлкнув суставами пальцев. Сумерки надвигались с каждой утекающей минутой, а засесть в засаду стоило до наступления темноты и появления преступника, если он хотел успешно выполнить это задание. Подобрав с кровати снятый ранее красный плащ, Эдвард несколько секунд разглядывал его, сомневаясь, а потом нахмурился и, хлопнув в ладони, перекрасил ткань в тёмно-серый. Каким бы раздражающим ни был порой его начальник, но рациональная часть Эдварда признавала, что он был абсолютно прав, заметив, что яркий плащ делает его слишком заметным.

Крикнув Альфонсу, что ушёл на миссию, и перед этим наказав ему ни под каким предлогом не говорить о том Мустангу — я хочу посмотреть на его удивлённую рожу, когда уже завтра с утра приду с отчётом! — Эдвард проверил шнуровку на ботинках, поправил перчатки и плащ и юркнул на улицу.

* * *

— Знаешь, я очень надеялся, что рано или поздно ты появишься, не просто же так тебя прозвали Народным алхимиком. Эдакий дух справедливости и защитничек всех униженных и оскорблённых. Очень мило.

Водный медленно приближался, тяжёлые подошвы сапог легонько хлюпали по разлитой воде. Плечи его были расправлены, на губах играла довольная ухмылка, а глаза блестели от отражающегося света уличных фонарей, наводя ужас. Было в этом человеке что-то животное, страшное. Он напоминал загнавшего добычу в ловушку хищника.

Эдвард в сотый раз загнанно огляделся.

Они были в тупике. Каменная и отчего-то не поддающаяся трансмутации кладка возвышалась за спиной метра на три-четыре, блокируя любую возможность побега, узкий проход давил на сознание, а решётка коллектора позади массивной фигуры его противника делала ситуацию ещё хуже. Бурлящая под дорогой вода словно насмехалась над перепуганным подростком.

— Зачем ты убиваешь?

Эдвард понадеялся, что голос дрожал не так сильно, как отразился в его ушах. Он и сам не знал, зачем задал такой вопрос. Просто использовал любую уловку, чтобы хотя бы отсрочить приведение собственного приговора к исполнению. Что его нацелились убить он понял давно — ещё когда в том переулке в глазах Водного мелькнула неподдельная радость от встречи с ним, — но надеялся на свою ловкость, алхимию и умение выкручиваться из различных передряг. Зря надеялся, как оказалось. Этот маньяк совершенно не был похож на тех воришек-недоучек да сельских разбойников, с которыми ему доводилось иметь дело. Он был алхимиком, ничуть не уступающим Эдварду по способностям и скорости реакции и имеющим явно бо́льший боевой опыт. Теперь же целью подростка было не запутать и арестовать, а потянуть время никому не нужными разговорами и придумать способ сбежать. Хоть как-нибудь! Когда весь план полетел в тартарары и его загнали в угол, когда стало ясно, что преимущество на стороне взрослого, он сильно пожалел, что не сказал хотя бы брату о сути «миссии» и вообще велел ему молчать.

Подмога сейчас была бы ой как кстати.

— Потому что мне нравится слушать агональные крики?

Эдвард моргнул на странный вопрос и только потом сообразил, что это был ответ. В принципе, он предполагал что-то подобное, но услышать вслух от самого маньяка подтверждение своей теории было… ну, жутко.

— Ты больной ублюдок!

— Я бы посоветовал тебе воздержаться от оскорблений, если хочешь облегчить свою участь, — флегматично заметил Водный, — ты в тупике и едва в сознании, твоя хвалёная алхимия не работает на этих камнях и, скорее всего, никто не знает, что ты здесь, раз даже твоего железного братца тут нет. Никто не придёт тебя спасать, малыш.

— Ал в курсе! — горячо возразил Эдвард. Дышать было тяжело, и он глотал ртом воздух, но последние слова Водного задели слишком сильно, чтобы оставить их без ответа. — И военные тоже, скоро они будут здесь!

— Ага, конечно, — в улыбке Водного не было ничего кроме откровенной насмешки и триумфа, — ты ещё скажи, мальчик, что тебя по мою душу сам Огненный послал.

— Именно так! — Истеричный смех мужчины вызвал у Эдварда мурашки по телу, и подросток передёрнул плечами. Чуть подвинулся, пытаясь отползти ещё ближе к стене, и тихо застонал от пронзившей тело боли. — Чего ржёшь, придурок?!

Резкий удар водяным хлыстом оставил на лице новый порез и на глазах снова выступили слёзы. Эдвард шумно втянул носом воздух и быстро заморгал, пытаясь затолкать их обратно. Только расплакаться из-за какого-то удара перед этим чокнутым не хватало!

— Сказал же, следи за языком, мальчик. Неужели папочка Рой не научил тебя банальной вежливости? — Водный развёл руками и покачал головой, зацокав языком, — я разочарован.

Эдвард нахмурился. Этот комментарий задел какую-то тайную струну в душе подростка и почему-то причинил боль.

— Он мне не отец.

— А ты уверен? — Водный насмешливо хмыкнул, а потом с его лица исчез любой намёк на веселье, и, прежде чем впавший в ступор подросток всё осмыслил и раскрыл рот для ответа, он резко выпрямился и сжал кулаки: — За эти двойные стандарты я его ненавижу. Какого-то сопляка он без раздумий взял к себе и даже откровенно выгораживает перед начальством, а действительно талантливых взрослых посылает лесом, заявляя, что те «недостаточно хороши» чтобы замолвить за них словечко на экзамене!

Части мозаики, до этого разбросанные по мозгу и не несущие никакого смысла, наконец стали складываться в картинку. Хоть и весьма размытую. Эдвард сглотнул и во все глаза уставился на маньяка. Значит, у него были какие-то личные тёрки с Мустангом? Но ведь отказ полковника посодействовать со сдачей экзамена — если он со своей раскалывающейся от боли головой правильно понял суть претензии — совершенно не давал повода мучить и убивать людей. Детей. Эдвард зажмурился и сжал губы: ничто не оправдывало то, что делал Водный.

Плеск воды под весом взрослого тела вырвал подростка из метущихся мыслей. Видимо, наболтавшись и добившись от него желанной реакции, Водный решил закончить то, ради чего и загнал его в этот угол. Он активировал вытатуированные на внутренней стороне ладоней круги трансмутации и присел, коснувшись растёкшейся по бетону воды. Та засияла в свете полной луны, заструилась в воздухе таинственной змейкой. Это было бы прекрасно и сказочно, если бы не знание, что зацикленная ускоренная вода может резать не хуже, чем самое острое лезвие. Потягается с ней разве что воздух.

Водный нехорошо усмехнулся и сделал несколько пасов руками, и Эдвард внутренне напрягся. Сейчас начнётся — понял он и не ошибся.

Не закричать удалось только потому что из груди вышибло воздух: ледяная водная змейка устремилась к раздолбанному протезу ноги, коснулась оголившихся проводов, и те закоротили. Глаза закатились от боли, и Эдвард принялся инстинктивно хватать ртом воздух, пытаясь дышать. Рука подкосилась окончательно, и в следующий миг израненное плечо ударилось о каменную кладку. Вскрик сдержать не удалось. Судорожно Эдвард принялся рыться в памяти, пытаясь вспомнить, подвергались ли подобным пыткам другие жертвы — пусть у них и не было автоброни, но нечто подобное запросто можно было устроить — и ничего не пришло в голову. В отличие от внутренних, набор внешних травм у всех жертв был стандартный: глубокие порезы, гематомы, вывернутые конечности. У него же пока наблюдались только первые и калечить его тело и дальше — внешне во всяком случае — похоже не собирались. Этот гад нацелился на его нервы: урон больше, а видимых повреждений меньше.

«Решил сменить тактику? Но почему?»

Пот застилал глаза, волосы липли к лицу и лезли в рот и перед глазами всё интенсивнее плясали круги. Эдвард был близок к потере сознания.

— Тот молодняк был лишь забавой, приманкой, если хочешь, — заметив его замешательство, пояснил Водный, — так-то мне с самого начала нужен был только ты.

Потребовалось время, чтобы обработать и понять сказанное, но когда смысл стал ясен, подросток резко вскинул голову. Голова снова закружилась и он едва не упал на спину. Резко нахлынула паника.

— Что?!

Вместо ответа Водный активировал круги и сделал воздушные пасы руками. Эдвард задохнулся от боли: в правое плечо и левый обрубок ноги словно вкручивали что-то горячее и мозг не успевал реагировать на сигналы повреждённых нервов. По ощущениям было похоже на подготовку к операции по автоброне — тогда к нервам подключали провода, и это было жуть как больно, Эдвард даже вырубался пару раз.

Отвечать ему Водный не посчитал нужным.

Зато снова применил алхимию, и кровотечение из порезов на руке неожиданно прекратилось, по коже распространился холод. Сначала приятный и успокаивающий, очень быстро он перерос в мучительно обжигающий, уничтожающий чувствительность. Эдвард с трудом опустил голову к пострадавшей конечности и в ужасе дёрнулся: из пронзённого плеча торчала сосулька, но не привычного сине-белого, а алого цвета. И она уходила под кожу. Водный заморозил ему часть крови!

— Это не убьёт тебя, но сделает максимально неподвижным. Не люблю, когда на самом главном этапе вы вертитесь и пытаетесь мне помешать. Раздражает.

Эдвард стиснул зубы и понадеялся, что трясёт его не слишком заметно. Было жутко холодно, и он почти ничего не видел — глаза застелила пелена. Сознание медленно покидало его и единственное, что ещё ощущалось явно — колотящееся о рёбра сердце. Медленно, но слишком сильно и слишком громко для собственных ушей.

Он не мог выбраться из этого.

Он находился в забытом миром переулке, беспомощный, истекающий кровью и без надежды на избавление.

Никто не придёт тебя спасать — всплыли в мыслях слова Водного, и грудь сдавило.

А ведь правда.

Даже, если Альфонс заподозрил неладное и таки созвонился с полковником, даже, если полковник понял, на какую такую «миссию» он мог отправиться, не было никакого шанса, что военные найдут его вовремя. Потому что это место было совершенно не тем, которое они станут проверять в первую очередь, если вообще будут после специально оставленной Водным «приманки» три улицы назад: мороз пробирал кожу до костей от одного воспоминания об искалеченном теле очередной жертвы.

Эдвард дёрнулся: его вновь скрутило болью, но вместо привычной прохлады кладки на щеке неожиданно сильно заболел затылок, а потом что-то тяжёлое опустилось на грудь. Он, что, упал, и Водный наступил на него? Сил хватило лишь чуть-чуть приоткрыть глаза — было слишком больно и он едва соображал — и смутные подозрения подтвердились. Кое-как Эдвард различил, что губы мужчины двигаются и, видимо, тот что-то говорил ему, возможно даже раскрывал карты — в книгах и комиксах все злодеи этим грешили — но звуки категорически отказывались проникать в ушную раковину и отправляться на обработку в мозговой центр.

Возможно, он уже умудрился потерять достаточное количество крови, чтобы наступил шок?

Сил совсем не осталось — будто насосом выкачали, но почему-то это больше не волновало. Зато перед глазами встали образы младшего брата и Винри, мелькнула страшная мысль, что больше они никогда не увидятся и он не сумеет даже попрощаться. Винри наверняка будет плакать над его изувеченным телом, а Альфонс сначала будет стараться казаться сильным и попробует утешать её, но потом и сам разревётся. Он всегда был очень добрым и сильно чувствовал эмоции других. Конечно, он будет плакать также потому, что ему тоже будет больно от потери единственного оставшегося родственника. Да и тело ему, наверное, вернуть уже не получится: велика вероятность, что после его смерти Альфонс потеряет всякую мотивацию искать философский камень. Лишь бы только не решил стереть кровавую печать на эмоциях.

От этих мыслей во рту стало горько.

Глаза щипало, и слёзы, наверное, давно текли, но понять, так ли это Эдвард не мог: тело словно лишилось чувствительности. Всё, что он осознавал — это попеременно сменяющийся жаром холод и наоборот: видимо, Водный играл с температурой. Было также понимание, что долго протянуть не получится и он действительно скоро умрёт. Странно, но больше это знание не вызывало ужаса, только тянущуюся тоску и печаль, что слишком многие мечты так и остались мечтами и что рядом нет самых близких. Он будет очень скучать по Альфонсу и Винри, по бабуле Пинако и мохнатому Дэну, который каждый раз по их приезду норовил облизать ему всё лицо; будет скучать по команде полковника и может даже по нему самому. Хотя нет, по Рою Мустангу он будет скучать далеко не в последнюю очередь. Даже наоборот.

За два года работы под началом этого человека он слишком привязался к нему. Как верно подметил Водный, Мустанг действительно вёл себя с ним не как начальник с подчинённым; они довольно быстро отбросили все формальности, и — Эдвард бы никогда и никому в этом не признался, — но он чувствовал себя слишком комфортно в присутствии полковника. Мог позволить себе покривляться, подуться и подурачиться, побыть обычным подростком. Он очень уставал от отведённой ему роли «взрослого» в отношении с младшим братом, и набеги на кабинет начальника были настоящим спасением. Там ему позволяли выплеснуть накопившиеся эмоции и переживания и, отпустив в его адрес пару колких шуточек относительно роста — в такие моменты Эдварду казалось, что он искренне ненавидит Мустанга — очень завёрнуто подбадривали и давали очередную порцию полезной информации.

— Интересно… кровь… обратить вспять …

«А?»

От неподвижного лежания на холодном бетоне сознание чуть-чуть прояснилось и мозгу каким-то чудом удалось вычленить несколько слов из беззвучной речи Водного. Эдвард силком разлепил глаза, недоуменно сощурившись. Чего этот псих хотел? Голова гудела и звенела, тело почти не ощущалось, и только грудная клетка из последних сил вздымалась и опускалась, заставляя лёгкие работать и снабжать организм драгоценным кислородом.

Странные слова не давали покоя, и врождённая тяга к знаниям не позволяла просто отбросить их, не узнав смысл. Что Водный хотел этим сказать? Это был намёк на его следующий шаг? Или он просто рассуждал о чём-то вслух? Слова вертелись в голове, путались, менялись слогами и вводили в ещё большее смятение. Эдварду казалось, что разгадка рядом — что-то, какое-то предчувствие или узнавание, металось в мозгах, усиливая мигрень и давя на череп. Что-то очень плохое, опасное.

А потом всё вдруг обрело смысл.

Кровь — та же жидкость, а алхимия Водного основана как раз на управлении жидкостью. Да и заморозив часть крови несколькими минутами ранее, убийца подтвердил, что может управлять не только водой. По коже пробежали мурашки, и сердце тоскливо сжалось.

Вот значит как, этот маньяк собирался убить его, запустив кровообращение в обратную сторону.

По крайней мере, ему соизволили сообщить, как именно он встретит свою кончину. Одним неприятным сюрпризом меньше. Туман постепенно оседал всё ниже, сбиваясь в густое покрывало; дождя вопреки прогнозу не было, вдалеке различались ночные трели каких-то птиц. Этот район был заброшен. И в окутавшей улицу тишине слишком отчётливо осознавалось, что военных рядом не было, Альфонса не было, и даже случайного прохожего, который мог бы вызвать полицию и помешать маньяку, не было. Ни души. Водный не соврал, сказав, что люди здесь не появляются. Не то чтобы Эдвард изначально не поверил — было слишком очевидно, что тот не врёт, — но надежда, что с ним всё будет по-другому, не так, как с теми несчастными мальчиками — он ведь не просто какой-то ребёнок, а Стальной алхимик! — не покидала до последнего.

Теперь же стало очевидно, что чуда не произойдёт.

«Ну и ладно», — мысли текли слишком вяло, постоянно мешались, сбивались, и в голове получалась какая-то несуразица. Эдвард закрыл глаза. Хотелось отключиться и позволить себе отдохнуть. Наконец согреться и выспаться. Обрывками мелькнула надежда, что после его смерти полковник не оставит Альфонса, и тот, пусть и не сразу, но отыщет способ вернуть себе своё тело. Потому что в отличие от него, от Эдварда, он был хорошим, послушным ребёнком и заслуживал лучшего. А Эдвард… он сам загнал себя в эту ловушку. И впервые последствия безрассудного поступка нагнали его в полной мере.

Круг трансмутации на руках Водного активировался, озарив темноту тупика синим светом, заиграв на закрытых веках Эдварда цветными кругами. Подросток втянул носом побольше воздуха, выразил мысленную надежду, что умирать будет не слишком больно, и попытался расслабиться.

«По крайней мере, я увижу маму. Надеюсь, она простила мне ту трансмутацию».

Чувство, что он испытал, увидев под ногами Водного лежащего навзничь в луже крови Эдварда не поддавалось описанию. Жгучая смесь ужаса, ярости и желания убить. Поджарить заживо до хрустящей корочки, медленно, чтобы преступник как следует помучался. Вот только времени воплощать свои жуткие мысли в реальность у него не было — прямо перед ним, в каких-то десяти шагах, возможно умирал его подчинённый. Боже, было так много крови. Поэтому Рой сделал единственное, в чём был уверен на тот момент — выпустил струю пламени, заставляя Водного отскочить, расплавляя замороженную красную сосульку, торчащую из руки его подчинённого. Кровь плюхнулась на асфальт с противным звуком, вырвав из горла Стального болезненный стон. Рой вздрогнул. Первой реакцией было рвануть к ребёнку, но более здравомыслящая его часть кричала, что сперва нужно обезвредить маньяка.

Очередная порция огня метнулась в сторону Водного и встретилась с водяной стеной — близость коллектора давала преступнику неограниченный запас жидкости — пар с шипением расползся по переулку, делая итак плохую из-за тумана видимость совсем отвратительной.

«Просто блестяще, Рой, дай ему ещё больше преимущества», — дал себе мысленный подзатыльник Рой и поспешно выпустил ещё огня, высушивая воздух. Он был готов к тому, что Водный снова нападёт, но чего точно не ожидал, так это что тот попытается сбежать, воспользовавшись естественной завесой. Что-то было не так. Этот тип всё это время словно искал встречи с военными, но, стоило им столкнуться лицом к лицу — решил удрать.

— Майор!

Голос Роя разнёсся по переулку с громким эхом и, прежде чем Водный успел скрыться с поля зрения, его остановила выросшая из-под земли стена. Каменная и с характерными узорами — это искусство передавалось в династии Армстронгов из поколения в поколение! — майор успел как раз вовремя. Появление второго государственного алхимика не удивило, но несколько замедлило преступника. Он схватился за запястье, активируя скрытый круг, и разрезал камень, открывая себе проход. Судя по громогласному: «Не уйдёшь!», майор Армстронг остался не впечатлён попыткой Водного сбежать и кинулся следом, преобразовывая по пути асфальт и стены.

Мимолётно Рой подумал, что действия Сильнорукого алхимика в этот раз вызовут не меньший ущерб, чем действия Стального. Но Стальной — пятнадцатилетний подросток с бушующими гормонами и шилом в одном месте, в то время как майор Армстронг — взрослый человек. Вот только несмотря на мускулистую и откровенно гигантскую фигуру — майор был, наверное, под два с половиной метра ростом — этого человека можно было назвать взрослым с большой натяжкой. Он был импульсивен, доверчив и легко раним. Видимо, у него так же был какой-то комплекс, потому как каждый раз, творя алхимию, он во всё горло орал про преемственность поколений династии Армстронгов и величие своего рода. Словно хотел, чтобы его заметили, восхитились его умениями. И Рой, обратив внимание на эту странную черту подчинённого ещё при первом знакомстве, каждый раз старался поддержать того, сказать доброе слово или просто улыбнуться. Но не в этот раз.

— Майор, город не разнесите!

К сожалению, он не был уверен, что мужчина услышал его приказ. Судя по последующему грохоту и поднявшемуся вдали столбу пыли — предчувствие его не подвело. Рой тяжело вздохнул, провёл ладонью в перчатке по лицу и, опомнившись, подбежал к распластавшемуся на асфальте Эдварду.

— Стальной, ты как? — он упал на колени перед подростком, аккуратно приподнял его голову и приложил два пальца к сонной артерии. Живой. И, похоже, даже ещё в сознании, учитывая, что почти сразу начал постанывать. Едва слышно, но всё-таки. А вот количество пролитой крови вокруг маленького тела очень напрягало. Рой повернул голову к подбежавшим подчинённым. — Через сколько приедут врачи?

— Уже, сэр! Карета скорой помощи остановилась возле магазинчика, — поспешил доложить Кейн Фьюри. По его расширенным даже за очками глазам было видно, что его напугала ситуация со Стальным. — Как он?

Рой аккуратно подхватил подростка за плечи и под колени и поднял на руки.

— Живой, но, кажется, потерял много крови.

Рой быстрым шагом миновал своих подчинённых, крикнув им помочь команде майора со сбором улик и поимкой преступника, а сам направился к ждущим их врачам. Благо магазинчик, о котором упомянул его сержант, находился совсем рядом — в двух минутах ходьбы.

Врачи скорой помощи и правда были при полной готовности — их ждала не дежурная машина, а реанимация, с целой кучей навороченной техники и, видимо, лучшими специалистами — во всяком случае, Рой подозревал именно это, основываясь на их поведении. Никто не выразил удивления, увидев на его руках окровавленного ребёнка, не занервничал и не стал суетиться. Все действовали слаженно и чётко.

Стального уложили на каталку, надели на его лицо кислородную маску — видимо, чтобы облегчить дыхание, подключили к какому-то массивному, вечно пищащему аппарату и отгородили от Роя ширмой, обосновав тем, что «мальчику нужен покой». Как будто, имея возможность видеть его, Рой бы стал его тормошить или ругать. Право слово, порой он в упор не видел в действиях некоторых людей никакой логики.

— Вы тоже ранены?

— А? — Рой повернулся к задавшей вопрос фельдшеру, вопросительно искривив брови. Женщина в ответ кивнула на его окровавленную форму. Рой моргнул, соображая, а потом помотал головой: — это Стального. Со мной всё в порядке, не считая погибших нервных клеток.

— Ясно, — фельдшер мягко улыбнулась, — не волнуйтесь. Несмотря на обильное кровотечение, на первый взгляд у мальчика не такие серьёзные повреждения. Скорее всего, он полежит у нас денёк-другой и его отпустят.

— Надеюсь.

Рой сложил ладони и поднёс к лицу, упёршись большими пальцами в подбородок. Несмотря на заверения фельдшера, тревога отступать не желала. Врачебный вердикт ещё не был вынесен, и ему нужно было услышать, что с мелким всё в порядке после тщательного его обследования. Зная способность мальчишки находить себе проблемы буквально на ровном месте, Рой будет очень удивлён, если у него и правда не окажется никаких скрытых повреждений. Кстати об этом. Он был уверен, что медики заметят сами, но что-то внутри страстно желало поставить их в известность:

— Он пробил себе штырём предплечье пару дней назад, и ещё было сильное растяжение запястья. Укол от столбняка сделали.

Женщина бросила на него быстрый пытливый взгляд и кивнула:

— Я передам ваши слова доктору.

Бросив короткое «спасибо», Рой замолчал и устремил взгляд на белую ширму. Простынь покачивалась в такт движениям машины, изредка отклоняясь достаточно, чтобы увидеть часть ноги Стального. Не то чтобы это давало какую-то информацию.

* * *

Госпиталь всегда ассоциировался у Роя с не самыми приятными воспоминаниями. Медосмотр, драка, ранение, ранение товарища — всё это играло на нервах и вносило свою лепту в длинную колонку минусов, перекрыть которую не могли никакие плюсы.

Во всяком случае, так было пока на плечи Роя не свалилась ответственность в лице одного пятнадцатилетнего нахального мальчишки.

В случае со Стальным госпиталь означал совершенно другое — безопасность, своевременное лечение, наблюдение и отсутствие несанкционированного перемещения. Когда мальчишка был в госпитале, он не мог ничего утворить (исключая нанесение лёгких телесных медсестрам за попытки поставить укол), с ним не могло случиться ничего страшного (кроме сразу нескольких уколов и капельницы), и Рой мог дышать спокойно. Кроме того, присутствие врачей рядом с этим паршивцем значило, что любые раны (как хорошо заметные, так и скрытые) будут вовремя обработаны, зашиты, если надо, и перевязаны. Так что да, госпиталь и Стальной было хорошим сочетанием слов, в определённом смысле. За исключением ситуаций, когда в это сочетание добавлялись такие слова как «операционная» и/или «интенсивная терапия».

Вот тогда Рой начинал паниковать.

И, поскольку встреча Стального с Водным привела как раз к такой ситуации, он ничего не мог с собой поделать и уже битый час расхаживал взад-вперёд по коридору, нервируя не только свою команду и приехавшего полчаса назад скорым поездом Маеса Хьюза, но и гражданских.

— Что, если этот придурок нанёс ему слишком тяжёлые травмы? Что, если с ним что-то не так? Они держат его там уже очень долго. Что, если он…

— Что, если ты наконец сядешь и перестанешь мельтешить? — не выдержал Хьюз и схватил проходящего в сотый раз перед ним друга за рукав формы. — У нас всех уже шея свернулась наблюдать за тобой.

— Маес, я просто за него волнуюсь! — Рой раздражённо вырвал руку из хватки и зло поджал губы.

— А я, по-твоему, нет? — развёл ладонями тот и удивлённо выпучил глаза. Даже за стёклами очков они показались ненормально большими. — Сядь, пожалуйста. Тут все переживают за Эдварда, но ты ничем ему не поможешь, доведя себя до нервного срыва.

— Не припомню, чтобы ты следовал своим же советам, когда Алисию увезли с аппендицитом.

Зелёные глаза друга расширились ещё больше, рот чуть приоткрылся, будто он хотел что-то сказать, но в последний момент передумал, а потом на его лице появилось странное выражение, какого Рой никогда прежде не видел. Удивительная смесь высшей степени изумления и чего-то очень похожего на жалость и понимание. Маес протяжно вздохнул, взъерошил собственные волосы и как-то осунулся.

— Ох, брат, прости. Я не подумал.

Рой моргнул. Впервые в столь обыденной фразе ему послышалось нечто большее. Словно Маес вложил в слова какой-то новый смысл. Что-то, чего сам Рой пока уловить не мог. Он обернулся на свою команду, надеясь найти в их глазах объяснение, но увидел только шокированные лица. Только Риза не выглядела удивлённой и смотрела с какой-то новой нежностью и чуть заметной улыбкой на губах. Он снова моргнул. Не дождавшись никаких пояснений, скрестил руки на груди и искривил бровь:

— Чего?

Команда на удивление синхронно замотала головами, кто-то выдавил едва слышное «ничего». Риза же улыбнулась чуть смелее — кончики губ поползли вверх — вот уж кто точно всё понял. Игры в шарады Рой не любил никогда, а потому уже хотел отдать приказ своим людям немедленно объяснить, что он такого страшного сказал и почему они так на него смотрят, но был перебит звуком открывшихся дверей, ведущих в операционную.

Седой доктор, заявивший о необходимости проверки Стального на внутреннее кровотечение и возможное повреждение органов, устало стянул с головы медицинскую шапочку, спустил маску на подбородок, предоставляя себе полный доступ к кислороду. Гражданские — видимо, родственники кого-то из офицеров — вскочили со своих мест, но он махнул им рукой и направился к Рою. Рой, чувствуя, как колотится сердце и подступает к горлу тошнота, спешно скользнул глазами по врачу, пытаясь определить, в каком тоне пройдёт беседа. Ему хотелось рвануть к этому врачу, схватить за плечи и потрясти, чтобы не тянул и скорее поведал о состоянии ребёнка, но он понимал, что после такой выходки его вежливо, но твёрдо попросят покинуть пределы госпиталя. Вроде врач не выглядел расстроенным или встревоженным. Всё хорошо? Или умело скрывает эмоции? Что же?!

Нервы были на пределе, в висках пульсировало, сердце рвалось из груди наружу, а секунды уплывали слишком медленно, словно издеваясь.

— С вашим мальчиком всё хорошо.

Рой почувствовал, как лёгкость затопила всё его существо. Кровь отхлынула от головы, купируя мигрень, сердце как-то враз вернулось к нормальному ритму, тошнота отступила. На глаза выступили слёзы, но он сумел удержать их, в отличие от громкого выдоха. С паршивцем всё в порядке! Он будет в порядке! Рой сделал глубокий вдох, заставляя себя отвлечься от накатившего облегчения и сосредоточиться на словах врача. Когда этот несносный ребёнок полностью поправится, он лично убьёт его!

— У него было небольшое внутреннее кровотечение, которое мы успешно убрали, сильный ушиб рёбер и россыпь синяков по всему телу. Также есть лёгкое сотрясение, но ничего опасного. Левая рука пусть недельку побудет в лангете — не стоит ему беспокоить её лишний раз. Придётся поменять автоброню — текущая выглядит, мягко говоря, не очень, но скажите механику, что нервы подверглись сильным испытаниям, пусть не торопятся с подключением. Возможно, что первые несколько дней у него будет подниматься температура, но это нормальная реакция на шок и заживление. На всякий случай мы проколем ему антибиотик — кто знает, какую заразу этот ваш преступник занёс ему, когда поранил.

«Прекрасно. Пусть побольше уколов сделают, желательно в задницу — может хоть начнёт головой думать».

Рой согласно кивнул, давая молчаливое разрешение и устало прикрыл веки.

— Спасибо.

— Это наша работа, но всегда пожалуйста, — врач ободряюще улыбнулся в густые усы и щёлкнул пальцами: — кстати, нам понадобится подпись опекуна мальчика, чтобы всё правильно оформить.

Рой снова кивнул.

— Я понял. Дадите денёк?

— Разумеется. Скоро мы переведём его в палату и вы сможете навестить его.

— Ещё раз огромное вам спасибо.

Мужчина легонько хлопнул Роя по плечу, кивнул и вернулся к гражданским, которые вновь вскочили, завидев, что разговор доктора с офицером закончился.

— Ну вот, с Эдом всё будет хорошо, а ты переживал. Я же говорил: военные медики — лучшие. — Маес снова оказался рядом, успокаивающе вывел пару кругов на его спине, и Рой почувствовал, как его, наконец, полностью отпустило. Остатки дрожи ушли. Мозги окончательно прояснились.

Тихонько вздохнув, он некоторое время ещё посидел на скамейке, наслаждаясь успокаивающими поглаживаниями друга, а потом заставил себя подняться. Ладони сложились в обратный замок, руки вытянулись над головой и позвонки хрустнули, вытягиваясь от скрюченной позы.

— Вы куда, к Эдварду же ещё не пускают.

— Спокойно, старший лейтенант, я не собираюсь ломиться в операционную или где они его там держат. Просто позвоню миссис Рокбелл — ей нужно приехать подписать документы и исправить малому автоброню.

Рой проигнорировал растерянное: «так вы же всегда всё подписывали» и быстрым шагом направился к лестнице. Ближайший телефон находился на первом этаже возле выхода.

Эдвард тонул в море боли и страха.

Вокруг не было видно ни зги, но вместе с тем отчётливо ощущалось, что он не один. И от этого осознания волосы на затылке подростка встали дыбом, а по телу пробежали мурашки.

— Э-эй? — тихо и неуверенно, на самом деле больше беспокоясь, что его кто-нибудь услышит, позвал Эдвард. Вытянув левую руку в попытке нащупать хоть что-то, сделал маленький шажок вперёд, боясь провалиться в пустоту. Он понятия не имел, где он. Беспокойство росло, и, облизнув сухие губы, он попробовал снова: — Есть здесь кто-нибудь?

— Эд?

Ласковый женский голос разрезал тишину, и Эдвард почувствовал, как скрутился его желудок. Этот голос. Он не мог забыть его. Это точно была она.

— Мама?

Внутри всё съёжилось. Сердце забилось медленно, но слишком громко, отдавая в ушах. Он замер, выжидая.

— Я здесь, сынок.

— Мама! — отчаянно крикнул он, прежде чем сумел взять себя в руки.

Вокруг всё ещё было темно, но где-то вдалеке тьма словно немного рассеивалась. Не долго думая, Эдвард рванул вперёд. К свету. К маминому голосу. К маме. Что-то на задворках сознания засомневалось, как мама может быть здесь — она ведь давно умерла, но Эдвард яростно приказал этому чему-то заткнуться и сосредоточился на родном, зовущем его голосе. Босые ноги — только сейчас он понял, что был без ботинок — мёрзли от холодной земли и неприятно кололи, когда он наскакивал на мелкие камушки, но эти мелкие неприятности не могли остановить его или замедлить.

Он бежал и бежал, и наконец тьма впереди рассеялась, открывая такой знакомый и родной силуэт. Каштановые волосы, небрежно собранные в низкий боковой хвост, зелёные глаза, смотрящие с безграничной лаской, родные черты лица и протянутые навстречу руки.

— Мама! Мамочка!

Он почти добежал, уже практически нырнул в её объятия, когда всё вдруг резко изменилось. Тьма, до этого полностью окружавшая его, окончательно развеялась и что-то крепко ухватило его за ноги, не позволяя двигаться. От неожиданности Эдвард упал и вскрикнул, когда боль пронзила его правую руку. Переведя на неё недовольный взгляд, он едва удержал крик ужаса: руки больше не было. Конечность заканчивалась обрубком плеча, который выглядел просто ужасно: воспалённый и, кажется, начавший гнить — запах был отвратительный — на такую культю даже автоброню не поставишь. Левая нога была в аналогичном состоянии.

— Верно, Эд.

Знакомый голос вывел его шока, но почему-то был слишком довольным.

— Мама?

Внутри зародилось подозрение. Мама бы не стала радоваться его мучению, верно?

— Тебе несказанно повезло, что бабушка Пинако сделала тебе автоброню, но ты ведь и сам понимаешь, что не заслуживаешь такой милости, верно?

— А?

— Непослушный мальчик, решивший, что он умнее всех взрослых.

Эти слова ударили сильнее чем все наказания учителя и затрещины полковника. Эдвард силком сглотнул и умоляюще посмотрел на маму: — мы с Алом просто хотели, чтобы ты вернулась. Мы скучали…

— И потому решили превратить меня в монстра? — Эдвард задрожал всем телом, когда мама начала меняться и превратилась в то уродливое, ничем не напоминающее человека нечто, что они с Альфонсом в итоге создали. От ужаса он закричал и попятился, но был отброшен на землю сильным подзатыльником.

— Тебе ещё хватает наглости так себя вести?

Эдвард узнал голос и глаза его в изумлении расширились. Кое-как встав на четвереньки, стараясь игнорировать дикую боль в изуродованных конечностях, он перевернулся, шлёпнувшись на попу, и поднял глаза на отца. Ван Хоэнхайм стоял, возвышаясь над ним грозной статуей, по обыкновению сунув руки в карманы брюк. Очки отражали солнечный свет, из-за чего разглядеть взгляд таких похожих на его собственные глаз было невозможно. Тем не менее, губы мужчины кривились в отвращении, и Эдвард понял, что и тут прощения ждать не придётся. Ну, с отцом было проще — он лично выкинул сыновей из своей жизни ещё двенадцать лет назад, и с ним Эдвард объясняться не собирался. Хотя папа мог бы хоть в этот раз повести себя как родитель, а не как последняя сволочь. Потому что, если бы он не бросил их тогда, Эдвард бы никогда не решился на человеческую трансмутацию.

— А кто виноват, что мы — двое детей — решили воскресить единственного родного человека?! Если бы остался с нами, всего этого могло бы и не быть! Ты…

Новый хлёсткий удар пришёлся по щеке. Сильный. Эдвард замолк на полуслове, ошарашено приложил левую ладонь к лицу — каким-то чудом ему удалось сохранить равновесие — и почувствовал, как к глазам подступили слёзы. Он опустил голову, не желая открывать отцу своё состояние. Впрочем, тот и сам всё понял.

— Можешь реветь сколько хочешь, но твоего брата это не вернёт. Ты старший, ты должен был мыслить здраво, но вместо этого заставил Альфонса принять участие в такой сомнительной авантюре как запретная трансмутация. Ради собственной прихоти. Ты жалок. Обидно только, что из-за твоей дурости пострадал и Альфонс.

— Мы… Мы вместе решили вернуть её! — предпринял попытку объясниться Эдвард и съёжился, когда отец снова поднял руку. Но в этот раз бить его не стали. Осторожно приоткрыв сначала один глаз, потом второй, Эдвард непонимающе заморгал, наблюдая за своей семьёй. Мама, папа и младший брат на руках у последнего — все они смотрели с неприкрытым раздражением и стояли полубоком, готовые уйти.

Совершенно новый страх пронзил душу Эдварда.

— Стойте! Пожалуйста! — родители никак не отреагировали на его мольбы и медленно повернулись спинами. Только Альфонс, обхватив руками отцовскую шею, хмуро поглядывал на него, хоть и молчал. Эдвард попытался ползти, но упал и умоляюще вытянул руку. — Ал, скажи им! Ты же знаешь, что я не хотел! Скажи!

— Из-за тебя я оказался заперт в этих доспехах, брат. Думаешь, круто ощущать себя консервной банкой?

— Чт?.. Ал! — Истерика настигла его, и Эдвард окончательно сорвался в слёзы. — Я же не хотел! Я думал, всё получится! Ал! Альфонс!

Что-то опутало его тело, придавливая к земле, не позволяя двигаться. Он не видел, но знал, что это те чёрные ручки-тени, что отрывали от него руку и ногу во Вратах. И теперь эти тени хотели снова разобрать его на части. Возможно, он и заслуживал такого конца — особенно теперь, когда самые близкие его бросили — но всё равно боялся умирать. Отчаянно сопротивляясь, Эдвард кричал и вырывался из схвативших его теней, даже попытался пнуть особо настырную — получилось, и та с лёгким шипением отползла.

— Немедленно успокойся, Стальной!

От неожиданности Эдвард перестал сопротивляться. Тени, схватившие его, тоже замерли. Этот голос он не ожидал услышать. Не ожидал, но был искренне рад. Полковник. Полковник не оставил его, не отвернулся после всех проблем, что он ему доставил. Не оставил же? Отступившая было тревога вернулась с удвоенной силой. Эдвард резко вскинул голову, надеясь поймать взгляд единственного оставшегося с ним взрослого, и почувствовал, как живот снова скрутило: в чёрных глазах не было ничего кроме недовольства и презрения. Мустанг никогда так на него не смотрел, так почему же теперь?

— Полковник? — через силу выдавил он и попытался хотя бы сесть.

— Назови хоть одну причину, по которой я не должен бросить тебя одного?

— А?

— Никогда не слушаешься, хамишь, рушишь всё на своём пути. От тебя одни неприятности.

Голос звучал резко, жёстко и невероятно холодно. Несколько искажённо. Жутко непривычно, а оттого пугающе. Эдвард медленно сглотнул слюну, облизнул губы и попытался сделать глубокий вдох. Мустанг ведь не всерьёз это? Да, они часто ссорились и цапались на пустом месте, но только потому, что несмотря на все свои заверения, Эдвард чувствовал себя комфортно с этим человеком. Да и сам Мустанг никогда не заявлял, что его злит несоблюдение субординации. Иначе бы Эдвард постарался вести себя взрослее. Просто казалось, что с полковником можно не притворяться и побыть нормальным подростком: вспыльчивым, немного капризным и слишком многое принимающим на свой счёт.

— Я… — Эдвард запнулся, не зная, что сказать в оправдание. — Я больше не буду…

— Конечно не будешь, — холодно перебил его взрослый. — потому что я больше не намерен терпеть тебя. Если даже твои родители и брат оставили тебя, мне тем более нет причины мучиться и дальше.

Эдвард надеялся, что застелившие глаза слёзы останутся внутри хотя бы пока полковник не повернётся к нему спиной. Вот только противные предательские капли заструились по щекам, выдавая внутреннюю боль. Он не мог стереть их одной рукой, а потому опустил голову как можно ниже, заслоняя лицо чёлкой. Мама, папа, Альфонс… теперь вот и Рой Мустанг — все, на ком держался его внутренний мир, с удивительной лёгкостью покидали его, в качестве сувенира забирая с собой частичку его сердца. Сколько раз он корил себя за привязанности! Знал ведь, что однажды именно так всё и будет и всё равно… Вот только боль оказалась куда сильнее, чем он был готов выдержать. Чтобы окончательно его добить должны были уйти и Винри с бабулей Пинако. Вот только ответ на вопрос, останутся ли хотя бы они рядом, узнай, что остальные ушли, был слишком очевиден. Увы.

Эдвард сжал ладонь в кулак и зажмурился от пронзившей руку боли. Ну что ещё? Теперь и левая рука была не дееспособна? Беглый осмотр показал, что оставшаяся конечность почти не шевелилась и висела плетью. Просто замечательно!

Внезапно что-то выдернуло его из пучины тьмы и резко рвануло вверх. Белый свет резал глаза, плясал странными кругами, но в итоге зрение вновь прояснилось. Эдвард несколько раз моргнул, пытаясь понять, где он оказался на этот раз, и тут на него снова накатила боль. Казалось, каждую клеточку прожигают паяльником. Только в этот раз прибавилась еще и мигрень и жуткое чувство тошноты. Понимая, что никого рядом всё равно нет, он дал волю чувствам и зашёлся в крике. Краем глаза уловил движение и в следующее мгновение вновь оказался связан по рукам и ногам. Опять те страшные чёрные тени! Его снова собирались разобрать по кусочкам! Эдвард в ужасе закричал ещё громче, принялся брыкаться с удвоенной силой, но почти сразу оказался прижат спиной к чему-то мягкому и холодному. Желе? Его собирались вдавить в желе? Одна из теней схватила знакомый предмет, и Эдвард с ужасом узнал в нём иглу. Они собирались не просто задушить его в желе и разобрать по кусочкам, но перед этим ещё пытать иглами!

— Не надо! Нет! — Эдвард отбивался как мог, прикладывая все силы, чтобы заставить левую руку двигаться. — Умоляю! Нет!

— Стальной!

Опять голос полковника.

Эдвард всхлипнул, понимая, что его разум играет с ним, создавая иллюзию скорого спасения. Полковник ушёл. Бросил его, как и папа, как и вся его семья. Но безошибочно узнаваемый голос раздался вновь, ближе, и Эдвард, отчаянно удерживая ногой тень со шприцем, повернул голову на голос.

Мустанг.

Рой Мустанг.

Полковник.

Он появился снова, но в этот раз на его лице не было того презрительного выражения. Скорее он выглядел слегка настороженным. Но почему он вернулся? Передумал бросать его? Или этому было какое-то другое объяснение? Эдвард не был настроен сейчас выяснять, что послужило причиной. Важно было, что полковник сейчас здесь, рядом, и вполне может помочь.

Эдвард собрал последние силы и вытянул навстречу командиру дрожащую руку:

— Полковник! Полковник, пожалуйста!

Шум на несколько долгих мгновений утих, а потом его протянутая ладонь оказалась в тёплой, большой ладони взрослого. Лица Мустанга Эдвард так и не разглядел. Зато услышал его голос. Громкий и немного дрожащий:

— Отойдите от него.

Тени заколебались лишь на мгновение, после чего покорно отступили.

Эдвард облегчённо выдохнул и закрыл глаза, позволяя себе расслабиться.

* * *

Рой повесил трубку и потёр лицо. Разговор с Пинако Рокбелл вместо планируемых пяти - десяти минут растянулся на все сорок. Несмотря на поздний час — было уже за одиннадцать — старушка пожелала выведать у него всё: начиная от дурацкого задания по поимке Водного (на которое Стальной решил отправиться по собственной дурости, никого не спросив и даже не предупредив) и заканчивая вердиктом врачей. Казалось, даже состояние автоброни волновало её, как механика, в последнюю очередь. Старушка действительно беспокоилась за этого несносного ребёнка, который давно уже буквально напрашивался на хорошую взбучку. Кое-как убедив миссис Рокбелл, что со Стальным всё по большей части в порядке, Рой вернулся на третий этаж.

Его опутывали два одинаково сильных и диаметрально противоположных чувства: одно выло на все лады, что нужно как можно скорее увидеть ребёнка, лично убедиться, что он в порядке, а другое кричало, что пацан оказался в госпитале исключительно по его собственной вине: не уследил, не остановил, не предвидел. Не уберёг. Ребёнок пострадал не столько из-за своей привычки совать нос куда не надо, сколько из-за недальновидности самого Роя. Ведь мог же догадаться, что, зайди Стальной в его пустой кабинет — обязательно пороется в документах!

Леденящий кровь крик вывел Роя из раздумий и заставил практически бегом рвануть в сторону коридора с палатами. Потому что голос был слишком юным и слишком знакомым. Да и его людей в оставленном месте не наблюдалось, а значит, Стального уже перевели в палату. Быстро однако.

Найти нужную палату не составило труда — мальчишка кричал как резаный, и из соседних палат уже повыходили зеваки. Рой пробежал последние несколько метров, протиснулся через застывших в дверях бледных подчинённых и замер, увидев открывшуюся картину. Стальной разметался по койке, отбрыкивался от двух медсестёр и медбрата, тянул уцелевшую руку и что-то невнятно бормотал в перерывах между криками. Рой плохо разбирался в зажёванной речи, но был уверен, что различил такие слова как «мама» и «Альфонс». Ещё часто проскальзывало «я не хотел». Не нужно было обладать аналитическим складом ума чтобы соединить все точки.

Рой почувствовал, как резко пересохло горло. У мальчишки был кошмар о проведённой человеческой трансмутации, и он кричал во сне. В военном госпитале. Плохо. Очень плохо.

— Немедленно успокойся, Стальной!

Прикрикнул он на воюющего с медиками подчинённого и с удивлением отметил, что тот действительно перестал дёргаться и кричать. Стальной что-то пробормотал, а потом его лицо снова сменилось со спокойного на напуганное. Рою даже показалось, что промелькнули черты боли. И это вызвало у него ряд вопросов к медикам.

— Я понимаю, что он никогда не слушается и рушит всё на своём пути, но это не объясняет, почему вы все чуть ли не легли на него. Думаете, он так успокоится? Не день, а одни неприятности прямо.

Медики, пристыженные его словами, слегка отступились и ослабили хватку, а вот Стальной вместо того чтобы логично успокоиться неожиданно расплакался. Жалобно и по-настоящему. Слёзы заструились по щекам, а грудь начала вздрагивать от всхлипов. Рой растерялся. Что на этот раз не понравилось этому мальчишке? Его же отпустили. К сожалению, озвучить вопросы ему не дали: медбрат подхватил Стального под подмышки и помог принять полусидячее положение, а медсестра что-то поднесла к его лицу — судя по запаху, точно не аммиак — и он резко распахнул глаза.

Примерно пару секунд они провели в тишине, а потом Стальной вновь зашёлся в истерике.

Медики сработали слаженно — тотчас вновь облепили его, обездвиживая, а самая шустрая медсестра схватила с подноса шприц. Рой не был уверен, что конкретно она хотела уколоть его подчинённому и зачем для этого было будить его, но Стальной заметил иголку и, казалось, сошёл с ума. Визги снова наполнили палату и коридор, пробирая до костей.

— Не надо! Нет! Умоляю, нет!

Одному Богу было известно, что в тот момент видел ребёнок вместо больничной палаты и медперсонала, но он явно не полностью отошёл от наркоза и кошмара. Потому что сражался с медиками отчаянно и будто насмерть.

Не выдержав, Рой снова окрикнул его, надеясь хоть на пару мгновений вернуть в реальность.

Стальной всхлипнул, повернул к нему голову и посмотрел прямо в глаза долгим, перепуганным взглядом. А потом вдруг протянул трясущуюся, закованную в лангету руку и на удивление чётко простонал:

— Папа! Папа, пожалуйста!

В палате наступила тишина.

Что-то внутри Роя сжалось и перевернулось. Его маленький подчинённый был в бреду — сомнений не было — и медики, разумеется, лучше всех знали, что делать в этой ситуации. Но. Смотреть, как он, перепуганный, отчаянно сопротивляется и умоляет о помощи, было выше его сил.

Поэтому Рой, по сути наплевав на правила госпиталя, действуя скорее инстинктивно, нежели разумно, сделал единственное, что в тот момент от него требовало колотящееся сердце: в два широких шага оказался рядом с ребёнком и взял его протянутую маленькую ладошку в свою. Подняв глаза на застывших в смятении медиков, кивнул в сторону двери:

— Отойдите от него.

Примечания:

Всех с Праздником Светлой Пасхи!

Мира, любви, и благополучия!

---

Альфонс был несказанно благодарен старшему лейтенанту за то что она не только нашла время позвонить и сообщить о состоянии его брата, но и терпеливо дожидалась его прибытия в вестибюле госпиталя. В противном случае он не был уверен, что сумел бы убедить медперсонал в своём родстве со Стальным алхимиком — всё же, не было никаких доказательств — и наверняка потратил бы уйму времени на бесполезные уговоры пустить посмотреть на Эдварда. Конечно, в конце концов появился бы полковник и подтвердил его слова, но до того момента ещё дожить надо было. Поэтому предусмотрительность старшего лейтенанта была для Альфонса настоящим благословением свыше.

— Ал, я должна предупредить, что поговорить с Эдвардом ты сейчас не сможешь, — Альфонс остановился на полушаге и резко повернулся к старшему лейтенанту. Пластины доспеха сдвинулись, разнеся по коридору противный лязгающий звук. Женщина поспешила его успокоить: — сразу по пробуждении у него случилась истерика и врачи накачали его снотворным и обезболивающим. Сейчас он спит. По прогнозам проснётся не раньше завтрашнего дня.

— Ох. — Альфонс снова почувствовал себя неловко.

Он весь извёлся после звонка полковника и внезапно открывшейся правды, что никакого задания его брат не получал. Получалось, что Эдвард самовольно влез в какие-то дебри с другим алхимиком и никто знать не знал, где его искать. Да и неподдельный страх в голосе полковника ничуть не обнадёживал. Альфонс сразу же побежал в Восточный Штаб, надеясь пересечься с Мустангом и командой, но, к сожалению, ни полковника, ни вообще кого-нибудь из знакомых на месте не оказалось. Постовые сообщили, что тот покинул пределы Штаба «совсем недавно», как и большая часть здешних алхимиков. И это тоже не могло не напрягать: если полковник решил привлечь к задержанию преступника стольких людей, то тот наверняка был очень опасен. И его глупый брат решил поймать его в одиночку! Альфонс был готов ломать собственные доспехи от накатившей паники.

Вот только связаться с военными, чтобы узнать, как продвигаются дела, он, как ни пытался, не мог, куда бежать не знал — брат забрал все бумаги с собой — и всё что оставалось, это вернуться в гостиницу, упасть на колени перед распахнутым окном и молча молиться, чтобы всё разрешилось как можно скорее и благополучно. Его даже не волновало, поймают ли того алхимика — лишь бы с Эдвардом всё было хорошо.

А потом, спустя четыре часа абсолютного неведения, когда город полностью окутала темнота и большинство жителей уже легли спать, в общежитие позвонила Риза Хокай и замученным голосом сообщила, что Эдвард жив, относительно здоров и сейчас в военном госпитале. Если бы доспехи могли плакать, Альфонс наверное затопил бы слезами комнату.

К счастью, такси работало круглосуточно и ему не пришлось бежать кросс от общежития до госпиталя. Пусть водитель и выглядел нервным, когда вместо обычного клиента увидел массивный говорящий доспех — Альфонс отказал в безобидной просьбе поднять забрало шлема.

— Но я ведь могу хотя бы посмотреть, как он? — заволновался Альфонс, уже не уверенный, что сегодня его пустят к брату. Однако старший лейтенант успокаивающе улыбнулась и положила ладонь на бицепс доспеха:

— Да, врачи ничего против не говорили. Главное — не буди.

— Я понял.

Указав, куда идти и что сказать дежурной медсестре, чтобы его пропустили, Риза Хокай провела ладонью по лицу и попросила передать полковнику, что она возвращается домой чтобы немного поспать и вернётся утром.

Альфонс согласился прежде, чем до него дошёл смысл её слов.

Дежурная медсестра была явно шокирована, увидев в полночь прогуливающийся по этажу огромный позвякивающий доспех, но, привыкший к такой реакции Альфонс успел передать слова старшего лейтенанта до того, как перепуганная девушка подняла тревогу. Медсестра смерила его недоверчивым, напряжённым взглядом, задала пару вопросов относительно Эдварда и, не найдя никаких несостыковок, нерешительно провела к двадцать пятой палате.

— Я очень прошу соблюдать тишину. Всем пациентам нужен покой. — Прошептала она и, дождавшись его кивка, поджала губы и вернулась на свой пост. Отстранённо Альфонс подумал, что это безответственно с её стороны — в конце концов, он мог бы оказаться каким-нибудь маньяком, одержимым маленькими алхимиками, — но всё встало на свои места, когда он легонько толкнул дверь в палату.

Стоило усилий удержать вздох удивления.

Эдвард, как и ожидалось, лежал на койке, местами перевязанный бинтами, с капельницей в левой руке, которая почему-то была в лангете. Выглядел его брат на удивление умиротворённым. Хотя, скорее всего, причина такового спокойствия крылась в полковнике Мустанге, также находившемся в палате. Мужчина сидел на пластиковом стульчике, поджав ноги и опустившись верхней половиной тела на больничную койку, и спал. Правая рука его выполняла роль подушки под голову, а левая лежала на левом плече Эдварда в молчаливой поддержке.

Альфонс неловко переступил с ноги на ногу, не уверенный, что делать. С одной стороны, казалось нормальным пройти в палату дальше и занять свободный угол, дожидаясь, когда брат проснётся или его выгонят, с другой — нарушать покой этих двоих казалось кощунством. От его осторожного движения пластины едва слышно сместились, но звука хватило, чтобы до этого безмятежно спящий мужчина проснулся.

— Кто? — тихий, но резкий шёпот разрезал тишину, поразив Альфонса количеством затаенного напряжения. Похоже, Мустанг ожидал, что в палату пробрался кто-то нехороший.

— Полковник, это я, — на всякий случай поднял ладони Альфонс, надеясь, что неожиданный разговор не разбудит его брата.

— Ал? — Голос мужчины был хриплый ото сна.

Рой несколько раз моргнул, хотя в темноте палаты это действо почти не имело смысла. Два красноватых огонька вместо глаз, светящихся из-под забрала шлема в темноте навевали некий ужас, но безошибочно определяли младшего брата его подчинённого. Рой помассировал глаза.

— Тебе Риза позвонила? Извини, у меня совсем не было времени — сначала искали его по всему Восточному Городу, а потом пришлось успокаивать после отхода от наркоза. Твоему брату часто снятся кошмары о прошлом?

— Ну… — Альфонс замялся, не зная, что ответить. Эдварду и правда с довольно настораживающей периодичностью снились плохие сны, но он всегда злился и отмахивался от предложений поговорить о них. Тем не менее, излишняя самостоятельность и независимость его брата грозились однажды выйти боком им обоим. Вздохнув, Альфонс принял решение сказать правду. — Довольно часто. Особенно плохо бывает в поезде, тогда мне приходится срочно будить его, чтобы не разбудить остальных пассажиров. Из-за этого он часто не высыпается и порой лажает на миссиях. Простите.

Полковник на его слова тяжело вздохнул и провёл ладонью по волосам. На лице его появилось задумчивое выражение, но, когда он открыл рот, чтобы озвучить свои мысли, Эдвард вдруг заворочался и застонал. Альфонс дёрнулся, чтобы успокоить его, но полковник опередил.

— Тш-ш-ш, всё хорошо, малыш. Всё хорошо.

Альфонс шокировано наблюдал, как мужчина провёл рукой по плечу его брата, потом убрал чёлку, задержавшись тыльной стороной ладони на лбу, и снова положил руку ему на плечо. Эдвард что-то промычал, но скоро расслабился. Возникшая меж бровей складка разгладилась, и его брат снова являл собой эталон безмятежности. Интересно, это из-за того что рука полковника тёплая? Потому что чтобы ни делал сам Альфонс, его попытки вот так успокоить Эдварда всегда терпели фиаско.

— Ал, подай, пожалуйста, градусник. Вон, на тумбочке.

Встрепенувшись, Альфонс поспешил выполнить просьбу и протянул стеклянную палочку. Мустанг несколько раз встряхнул её, сбивая ртуть, и аккуратно сунул в подмышечную впадину Эдварда, на всякий случай прижав его руку к боку своей рукой.

— У него температура? — встревожился Альфонс.

— Не знаю, но лоб вроде горячеватый. — пробормотал Мустанг и почти сразу провёл по волосам скривившегося Эдварда: — тш-ш-ш, спи, всё хорошо.

Следующие десять минут они провели в молчании.

Альфонс боялся вновь потревожить хрупкий сон брата, а полковник был слишком занят отсчётом минут — свет ночника тускло освещал палату и попавшие на настенные часы тени почти не позволяли различить циферблат.

Не зная, чем занять себя чтобы никому не помешать, Альфонс не придумал ничего лучшего чем досконально изучить палату, в которой оказался его брат. В отличие от привычных многоместных это оказалась скромная, но красиво обставленная отдельная палата, за которую, как он знал, нужно было заплатить немалую сумму. Это была роскошь, которую Эдвард никогда себе не позволял несмотря на хорошее жалование — большая часть зарплаты шла на оплату починки автоброни, а на оставшиеся деньги они покупали еду, билеты на поезда и бронировали гостиницы. Значит, палату оплатил полковник? В первые секунды Альфонсу было неловко, что мужчине пришлось потратиться, а потом пришло понимание, что сделал это он не для того чтобы Эдвард оценил жест доброты, а потому что Эдвард говорил во сне. Про человеческую трансмутацию. Если бы доспех мог потеть, с Альфонса бы уже сошло несколько ручьёв.

— Тридцать девять и два, плохо. — Голос полковника оторвал Альфонса от мысленных терзаний. Он перевёл взгляд на всматривающегося в шкалу термометра мужчину и с лёгким удивлением отметил, что выглядел тот слишком хмурым и обеспокоенным для обычно не показывающего своих эмоций человека. — Ал, иди позови медсестру, а я пока подготовлю Эда.

Взволнованно кивнув, Альфонс скрылся за дверью палаты, предоставляя полковнику право разбудить его брата. Медсестра сама прибежала на лязг доспехов и — надо отдать ей должное — забыла про лекцию о тихом поведении, едва услышала температуру. На секунду она замялась, коснулась щёк ладонями, словно что-то вспоминая, а потом убежала в ординаторскую, из которой вернулась с зажатыми в кулаке ампулой и шприцем. Альфонс даже спросить, зачем укол, когда есть таблетки, не успел — девушка вихрем скрылась в палате.

«Позови медсестру, а я пока подготовлю Эда», — слова полковника неожиданно обрели новый смысл. Правильно. Если бы Мустанг собирался просто разбудить его брата, то не стал бы говорить «подготовлю». Неужели? Значит, полковник знал, что Эдварду будут делать укол? Но почему? Неужели обычные жаропонижающие были бессильны?

Альфонс толкнул дверь в палату и непроизвольно съёжился, увидев Эдварда лежащим на животе со спущенными пижамными штанами и склонившуюся над ним медсестру. Девушка прижала к ягодице Эдварда кусочек ватки, выпрямилась и благодарно кивнула полковнику, который, как оказалось, всё это время удерживал его за спину и ноги. Взрослые перекинулись парой малопонятных фраз, и медсестра вернулась на свой пост, а Рой Мустанг натянул на скулящего подчинённого штаны и помог ему перевернуться на спину.

— Ну не больно уже, не хнычь. — Несмотря на в целом укоряющую фразу полковник умудрился произнести её ласково и утешительно. Протянул руку и погладил Эдварда по плечу. Альфонс заметил, что капельница исчезла из вены брата.

— Он ведь так боится уколов.

— Я знаю. — Мустанг поднял на него глаза, и Альфонс наконец заметил, насколько усталым выглядел мужчина. — Но врачи подняли его медкарту, и оказалось, что у него непереносимость какого-то компонента, что есть в таблетках и сиропах, но отсутствует в инъекциях.

— Ого, я не знал… — Альфонс опустил голову и потёр правую руку левой. Ни он, ни Эдвард знать не знали, что у него такая особенность, но теперь хотя бы становилось понятно, почему его брата всегда рвало, когда он заглатывал жаропонижающие.

— На самом деле уколы — не единственное, что предложили врачи, но я подумал, что они понравятся ему больше, чем свечи.

— О. — только и сумел выдавить Альфонс.

Ели бы доспехи могли краснеть, его шлем бы раскалился от смущения. Рвано кивнув, промямлив нечто отдалённо похожее на согласное хмыканье, он поспешил уйти от деликатного разговора:

— Он уже спит? Даже после укола?

— На самом деле он не просыпался, — полковник погладил Эдварда по плечу и натянул ему одеяло почти по шею. — иногда кажется, что вот-вот проснётся, но, думаю, болеутоляющие в комплекте со снотворным действуют куда сильнее и он пока в блаженном неведении. Скорее всего слышит обрывки разговоров и чувствует, например, уколы, но в его реальности происходит что-то другое. Ну, хотя бы не кричит и не плачет — уже хорошо.

— Старший лейтенант сказала, что он придёт в себя где-то днём.

— Скорее всего. — Полковник кивнул, помолчал немного и вдруг поинтересовался: — она пошла домой?

— А?

— Старший лейтенант Риза Хокай.

— А! — Альфонс вздрогнул, склонился в полупоклоне и затараторил: — Простите, пожалуйста! Она просила передать, что вернётся утром, а я совсем забыл. Извините.

Рой Мустанг медленно помотал головой и устало улыбнулся:

— Да не волнуйся ты так, всё в порядке.

* * *

Вопреки ожиданиям, утро следующего дня Рой встретил не в госпитале у постели Стального, а в собственном доме. Медсёстры, а после и главврач — серьёзно, они решили привлечь своё начальство, чтобы выдворить его, — были непреклонны в том что «пациенту нужен покой» и для обеспечения этого самого покоя ему «просто необходимо уйти». Доктор добавил пару колоритных фраз об ужасном состоянии самого Роя, а медсёстры наперебой заверили, что глаз со Стального не спустят и за пару часов его (Роя) сна с ним ничего не случится. В итоге измученный мозг сдался под напором уговоров и откровенных приказов, и каким-то чудесным образом Рой оказался дома.

Как он сообразил уже проснувшись, вчерашних сил ему хватило только чтобы дойти до кровати, расстелить её и плюхнуться спать одетым.

Что ж, измятая форма объясняла, почему ему снилось, будто его то связывали верёвками, то совали в смирительную рубашку.

Потянувшись, прикрыв зевок и усилием воли заставив себя подняться, Рой освободился от формы, сгрёб её в охапку и протопал в ванную, где и закинул в корзину для белья. Одной глажкой тут не обойтись — за ночь ткань пропиталась по́том и нужно было стирать. Ну, он в любом случае не собирался сегодня задерживаться за рабочим столом, а на пару часов в Штаб и в штатском зайти можно. Кивнув самому себе, удовлетворённый, что, казалось, сами Небеса шептали ему отдохнуть от бумажной волокиты, Рой быстро принял душ и переоделся в рубашку и брюки, нацепил галстук и, посмотревшись в зеркало и убедившись, что в бритье на данный момент нет необходимости, расчесал волосы и внимательно посмотрел на своё отражение. Зеркальный Рой Мустанг ответил ему привычной, но жутко усталой улыбкой, а мешки под глазами и необычно бледная кожа ещё больше уверили, что нормального отдыха и полноценного сна его телу явно не хватало.

Рой вздохнул.

Он забыл, как спать спокойно, как только на его стол легли документы из полиции с пухлой папкой фотографий. На снимки было физически больно смотреть. Истерзанные детские тела, ужас и боль, застывшие в широко распахнутых разноцветных глазах, растёкшаяся по асфальту и камням кровь и едва заметные меловые линии под каждой из жертв. Он в принципе не мог спокойно смотреть на детские трупы — после гражданской войны это чувство усилилось стократ, но на этот раз всё было куда сложнее. Эдвард Элрик. Стальной алхимик. Мальчишка, свалившийся на его голову и идеально подходящий под параметры жертв Водного маньяка. Мальчишка, за которого Рой чувствовал ответственность и которого — пусть и отказывался говорить это вслух — хотел уберечь от всех бед. Ребёнок итак прошёл через Ад и лишь чудом вернулся обратно. Поэтому, пока Водный свободно расхаживал по Восточному Городу и его ребёнок был в возможной опасности — особенно теперь, когда вернулся с задания — Рой не мог просто завалиться спать и не прокручивать в мыслях различные варианты развития событий. Каждый раз, когда он закрывал глаза, возникал образ Эдварда, искалеченного и мёртвого, Эдварда, которого он не сумел спасти. И от этих игр воображения у него мороз пробегал по коже.

Так что успешная поимка преступника определённо пошла ему на пользу. Хотя нормально поспать всё равно не удалось — будильник сработал всего через два часа после его возвращения домой. Но, по крайней мере, в эту ночь ему не снились кошмары — уже хорошо.

Наспех позавтракав и захватив с собой тонкий файл с бумагами, Рой отправился на работу.

До обеда время пролетело незаметно.

Возможно, это случилось потому что его мозг был слишком сонным после тяжёлой ночи и он долго вчитывался в каждый взятый в руки документ прежде чем вычленить всю суть из длинных строчек и наконец поставить внизу свою визу. Как бы то ни было, после того как подчинённые разбрелись кто в столовую, а кто — в ближайшее кафе через дорогу, он написал на черновике записку своему адъютанту и с чувством выполненного долга покинул пределы Штаба. В этом плане было очень удобно, что автомобиль принадлежал ему, а не армии.

Перрон вокзала встретил его запахом машинного масла, бесконечными свистками поездов и неразборчивыми фразами диспетчеров из громкоговорителей. Ах да, ещё толпами снующих туда-сюда людей. В пёстрой массе народа было тяжело разглядеть двух конкретных людей, но каким-то чудом ему удалось довольно скоро заметить маленькую старушку и неловко мнущуюся возле неё девочку-подростка. Обе они озирались по сторонам и вглядывались в спешащих мимо людей, выискивая, как уже догадался Рой, синюю униформу военного офицера. Он почти застонал в голос, внезапно поняв, каким идиотом оказался.

— Миссис и мисс Рокбелл?

Старушка и её внучка синхронно повернули к нему головы. В голубых глазах девушки мелькнула настороженность, а потом появилось узнавание.

— Как он?!

Голос, ещё по-детски звонкий, прозвучал грубо, и, быть может, несколько озлоблено.

— Винри! — резко осадила внучку Пинако. — Что за поведение!

Девушка на миг широко распахнула глаза, словно удивлённая, что на неё накричали, а потом закусила губу и опустила голову.

— Простите… — она вся сгорбилась и переступила с ноги на ногу. Светлая чёлка упала на глаза, из-за чего нельзя было сказать, какие эмоции отражались на её лице. — Мистер Мустанг, я…

— Ничего. — Рой заставил себя ободряюще улыбнуться. — Я понимаю, что ты волнуешься за Ста… за Эда, — исправился он, вспомнив, что девушка изначально была категорически против становления друга гос.алхимиком. — с ним всё в порядке, но врачи хотят подержать его под своим присмотром несколько дней.

Настороженность постепенно покинула голубые глаза, и плечи Винри расслабились. Она как-то странно дёрнулась и прижала руки к лицу. Плачет — понял Рой, и в следующее мгновение его погадки подтвердились тихими всхлипами. Стало неловко.

— Хватит, все глаза скоро выплачешь.

Пинако окинула внучку печальным взглядом, обняла за талию и утешающе провела вверх-вниз ладонью по спине. Винри закивала и сделала несколько глубоких вдохов ртом в попытках успокоиться. Подняв голову и встретившись глазами с Мустангом, Пинако чуть заметно помотала головой, призывая его не комментировать ситуацию. Всё ещё чувствуя себя не в своей тарелке Рой решил последовать молчаливому указу миссис Рокбелл — она куда лучше знала собственную внучку — и махнул следовать за ним, предварительно взяв чемодан, стоящий возле ног Винри.

Альфонс непроизвольно напрягся, увидев показавшихся в конце коридора Винри и бабулю Пинако. Полковник предупредил, что они приедут, чтобы посмотреть и исправить автоброню Эдварда, но он надеялся, что это случится несколько позже. И вовсе не потому, что не хотел видеть подругу и её бабушку, а потому что совершенно не представлял, как быть, если Винри начнёт плакать, увидев забинтованного Эдварда, а бабушка — наоборот — разозлится.

Альфонс был хорошим эмпатом, прекрасно понимал и чувствовал чувства и эмоции других, но вместе с тем совершенно не умел утешать. Он старался подобрать нужные и — как ему казалось — наиболее подходящие слова, но всякий раз терпел фиаско. Особенно памятной была попытка успокоить захлёбывающуюся в рыданиях Винри после вести о гибели её родителей. Тогда он ляпнул нечто вроде: «Не переживай, наш папа тоже домой не приходит», на что подруга швырнула в него куклой и закричала, что это «не то же самое!» и что их отец «ещё может вернуться», и их мама «всегда с ними», а она теперь сирота. Понять боль Винри получилось только после смерти собственной матери, и тогда Альфонс в полной мере осознал, насколько нелепыми были его утешения. Винри поступила куда мудрее: просто была рядом в дни их сильнейшей скорби, обнимала, иногда плакала вместе с ними, вспоминая собственных родителей, но больше молчала. И за эту молчаливую поддержку оба брата были ей невероятно благодарны. Потому что никакие слова не могли притупить боль утраты родного человека.

Альфонс поднялся с пластикового стула, переступил с ноги на ногу, звякнув пластинами доспеха, и сделал несколько неуверенных шагов вперёд. Бабушка Пинако кивнула ему и, что-то пробормотав внучке, вслед за полковником прошла в палату Эдварда; Винри секунду постояла на месте и подошла к Альфонсу.

— Привет.

— Привет…

Они неловко замолчали, синхронно взглянули на закрытую дверь и так же синхронно опустили головы. Почему-то мыслей никаких не было.

— Ну… Во что он впутался на этот раз, сильно пострадал? Этот ваш военный сказал, что ничего страшного не случилось, но потом что-то прошептал бабушке, и она попросила не входить сразу, а подождать, пока она и этот тип всё не обсудят.

— Его зовут Рой Мустанг или полковник Мустанг, — несколько раздражённо заметил Альфонс, — не тип.

— Защищаешь? — Винри недовольно прищурилась. — Но именно из-за него твой брат постоянно рискует своей шеей и моей автобронёй! Выполняет дурацкие взрослые задания, ловит преступников… Этот твой полковник Мустанг, — выделила она, — сделал из Эда такого же армейского пса, как он сам!

— Винри, он спас нас!

— Он забрал вас от нас, от меня!

После этой вспышки в коридоре снова воцарилась тишина. Винри глубоко дышала, пытаясь совладать с собой и не позволить эмоциям взять верх, а Альфонс просто не знал, что ответить. Он был глубоко благодарен Рою Мустангу за подаренный шанс на возвращение к нормальной жизни, но вместе с тем понимал и чувства Винри. Подруга до сих пор не могла свыкнуться с тем, что ни Эдвард, ни Альфонс больше не живут в домике по соседству и не проводят с ней время как почти два года назад. Её словно бросили во второй раз — сначала родители своей гибелью, а теперь и друзья детства, подавшись в гос.алхимики. У неё оставалась бабушка, но вряд ли её компании было достаточно девочке-подростку.

Если бы доспехи имели рот, Альфонс бы закусил губу. Он сжал руки в кулаки и снова опустился в пластиковый стульчик, положив локти на колени. Жестом пригласил Винри занять соседний.

— Знаешь… — начал он и ненадолго замолчал, тщательно подбирая слова. — Полковник Мустанг всегда был довольно строг с ним. Эд постоянно жаловался, что его только и делают, что ругают и используют как мальчика на побегушках. Дают глупые задания вроде инспекции восточных шахт, алхимической помощи строителям или ещё что-нибудь.

Винри осторожно кивнула.

Эдвард рассказывал ей о некоторых поручениях начальства, хотя никогда не вдавался в подробности. Только обижался, что его успехи постоянно игнорируют, зато любые косяки — будь то повреждённое здание театра, разрушенные предметы уличного декора или снесённый до основания давно неиспользуемый военный склад — припоминаются при любом удобном и не очень случае. Тогда Винри аккуратно заметила, что нанесённый ущерб вряд ли подходит под определение «косяки», на что Эдвард ответил, что всё это случилось не по его вине — просто воры и другие преступники, за которыми они с Альфонсом тогда гонялись, были слишком вёрткими, и простой алхимией их было не взять. Вот и пришлось трансмутировать всё, что под руку попадалось. Это были вынужденные меры — так закончил свои пояснения Стальной алхимик, и Винри в итоге согласилась. В самом деле, отправляя подростка сражаться с преступниками, этот противный полковник должен был учитывать несоответствие сил и то, что Эдвард будет вовсю использовать алхимию. И она собиралась будто вскользь упомянуть об этом Альфонсу, когда следующие его слова выбили из неё воздух.

— Но полковник никогда не давал ему заданий по поимке преступников.

— Что?! — Винри не удержалась и вскочила на ноги. — А как же ваши рассказы и сломанная автоброня Эда? Вы мне врали, получается?

Альфонс поспешил замахать руками:

— Нет-нет, это правда было!

— Тогда что…

— Полковник действительно ни разу не давал Эду подобных миссий. Никогда ничего опасного и чаще всего все задания так или иначе приводили к слухам о… сама знаешь о чём.

Винри кивнула: ребята предупредили, что об их желании найти философский камень никто не должен знать. Никто, кроме неё и бабушки и, очевидно, самого Роя Мустанга. Вот только слова Альфонса никак не вязались с рассказами Эдварда. Винри опустила голову и сжала руки в кулаки.

— Я не понимаю.

— Думаю тут уместно сказать, что братец притягивает неприятности. — В его голосе просквозила усмешка, и Альфонс потёр затылок, как обыкновенно делал, когда чувствовал смущение. По пустому коридору госпиталя разнёсся лёгкий скрежет металла о металл. — Знаешь, когда я добрался сюда после звонка старшего лейтенанта…

— Ты это про мисс Ризу? — оживилась Винри.

— Да, — кивнул Альфонс.

Не было секретом, что подруга лояльно относилась только к Ризе Хокай, и первое время Эдвард и Альфонс спорили между собой, почему так. Эдвард предположил, что потому что они обе были женщинами, Альфонс же был убеждён, что из-за приватного разговора, состоявшегося в тот момент, когда ворвавшийся в дом Рокбеллов полковник утащил мальчишек в кухню для обсуждения их дальнейшей судьбы. Видимо, пока Рой Мустанг промывал мозги малолетним дурням-алхимикам, Риза Хокай сказала что-то такое, что проникло в душу их подруги. Или — как ещё один вариант — старший лейтенант напомнила Винри погибшую маму: тётя Сара внешне и правда чем-то неуловимым смахивала на старшего лейтенанта.

— Так что она сказала?

Голос Винри прозвучал неожиданно близко, вырывая из воспоминаний, и Альфонс дёрнулся.

— А?

— Мисс Риза, Ал, — терпеливо пояснила она, — что она сказала?

— Да, прости, — Альфонс снова потёр металлический затылок, — она сказала, что Эд жив только потому, что полковник вовремя среагировал и собрал поисковую команду. Он как-то понял, где вероятнее всего могла произойти стычка, ну, а дальше помогли разрушения от боя, и быстро прибывшие кинологи со служебными собаками.

— У него была вещь Эда? — удивилась Винри.

— Вроде как кусок его плаща нашли на месте.

— А-а…

— Так вот, когда я добрался до госпиталя, — вспомнил изначальную цель разговора Альфонс, — старший лейтенант как раз уходила домой, но полковник решил остаться и…

Дверь в палату открылась, прервав его на полуслове, и в коридор вышли сначала Мустанг, а вслед за ним, несколько задумчивая, но не сильно взволнованная бабушка Пинако. Полковник перекинулся с ней парой быстрых фраз, кивнул и, дружески подмигнув ему, быстрым шагом направился вперёд по коридору, прямо к посту дежурной медсестры. Пошёл звать врача — понял Альфонс. Винри рядом рвано выдохнула, встала на ноги и обняла себя руками. Пальцы её впились в рукава кофты и, будь она чуть меньше сосредоточена, плечи бы точно подрагивали от напряжения.

— Ну как он?! Могу теперь посмотреть?

Бабушка Пинако смерила её неуверенным взглядом, помялась, но всё же отстранилась от двери, давая возможность прохода. Винри в момент скрылась в палате. Альфонс непроизвольно напрягся, готовый услышать всхлипывания и броситься утешать её, но подозрительно долгое время ничего слышно не было. В смысле, совсем. Винри была известна своей эмоциональностью, и такое затишье от неё никогда не было хорошим знаком. Если бы доспехи могли потеть от волнения, с Альфонса бы определённо уже стекали ручьи. Он уже хотел сам зайти в палату, посмотреть, что там да как, когда дверь открылась, выпуская Винри обратно в коридор.

Подруга опустила голову так, что чёлка почти полностью закрыла ей глаза, и было трудно сказать, какое выражение лица у неё было. Внутри Альфонса зашевелилось беспокойство, вспомнились слова полковника об истерзанных нервах брата и вероятности инфицирования портов.

— Нам… — Винри подала голос, и Альфонс не смог не отметить, что он дрожал. Плохой знак! — Нам придётся заменить ему порты?

Если бы доспехи внутри не были полыми, у Альфонса наверняка сжались бы все внутренности и к горлу подступила тошнота. Просто замечательно! Хуже и не придумаешь! Он с беспокойством перевёл взгляд на бабушку Пинако, всей душой надеясь, что она опровергнет догадки внучки, но лицо той было совершенно нечитаемым. Она была похожа на восковую куклу в одном из музеев с ничего не выражающими глазами.

Наконец старушка вышла из ступора, рассеянно опустила ладонь Винри на плечо и несколько раз провела вверх-вниз, успокаивая.

— Боюсь, это единственный выход, милая.

* * *

На выполнение поставленной задачи ушло три дня.

Процедура была чуть менее болезненной, чем при установке, но то, что преступник от души поиграл с нервами, усложняло задачу. Потому они с бабушкой приняли тяжёлое решение действовать постепенно. Это растянуло дни боли Эдварда, но сократило количество болевых часов в день, что в общем-то не особо успокаивало Винри.

Особенно учитывая, что Эдвард всё это время приходил в себя только чтобы сходить в туалет и спустя несколько минут снова отключался. И говоря открыто, даже будучи без сознания или в глубоком сне, он совсем не походил на того Эдварда, к которому она привыкла. Винри передёрнула плечами, вспомнив, как он напугал её и бабушку, когда начал кричать и плакать — плакать! Эдвард! — во время очистки портов. Да, это было жутко больно, но ведь он всегда старался терпеть! А самое страшное, что успокоить его смог только полковник, когда обхватил одной рукой за грудную клетку, другой — за голову и принялся что-то шептать ему в ухо. И это сильно задело: потому что уговоры Альфонса, бабушки и даже её самой потерпели полный крах. В тот момент чувства Винри раздвоились: с одной стороны хотелось, чтобы Эдвард зарядил этому Мустангу лангетом в глаз или зубы — нечего его трогать! — с другой, она была согласна на всё, лишь бы он перестал вырываться и корчиться от боли.

«Что же с тобой случилось в тот вечер?» — Винри грустным взглядом окинула по-прежнему спящего друга, смяла пальцами подол кофты. Пластиковый стульчик, милостиво поставленный медсёстрами, был не очень удобным, но сидеть на нём было всяко лучше, чем ютиться на краешке кровати, рискуя помешать Эдварду по пробуждении, или нависать над ним стоя. Не удержавшись, Винри протянула руку, осторожно провела по чёлке друга, убирая пряди с глаз. Волосы уже блестели, висели прядями от жира и их следовало вымыть, но с этим можно было потерпеть до момента, когда Эдвард сможет бодрствовать больше одной-двух минут. По прогнозам врачей это должно было случиться совсем скоро.

Эдвард никак не отреагировал.

Вздохнув, она поднялась на ноги, прошла к окну и с тоской подняла глаза на лазурное небо. Облаков было немного, но они были на удивление белоснежные и косматые и плыли медленно, на ходу формируя различные трудноуловимые узоры. Сильный ветер мешал лететь упорно машущей крыльями ему навстречу птице, гнал по воздуху подобранные с земли листья, кружа их словно в центрифуге, и отдавал в палате лёгким завыванием под окном, пробиваясь сквозь слои ещё не снятой малярной ленты. Винри поморщилась. Несмотря на полноценный приход весны, рано поутру и вечером всё ещё было довольно прохладно. Она улыбнулась своим мыслям, что когда Эдварда выпишут, они смогут приехать в Ризенбург и попускать на местной речке бумажные кораблики. В детстве это было захватывающе и невероятно весело — они устраивали целые состязания — и сейчас, хоть им и было уже по четырнадцать-пятнадцать лет, очень хотелось повторить. Хотя бы мысленно вернуться в те годы, когда их троих не тревожили никакие мирские тревоги и заботы, когда у мальчишек были их целые, настоящие тела, когда были живы и находились рядом родители — самые дорогие на земле люди.

Эдвард заворочался, но глаз не открыл, и Винри тотчас подскочила к нему, готовая оказать любую посильную помощь или броситься за медиками.

— Ал…

Тяжёлый стон защемил Винри сердце. Интуитивно ухватившись за ладонь друга обеими руками и желая скорее успокоить его, она затараторила:

— Он пока отошёл, но скоро придёт! Не волнуйся.

— Верни его…

Эдвард сильнее сжал её ладонь, и Винри с ужасом поняла, что он видит кошмар о прошлом.

— Эд, проснись, всё хорошо! — громко зашептала она, с опаской покосившись на дверь. Меньше всего был желателен приход врачей, если Эдвард начнёт говорить про события той ночи.

И Мустанг, и Альфонс, и даже бабушка единогласно высказались, что о человеческой трансмутации знать никто не должен. Вообще. Потому и был разработан график дежурств, не позволяющий Эдварду находиться одному. Благо, часы приёма начинались почти с самого утра и длились до позднего вечера. Только ночами Эдвард оставался один — тут медперсонал был непреклонен, — но Мустанг уверил, что за ним присмотрит проверенный человек и тревожиться не о чем. Скрепя сердце они с бабушкой были вынуждены согласиться. Но до этого момента Винри не сталкивалась с кошмарами друга в одиночку: обычно такое бывало во время пересменок и рядом находились либо бабуля, либо Альфонс, либо кто-нибудь из команды Мустанга.

Эдвард тяжело выдохнул, застонал и попытался перевернуться на бок, чтобы свернуться в клубочек, но был остановлен руками Винри.

— Тише, Эд, всё хорошо. Это просто сон, обещаю.

Прикладывая все силы, чтобы голос прозвучал мягко, она аккуратно вернула друга в требуемое положение, утешающее провела ему рукой по волосам и лицу. Лоб был тёплый и липкий от пота — верный признак температуры. Успокаивало лишь, что это была нормальная реакция на удаление испорченных портов и подготовку к новым. Методичные поглаживания и тихий голос делали своё дело, и на какое-то время Эдвард совсем затих и перестал метаться по простыни. Винри осторожно убрала руку, всмотрелась в расслабленное лицо и уже хотела выдохнуть в облегчении — сумела-таки! — когда Эдвард вдруг с криком принял сидячее положение, чем немало напугал её. Взвизгнув и инстинктивно отскочив от постели, Винри шокировано замерла на несколько секунд, после чего спохватилась.

— Эд, всё хорошо. — снова оказавшись рядом, она вновь положила ладонь ему на плечо. Эдвард замотал головой и простонал что-то неразборчивое. В этот раз он открыл глаза, но не было похоже, что осознавал реальность. Винри сглотнула слюну. По рассказам Альфонса и Мустанга такое уже случалось. — Что-что ты сказал?

— Не хочу умирать…

Она подавила вздох облегчения. Выбирая между кошмаром о человеческой трансмутации и кошмаром о стычке с Водным последний был предпочтительней. Потому что в любой момент на крики могли прибежать медики и страх Эдварда умереть от рук маньяка был вполне понятен, учитывая причину его появления в госпитале.

Заправив прядь волос за ухо, Винри легонько потрясла его за плечо:

— Эд, ты не умираешь! Всё хорошо…

— Он искал меня… Хочет убить… Будет больно…

— Если ты про Водного, то его арестовали! Эд!

— Он псих…

— Эд! Водного арестовали, ты сейчас в госпитале, в безопасности! — попытки вырвать друга из пут воспоминаний не увенчались успехом. Эдвард тяжело дышал, шало оглядывался по сторонам и совсем не замечал ни саму Винри, ни её сбивчивых слов. Она в отчаянии подняла глаза к потолку. — Эд, вспомни: Рой Мустанг спас тебя. Ну вспомни же, ну!

Дыхание друга по-прежнему было тяжёлым, но брыкаться он как-то сразу перестал. Тупым взглядом смотрел перед собой, явно пытаясь понять услышанное, а потом его лицо приняло более осмысленное выражение.

— Полковник… Спас?..

Винри едва не дёрнулась от того насколько хрипло и устало прозвучал его голос. Поспешно закивала:

— Да, верно, полковник спас тебя, Эд. Ты в порядке. Сейчас ты в госпитале, но совсем скоро тебя отпустят. Всё хорошо.

В глазах Эдварда всё ещё плескалась неуверенность, но животный страх отступил и плечи расслабились. Потихоньку он успокаивался. Винри помогла ему снова опуститься на постель, натянула одеяло по подбородок. Несколько секунд в палате стояла тишина, а потом её прорезал длинный тяжкий вздох. Несмотря на то что в итоге удалось помочь Эдварду справиться с кошмаром, на душе Винри было неспокойно и скребли кошки.

«Почему ты успокоился только когда я назвала имя этого мужика?»

* * *

В гостиничном номере по соседству с номером Эдварда и Альфонса было не так много места, но достаточно, чтобы не чувствовать себя в клетке. Винри толкнула дверь, аккуратно прикрыла за собой и прижалась спиной, в усталости прикрыв глаза.

После того как Эдвард успокоился и снова уснул, новых кошмаров у него не случилось и оставшиеся два с хвостиком часа своего дежурства Винри провела сидя на краешке кровати и читая принесённый медсестрой медицинский журнал. Его нельзя было сравнить с «Секретами автомеханика», каждого нового выпуска которого Винри ждала с замиранием сердца, но сухой текст о самых разных ранениях и болезнях, с подробным описанием симптомов и болевых ощущений, а также ещё более сухими рекомендациями по лечению чудесным образом помогли успокоиться и отвлечься от мысленных терзаний. Погрузившись в цветные фотографии, поражающие своей неприглядностью, Винри непроизвольно сравнивала увиденное со всеми перенесёнными Эдвардом травмами и с облегчением выдыхала, понимая, что несмотря на все свои злоключения друг каждый раз легко отделывался. Конечно, во многом лишь благодаря Альфонсу с его неуязвимым металлическим телом и отменной реакцией, но Винри надеялась, что и её ежедневные утренние молитвы о благополучии этих двоих тоже играли не последнюю роль.

Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, которые должны были на время отогнать накатившую сонливость, Винри помассировала пальцами шею, до лёгкой боли вытянула над головой руки и, бросив сумку на полу и разбросав по придверному коврику ботинки, не снимая ветровки прошла к балкону, на котором дышала воздухом бабушка. На звук шагов та обернулась, кивнула в знак приветствия и снова повернулась к улице, громко вздохнув. Винри встала рядом, облокотилась о перила. В голове роились вопросы, сердце щемило, а на душе было неспокойно. Внутри поселилось неприятное предчувствие.

— Бабуль… — Как начать она не знала, но понимала, что прояснить всё просто обязана. Хотя бы ради собственного спокойствия. Бабушка оторвалась от созерцания начавшегося минут десять назад заката и вопросительно искривила бровь. Винри облизнула губы и крепче сжала в пальцах подол ветровки. — Я давно хотела спросить, почему ты позволила Эду стать государственным алхимиком? Ты ведь могла послать к чёрту этого Мустанга с его тупыми идеями, и тогда ни Эду, ни Алу не пришлось бы так рисковать.

Бабушка отвечать не спешила. Даже не отругала за вылетевшие ругательства. Только в светлых глазах мелькнуло что-то непонятное, какая-то смесь эмоций и переживаний, какой раньше Винри никогда не видела. И от этого грудь сдавило сильнее.

Казалось, прошла вечность, прежде чем старушка собралась с мыслями и решила и ответить.

— Наверное, потому что в глазах Эда впервые за ту неделю появилась искорка осознанности и надежды. Не знаю каким образом, но Огненный алхимик вернул его к жизни, если можно так сказать.

— Что? — Винри встрепенулась, — о чём это ты?

Она ожидала какого угодно ответа, но точно не такого. По её мнению, после разговора с Мустангом Эдвард наоборот стал вести себя странно, совсем не так, как ведут нормальные люди после таких травм. И его взгляд горел скорее одержимостью, чем так называемой «искоркой осознанности и надежды».

— Не делай вид, что не понимаешь. — Бабушка тяжело выдохнула, пробурчала под нос что-то о своей табачной трубке и провела ладонью по лбу. — На Эде лица не было, когда Ал принёс его всего в крови. И всё время, что он провёл у нас, он больше напоминал тень, чем живого человека. Он совсем отчаялся. А потом к нам ворвался этот Мустанг и после его ухода он будто ожил. Заговорил о планах на будущее, попросил об автоброне… Я подумала, что не хочу, чтобы он возненавидел меня, если запрещу ему сдавать этот экзамен.

— Эд бы никогда не возненавидел тебя, ты же знаешь. Возможно, подулся бы первое время, но потом бы всё понял и…

— И что? — перебила внучку Пинако. — до конца своих дней прожил бы инвалидом с куском железа вместо брата? Сейчас у них есть хоть какой-то шанс…

Винри отшатнулась как после пощёчины. Вцепившись пальцами в поручень, шокировано посмотрела на бабушку и приоткрыла рот. Медленно, в неверии покачала головой, не в силах подобрать слов для спора. Альфонс не был «куском железа», он был живым человеком! Как бабушка — её добрая бабушка — могла сказать такие жестокие слова?! Это вообще её слова или их в тот день сказал мальчишкам Мустанг, а она теперь просто повторила?! Если так, то понятно, почему Эдвард так загорелся идеей вступить в ряды госалхимиков. На его чувствах просто станцевали ламбаду!

В груди разгоралось пламя ярости. Винри сжала руки в кулаки, расправила плечи и уже хотела прокричать, что не согласна, что нельзя так отзываться об Альфонсе — в конце концов, он больше всех пострадал, — что ребята всё равно что-нибудь бы придумали, что армия хоть и помогает финансово, но не даёт никаких гарантий успеха, когда бабушка огорошила её очередным заявлением:

— Я давно уже размышляла и теперь решила, что всё-таки хочу передать ему попечительство над этими двумя. Рою Мустангу.

Мир для Винри словно треснул и рассыпался миллионом кусочков.

В третий раз в её ещё короткой жизни.

Прозвучавшие слова показались набором несвязных слогов и букв. Что? Она вздрогнула, затрясла головой, но, когда снова посмотрела на бабушку, увидела в её глазах лишь твёрдую решимость.

— Что ты такое говоришь? — получилось выдавить на грани слышимости, хотя слова должны были прозвучать резко и обвиняюще.

— Я уже не в том возрасте, чтобы отвечать за двоих мальчишек с шилом в одном месте, — бабушка скривила губы и отвернулась. — По факту, они даже не живут с нами и я знать не знаю, когда и чем они занимаются…

— И поэтому надо швырнуть их в руки этого Мустанга?! — Винри сорвалась на крик. Бабушка бросила на неё хмурый взгляд, и она посмотрела почти с отчаянием: — Неужели не понимаешь: ты дашь ему власть делать с ними что угодно!

— Не драматизируй. Им нужен кто-то, кто сможет держать их в узде.

— Ни капли! — Выдохнула Винри и коснулась ладонью груди. — Эд говорил, он военный до мозга костей, что если ему что-то не понравится, и Эд с Алом за то пострадают? Вдруг бросит их в тюрьму или в лабораторию, а?! Ни ты, ни я тогда не сможем ничем помочь!

Бабушка несколько раздражённо выдохнула, искривила губы и окинула её укоряющим взглядом. Почему-то этого Винри оказалось достаточно, и прежде чем она осознала, что делает, резко развернулась, спешно обула ботинки и вылетела из номера. Сбежала по лестнице, лишь титаническими усилиями не хлопнув дверью. Нервы шалили, сердце гнало кровь по венам и сосудам, отдавая шумом в ушах и наливаясь на щеках гневным румянцем. Винри тяжело дышала, ногти впились в ладони, вызвав боль, а ноги несли прочь из гостиницы.

«Бабуля явно сошла с ума, если хочет передать шефство над Эдом и Алом этому мужику!»

Зато всю сонливость словно рукой сняло.

Кое-как привести мысли в подобие порядка получилось только спустя время, когда она забежала на какую-то детскую площадку и дала волю эмоциям, изо всех сил раскачавшись на цепочных качелях. В какие-то моменты даже казалось, что те сделают «солнышко», но каждый раз обходилось. Бьющий в лицо ветер, раскачивающиеся в такт волосы, то золотистым шлейфом несущиеся за спиной, то беспощадно лезущие в глаза и рот, нагревшаяся от крепко сжимающих её ладоней цепь и прорывающиеся сквозь ураган мыслей и чувств голоса и смех детей, ещё не ушедших с площадки — всё это медленно, но верно успокаивало взвинченные нервы, позволяя с каждым разом выдыхать чуть менее болезненно.

Она пыталась отделить мысли от эмоций.

Разобраться, что на самом деле чувствует, чего боится и как планирует жить дальше, если некоторые из её страхов вдруг обернутся реальностью. На время запереть свои личные предубеждения и попытаться посмотреть на всё с точки зрения логики.

Во время починки автоброни — какую Эдвард порой умудрялся разгромить до последнего винтика — это упражнение здорово помогало не только отремонтировать протез, но и выяснить возможную причину поломки и придумать такую защиту, чтобы в следующий раз машина осталась цела. Ну или хотя была покорежена не столь сильно.

Проще всего начать оказалось с бабушки.

С того самого момента, как в коридоре их настиг врач и попросил её как законного опекуна подписать целую кучу эдовых документов, Винри судорожно рылась в памяти, вспоминая, когда её бабушка-домосед могла рвануть в большой город оформлять опекунство, но ничего в голову не лезло. А в том, что сделано это было в городе сомневаться не приходилось — в их маленькой деревеньке отродясь не было ни соц.служб, ни адвокатов, ни нотариусов. Все друг друга знали, и все большие споры разрешались на местном собрании. В голову приходил лишь единственный момент, когда они отправились в Централ для закупки особо дорогостоящих запчастей и инструментов, и бабушка предложила разделиться, чтобы сэкономить время на обход нескольких десятков лавок.

Неужели за какой-то час она успела покинуть торговый дом и оформить на Элриков все необходимые документы? Винри не была сильна в юридических вопросах, но даже она понимала, что на подобное уйдёт не один день и даже не неделя. Значит, кто-то помог её бабушке ускорить процесс? Кто-то вроде военных юристов, которым, пришлось оформлять документы задним числом из-за неожиданного решения фюрера Брэдли принять в ряды гос.алхимиков ребёнка. Если смотреть с этой стороны, то это объясняло ничтожно малое количество времени на оформление нужных бумаг.

— Мам, пошли домой?

— Нагулялась?

— Нет, но я есть хочу.

— Что ж, тогда не будем заставлять животик ждать.

Звонкий голосок маленькой девочки вырвал Винри из раздумий, на некоторое время обескуражив. Подавшись корпусом вперёд, не позволяя замедлившимся качелям совсем остановиться, Винри невольно вспомнила, как примерно в этом же возрасте так же беззаботно смеялась и играла со своими родителями. Особенно с мамой. Папу она обожала, была, как заявляли и соседи, и бабушка с мамой «полной его копией», но после их гибели особо сильно горевала именно по маме. По папе тоже, но по маме — всё же сильнее. И по мере взросления эта тоска только усиливалась. Бабушка это видела и в такие моменты ласково обнимала за плечи, говоря, что сделает всё в её силах, чтобы Винри была счастлива и могла поделиться с ней самыми неловкими ситуациями и задать самые смущающие вопросы. В такие моменты она открыто говорила, что рада, что у неё родилась именно внучка.

— Вот Эду и Алу нелегко: им всё-таки нужен отец. А мы с тобой вместе и со всем справимся. — Частенько говорила она во времена особо сильных переживаний. Тогда Винри никак не могла взять в толк, почему с тётей Тришей, а после её смерти — с ней и её бабушкой — мальчишкам должен быть так нужен отец. В конце концов Эдвард открыто заявлял, что терпеть не может своего горе-папашу, а Альфонс всегда отводил глаза, когда речь заходила на эту тему.

Взрослея, Винри начала понимать логику бабушкиных речей, признавая, что, будь вместо бабули Пинако дедушка или какой дядя, во многих вещах ей было бы просто не с кем посоветоваться.

И если смотреть на ситуацию через призму подобных нюансов, то, возможно, Эдварду и Альфонсу действительно нужен был кто-то вроде отца. Мужчина, с которым они могли бы обсудить чисто свои, мальчишечьи вопросы и дела, и который смог бы научить их различным житейским премудростям.

«Но почему бабуля решила, что Огненный алхимик — лучший кандидат?!»

Винри тяжело выдохнула, запрокинула голову, глянув на потемневшее небо, и поспешно спрыгнула с качелей, поняв, что у неё начала кружиться голова. Тревога не желала отступать, предъявляя сотни различных причин, по которым Рой Мустанг не мог стать попечителем — почти приёмным отцом! — Эдварду и Альфонсу. Некоторые из них были вполне реальными — что, если он решит, что Эдварду стоит сменить механика или, ещё хуже, вообще запретит им общаться с ней? Другие откровенно нелепыми — он же Огненный алхимик, вдруг мальчишки сильно нашкодят и он решит наказать их ожогами? Он же не заботился о них, а просто использовал в своих целях, как бабушка этого не видела? Хотя Альфонс, похоже, весьма благосклонно настроен к этому человеку, а это уже о чём-то да говорит. Несмотря на юный возраст, Альфонс редко когда ошибался в людях.

Поняв, что ещё пару минут таких размышлений, и у неё точно закипит голова, Винри решила ещё раз наведаться к Эдварду и убедиться, что с ним всё в порядке. Судя по времени на наручных часах, Альфонс скоро должен был покинуть госпиталь, оставив старшего брата на попечение таинственного проверенного человека, который со слов Мустанга присматривал за ним по ночам.

Вообще-то Винри с трудом верила в это заявление.

* * *

Здание госпиталя показалось быстрее, чем если бы она шла в своём обычном темпе, и только тогда Винри поняла, что немного запыхалась. Когда она злилась или сильно волновалась, то переставала контролировать собственный организм, что потом выливалось в боли в боку и общую усталость. Дойдя до лавочки, Винри буквально плюхнулась в неё и, упёршись ладонями в сиденье, запрокинула голову назад, выравнивая дыхание. Идти к Эдварду в столь взвинченном состоянии не хотелось — вдруг он проснётся, и тогда непременно последуют неудобные вопросы.

Постепенно одышка прошла и эмоции улеглись.

Винри открыла глаза, устремив взгляд в потемневшее небо, улыбнулась кончиками губ вышедшему из-за облаков полумесяцу. Первых звёзд пока не наблюдалось — слишком рано. Посидев так ещё немного, она глубоко вдохнула и выдохнула, хлопнула ладонями по коленям и поднялась на ноги. Часы посещения должны были вот-вот закончиться и, если она хотела чтобы её пропустили, нужно было спешить.

Охранник неуверенно переступил с ноги на ногу, поджал губы, глянув на часы, и поколебавшись пару мгновений, сдался под умоляющим взглядом. Взяв с Винри чуть ли не клятву, что через десять минут в госпитале и ноги её не будет, неохотно отошёл от турникета, пропуская.

Винри птицей взлетела по ступенькам на нужный этаж, слегка отдышалась на коридоре и почти бегом направилась к палате, путь к которой теперь могла проделать и с завязанными глазами. Возле нужного поворота она притормозила, заметив, что дверь в палату друга приоткрыта и в коридор падает полоса света. Эдвард был не один. На всякий случай пригладив волосы и поправив ветровку, убедившись, что выглядит должным образом, Винри расправила плечи и сделала несколько шагов вперёд.

— …конечно, он ведь мой подчинённый.

Раздавшийся из палаты приглушённый голос Мустанга стал для неё полной неожиданностью. Винри остановилась, не дойдя каких-то полшага, прижалась спиной к стене и замерла в напряжении.

«Что он тут забыл, часы приёма ведь вот-вот закончатся!»

Подслушивать нехорошо — эта истина стара как мир, — но мужчина явно был не один, явно говорил про Эдварда, и Винри не могла позволить себе упустить такой шанс узнать об истинном отношении этого человека к её другу. А вечером с людей слетают маски и они показывают свои настоящие лица — ещё одна старая истина.

— Поправьте, если ошибаюсь, — она затаила дыхание, узнав по второму голосу лечащего врача Эдварда, — но вряд ли вы каждую ночь проводите у постели любого своего раненного подчинённого.

Винри будто обухом по голове ударили.

Значит, проверенный человек Мустанга это… Непроизвольно вспомнился рассказ Альфонса про его приезд в госпиталь в первую ночь и про то, как он застал полковника спящим у постели Эдварда и держащим его за руку. «Мама делала так же» — зачем-то добавил он. Тогда Винри не поверила в честность столь громкого заявления. Воображение отказывалось рисовать этого человека мягким и заботливым и вообще способным на сочувствие: всякий раз перед глазами мелькали воспоминания как он схватил лишившегося двух конечностей Эдварда (совсем тогда ребёнка) за грудки футболки и наорал на него за совершённую трансмутацию.

Слова доктора совсем не вязались с тем образом, что Винри успела придумать для Огненного алхимика, и вызывали в душе смуту. Должно быть, она что-то не так поняла. Потому что не мог этот человек — такой чёрствый и несправедливый со слов Эдварда — так беспокоиться за него, чтобы проводить в госпитале четыре ночи подряд. Погрузившись в свои мысли, она едва не пропустила ответ.

— Он ещё ребёнок, и у него было тяжёлое прошлое.Я бы даже сказал, он прошёл через ад. Вам ведь наверняка рассказали, как он кричал и плакал при отходе от наркоза? — видимо, врач кивнул, потому что после короткой паузы Мустанг продолжил: — ему часто снятся кошмары, и я хочу хоть немного помочь ему с ними. Хотя бы сейчас, пока он один-одинёшенек.

Винри затрясло, и она поспешно зажала рот руками. Горло сдавило.

Неужели?..

— А вы, смотрю, очень любите этого мальчонку. — Неловкая тишина, в которую погрузилась палата после замечания доктора, скорее всего означала что Мустанг не знал, что ответить.Сердце Винри тоскливо сжалось. Значит, ей не показалось? Значит, этот человек и правда?.. Винри вновь скосила глаза на приоткрытую дверь палаты, когда доктор откашлялся и продолжил: — не знаю, как он умудрился оказаться в таком состоянии, но уж убедитесь, чтобы больше не попадал в подобные истории.

— Да, — тяжело вздохнул Мустанг, и следующие его слова прозвучали как-то горько: — именно это и намерен сделать…

Винри бросила взгляд на наручные часы, с грустью осознавая, что отведённые охранником десять минут вот-вот истекут.Нужно было уходить.Она не могла позволить себе попасться на подслушивании.

Было трудно удержать лицо, покидая стены госпиталя, но каким-то чудом она справилась с задачей и даже улыбнулась охраннику на прощание.

Холодный ветер ударил в лицо, растрепал волосы, из-за чего отдельные прядки полезли в глаза и рот. Скривившись, Винри поправила чёлку, встряхнула головой и натянула капюшон ветровки. Сразу стало немного легче. Обойдя госпиталь, она устало упала на пустую деревянную лавочку, упёрла локти в колени и закрыла ладонями лицо.

Внутри всё болезненно тянуло.

В голове снова и снова прокручивался услышанный разговор, путал мысли и причинял почти физическую боль в области груди. Наверное, душа болела.

Было трудно принять правду.

Все эти два года она тихо ненавидела отобравшего у неё единственных друзей полковника Мустанга и желала, чтобы он испытал то же, что и она в тот злополучный день экзамена. Была уверена, что он рассматривает Эдварда только как какой-то козырь и возможную ступеньку к повышению (в конце концов, Эдвард ничего хорошего про этого человека никогда не говорил). Реальность же… Похоже, бабушка вновь оказалась права в своих наблюдениях. Те его слова были искренними — мужчина не мог знать, что она подслушивает и, судя по голосу, был достаточно уставшим, чтобы что-то придумывать и полностью разрывали шаблон. После гибели родителей Винри привыкла считать всех военных бесчувственными чурбанами, для которых единственным смыслом жизни были звёзды на их погонах да выполнение приказов. Теперь же даже мысленно не получалось как-то обозвать полковника и даже извечный аргумент — он отобрал Эда и Ала — больше не казался весомым.

«Он ещё ребёнок» и почти сразу «Я хочу хоть немного помочь ему» -почему-то эти слова поранили особо сильно. До сих пор и мыслей не было, что Мустанг действительно видел в Элриках детей. Особенно после его слов о работе гос.алхимиков и необходимости Эдварда повзрослеть и исправить собственные ошибки.

Винри рвано вдохнула.

Глаза жгли наворачивающиеся слёзы.

И внезапно все слова и реакции Альфонса обрели совершенно иной смысл. Для Винри словно приподнялась завеса, мешающая разглядеть правду, и пришло горькое осознание, что даже Эдвард в своих недовольных, порой откровенно грубых отзывах о командире никогда не источал настоящих отрицательных эмоций. Недовольство необходимостью подчиняться, обиду, что его стараний не замечают — да; но никогда не ненависть или неприязнь. Она сама всё себе придумала. Придумала и поверила.

В памяти всплыли моменты, когда Эдвард просыпался, начинал дёргаться от боли и довольно скоро успокаивался, убаюканный тихим голосом на ухо и осторожными поглаживаниями большой руки по груди и макушке. Неужели он, постоянно дуясь на начальника, на самом деле в какой-то степени — пусть даже мизерной — чувствовал себя с ним комфортно, в безопасности?

Из груди вырвалось громкое всхлипывание, и Винри согнулась. Слёзы перелились через глаза, заскользили по щекам и, на миг задержавшись на подбородке, упали на светлую ткань куртки, оставляя мокрый след.

— Я не могу на это согласиться.

— Почему?

— Кадры запрещают состоящим в близких или родственных отношениях лицам работать под непосредственным началом друг друга. Если я дам согласие, то уже не смогу быть его прямым начальником и его переведут к кому-нибудь другому, а это не вариант.

Послушно ставя свою подпись на всех бумагах, что то и дело подсовывал ему улыбающийся в усы юрист, Рой прокручивал в мыслях состоявшийся три дня назад разговор с миссис Рокбелл и пытался понять, за какие такие ниточки умудрилась дёрнуть эта старушка, чтобы в совершенно однозначном тексте военные юристы смогли отыскать лазейку. К тому же за такой короткий срок. На руку сыграл и возраст Стального. Не то чтобы Рой был против, просто…

Просто в какой-то момент всё вышло из-под контроля.

Каким-то невероятным образом братья Элрики интегрировались в его жизнь совершенно не на том уровне, на каком он изначально планировал. Предполагалось, что привод старшего мальчишки в ряды государственных алхимиков станет своего рода сделкой: он поможет запутавшимся в мире взрослых беспризорникам встать на ноги, укажет верный путь, а взамен получит подобие искупления. Потому что спать по ночам без снотворного даже спустя столько лет получалось через раз: перепуганные глаза ребёнка то и дело преследовали его, заставляя вскакивать посреди ночи в холодном поту. Все вокруг твердили, что в случившемся нет его вины — это была гражданская война, ужасающая своей жестокостью, — но Рой так и не смог убедить себя в этом.

В тот день он выполнял приказ и выкашивал гнездо особенно радикально настроенных ишварских боевиков, но тот мальчонка… Ребёнок выскочил в самый неподходящий момент. Рой, не успевший успокоиться после сражения с дюжиной натренированных мужчин, развернулся на шорох и сложил пальцы для щелчка, готовый в любой момент уничтожить очередного врага, а пацан, испугавшись Огненного алхимика в полной боевой готовности, вскинул и направил на него автомат. Выстрел с такого расстояния был бы смертельным — дуло смотрело прямо в грудь, — и услышав щелчок снятого предохранителя Рой действовал согласно инстинкту самосохранения.

Мальчик погиб мгновенно, не мучаясь и, наверное, даже не успев понять, что случилось, что, впрочем, было слабым утешением для Роя. Он был солдатом, боевым алхимиком, специализирующемся на атаках различной дистанции и полном уничтожении врага. Иногда медленно — если того требовала ситуация, — но в абсолютном большинстве случаев мгновенно. В отличие от Кимбли, Багряного алхимика, Рой не упивался своей силой и не наслаждался пытками и мучениями других. Просто делал свою работу быстро и качественно. У него не было проблем с необходимостью щёлкнуть пальцами или нажать на курок — он пошёл в офицеры осознанно, желая защитить свою страну от огромного количества скалящихся врагов, и именно этому его учили в академии, — но он никогда не думал, что случится гражданская война и придётся сражаться с радикально настроенными элементами собственного народа. Тогда и пришло понимание, почему междоусобицу во всех учебниках называли самым страшным развитием событий. Порой было очень трудно определить кто перед ним: мирный житель или замаскировавшийся боевик. Кимбли, например, было плевать, и он с радостью превращал в фарш любого подвернувшегося под руку, а Рой так не мог. Он не жалел врага, но нападать на невинного гражданского не собирался и уж тем более не собирался атаковать ребёнка. Но атаковал. И случившееся настолько потрясло его, что командование даже приказало сделать перерыв между вылазками и пару дней отдохнуть. «Привести мозги в порядок и вернуть способность выполнять поставленные задачи» — такой была формулировка. Не без помощи Маеса и Ризы, но в итоге ему удалось взять эмоции под контроль.

А потом чья-то ошибка в документах свела его с Эдвардом и Альфонсом Элриками, двумя осиротевшими детьми, в отчаянии решившими провести запретную трансмутацию для воскрешения умершей матери и жестоко поплатившимися за это. И хотя помощь мальчикам не могла компенсировать смерть ишварского ребёнка, Рой увидел в этих ребятах свой шанс на примирение с совестью.

— Поздравляю, полковник Мустанг, — с нескрываемым весельем протянул юрист, вручив ему небольшую стопку документов, заверенную десятками высокопоставленных должностных лиц и проштампованных гербовой печатью, — теперь вы официально стали наставником своему подчинённому и его брату.

— Ага, — кисло отозвался Рой, складывая документы в папку, — спасибо, что хоть не отцом.

— На самом деле разница только в названии и то лишь потому что старшему пацанёнку стукнуло пятнадцать. У попечителя те же права и обязанности, что и у опекуна, а опекун — это по сути родитель. Единственное существенное отличие в том что на любые сделки с их имуществом вам бы пришлось заручаться их согласием, но, поскольку у них всё равно ничего в собственности нет… — мужчина развёл руками и по-доброму улыбнулся: — думаю, вы понимаете.

Рой тяжело вздохнул на ободряющую улыбку юриста, поблагодарил за проделанную работу, пожелал хорошего дня и вышел в коридор вслед за Пинако Рокбелл. Та одарила его хитрым взглядом и усмехнулась, но ничего не сказала.

Да, он прекрасно понимал, на что подписался две минуты назад.

Как-то Маес заявил, что Эдвард либо был послан ему свыше, либо являлся исключением из всех правил. Тогда Рой не принял слов друга всерьёз, но теперь, оглядываясь назад, понял, насколько прав тот был. Пусть он и был хорошим стратегом и сотню раз просчитал всё, прежде чем предложить Эдварду идти сдавать экзамен на государственного алхимика, до последнего был риск, что план сорвётся. На самом деле это было чудо, что Кинг Брэдли в тот день решил лично присутствовать на экзамене и одобрил кандидатуру тринадцатилетнего ребёнка. Как и то, что он без возражений и даже с долей веселья подписал прошение Роя о назначении новоиспечённого Стального под его командование, предварительно вспомнив поговорку «Огнём закаляется сталь». Что ж, Рой был вынужден признать, что в таком ракурсе всё это и правда выглядело иронично.

В любом случае, он пропустил момент, когда Стальной стал для него кем-то бо́льшим, чем просто подчинённый.

Поначалу он относился к нему холодно, не желая привязывать к себе и привязываться самому — в его работе любые открытые проявления чувств могли стать рычагом в коварных планах его врагов и недоброжелателей, — но за поразительно короткий промежуток времени все попытки не воспринимать паршивца как ребёнка и держать на расстоянии полетели в тартарары. Стальной и его младший брат умудрились проникнуть глубоко в его сердце и отвоевать в нём для себя вполне приличные места. Как-то так вышло, что Рой начал искренне заботиться об этих мальчишках. Стал тревожиться, когда они не отзванивались по прибытии в тот или иной город; сходить с ума, если с ними случалась какая-нибудь ерунда (что было явлением частым, учитывая, что Стальной — магнит для неприятностей); не уставал делать запросы в банк, гостиницы и больницы, чтобы быть в курсе передвижений, питания и возможных травм. Команда над ним втихую посмеивалась, а Хьюз откровенно хохотал и пихал локтем в бок, травя неуместные шутки про родительские инстинкты. Сначала Рой ворчал и огрызался, потом прекратил. Глупо было отрицать, что здорово привязался и полюбил этих детей, когда для всех в команде это было очевидно.

Тем не менее… Попечитель — это даже звучало страшно и неестественно. Господи, Стальной впадёт в истерику, если узнает! Не «если» — поправил себя Рой — «когда». Как бы сильно ему ни хотелось скрыть от паршивца эту страшную — во всех смыслах — правду, она вскроется во время социальной проверки и тогда пиши пропало. Так что да, лучше будет заранее подготовить ребёнка, предварительно запасшись успокоительным, а ещё лучше — спиртным. Хотя последний отныне придётся запирать на алхимический ключ: со Стального станется залезть в бар и попробовать взрослый напиток, а ему потом мучайся с ним. И это подводило к ещё одной, самой серьёзной проблеме.

Жильё.

Если до сих пор Элрики спокойно проживали в гостинице близ Восточного Штаба, то со становлением их официальным попечителем Рой был обязан присматривать за ними двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, триста шестьдесят пять дней в году. До самого их совершеннолетия. Ладно, он утрировал, конечно, но суть подписанных документов была именно такая. Каким-то непостижимым уму образом ему нужно было заманить мальчишек к себе и заставить остаться хотя бы на два года, до момента, как Альфонсу исполнится шестнадцать и в силу не вступит пункт о возможном раздельном проживании. Стальной уничтожит его дом, когда узнает. Вдоль позвоночника прошла дрожь, и Рой передёрнул плечами.

Всё было бы куда проще, реши миссис Рокбелл передать ему бразды правления сразу по становлению Эдварда Стальным алхимиком. Тогда пацану ещё не было четырнадцати и головной боли от возни с документами можно было бы избежать. Теперь же пришлось оформить тысячу и одну бумажку и потерять невероятное количество времени. Спасибо, что органы опеки приняли во внимание все нюансы их ситуации и оформили всё без заявлений со стороны мальчишек и их подписей, на слово поверив миссис Рокбелл и его погонам. В противном случае Рой не был уверен, чем бы всё это закончилось.

Когда тяжёлые двери захлопнулись позади и тёплый ветер дунул в лицо Рой повернул голову к до сих пор молчавшей Пинако. Старушка внимательно смотрела под ноги и осторожно ступала по слишком длинным ступенькам. Рой подавил желание предложить ей локоть и вместо этого откашлялся, привлекая внимание. Миссис Рокбелл повернула к нему голову, искривила бровь в вопросе. Рой глубоко вдохнул и сосредоточился. Если он хотел поделиться с этой женщиной своими тревогами, то сейчас было самое время.

— Не знаю как Альфонс, но Стальной… — он запнулся и прикрыл глаза. Нужно было отвыкать от привычки всюду использовать позывной ребёнка, раз уж он теперь являлся его подопечным — подопечным! Воспитанником! — Эдвард точно будет не в восторге от этого. Да и ваша внучка вряд ли обрадуется.

Лицо миссис Рокбелл разгладилось, и она грустно улыбнулась, опустив глаза под ноги.

— Ал против точно не будет, он всегда говорил о тебе только хорошее, да и я переговорила с ним, прежде чем просить об этой услуге. Эдвард может ворчать и ругаться, но, уверена, ты справишься. Винри… Она очень любит этих оболтусов и желает им только счастья, но очень боится, что однажды кто-нибудь встанет между ними. Поэтому в некотором роде радуется, что у Эда автоброня — это своего рода гарант, что их не разлучат.

— Ясно. — Рой закончил спускаться по неудобной лестнице, перешагнул яму в асфальте и подумал, что теперь слова девушки обрели новый смысл. — Значит, она была в курсе вашей авантюры с попечительством?

— Я бы не назвала это авантюрой, но да, Винри знала. — Пинако улыбнулась кончиками губ, но почти сразу обеспокоенно нахмурилась: — Что-то случилось?

— Поймала меня на выходе из госпиталя и с удивительно серьёзным для подростка взглядом потребовала дать обещание никогда не менять Эду механика. Я ответил, что не собираюсь этого делать, и она вроде успокоилась.

Пинако усмехнулась в кулак.

* * *

Пип…

Пип…

Пип…

Противный монотонный звук не спешил прекращаться, всё настойчивей вырывал из неги сна и действовал на нервы. От него уже начиналась мигрень. Повернув голову сначала в одну сторону, потом в другую, поняв, что заглушить пикающее нечто всё равно не выйдет, Эдвард силком разлепил веки.

Первое, что бросилось в глаза, это белоснежный потолок и такие же белые стены. Потом в нос ударил запах антисептика и какой-то вонючей, но знакомой гадости. Эдвард моргнул. Прислушался к равномерному и такому раздражающему пиканью какого-то аппарата, скосил глаза на штатив с капельницей у своей кровати и тяжело вздохнул.

Он был в госпитале.

Опять.

Оглядевшись из положения лёжа и никого не увидев, он попытался сесть, но пронзившая левое плечо и рёбра боль заставила вернуться на подушку. Голова тотчас закружилась. Шумно вздохнув, он попытался осмотреть своё тело и кое-как откинул одеяло, только теперь обнаружив, что левая рука от ладони и почти до локтя была закована в лангету. Эдвард моргнул. Он, конечно, помнил, что доктор из Лэмбшира порекомендовал ему зафиксировать руку, но вовсе не собирался следовать столь дурацкому совету: без возможности хлопать в ладони и творить алхимию он чувствовал себя в высшей степени некомфортно.

— Неужели оно было столь очевидно?

— А ты как думал?

Эдвард не подскочил только потому, что двигаться было всё ещё больно, да и ноги были разве что не спеленаты простынёй. Быстро сообразив, что напугавший его голос принадлежал Альфонсу, он успокоился и несколько картинно выдохнул.

— Блин, Ал, не пугай так больше.

Повернув голову в сторону двери, про себя удивившись, что не услышал лязганье доспехов, Эдвард натянуто улыбнулся. Прежде всего потому, что в голосе брата отчётливо слышался гнев — редкое явление.

— Чем ты думал, идиот?! Если бы полковник не успел, тот алхимик мог на раз-два убить тебя! — Альфонс опустил сложенные на груди руки и в три длинных шага миновал разделявшее его с койкой брата расстояние. Давно его не преследовало желание как следует настучать Эдварду по голове, но вместе с тем было понимание, что от такого тот наверняка снова отключится. Да и рассчитать силу, не чувствуя, было почти нереально.

Слова Альфонса ударили по Эдварду раскалённой дубиной.

Понимание случившегося — или, вернее, не случившегося — затопило сознание, отправило сердце в сумасшедшую гонку и застучало в висках отбойными молоточками. К горлу подступил ком. Пальцы смяли одеяло, и Эдвард поспешил опустить голову, не желая показывать брату выступивших на глазах слёз. Очень жаль, что капельница и одеяла в ногах не позволяли отвернуться.

Он не только не справился с Водным, но и едва не погиб от его рук. Ещё и несколько улиц разворотил, убегая от водяных хлыстов и сосулек. И самое страшное в этой истории было то, что спас его — исходя из слов Альфонса — именно полковник. Одному Богу было известно, в какой ярости пребывал Мустанг и что планировал сделать с ним за столь идиотский поступок. Все надежды хоть как-то задобрить начальника и убедить не отбирать серебряные часы полетели в тартарары и в этом не было ничьей вины, кроме его собственной. Теперь придётся платить за лечение в военном госпитале и объяснять Альфонсу, почему они больше не смогут пользоваться специальными разделами библиотек и получать финансирование на исследования.

Он подвёл брата.

— Прости меня.

Эти два слова удалось выдавить, приложив большие усилия, но они всё равно прозвучали слишком тихо и хрипло. Предательская слеза не удержалась и скользнула по щеке вниз, на миг зависнув на подбородке и упав в мягкость одеяла. Чёлка скрыла бо́льшую часть лица, но Альфонс не был бы младшим братом, если бы не понял, что с ним что-то не так.

— Эд, что такое?! Тебе больно, где?

Суета Альфонса только сильнее надавила, и плотина слёз прорвалась, сопровождаясь судорожными всхлипами. Давно он не плакал перед младшим братом. На спину легла большая кожаная перчатка и принялась выводить круги, периодически двигаясь вверх-вниз. Этот нехитрый жест должен был утешить, успокоить, но по какой-то причине Эдвард понял, что в горле только нарастал ком, а слёзы всё сильнее лились по щекам.

— Эд, всё хорошо.

Звонкий девичий голос подействовал как ушат ледяной воды, вылитой на голову, и Эдвард поспешно принялся утирать слёзы рукавом больничного халата. Не хватало ещё предстать перед Винри с красными опухшими глазами и дорожками раздражения на щеках. Моргнув несколько раз, поправив ладонью чёлку и слегка обдув глаза, он повернулся к подруге:

— Ты давно приехала?

Винри грустно улыбнулась кончиками губ.

— Сразу после звонка Мустанга. Мы оповестили всех клиентов и рванули сюда первым поездом. Пришлось снять порты из-за начавшейся инфекции, так что скоро придётся тебе потерпеть.

— Значит, бабуля Пинако тоже здесь, она-то чего ехала? — удивился Эдвард, решив проигнорировать последнюю часть новостей и сосредоточиться на чём-нибудь менее болезненном. — Кстати, где она?

— Ну… Эм-м… — Винри замялась и отвела взгляд. Руки её потянулись к волосам и принялись накручивать светлые пряди на палец. — Она куда-то ушла с твоим начальником. Вроде как нужна её подпись или что-то в этом роде. Я не спрашивала, так что точно не скажу.

По телу пробежал холодок, и Эдвард передёрнул плечами. Приложив ладонь ко рту, попытался подавить приступ тошноты.

— Что случилось?! — Альфонс вмиг оказался у изголовья кровати и ухватил его за руку. — На тебе лица нет, белее мела стал!

— Потому что всё хреновей некуда, Ал!

В палате наступила тишина. Шокированные его неожиданной вспышкой Альфонс и Винри осторожно переглянулись. Девушка пожала плечами.

— О чём ты? — наконец нашёлся Альфонс.

— О том, что полковник позвал бабушку, чтобы она подписала документ о моём увольнении! И моё мнение тут не учитывается.

— А?

Эдвард подтянул колени к груди, положил на них левую руку и уткнулся лбом в лангету. На душе скребли кошки, и каждая клеточка ныла от напряжения.

— Я не хотел говорить, но в то утро я нашёл на его столе Приказ о моём отстранении на два месяца. Такой срок всё равно что увольнение, только отсроченное. Поэтому я и пошёл ловить Водного — надеялся, что он смилуется, если я поймаю преступника, которого не смогли поймать ни полиция, ни военные. — голос Эдварда с каждой фразой становился всё тише и к концу был едва громче шёпота: — но я провалился, и теперь полковник точно выкинет меня из программы госалхимиков. Думаю, я правда его достал.

— Что за глупости, шеф?

Альфонс и Винри заметно вздрогнули, а Эдвард резко вскинул и повернул голову в сторону двери. Столпившиеся на пороге Хайманс Брэда и Кейн Фьюри послали извиняющиеся улыбки, а стоявший впереди Джин Хэвок возмущённо нахмурился и разве что не указал на Эдварда пальцем:

— Начальник жутко зол на тебя, это да, но он никогда не предаст ни одного из нас.

Эдвард опустил голову.

«Но я не один из вас. Я никогда не был офицером и стал Государственным алхимиком только потому, что полковник слишком хорошо знает лазейки в Законе».

— Хэвок прав, Эдвард, — поддержал Джина Хайманс, — если бы полковник вдруг решил от тебя избавиться, мы были бы первыми, кто бы узнал об этом.

— Вторыми, — не согласился Джин и на приподнятую бровь товарища пояснил: — первой была бы Риза.

Хайманс закатил глаза:

— Это само собой. Я имел в виду первыми после Ризы.

— А-а. — протянул Джин и, подавив смешок, вернул внимание к Эдварду: — как бы то ни было, шеф, мы бы знали об этом и постарались бы уговорить его дать тебе ещё один шанс. Под общим напором даже он бы не устоял.

Хайманс согласно кивнул:

— Он прав, парень.

— Я не думаю, что полковник в принципе когда-либо тебя выгонит, Эд. — Подал голос до сих пор молчавший Кейн. Смутившись от разом устремившихся на него четырёх пар глаз, снял очки и принялся аккуратно протирать стёкла подолом форменной куртки. — Я имею в виду… Он ведь очень любит тебя. Тебя и Ала, то есть.

Эдвард нашёл силы выдавить только едва слышное: «А?» и часто заморгал на сержанта в абсолютном непонимании. Он знал, конечно, что Мустанг искренне хочет помочь им с поисками философского камня и позволяет много чего из того, что позволять бы не следовало, но… Любит? Да ещё и «очень»? Тем не менее никто из присутствующих казалось не разделял его замешательства. Даже Винри не казалась оскорблённой или задетой столь странной фразой и выглядела просто грустно. А ведь ни ей, ни бабуле Пинако сам Эдвард ни слова хорошего о Мустанге не сказал! Ни разу! Неужели что-то случилось за время его валяния в госпитале?

— Если подумать, когда шеф назвал его папой, он…

— Что?!

Эдвард решил, что ему послышалось. Судя по звону доспехов и любопытному «м-м?» со стороны Винри они тоже были шокированы словами лейтенанта, но другие члены команды совершенно не выглядели удивлёнными.

— Не помнишь, что ли? — искривил бровь Хайманс Брэда, и на его лице появилось озадаченное выражение. — это была ночь, когда тебя спасли и ты стал приходить в себя после операции. Медсёстры пытались сделать укол, но ты начал отбрыкиваться от них, а потом, когда на крики прибежал полковник, протянул к нему руку и закричал что-то вроде «папа, помоги!».

— «Папа, пожалуйста», если быть точным, — с видом эксперта поправил очки Кейн.

— Да, точно. — кивнул Джин. — наверное, никогда не забуду лицо начальника в тот миг.

В ушах зазвенело, и Эдвард едва сдержал порыв схватиться за голову. К щекам прилила кровь, сердце в ужасе заколотилось, и он поспешил спрятать левую руку под одеяло.

— Я не мог назвать его так!

— Но ведь назвал.

— Да врёте вы всё! Я никогда так не назову полковника-гада!

— Значит, полковник оказался прав, и ты думал, что зовёшь отца?

— Я звал не Хоэнхайма! — оскалился Эдвард. — Думаю, что помню, о каком моменте вы говорите, и тогда я и правда протянул руку к полковнику, но я бы никогда не назвал его… так! Я точно помню, что кричал «полковник, пожалуйста!».

— Но мы все слышали, что это был «папа», шеф.

— Говорю же вам нет! Хватит издеваться!

— Никто не…

— Так, хватит доставать моего пациента. — Спор резко прекратился и шесть пар глаз устремились на незаметно вошедшего в палату доктора. Мужчина являл собой эталон негодования и сверлил всех суровым взглядом, уперев кулаки в бока. — Вам, господа офицеры, наверняка есть чем заняться, а вот он — он махнул в сторону Эдварда, — выглядит так, словно вот-вот уснёт. Давайте вы не будете лишать его этой радости?

Лейтенанты и сержант как-то сразу съёжились и пристыжено опустили головы, Альфонс тихо выдохнул в облегчении, а Винри поджала губы. Сам Эдвард, несмотря на лёгкое раздражение, что врач всё решил за него, словно он был каким-то ребёнком, гордо выпрямился, довольный, что его слово в глупом споре оказалось последним.

На самом деле сил продолжать дискуссию почти не осталось.

Дождавшись, когда доктор закончит осмотр — приятного было мало, учитывая что ему светили фонариком в глаза, стучали по конечностям и прикладывали к груди ледяной стетоскоп — и покинет палату, уведя с собой и команду с братом и Винри, Эдвард поёрзал головой по подушке и устремил взгляд в потолок. Усталость отяжеляла веки, опутывала мозг сонливостью, но разговор с командой никак не желал покидать мысли.

Гипотетически он конечно мог назвать полковника папой — просто потому что был тогда в бреду, а «полковник» и «папа» начинаются с одной буквы и второе слово явно короче первого. Но. Даже если всё действительно было так — а в этом Эдвард очень сомневался, — это вовсе не означало, что подсознательно он рассматривал своего командира как пример для подражания. Потому что ему нечему было учиться у глупого полковника — разве что умению спать на рабочем месте или скидывать свои обязанности на подчинённых.

«Ай, либо они все просто прикалываются надо мной, либо в ту ночь у них была массовая слуховая галлюцинация».

Да, это было единственное разумное объяснение.

Облегчённо вздохнув, Эдвард перевернулся на бок и натянул одеяло почти до глаз. Усталость наконец взяла верх над слишком активным мозгом и веки плотно сомкнулись. Довольно улыбнувшись, Эдвард почувствовал, как сознание начало медленно уплывать, погружая тело в столь нужный сейчас сон.

Он никак не мог назвать полковника папой.

Старательно переворачивая шипящие на сковородке мелко нарезанные сосиски и одновременно помешивая в миске кашицу из молока и яиц, Рой пребывал мыслями далеко за пределами собственного дома.

Прошло десять дней с момента попадания Стального… Эдварда в госпиталь, три из которых он официально нёс за этого непослушного мальчишку ответственность. Наверное ему стоило перестать сидеть с ним по ночам — кошмары вроде отступили — и хоть раз заявиться днём, когда пацан бодрствовал, но Рой так и не смог заставить себя. Главным образом потому что гнев всё ещё циркулировал в крови и безобразное поведение паршивца (он не строил иллюзии о тихом и вежливом подопечном) только бы подлило масла в огонь. А устраивать разборки в госпитале, где полно лишних глаз и ушей, и тем самым ставить их обоих в неловкое положение не было предпочтительным вариантом развития событий.

Дождавшись, пока сосиски покроются поджаристой корочкой, Рой влил в сковороду яйца и молоко и пару раз помешал ложкой, после чего накрыл крышкой. В холодильнике едва не повесилась мышь, и продуктов хватило только на небольшую порцию омлета — лучше, чем совсем ничего. Умыв руки и вытерев полотенцем, Рой скинул в мусорное ведро скорлупу и пустой пакет из-под молока и внимательно осмотрел кухню. Всё было чисто, не считая слегка запотевшего от готовки окна, но это мелочи. В любом случае, Рой сильно сомневался, что привычный сердцу и глазу порядок останется на ближайшие пару лет, потому что когда в доме появлялись дети о спокойном ритме жизни и вещах на своих местах приходилось только мечтать — эта теория была успешно подтверждена как в семье Хьюзов, так и в семьях его названных сестёр. Не то чтобы Роя это слишком волновало, но доля беспокойства всё же была.

Жизнь резко перевернулась с ног на голову, и Рой не был уверен, что готов к таким переменам. Пусть он и был в здравом уме и при своей памяти, когда подписывал документы о согласии взять на себя заботу о двух своенравных подростках.

В любом случае, сегодняшний день обещал быть самым тяжёлым как для Эдварда, так и для самого Роя.

Поздним вечером прошедшего дня врач торжественно объявил о завершении лечения и выписке юного пациента, чему последний вовсе не обрадовался. И Рой точно знал причину столь нетипичной для паршивца реакции: миссис Рокбелл сообщила о снятии с себя ответственности за их жизни и передаче прав попечителя нелюбимому командиру. Для Эдварда это означало конец слишком самостоятельного для подростка образа жизни, и Рой мог его понять. Вот только и дальше смотреть сквозь пальцы на его выходки не собирался. Не после случая с Водным.

Со стороны сковороды послышалось недовольное потрескивание, извещающее о готовности омлета и необходимости выключить конфорку, если завтрак не предполагал подгоревших краёв. Встрепенувшись, Рой быстро выключил плиту и снял крышку со сковородки, предусмотрительно выставив ту перед собой на манер щита. Пару капелек раскалённого масла таки «выстрелило», но урона ни конечностям, ни одежде не нанесло, и Рой самодовольно усмехнулся. Переложив омлет в тарелку, жадно втянув носом вкусный запах, он вытащил два ломтика чёрного хлеба и отодвинул стул.

Эдварда должны были выписать после обеда и можно было не торопиться. В любом случае комната, что он после долгих раздумий решил отвести под мальчишек — уместно ли было назвать её детской, учитывая их возраст? — была абсолютно не готова. Он понятия не имел какую мебель и цветовую гамму захотят Элрики и не хотел навязывать им свои вкусы. Хотя, если Стальной… Эдвард вдруг решит перекрасить светло-бежевые обои в ярко-красные Рой будет стоять до последнего.

Отрезав вилкой часть пушистой яичной массы и отправив ту в рот, Рой подумал, что на следующую миссию Стальной алхимик отправится с кем-нибудь из команды, чтобы за это время они с Альфонсом успели прошвырнуться по мебельным магазинам и обустроить место временного заключения обоих братьев на ближайшие года два так точно. Может дольше — если он найдёт общий язык с паршивцем и они смогут сосуществовать в мире и согласии.

* * *

Эдвард укутался в тонкий плед, услужливо принесённый одной из медсестёр, и сверлил взглядом улицу за окном, всеми силами стараясь скрыть накатывающий волнами страх. День выписки всегда был для него днём избавления и великой радости, но в этот раз хотелось задержаться в палате подольше.

Это был не тот иррациональный страх, что преследовал маленького Эдварда ночами, когда он просыпался и с опаской шлёпал босыми ногами в сторону туалета, боясь, что из-за угла выскочит лохматое нечто и уволочёт его в лес. Нет. В этот раз всё было куда прозаичнее и ироничнее, и страх носил имя Роя Мустанга. Теперь, когда командир (с подачи бабули Пинако, чтоб ей жилось хорошо!) стал его попечителем, он был волен как угодно распоряжаться его жизнью. И хотя логически Эдвард понимал, что пытать огнём в наказание за проступки никто его не будет, богатое воображение не переставало рисовать хмурого, натягивающего зажигательные перчатки и складывающего пальцы для щелчка Мустанга, решившего, что очередное разрушенное до основания здание — это уже слишком.

— Так, твою одежду я сложил, вроде ничего не забыли.

Задумчивое бормотание Альфонса отвлекло Эдварда от мрачных мыслей и заставило повернуться. Он окинул палату неуверенным взглядом, рассеянно потёр левой рукой новенький, ещё блестящий в утренних лучах протез — Винри заявила, что хочет, чтобы первую ночь после установки портов и подключения автоброни он провёл под присмотром квалифицированных медиков, поэтому болезненная операция произошла уже на следующее утро после того как он полностью пришёл в себя. Это действительно было куда больнее, чем в самый первый раз, но каким-то чудом ему удалось оставаться в сознании всю процедуру.

— Эй, Ал? — начал Эдвард и замолчал, не уверенный, стоит ли озвучивать не дающую ему покоя мысль.

Младший брат отвлёкся от проверки пакета с вещами и некоторое время терпеливо ждал, но после не выдержал.

— Что?

— Я просто… — Эдвард вдохнул поглубже, собираясь с духом. Металлические пальцы переплелись с живыми, из плоти и крови, и тихонько забарабанили по костяшкам. — Слушай, ты упоминал, что полковник навещал меня, когда я спал и… В общем… Он сильно?.. Ну, то есть, он что-нибудь говорил? Ну, про меня и Водного и вообще?

Альфонс запрокинул голову в потолок, задумавшись. Из-за установленного дежурства они с Роем Мустангом почти не пересекались, и поэтому было трудно сказать, что думал мужчина и планировал делать дальше. Судя по разговорам старшего лейтенанта и других членов команды, исправно навещавшими Эдварда в госпитале, полковник был не в восторге от действий Эдварда. Вернее даже жутко зол, однако…

— Лично мне он ничего не говорил ни про Водного, ни про твоё геройство, — отметив, как изменился в лице брат на последнем слове, Альфонс сложил руки на груди: — чего кривишься? Ты и сам должен уже понимать, насколько глупо и опасно было соваться туда в одиночку, никого не предупредив. Мне даже страшно представить, что…

— Ну ладно тебе, Ал! Хватит мне уже лекции читать — и так тошно! — Эдвард приложил ладони к ушам для пущей убедительности. — Я был идиотом, согласен.

— Полным идиотом, — не удержался Альфонс.

— Да-да, — проворчал Эдвард и почти сразу его лицо сменилось с недовольного на обеспокоенное.

Плечи Альфонса опустились. Он был зол на брата за его безрассудный поступок, но вместе с тем хотел как-то подбодрить его, утешить, что ли? Потому что с того самого момента, как бабушка Пинако сообщила им (ну, по большей части Эдварду, так как он был в курсе много раньше) о передаче своих прав попечителя полковнику, его брат стал сам на себя не похож. С его лица почти исчезла краска, руки то и дело что-то перебирали или теребили, а губы были искусаны почти до крови. Первое время Альфонс пытался убедить себя, что Эдвард просто раздражён открывшейся перспективой, но быстро бросил эту затею.

— Слушай… — Альфонс неуверенно присел на край кровати. — Чего ты себя накручиваешь? — проигнорировав возмущённое мычание, он продолжил: — И не отрицай, я же вижу! Такой же взгляд у тебя был когда мы вляпывались в неприятности, когда жили с учителем.

Эдвард нахохлился, смерил его возмущённым взглядом и подтянул колени к груди, положив поверх руки и уткнувшись в них лбом. Из-за стиснутых зубов вырвались какие-то звуки.

— Что-что? — не понял Альфонс, но узнать расшифровку бурчания брата не довелось из-за щелчка открывающейся двери.

Мальчишки синхронно вскинули и повернули головы на звук. Эдвард резко принял максимально беззаботную позу и попытался натянуть на лицо наглую ухмылку, едва завидев за спиной лечащего врача высокую, облачённую в синюю военную форму фигуру.

Пришёл.

Доктор прошёл вглубь палаты, обвёл мальчишек добрым взглядом, кивнул на приветствие младшего и остановился у кровати своего пациента, предварительно сняв с шеи стетоскоп. Обычно Стальной алхимик сразу начинал возмущаться и не спешил задирать верх пижамы, аргументируя, что «эта штука жутко холодная», но в этот раз спорить не стал. Наоборот, с какой-то странной надеждой в глазах поднял одежду и отвернул голову. Краем глаза доктор отметил, что костяшки левой руки мальчишки побелели, а пальцы слегка подрагивали, сжимая кофту. Дыхание тоже было напряжённое, сердце билось слишком часто, а кадык то и дело нервно дёргался. Искривив бровь в лёгком недоумении, мужчина проследил за взглядом подростка и быстро закусил щеку, не позволяя губам расплыться в понимающей улыбке.

Золотистые глаза Стального алхимика напряжённо смотрели на стоящего в дверях и тихо о чём-то болтающего с Альфонсом полковника Мустанга.

Махнув головой, понимая, что ему не стоит лезть не в своё дело и как-то комментировать кричащую о тревоге позу юного пациента, доктор специально сдвинулся немного вправо, заслоняя Эдварду обзор, вынуждая отвлечься на осмотр. Вообще-то в данных мероприятиях нужды не было — они всё проверили ещё вчера вечером, — но мальчишка не очень-то обрадовался выписке и нетрудно было сделать вывод, почему: его возмущения по поводу смены попечителя, больше напоминавшие истерику, слышал весь этаж. Доктор спрятал усмешку. Стальной алхимик был неплохим актёром. Если бы он не знал, что полковник буквально ночевал в палате мальчишки последние десять дней, поверил бы, что с этого момента жизнь Элриков превратится в ад на земле.

Достав из кармана фонарик, посветив сначала в один, потом в другой глаз, проверив рефлексы левой руки — они уже сняли лангету — и правой ноги, осмотрев порты протезов и убедившись, что воспаления нигде нет, мужчина ободряюще улыбнулся и, хлопнув себя по коленям, поднялся.

— Как новенький, — заключил он и повернулся к отвлёкшемуся от разговора с Альфонсом Мустангу. — Документы заберёте в регистратуре, а мне надо идти на обход. Если вдруг поднимется температура или появятся какие жалобы — сразу звоните нам. Он поправился, но остаточные эффекты исключать нельзя.

— Я понял. Спасибо, — коротко кивнул Мустанг, и врач аккуратно прикрыл дверь с другой стороны.

Эдвард поджал губы. Неужели Альфонс оказался прав в своих подозрениях и отныне им придётся проводить дни и ночи в компании полковника? Сама по себе власть, что давал над ним Мустангу статус попечителя, уже напрягала, но мысль, что теперь они будут «под наблюдением» каждый день (за исключением, когда на миссии) вызывала мороз по коже. Если они будут жить с Мустангом, то как же теперь он будет врать ему про (не)написанные отчёты, походы в библиотеку и (не)полученные травмы? К тому же теперь не получится спрятаться в гостинице от поучительных речей, красочных угроз и просто хмурого взгляда начальника.

Перспектива рисовалась откровенно ужасная.

В любом случае, как следует всё обдумать и найти выход Мустанг не дал, забрав из рук Альфонса пакет и окинув палату взглядом на наличие оставшихся вещей.

— Всё собрали, точно ничего не забыли?

— Точно, я три раза перепроверил, — отозвался Альфонс, и в его голосе отчётливо просквозила улыбка. — у братика вещей не много, книги все из библиотеки, ну а мне ничего ведь не нужно.

То, насколько легко Альфонс обозначил последнюю часть, вызвало у Эдварда тяжесть в животе и лёгкую тошноту. Его брат уже как будто смирился с железным телом! Неужели он терял веру, что им удастся всё исправить? Сердце забилось сильнее. Эдвард уже открыл рот, чтобы запротестовать, крикнуть, что ещё не всё потеряно, что он обязательно — чего бы это ему ни стоило — найдёт философский камень и вернёт им их тела. Что Альфонс ещё успеет и в больнице належаться — ведь наверняка его телу понадобится медицинская помощь — и яблочным пирогом Винри объесться, и библиотечных книг натаскаться вдоволь…

— Уверен, скоро ты сможешь наверстать упущенное, — Слишком мягкий, с оттенком непривычной ласки голос опередил Эдварда, и он потрясённо вскинул глаза на Мустанга. С ним полковник никогда так не разговаривал! Наоборот, в неожиданно приятном голосе всегда были недовольство и строгость, граничащая с холодом.

— Да, надеюсь. Спасибо.

Пластины доспеха снова лязгнули, стоило Альфонсу в смущении переступить с ноги на ногу. Эдвард заставил себя сглотнуть.

— Всё будет хорошо. Пойдём.

Фраза адресовалась им обоим, но смотрел Мустанг почему-то только на Альфонса. Внутри снова защемило при взгляде на тёплую улыбку, предназначенную его брату, но никогда не ему. Эдвард опустил глаза. Пальцы сжали низ чёрной кофты, окончательно сминая и без того мятую ткань, но Эдварда в тот момент меньше всего волновала опрятность его внешнего вида — в конце концов, он выписывался из госпиталя.

Сделав глубокий вдох и медленно, тихо выдохнув, он покинул палату вслед за братом и начальником.

Вопреки опасениям, повёз их Мустанг вовсе не к себе, а в слишком знакомую гостиницу.

Эдвард даже воспрянул духом: возможно, всё не так страшно, как он успел себе вообразить, и их с Альфонсом жизнь не особо изменится из-за передачи прав попечительства? В любом случае, в ставшем родным за столько времени номере он чувствовал себя уверенно и в безопасности. Эти две маленькие объединённые комнатки были официально закреплены за ними, и внутри их стен Мустанг не имел над ними никакой власти. Во всяком случае так было раньше.

— Эд, Ал!

Не успели они толком пройти внутрь своего номера, как дверь с грохотом распахнулась, и на пороге появилась взъерошенная Винри.

— Где пожар? — тут же отреагировал Эдвард.

— Ты можешь хоть сейчас не язвить, а? — Винри упёрла кулак в бок и недовольно поджала губы. Впрочем, её лицо почти сразу разгладилось и на губах заиграла счастливая улыбка: — Я так рада, что тебя уже выписали!

Она вмиг оказалась рядом и стиснула его в объятиях, отчего лицо и уши Эдварда загорелись. Он неловко похлопал подругу по спине и пробормотал нечто нечленораздельное, про себя надеясь, что приступ неожиданной нежности у Винри скоро пройдёт и она вновь станет обычной собой. Он чувствовал себя крайне некомфортно, понимая, что отошедший в туалет полковник мог вернуться в любую минуту и застать его… их, вот так. И вроде ничего криминального в объятиях между друзьями детства не было, но ведь Мустанг наверняка увидел бы в этом новый повод для дурацких шуток!

— Кстати, Винри, вы ведь сегодня уезжаете? — Альфонс переключил внимание подруги на себя.

— Ну да, — она отпустила Эдварда и грустно улыбнулась: — клиенты больше не могут ждать, а если перейдут к другим мастерам, бабушкин бизнес накроется. Мы и так оттягивали до последнего. Если честно, я боялась, что уеду до того как ты снова окажешься на ногах. — Тут она повернулась к Эдварду и угрожающе свела брови: — Больше так не делай. Не хочу чтобы однажды мне позвонил Ал или этот ваш полковник и сообщил, что ты трагически погиб из-за собственной дурости.

— Да-да, не буду.

— Смотри мне!

— Сказал же! — на всякий случай Эдвард поднял ладони. — Ал уже отругал меня, нет смысла и тебе читать мне нотации.

Взгляд, которым одарила его Винри, был красноречивее любых слов, и Эдвард поспешил натянуть на лицо невинную, немного нервную улыбку.

Дверь в номер скрипнула, извещая о возвращении Мустанга. Винри переключила внимание на полковника. Кивнув, пробормотав под нос тихое «здравствуйте», она сцепила пальцы и вдруг стала выглядеть младше. Мустанг окинул её каким-то странным взглядом, перевёл глаза на них с Альфонсом и вдруг хлопнул в ладони. Несильно, но они все чуть не подпрыгнули.

— Итак, насколько я знаю, вы, юная леди, и ваша бабушка сегодня покидаете нас? Во сколько поезд?

— В семнадцать двадцать девять. — едва слышно пробормотала Винри, а потом, словно собравшись с духом, распрямила плечи. — Мы бы хотели отметить выписку Эда прежде чем ехать, бабуля тортик купила.

Мустанг прислонился к косяку двери в раздумьях.

— Как по мне, Стальной меньше всего заслуживает тортик, учитывая, что оказался на больничной койке исключительно из-за собственной пустой головы. — Эдвард почувствовал, как раскраснелось лицо, и уже хотел было возмутиться, что его голова не пустая и вообще, он действовал из благих побуждений, когда начальник-теперь-уже-опекун продолжил. — Но поскольку вы бросили все дела и не только примчались сюда на следующий день, но и заново полностью переделали ему автоброню, думаю, будет невежливо отказать.

Плечи Винри расслабились. Она как-то забавно фыркнула.

— Тогда зайдём через часок, — поставила она перед фактом и покинула номер.

Проводив взглядом скрывшуюся за дверью девушку, Рой повернулся к мальчишкам, прищурился на застывшего изваянием Эдварда. Стальной поёжился, дёрнул протезированным плечом, незаметно — как скорее всего думал сам — сглотнул, а потом собрал остатки храбрости (или гордости?) и посмотрел почти что с вызовом:

— Ну чего?

Стоило усилий не сорваться в тот же момент. Напомнив себе, что воспитательные беседы лучше проводить с воспитанником тет-а-тет и в спокойном состоянии духа, Рой заставил себя сохранить невозмутимость, бросил короткое: «позже поговорим» и не дожидаясь ответной реакции покинул номер.

У него ещё были дела, которые он хотел успеть сделать до отъезда Рокбеллов.

Торт был просто восхитительным, а сам чай с кусочками земляники буквально кружил голову своим чудесным ароматом. Эдвард старался не слишком припадать носом к кружке, помня про неспособность брата пользоваться обонянием, но это было трудно. К тому же в голове постоянно крутилось полковничье: «позже поговорим» и чай был неплохим способом отвлечься.

К сожалению, надолго растянуть приятный момент не получилось. Торт быстро закончился, чай оказался выпит и стрелки настенных часов чудесным образом приблизились к половине четвёртого. Винри и бабуле Пинако нужно было идти, если они не хотели опоздать.

— Мы поможем донести чемоданы и заодно посадим вас на поезд. — Эдвард выбросил пластиковые тарелки в урну, предварительно скомкав их в груду бесполезного мусора. Интуиция говорила убираться из отеля и возвращаться поздним вечером, и впервые он не хотел с ней спорить.

— Ты забыл, что с одной руки тебе только сняли лангету а на другую поставили совершенно новую автоброню? — бабушка Пинако посверлила его недовольным взглядом. — хочешь скорее угробить кропотливую работу Винри?

— Верно, дурак, твои нервы ещё не до конца привыкли — прошло чуть больше суток, а надо выждать хотя бы неделю, прежде чем увеличивать нагрузку. Ноги это тоже касается: лишний раз не напрягайся и больше лежи.

— Что?! Но ведь в прошлые разы… — взволнованно начал Эдвард.

— В прошлые разы мы не переустанавливали тебе порты с нуля! — перебила его Винри. Уперев кулаки в бока, она подошла к нему почти вплотную и ткнула указательным пальцем в солнечное сплетение. — если понадобится, я попрошу Ала помочь привязать тебя к кровати, как это было четыре года назад.

— Думаю, в этом нет надобности, юная мисс. Я прослежу, чтобы он не дёргался без необходимости.

Всё внутри Эдварда сжалось и будто бы заледенело, стоило ему услышать за спиной голос полковника. Вернулся? Так быстро?

— Уж присмотри за этим идиотом, — подала голос бабуля Пинако, застегнув молнию на ботинке и приняв из рук Альфонса ветровку. Эдвард оскалился. Ладно наедине, но зачем было перед Мустангом его обзывать? И ведь даже возразить было не вариантом — судя по синхронным кивкам, Альфонс с Винри полностью разделяли её мнение.

— Конечно.

Что-то зловещее почудилось Эдварду в голосе Мустанга, и он осторожно поднял на него взгляд из-под чёлки. Полковник по-прежнему не смотрел на него, но вот его челюсть и горло были явно напряжены. Плохой знак!

— Ал, я помогу вынести чемоданы на улицу, так как в двери с ними ты вряд ли пролезешь, ну а дальше сам справишься, хорошо?

Интуиция завопила на все лады. Эдвард вскинул голову, посылая брату умоляющий остаться взгляд, но тот либо неправильно расшифровал его, либо не видел ничего страшного в том чтобы оставить его наедине с полковником.

— Да, конечно. Спасибо!

— Отлично. Тогда пойдёмте, время не ждёт. — Мустанг открыл дверь номера, пропуская Винри и бабушку Пинако вперёд, махнул проходить Альфонсу и взял в руки чемоданы, слегка нахмурившись от их веса. Обернувшись в дверях, впервые за прошедшее время посмотрел Эдварду прямо в глаза и тихо, чтобы слышал только он, произнёс: — я вернусь через пару минут, и мы обсудим твоё недавнее геройство. И только попробуй закрыться или удрать.

Чудом заставив себя кивнуть, Эдвард почувствовал, как вдоль позвоночника пробежал холодок.

Примечания:

Глава будет болючая. Впрочем, кто внимательно смотрел на метки и дочитал до сюда наверняка сам всё понял.

Очень надеюсь на отзывы...(_ _)

---

Дверь номера с негромким хлопком закрылась, и Эдвард через окно проследил как младший брат с бабушкой и Винри покинули сначала пределы гостиничного дворика, а после скрылись за поворотом.

Вот и всё. Час расплаты за собственную глупость, оттягиваемый так долго, наконец настал.

Эдвард постарался успокоиться, но все попытки потерпели фиаско: сердце по-прежнему отбивало чечётку, колотилось где-то в районе горла и мешало дышать. Его подташнивало, и к глазам подступали слёзы — дурацкая реакция на сильное волнение. Он ненавидел эти ощущения. Звукоизоляция в гостинице была хорошая, услышать шаги с коридора при закрытой двери было почти невозможно, поэтому он непроизвольно дёрнулся всем телом, когда ручка резко опустилась вниз и дверь открылась. Рой Мустанг медленно прошёл внутрь, нарочито медленно закрыл за собой дверь и также медленно подошёл к Эдварду. Подростку стоило больших усилий не съёжиться под суровым взглядом.

Тишина давила.

Эдвард слушал своё сердцебиение, всерьёз подозревая, что Мустанг тоже его слышал и, в отличие от него самого, наверняка наслаждался его страхом.

«Ал, если я сейчас умру потому что ты бросил меня, то завещаю тебе свой плащ. Конечно, за своё предательство ты его не заслуживаешь, но больше мне некому доверить эту чудесную вещь».

От абсурдности собственных мыслей — в самом деле, не убьёт же его полковник! — Эдвард фыркнул. Вышло громче, чем хотелось и как-то истерично.

— Тебе смешно?

В другой ситуации он бы не обратил внимания, но теперь абсолютное спокойствие в голосе Мустанга заставило кожу покрыться мурашками. Его командир был зол, и это деланное спокойствие могло значить лишь одно: тот сдерживался, чтобы не выпустить наружу нечто страшное. Осторожно сглотнув, Эдвард подумал, что предпочёл бы сейчас лицезреть орущего полковника, чем такого тихого. Потому что тихий, как бы ни было парадоксально, внушал ужас.

Поняв, что так и не ответил, Эдвард поспешил исправить оплошность:

— Нет! — и подняв глаза Мустанга, заметив его выжидающий взгляд, тихо добавил: — с-сэр.

Щёки тут же залил румянец, а губы сжались в тонкую полоску. Боже, это было жутко неловко! С самого начала его карьеры как госалхимика Мустанг ни разу не заставлял его «сэркать» и Эдварда более чем устраивало такое положение дел. Поэтому теперь, поняв, что от него ждут, он еле выдавил из себя это слово. Казалось, оно создавало невидимый барьер между ним и взрослым.

И от этого становилось очень не по себе.

— Хорошо, если так, — Рой сложил руки на груди и впился в подчинённого ледяным взглядом, — потому что причин для смеха нет.

Эдвард облизнул сухие губы. Всё внутри сжалось от этой простой констатации факта. Смеяться действительно было не с чего. И всё-таки он не собирался показывать полковнику-теперь-попечителю, что его слова вызвали в нём ещё бо́льшую тревогу.

— Что вы хотели? — подчёркнуто вежливо поинтересовался Эдвард.

Проявленное уважение должно было смягчить гнев Мустанга, вот только всё вновь вышло наоборот. Сверкнув глазами, мужчина в два шага преодолел разделявшее их расстояние, сел на предварительно выдвинутый из-за стола стул и, схватив отпрянувшего подростка за плечо, усадил на кровать. Прямо напротив себя.

— Объяснись.

«Хотел как-то оправдаться за предыдущую миссию…» — расстроено подумал Эдвард, но вслух сказал другое: — Я зашёл занести переписанный отчёт…

— То есть, переписанный Алом отчёт? — сделал вид, что уточнил полковник, и Эдвард тяжело сглотнул. Неужели он с самого начала раскусил их?

— Ну… да, — нехотя признался подросток, — Так вот, я зашёл отнести его и, когда уже хотел уходить, заметил на столе раскрытую папку с заданием. Первый лист был похож на те, что ты… вы, — быстро исправился он, вспомнив, что сейчас лучше не злить начальство панибратским отношением, — обычно даёте мне, когда отправляете на миссии.

— И решил не дожидаться приказа, а кинуться в омут с головой. Погеройствовать захотел?

— Вовсе нет!

Мелькнувшее возмущение исчезло, и Эдвард опустил голову, принявшись водить пальцем по рисунку покрывала. Теперь, когда Мустанг так это озвучил, его идея не казалось и на четверть разумной. Со стороны это действительно выглядело как глупая детская игра. К сожалению, очень опасная игра, как оказалось.

— Тогда что тобой движило?

Отвечать правду казалось чем-то постыдным — того гляди, он лично распишется в своей незрелости и все надежды, что однажды Мустанг перестанет воспринимать его как мешающегося под ногами несмышлёного ребёнка и посмотрит как на ценного подчинённого, просто рухнут. Это было глупо. Но почему-то что-то внутри Эдварда отчаянно хотело получить одобрение этого человека. Так что он попытался придумать достойное оправдание своим действиям.

— Преступник показался опасным и, судя по отмеченным интервалам, должен был совершить очередное нападение как раз в тот день… — Эдвард прикусил губу и сжал кулаки, вспоминая, что ещё читал про Водного, прежде чем кинулся ловить его. — Все жертвы метили в будущем в госалхимики, а так как вы упоминали, что в Восточном Штабе их не хватает, я подумал, что нельзя позволить убить ещё одного кандидата… К тому же, если бы военные не поймали его как можно скорее, это бы подорвало к нам доверие гражданских… — Внимательный взгляд ониксовых глаз сильно напрягал и сбивал, и, пробормотав что-то ещё, Эдвард закончил объяснения самым очевидным: — а так как я идеально подходил под параметры его жертвы, то решил выманить его на себя: всё-таки я хорошо дерусь и для трансмутации мне круги не нужны…

Взгляд, которым его окинул начальник, Эдварду очень не понравился. В его представлении Мустанг должен был «растаять» от столь самоотверженных действий своего подчинённого и, сказав что-то вроде «ты хорошо поработал, но впредь будь осторожнее», закончить этот неприятный разговор и начать обсуждать что-то другое. Например погоду. Да, весна в этом году выдалась куда теплее, чем в прошлом или даже позапрошлом, и это определённо стоило обсудить.

— Ты мне врёшь?

— А?

— Давай перефразирую. Ты честен со мной сейчас?

Что-то внутри ухнуло вниз живота и разом заледенело. Ладно, не такого вопроса он ожидал. Вернее, этого вопроса он вообще не ожидал — тот просто не должен был прозвучать! Как Мустанг понял? Как этот человек вообще умудрялся читать его словно открытую книгу? Всегда. Ничего-то от него не скроешь! Эдвард заложил руки за спину и максимально невинно посмотрел на Мустанга:

— Конечно, сэр.

Минута тишины взвинтила нервы до предела, и когда задняя часть шеи и лицо Эдварда начали покрываться капельками пота от пристального взгляда тёмных глаз, полковник подал голос:

— В той папке и тем более копиях, что ты спёр, не было никакого упоминания о том, что все жертвы — алхимики, лояльные к армии. Ты сделал вид, что спишь, и подслушал наш разговор с Хьюзом в твоей палате за пару дней до выписки.

«Твою же ж!»

Эдвард побледнел и плотнее сжал губы. Рой Мустанг тем временем спокойно продолжал:

— Про репутацию Восточного Штаба можешь даже не начинать — если бы тебя она реально волновала, ты бы не подставлял меня раз за разом перед Централом. Да и про нехватку госалхимиков, кроме как из того же нашего с Хьюзом недавнего разговора, тебе узнать было неоткуда. — Рой помолчал несколько мгновений, окинул взглядом сгорбившегося напротив подростка, нервно мявшего одеяло, и тихо, вкрадчиво спросил: — Я ведь прав?

От простого полу-вопроса полу-утверждения Стальной вздрогнул всем телом, скривился и поднял умоляющие глаза, но тут же снова опустил голову. Если бы Рой не смотрел на него столь пристально, точно бы пропустил скованный кивок. Губы тронула невесёлая улыбка.

— Умница, хоть в чём-то нашёл силы признаться.

Эдвард съёжился сильнее. Это прозвучало как похвала, но, когда хвалят, столько холода в голос не закладывают. Не было похоже, что ему удалось отвести от себя гнев Мустанга. Пальцы непроизвольно начали подрагивать в волнении, и Эдвард поспешил переплести их в замок и прижать к ногам. Такими темпами скоро и колени подпрыгивать начнут. Серьёзно, он почти ненавидел свой организм в минуты тревоги! Что за идиотские реакции?! Он мог только догадываться как выглядит сейчас со стороны, и очень надеялся, что Мустанг не принял его нервозность за нетерпение, раздражение или что-то ещё, что можно было бы трактовать как вызов.

На данный момент ему хватало проблем с этим человеком.

— Знаешь, у ответственного взрослого по отношению к подопечному ребёнку есть четыре священные обязанности. — Мустанг выставил вперёд руку, слегка растопырив пальцы. — Прежде всего, пресечение подопечным совершения безрассудных поступков, — мизинец занял своё место в центре ладони, — во-вторых, защита подопечного от посягательств со стороны третьих лиц, — к мизинцу присоединился безымянный палец, — в третьих, — тут согнулся средний, — хорошее воспитание, и в четвёртых, дать достойное образование, — указательный палец плавно занял место с остальными.

Эдвард скривился от озвученных постулатов. Если с первым, вторым и четвёртым всё было более-менее понятно, то третий вызывал кучу вопросов. Хорошее воспитание? Что, блин, это должно было значить?! Ему уже не пять лет, время воспитывать давно прошло!

— И раз уж так вышло, что уберечь тебя от дурости я не успел, придётся преподать тебе хороший урок, чтобы надолго запомнилось и больше подобного не повторилось. Снимай штаны и ложись на живот.

Команда была отдана совершенно спокойным тоном, полковник даже в лице не поменялся, и Эдвард не сразу понял, что ему сказали. А когда дошло — медленно замотал головой. Не столько говоря «нет» приказу, сколько отказываясь верить в его реальность. Мустанг не мог его… Он не получал такого наказания с момента, как провёл запретную трансмутацию и потерял половину конечностей. Ему было пятнадцать, в конце концов!

— Не надо, пожалуйста… — прошептал Эдвард и поморщился от того насколько жалко и по-детски прозвучал его голос. — Я же не умер...

— Значит, должен был умереть?

Вопрос прозвучал безэмоционально, но именно это почему-то заморозило в жилах кровь. Полковник явно был зол. Эдвард нервно сглотнул. Ладно, возможно, последняя фраза действительно была неуместной и глупой. Но ведь должен же был быть способ убедить Мустанга в ненадобности столь отвратительного, совершенно детского наказания?! Он был согласен сколько угодно раз лично переписать отчёт, научиться работать с документами, что-нибудь починить или почистить в офисе или Штабе… Да даже начать салютовать всем офицерам и носить форму (пусть в оной он и выглядел как дурак)!

— Слушайте, десять дней ведь уже прошло… — В голове всплыл когда-то услышанный разговор мамы с бабушкой Пинако и слова последней что за давностью не наказывают. Это казалось разумным. Эдвард нервно облизнул губы: — Может, просто поругаете и простите?

Секундное молчание со стороны полковника подарило надежду. Эдвард затаил дыхание.

— Восемь из этих дней ты был либо в бреду с температурой, либо без сознания. — Наконец подал голос Мустанг, и Эдвард закрыл глаза от практически ощущаемого холода. Мужчина сложил руки на груди. — Большинство ран были не страшными, но этот подонок нанёс сильный урон нервам. Левая рука мало того что была проткнута насквозь, так ты ещё и ранее полученное растяжение — сильное, между прочим — от меня скрыл. Да, мне приходят отчёты обо всех твоих травмах на миссиях, не смотри так удивлённо. К тому же развилась инфекция.

Эдвард опустил глаза и сильнее стиснул ткань штанов. Он понятия не имел, что Мустанг отслеживал его ранения, хотя теперь все настойчивые советы навестить доктора после особо богатых на травмы миссий обрели смысл. А он-то был уверен, что хоть эту часть своей жизни может утаить от всевидящего ока начальства. Мустанг тем временем продолжал:

— Ты постоянно рискуешь своей шеей, и я больше не намерен смотреть на это сквозь пальцы. Заголяй попу и ложись. Раньше начнём — раньше закончим.

По позвоночнику пробежали мурашки. Каким-то образом ему удалось покинуть кровать и отбежать к окну, прижаться спиной к холодной стене. Это маленькое действо привело полковника если не в ярость, то в высшую степень раздражения точно. Мужчина решительно поднялся со стула.

— Вернулся и лёг, я сказал!

Палец взрослого указал на кровать, и Эдвард ещё сильнее вжался в стену. Гневный окрик по имени заставил внутренне трепетать. Эдвард едва заметно покачал головой. Он не пытался сбежать от наказания, но и сделать что сказали просто не мог. Он умоляюще посмотрел на Мустанга, надеясь взглядом передать всё то, что чувствовал. Он не пытался бросить ему вызов, просто… Полковник в пару шагов оказался рядом, аккуратно ухватил за запястье и потащил в сторону кровати. Эдвард попытался упереться пятками, но не смог даже замедлить его. Весомых аргументов у него не было, а единственный в духе «ты не имеешь права!» мог прокатить с Мустангом в качестве начальника, но никак не попечителя.

Внутри всё съёжилось.

Эмоции зашкалили, заставив сердце снова колотиться в горле, к глазам прилили слёзы, а колени непроизвольно подогнулись. Мустанг подхватил его как пушинку, не позволив упасть, и как-то слишком легко и быстро уложил животом на одеяло, предварительно расстегнув и спустив штаны. Где-то рядом звякнула пряжка вытаскиваемого из шлевок ремня. Эдвард почувствовал, как похолодели спина и шея — похоже, будет больнее чем ему доводилось терпеть — ни мама, ни учитель ни разу не брали ремень, ограничиваясь ладонью. К тому же, они всегда наказывали в гневе — ни одна не подняла руку уже успокоившись, а так как в итоге эмоции быстро улегались и сострадательная женская часть брала верх над рациональной, требующей преподать нашкодившему ребёнку хороший урок, наказание никогда не выходило за десяток достаточно терпимых шлепков. Мустанг же был совершенно спокоен и открыто заявил, что собрался сделать это наказание памятным для Эдварда.

Метущиеся мысли прервала скользнувшая по ногам ткань трусов. Что-то внутри подростка словно переключилось.

То, что ещё секунду назад казалось чем-то сюрреалистичным, вдруг нависло вполне ощутимой угрозой.

Беспокойство и вызванная им апатия сменились животным ужасом и отчаянным желанием избежать наказания. Эдвард забился как выброшенная на берег рыбка. Суча ногами по кровати, выкрикивая нечто нечленораздельное даже для самого себя и виляя телом, пытаясь сбросить руку взрослого, он в итоге добился совершенно противоположного ожидаемому эффекта: лежащая на спине ладонь нажала сильнее, почти вдавливая в одеяло, и в следующий миг попу обожгло.

— Успокоился! — резкий окрик принёс с собой новую волну шока, заставив замереть.

Покалывающая боль расползлась по всей области шлепка. Понабилось некоторое время, чтобы понять, что Мустанг ударил свободной рукой. И от осознания оного стало по-настоящему страшно: если такой эффект был от ладони, то что придётся испытать, когда он ударит ремнём? Количество сдерживаемой силы, что Эдвард успел ощутить, повергло в ужас.

Силы разом будто покинули его. Плечи поникли, ноги, зависшие в воздухе согнутыми в коленях, медленно выпрямились и упали на одеяло, сжав пальцы. Эдвард повернул голову и из-под почти закрывшей глаза чёлки посмотрел на Мустанга:

— Пожалуйста, не надо меня бить.

— Я тебя не бью, а наказываю за безрассудное поведение — это большая разница, Эд. — в голосе Мустанга не было ни капли тепла или сочувствия, но то, что он обратился к нему ласкательной формой имени, а не позывным вселило надежду. Возможно, Мустанг просто не понял, что он и правда всё уяснил.

Эдвард затараторил, услышав, как снова звякнула пряжка — начальник одной рукой попытался сложить ремень вдвое: — Я честно больше так не буду! Клянусь! Я буду тебя слушаться, я больше не пойду на чужие миссии! Честно! Я всё понял!

Рой подавил вздох.

В том что Стальной говорил искренне он не сомневался: абсолютное большинство детей, оказавшись в аналогичной ситуации, пообещали бы луну, звёзды и половину галактики в придачу только бы уйти от наказания. Вот только… Несмотря на полную уверенность мальчишки, что он «больше так не будет», Рой прекрасно понимал, что дольше пары недель — может, месяца — тот не протянет. Обязательно потом выкинет что-то, что поставит его в ещё бо́льшую опасность. И такой исход он был твёрдо намерен не допустить.

— К сожалению, подобные обещания ты даёшь мне уже раз в пятидесятый.

— Это самое последнее, обещаю!

— Мы оба знаем, что ты забудешь о нём сразу, как подвернётся очередная возможность повыкрутасничать…

— Не буду!

Рой оставил полный отчаяния вскрик без внимания:

— …и раз уж ты не слушаешься меня хотя бы из уважения, будешь слушаться, чтобы защитить попу от ремня.

Стальной в ответ что-то пискнул — иначе этот звук назвать было сложно — и Рой решил что пора начать. Наказать его всё равно надо было, а оттягивать болезненную процедуру бессмысленно — ребёнок только сильнее разволнуется и это будет уже издевательством. Рой посверлил взглядом сжавшиеся, подрагивающие в ужасном ожидании ягодички, неслышно выдохнул и, собравшись с мыслями, занёс руку для первого удара.

«Ладно, Эд, это для твоего же блага».

Ремень с лёгким свистом рассёк воздух, и в следующее мгновение лежащий на кровати мальчишка дёрнулся и зашипел. Рой почувствовал, как и без того колотящееся сердце зашлось в еще более быстром ритме, отдавая где-то в висках. Ремень лёг легко, но появившаяся поперёк небольшой попы розовая полоса засвидетельствовала, что удар был болезненным.

«Так, Рой, успокойся. В этом и заключается смысл порки».

Перехватив ремень поудобнее, не желая заставлять Стального ждать, он замахнулся во второй раз. Полоса легла чуть ниже первой и была чуточку краснее. Стальной снова дёрнулся, но в этот раз не издал ни звука. Видимо, в первый зашипел от неожиданности. Третий удар пришёлся на низ ягодиц, немного захватив бёдра, и мальчишка, хныкнув, снова заёрзал. Босые ступни заелозили по одеялу, а руки нащупали и подтянули к лицу подушку. Стальной зарылся в неё носом, сжав наволочку так что побелели костяшки пальцев.

«Врёшь ведь, в этот раз было куда слабее», — Рой поджал губы в лёгком раздражении и, на всякий случай сильнее надавив на лопатки мальчишки, вложил в следующий удар куда больше силы, чем в прошлые разы.

Стальной забил ногами, задёргался, замычал в подушку, а на его ягодицах появилась первая действительно красная полоса. Скользнув взглядом по ёрзающей попе, Рой кивнул сам себе, поняв, что нашёл идеальное сочетание размаха и силы. Достаточно, чтобы непослушный мальчишка некоторое время не мог комфортно сидеть, но не достаточно, чтобы его поранить.

С лёгким свистом ремень снова опустился на съёжившуюся попу, выбивая из Стального алхимика очередной вскрик.

— А-ай!

Рой протянул ремень и уже замахнулся для очередного удара, когда на покрасневшую кожу легла выставленная внутренней стороной ладонь.

— Убери руку. — Скомандовал он, про себя облегчённо выдохнув, что успел изменить траекторию удара и полоснул воздух, не задев мальчишку. Пороть по рукам он не собирался.

Эдвард в ответ засопел, яростно замотал головой и ещё сильнее прижал ладонь к попе, закрывая.

— Не надо больше! Я всё понял!

— Убери.

— Пожалуйста!

На миг прикрыв веки, Рой убрал руку с лопаток подростка, аккуратно взял его ладонь, про себя непроизвольно отмечая, насколько ещё маленькой та была, и завёл за спину. Эдвард в ответ заскулил, шаркнул ступнями по одеялу и немного прогнулся в пояснице, из-за чего его зад чуть приподнялся.

— Вот так и лежи.

— А?

В голосе мальчишки слышалось явное смущение и непонимание вместе со слезами, но Рой не желал что-либо пояснять. Ребёнок, сам того не осознавая, предоставил свою попу в полное его распоряжение, и он не собирался упускать момент, как бы жестоко это ни казалось. Приложив ремень к открывшейся складке между ногами и низом ягодиц, замахнулся и ударил по нежному месту.

— А-а-а!

Эдвард взвыл раненым зверем, рванулся вскочить, но был остановлен безжалостно давящей на лопатки рукой.

— Лежать.

— Хватит! А-а-й-й! Пусти, урод! — Первоначальный страх сменился злостью, жгучей обидой и желанием защитить себя, отстоять свою гордость хотя бы словесно. Бросив в адрес Мустанга ещё парочку колоритных оскорблений Эдвард добился лишь того, что мужчина разозлился сильнее.

— Тебе не кажется плохой идея оскорблять того, перед кем ты сейчас лежишь с голой попой?

Сильный хлопок раздался прежде чем мозг успел зарегистрировать произошедшее, а потом по всей задней области расползлись волны совершенно новой боли. Ремень словно впечатался прямо в середину ягодиц. Эдвард вытаращил глаза, раскрыл рот в безмолвном крике — он не успел вдохнуть.

«Теперь кажется!»

Извиваясь под жгучими ударами, он заколотил ногами по кровати, окончательно сбрасывая с себя штаны с трусами. Больно было ужасно. На его памяти так его не лупила даже учитель, а ведь эта женщина поборола медведя почти голыми руками! Попа словно горела, и в какой-то момент ему даже показалось, что начальник использовал на нём свою алхимию, прежде чем вспомнилось, что тот был без перчаток.

Как мог человек, сутки проводящий за столом и не поднимающий ничего тяжелее стопки бумаг быть таким сильным? У Эдварда ушли все силы на попытки вырваться или хотя бы убрать попу с линии ремня, но Мустанг держал его будто тисками и было невозможно даже нормально дёрнуться.

И это откровенно пугало.

И хуже всего было то, что он понятия не имел, в какой стадии гнева находился Мустанг — он не орал, не читал нотаций, как мама или учитель, предпочитая наказывать молча — из-за этого невозможно было даже прикинуть сколько ещё ударов ему придётся выдержать. Пять, десять или, может быть, целую сотню? Учитывая слова про «памятное наказание» последнее вполне могло иметь место быть. Попу снова обожгло, и Эдвард снова закричал — сдерживаться уже было невозможно — и почувствовал, что слёзы, до этого момента кое-как удерживаемые в глазах, хлынули по щекам. Из горла вместе со следующим криком вырвались всхлипы и откровенные рыдания — боль уже не вспыхивала при каждом ударе, как то было вначале, но расползлась по всем ягодицам, жутко пульсировала и стократ усиливалась, когда на них обрушивалась очередная порция ремня.

— Прости-и! — Эдвард вновь выгнулся, заколотил ногами по кровати и перешёл на визг, когда очередной удар снова пришёлся на низ ягодиц. — Я больше не буду! Пожа-а-алуйста!

Рой сильнее стиснул зубы и задержал дыхание при очередном замахе, надеясь хоть немного приглушить разрывающую его изнутри боль. Видеть своего маленького мальчика корчащимся на кровати, кричащим и плачущим от боли и умоляющим его, Роя, остановить наказание было выше его сил, но он также понимал, что должен довести дело до конца. Он не озвучивал Стальному количество ударов, да и не считал — глупости это всё, — но это не мешало ему делать адекватные выводы исходя из наблюдений за поведением мальчишки. С каждым разом попытки вырваться становились всё слабее, в голосе появлялось всё больше искреннего раскаяния, и наконец, послышались мольбы о прощении.

Порка подходила к своему логическому концу, но Рой не хотел останавливаться сразу после того как ребёнок откровенно разрыдался. Эдвард был умным мальчиком и в его духе было потом всё проанализировать и прийти к абсолютно неверному выводу, что он, Рой, сдался под слезами. И хотя в этом определённо была доля правды, он всё же заставил себя добавить ещё несколько ударов — чуть легче остальных, что, впрочем, вряд ли заметил рыдающий ребёнок — и, наконец, полностью прекратил мучительное для них обоих наказание.

Скользнув взглядом по дрожащей попке он болезненно сморщился. Белая в нормальном состоянии, теперь она могла потягаться насыщенностью цвета со знаменитым алым плащом. На душе было паршиво. Да, после очередных выкрутасов Стального он не раз представлял, как однажды перекинет паршивца через колено и как следует отходит ремнём. Но. Это были лишь блуждающие мысли — попытка успокоить собственно раздражение — и он не собирался однажды воплощать их в реальность. Допрос Водного же полностью перевернул его мировосприятие и Рой твёрдо решил для себя, что, если понадобится, он станет личным ночным кошмаром для Элриков, но сохранит их обоих в целости и сохранности. Хотя бы до их совершеннолетия — дальше, глядишь, и голос разума начнёт пробуждаться ото сна.

И тем не менее…

Недели не прошло, как он стал официальным попечителем мальчишек, а уже успел выпороть старшего. Не самое приятное начало. Разум твердил, что ничего страшного он не сделал — это было наказание, а не избиение ради собственной прихоти, — но что-то внутри шептало, что граница нарушена, что теперь уже ничего не будет как раньше. И этой открывшейся неизвестности он, как ни старался, не мог не бояться.

Примут ли мальчишки его как своего или же объявят врагом народа и начнут всячески сторониться — зависело только от них самих, но он прекрасно понимал, что в любом случае останется рядом. За двадцать девять лет жизни было сделано много ошибок, многие из них он никогда — как бы ни старался — не сможет исправить. Но Элрики всё ещё не входили в этот список и он был готов из кожи вон лезть, чтобы этого никогда и не случилось. Любой ценой, как бы на него ни дулись и как бы ненавидели, он был намерен уберечь этих детей от неверных решений и последующей за оным боли.

Эдвард не сразу заметил, что жалящие удары прекратились, и сообразил, что самое страшное наказание в его жизни закончилось, только когда Мустанг вытащил из-под него скомкавшееся одеяло и укрыл ему ноги и попу. Штаны с трусами давно куда-то улетели из-за его активных маханий и дёрганий, но на тот момент Эдварда это заботило в самую последнюю очередь. Хуже было то, что Мустанг не спешил уходить и зачем-то рылся в тумбочках шкафа. Всхлипывающий мальчишка лишь понадеялся, что не для того, чтобы «закрепить» эффект от ремня — кто знает, какая очередная ужасная идея взбрела в голову этому человеку. Но мужчина вдруг вернулся к кровати и потянул за кофту Эдварда, стягивая через голову.

— Что?..

Подросток ошеломлённо поднял опухшие глаза на Мустанга, но, прежде чем успел завернуться в любезно предоставленное одеяло — в номере было прохладно — его уже переодели в длинную футболку. Красную, с какими-то ксингскими иероглифами на груди, совершенно случайно купленную на распродаже на одной из передвижных ярмарок.

— В ней будет удобнее спать.

— Ненавижу тебя…

Вместо ответа Мустанг как-то ласково взъерошил ему чёлку и, прежде чем Эдвард успел что-либо сделать, вытер большим пальцем дорожки слёз со щёк. Часто моргая и продолжая всхлипывать, Эдвард в полной растерянности наблюдал как мужчина подошёл к окну и задёрнул шторы, включил стоящий на прикроватной тумбочке ночник и направился к двери. Уже повернув ручку, вдруг остановился и, не оборачиваясь, совершенно безэмоциональным голосом заявил:

— Завтра отлежись и хорошенько подумай над своим поведением, а в среду с утра жду тебя в офисе.

Дверь мягко закрылась, и приглушённые шаги засвидетельствовали, что Мустанг ушёл. К себе домой или в столовую — не важно. Он не остался и не стал успокаивать, как это делала мама или учитель и, наверное, было изначально глупо ожидать от него чего-то такого — не то чтобы Эдвард с радостью принял от него утешения. Не сейчас уж точно. Наоборот, стал бы кричать и пинаться и, возможно, получил бы дополнительную порцию за язык — цензурных слов не было совсем, — однако…

Отчего-то грудь сдавило новым обручем боли и Эдвард упал лицом в подушку, надеясь, что та заглушит его рыдания.

Среда настала не чтобы неожиданно, но определённо раньше желаемого.

Как бы он ни надеялся растянуть отлёживание в мягкой постели ещё на пару дней, но деваться было некуда: Мустанг ясно дал понять, что на зализывание ран — душевных и телесных — ему отведено всего два дня, по истечении которых он обязан явиться в Восточный Штаб. Поэтому Эдварду ничего не оставалось, кроме как послушно подняться с постели, кое-как привести себя в подобающий вид и прошаркать во вторую комнату, где его по обыкновению дожидались по утрам младший брат и тарелка с завтраком.

— Как самочувствие? — мирно читающий за столом книгу Альфонс вскочил, стоило ему толкнуть тонкую дверь.

— Нормально, — нехотя буркнул Эдвард, занял место за столом и поспешил придвинуть тарелку с гречкой и варёным яйцом. Альфонс неустанно задавал ему этот вопрос с момента своего возвращения, и Эдвард никогда не чувствовал себя более смущённым.

Щёки и уши залились румянцем, стоило вспомнить, как младший брат нашёл его навзрыд рыдающим в подушку, подобравшим под себя накинутое полковником одеяло и выставившим на обозрение наказанную попу. Противнее всего на тот момент было осознавать, что штаны и трусы валялись на полу совсем рядом и, если бы он ранее хоть на минуту оторвался от жалости к себе, смог бы натянуть их обратно. Тогда бы Альфонс не стал свидетелем его жалкого состояния и, возможно, получилось бы объяснить слёзы банальной нервной разгрузкой. Истерика спустя несколько дней после пережитого стресса — не такое уж редкое явление. Однако вспухшие и практически светящиеся красным полосы на коже трудно было интерпретировать как-то иначе, и Альфонс, разумеется, всё понял. И ладно бы промолчал и ушёл читать — как часто делал в номере, — нет же! Младший братишка всегда отличался излишней чуткостью и состраданием, а потому счёл своим долгом облегчить его мучения и убежал в ванную мочить тряпку. Прохладный компресс чуть снял ощущение приложенного к коже чего-то очень горячего и притупил пульсацию, но чувство гордости, и так пошедшее огромными трещинами во время наказания, разбилось окончательно. Никогда Альфонс не должен был увидеть его таким.

— Как думаешь, зачем он сказал тебе прийти сегодня? — осторожно задал терзавший ещё с вечера вопрос Альфонс и внимательно посмотрел на брата, ловя малейшую реакцию.

Эдвард скривился.

— Откуда я знаю? — он запихнул в рот очередную вилку каши, медленно прожевал и запил яблочным соком (каким-то чудом Альфонсу удалось упросить повара не давать ему молоко). — Может ещё какое-нибудь наказание придумал, а может — просто выгонит к чёртям собачьим.

— Ну не знаю… — с сомнением протянул брат, уперев локти в стол и переплетя пальцы. — Все в команде полковника уверены, что он никогда тебя не вышвырнет, и я им верю. К тому же всё-таки теперь он нам вроде как папа и…

— Не надо так его называть! — Эдвард с силой опустил ладони на стол, и Альфонс вздрогнул. Металлические пластины доспеха едва слышно звякнули, после чего комната погрузилась в тишину.

Наконец младший брат отошёл от вспышки старшего и неодобрительно сложил руки на груди:

— Я и не называю, просто сказал как теперь получается по документам. — Эдвард пробурчал в ответ что-то злобное и нечленораздельное, и если бы доспех мог хмуриться, Альфонс бы уже свёл брови к переносице. — Хватит уже драматизировать. Мама и учитель тоже тебя шлёпали, но на них ты так не дулся.

— Тебя вообще-то тоже! — вмиг ощетинился Эдвард. — Но ни мама, ни учитель никогда не брали ремень.

— Так мы ж совсем маленькие были, — призвал к голосу разума Альфонс. — И я думаю, что они бы тоже за ремень схватились, узнай, что ты в одиночку на маньяка полез! Не так уж и сильно полковник тебе всыпал.

— Ал, давай сменим тему! — умоляюще сложил ладони Эдвард, чувствуя, что ещё немного — и его пылающее лицо просто сварится от стыда. В тот момент в сердце прочно закрепилось желание, чтобы одним из первых ощущений, что доведётся испытать его брату по возвращении тела, было как раз таки ощущение давящей на лопатки ладони и хлёстких ударов ремня, вновь и вновь ложащихся на беззащитный зад. И желательно, чтобы получил Альфонс именно от Мустанга — пусть на собственной шкуре почувствует какая «лёгкая» рука у этого человека.

Остаток завтрака прошёл в блаженной тишине.

К счастью, младший брат внял его мольбам и не стал и дальше развивать неприятный разговор, вместо этого вновь уткнувшись в книгу.

Запихнув в рот остатки гречки и полностью осушив стакан с соком, Эдвард исподлобья глянул на Альфонса, прежде чем подняться на ноги. Постояв немного, всё-таки не выдержал и положил руку ему на бицепс:

— Прости, я не хотел ссориться. Просто… Я на самом деле очень волнуюсь.

Альфонс резко подался вперёд и стиснул его в объятиях. Эдвард закусил губу, чтобы не заскулить когда заклёпка на металлической груди впилась ему в ключицу.

— И ты меня.

— Мг-хм. — Эдвард коротко кивнул и отстранился. Послав обеспокоенный взгляд, неловко обхватил себя за локти. — Как думаешь, всё хорошо будет?

— Всё будет хорошо, — заверил его Альфонс, хотя судя по тому, как дрогнул его голос, он и сам не был до конца в этом уверен. — Ты главное не груби и не перечь ему. Если скажет что-то сделать — сделай. Не лезь на рожон.

Мягкая улыбка тронула губы Эдварда. Он устало вздохнул, посмотрел в окно и непроизвольно отметил, что небо, ещё четверть часа назад ясное и солнечное, постепенно затягивалось тучами. Он вернул взгляд Альфонсу:

— Да, знаю. Только зонтик возьму — не хочу чтобы рука заржавела от воды, а то Винри точно убьёт и повесит на стенку в предупреждение остальным своим клиентам.

— Точно, а на табличке под тобой будет надпись «он намочил свою автоброню», — согласно кивнул Альфонс, и они, выдержав каких-то пару секунд, зашлись безудержным смехом.

* * *

Знакомая до каждой трещинки дверь была последней преградой перед неизбежной неизвестностью, и вопреки обыкновению Эдвард совершенно не спешил тянуть её на себя и врываться в офис.

Подросток вытянул шею и немного отклонился на пятках, желая убедиться, что пришёл не поздно и не рано. Висящие в коридоре большие зелёные часы с эмблемой вооружённых сил на циферблате уверенно приближали свои стрелки к девяти утра, и времени на приведение мыслей в порядок с каждой утекающей секундой оставалось всё меньше. Не помогали и то и дело снующие перед носом офицеры. Почему-то каждый взрослый считал своим долгом хотя бы скользнуть взглядом, кивнуть или — что было хуже всего — улыбнуться. Эдвард не был мнительным, но когда седьмой человек подряд при виде его искривил губы в лёгкой усмешке, ему начало казаться, что весь Восточный Штаб в курсе его выходки и того, что начальник в наказание отходил его ремнём как какого-то малыша.

Эти мысли заставили лицо вспыхнуть.

Передёрнув плечами и сильнее стиснув зубы, Эдвард втянул носом воздух и медленно, прерывисто выдохнул. Сглотнув слюну, нервно облизнув сухие губы и зачем-то поправив всю свою одежду, ещё некоторое время помялся у двери, а потом собрался с духом и решительно потянул ручку. На лице он постарался удержать маску полнейшего пофигизма и привычной беззаботности.

— Всем утречка!

Эдвард приветливо махнул рукой, привлекая внимание. Команда была на своём месте в полном составе и разбирала высившиеся на рабочих столах стопки бумаг. Видимо, никто из них не был посвящён в коварные планы Мустанга, так как все, включая старшего лейтенанта Хокай, воззрились на него с откровенным удивлением.

— Привет, шеф! — Джин Хэвок первым вышел из ступора, тепло улыбнулся, а потом, будто спохватившись, осторожно поинтересовался: — ну как ты?

— Н-нормально! — Выпалил Эдвард и уже открыл рот, чтобы поскорее перевести разговор в другое русло, когда это неожиданно сделали за него.

— Тебе полковник сказал прийти или сам решил нас проведать? — Хайманс Брэда стукнул стопкой бумаг, выравнивая, положил ту на край стола и развернулся в кресле к подростку.

— Полковник, — кивнул Эдвард.

— Наверное разочарую, но вряд ли он даст тебе миссию, — лейтенант тяжело вздохнул и провёл рукавом формы по лбу, вытирая выступивший пот, — скорее всего припашет в помощь нам — близится сдача документов в архив, а тут и более срочных дел по горло. Фельдъегеря так и прут — только успеваем принимать почту.

— А-а, — глубокомысленно изрёк Эдвард и неожиданно для самого себя добавил: — а я-то думаю, чего сегодня столько людей по коридорам шныряет с утра пораньше.

— Конец квартала то ещё удовольствие, — пожал плечами Хайманс и вернулся к своим бумагам. Остальные согласно кивнули и последовали его примеру, и в приёмную вернулась тишина.

Эдвард неловко переступил с ноги на ногу.

Он впервые явился сюда без отчёта и не за новой миссией и все казались слишком занятыми, чтобы попытаться завязать разговор на любую отдалённую тему, а о работе военных он совсем ничего не знал. Полковника тоже пока не наблюдалось, и он не знал, беспокоиться или же вздохнуть с облегчением. Он понятия не имел, что уготовил ему этот человек и мог лишь надеяться, что Альфонс и команда окажутся правы и Мустанг не станет выкидывать его из программы госалхимиков. В конце концов, полковник сам втянул его в армию, сам дал стимул найти способ вернуть их с братом тела, а значит, никак не мог вышвырнуть его, пока цель не была достигнута, так ведь? Это казалось логичным. К тому же из-за попечительства в случае потери Эдвардом серебряных часов платить за обслуживание автоброни придётся уже Мустангу, а стоит это удовольствие немало и вряд ли тот будет рад лишним затратам. Вот и ещё одна — возможно, самая веская — причина, по которой Стальной алхимик должен был остаться в штате. Эдвард кивнул сам себе, ободрившись.

Дверь распахнулась сразу после лёгкого стука, и на пороге возник кто-то в армейской форме, но с какими-то странными нашивками на плечах и погонах. Эдвард выпучил глаза на пять огромных сумок, обвивших ремнями плечи и талию мужчины, словно толстые хлопчатобумажные змеи. Судя по выглядывающим краям бумаги, сумки были полны каких-то документов. Любопытство внутри Эдварда подняло голову: он ни разу не видел, чтобы кто-нибудь кроме старшего лейтенанта снабжал команду полковника бумажной работой. Мужчина пожелал всем присутствующим доброго утра, весело фыркнул на чей-то комментарий: «оно будет добрым, когда вы перестанете сюда захаживать», бодро прошагал к уставленному вазонами столу и, поставив на него одну из сумок, принялся рыться в её недрах. Извлекши на свет несколько толстенных конвертов, бодро попросил лейтенанта Хокай расписаться и так же бодро покинул приёмную. Как будто его и не было.

«Значит, это и был тот почтальон, о котором говорил лейтенант Брэда? Фельдъегерь, да?»

Моргнув на закрывшуюся дверь, Эдвард медленно перевёл взгляд на старшего лейтенанта. Она уже вскрыла один из конвертов и теперь сосредоточенно бегала глазами по напечатанным строчкам. Губы её вдруг изогнулись в довольной усмешке, и прежде чем Эдвард успел удивиться, она решительно опустила письмо на стол Хэвока. Отвлёкшийся на стороннее движение тот в ужасе округлил глаза:

— Господи, опять?!

— Не опять, а снова, — невозмутимо отозвалась Хокай.

Пальцы Хэвока сами собой потянулись к голове, и впились в короткую шевелюру.

— Помилуйте, я тут так заночую!

— Если это поспособствует выполнению работы точно в срок, уверена, никто против не будет. — Она вернулась за свой стол и придвинула стопку бумаг. Помолчав пару секунд, нехотя добавила: — вроде у полковника где-то валялись одеяло и подушка.

Эдвард больно укусил себя за внутреннюю часть щеки, но остальные члены команды не стали утруждать себя попытками сдерживаться и откровенно расхохотались. Все они знали про негласные игры полковника и старшего лейтенанта в дочки-матери, но теперь, когда Риза практически признала, что следит за его работоспособностью, трудно было оставить это без внимания. Хэвок отпустил в адрес Мустанга колкий комментарий, и все снова зашлись смехом, когда весёлую атмосферу разрядил громкий хлопок.

Эдварду стоило усилий не подпрыгнуть.

Минуту назад спокойная и невозмутимая Риза Хокай стояла над своим рабочим местом, зажав между пальцами правой руки увесистую папку, которую с силой опустила на стол, и ледяным взглядом сверлила вмиг смолкнувших коллег.

— Может он и пытается порой отлынивать, Хэвок, но он не бегает на перекур каждые полчаса и к концу дня всегда всё успевает. В отличие от тебя.

— Эй! — поспешил возмутиться Джин.

Эдвард в недоумении моргнул. Ему и раньше доводилось видеть перепалки внутри команды, но это всегда были больше шуточные, игривые подколы да подначки. Сейчас же было очень похоже, что старший лейтенант за что-то злилась на бедного Хэвока, и замечание о полковнике просто стало последней каплей в чаше её терпения. Эдвард переступил с ноги на ногу, не уверенный, что ему стоит интересоваться причиной их распрей: в идеале он хотел бы слиться со стенами и не привлекать к себе внимание. Хотя было любопытно, да.

— Ну ладно тебе, Джин и так больше всех пострадал: наряд по мойке сортиров плюс целый месяц ночных дежурств — даже для нашего злого полковника это жестоко, — вступился за товарища Хайманс и тот, почувствовав поддержку, жалобно закивал:

— Точно-точно, плакали все мои надежды на свидания.

Старший лейтенант на это поджала губы, явно не впечатлённая суровостью командира.

— А за что вас так?

Когда пять пар внимательных, изучающих глаз снова сошлись на нём, Эдвард мысленно проклял свой длинный язык и даже поспешил поднять ладони и открыть рот, чтобы сказать, что всё хорошо и его это не касается, когда Хэвок всё же ответил.

— Из-за моей оплошности ты увидел документы и произошёл весь этот кошмар с Водным. Полковник был в бешенстве, когда узнал, что это я пустил тебя в его пустой кабинет.

Эдварду захотелось вытянуть шею и громко сглотнуть — вставший поперёк горла ком показался слишком большим, — но вместо этого он просто опустил голову и единственное, на что ему хватило сил, это почти прошептать извинения. Если бы в приёмной не было так тихо, его бы, наверное, и не услышал никто. Подросток скривил губы, чувствуя, как заливает лицо и уши краска стыда и как внутри снова поднимает голову вина. Из-за его глупых действий пострадал ни в чём не повинный лейтенант. Хотя…

«Он же сам сказал, что это он оплошал и не должен был впускать меня!»

«Он всего лишь хотел помочь тебе быстрее сдать отчёт и не ждать полковника».

«Плевать! Он взрослый и должен был думать, прежде чем что-то делать. Да и вообще, разве можно сравнивать дополнительную работу с лу́пкой? Я целый день сидеть не мог!»

«Сам виноват, — отрезал голос совести, почему-то до жути напоминавший Эдварду альфонсов. — Если бы ты не полез куда не надо, все были бы счастливы».

«А что мне оставалось?!»

Мысленный спор прервал звук открывающейся двери. Обернувшись, Эдвард непроизвольно подобрался, чувствуя, как ускорилось биение сердца. Мустанг прошёл в приёмную, зажимая подмышкой какую-то папку, кивнул команде и остановил на нём внимательный взгляд. Эдвард съёжился. Он не знал, зачем полковник позвал его, не знал, чего ожидать и к чему готовиться. Воображение рисовало множество вариантов, и ни один не казался хорошим. И молчание со стороны Мустанга жутко напрягало.

— Оказывается, можешь приходить вовремя, если захочешь, — наконец подал голос мужчина.

Эдвард почувствовал себя неловко. Он и правда никогда не спешил придти к назначенному часу, но это было раньше, до ситуации с Водным, и Мустанг тогда не выглядел так, словно желал спалить его на месте. Да, он вечно ворчал, порой даже срывался на крик из-за его непунктуальности, но Эдвард никогда не принимал его слов близко к сердцу. Теперь же… Ну, он совершенно точно не хотел чтобы раскол в их отношениях увеличился. Хватило того, что Мустанг и так уже считал его дурным ребёнком, не способным думать прежде чем действовать.

Эдвард переступил с ноги на ногу, смял пальцами низ кофты.

Крутящиеся мысли упорно отказывались складываться в слова, да и он совершенно не знал, что можно ответить. Интуиция подсказывала, что сейчас не время огрызаться или язвить, а по-другому общаться с Мустангом он пока не умел. Мужчина поманил его за собой и подвёл к единственному пустому столу, всю поверхность которого занимали горшки с цветами всех форм и размеров. Нахмурившись и недовольно поджав губы, он повернулся к команде:

— Я же сказал убрать этот цветник ещё вчера.

— Но, полковник!

— Отныне это будет рабочим местом Стального, Кейн. Ему не нужна вся эта растительность под носом.

— Вас понял, — уныло пробормотал сержант и понуро двинулся исполнять приказ.

Эдвард удивлённо моргнул. Его рабочее место? Что? Но ведь он ничего не понимал в военной документации, приказах и прочем. В смысле вообще! По позвоночнику прошлась нервная дрожь, а потом его с головой накрыла волна облегчения. Отныне этот пустой стол был его. Отныне! Значит, Мустанг действительно не собирался увольнять его, значит, всё хорошо! Он не лишится военного финансирования и сможет продолжить поиски философского камня! Губы Эдварда растянулись в самой счастливой улыбке, и в порыве чувств он едва не накинулся на полковника с объятиями.

«Спасибо!»

— Впервые вижу, чтобы кто-то так радовался тому, что его загрузят документами, — изумлённо протянул Джин Хэвок, наблюдая всю смену эмоций на лице мальчишки. Эдвард ответил ему покрасневшими щеками и поспешно опустил глаза в пол.

С вазонами сержант управился на удивление быстро, переставив бо́льшую часть на подоконники, а оставшиеся водрузил на столы сослуживцев. Эдварду в «подарок» достался пузатый кактус, на что Мустанг насмешливо хмыкнул. Подросток стиснул зубы. Бросив команде несколько непонятных Эдварду фраз на военном языке, Мустанг скрылся в своём кабинете и вернулся оттуда через несколько минут с небольшой картонной коробкой, из которой выглядывало что-то яркое.

— Это тебе подарки к новоселью, — он практически плюхнул коробку на стол, — как всё разберёшь, скажи Хокай — она покажет, что ты будешь делать.

Найдя в себе силы только для скованного кивка, Эдвард проследил как начальник вернулся к себе и перевёл любопытный взгляд на коробку. Оказавшиеся внутри канцелярские принадлежности были исключительно ярких цветов (с преобладающим красным) и совсем не походили на тот тусклый стандартный набор, что можно было наблюдать на столе каждого члена команды. Складывалось впечатление, что все эти линейки, ручки, карандаши, ножницы и многое другое, нужное при работе с документацией, были куплены специально для него.

Губы тронула осторожная улыбка.

* * *

Часы показывали четыре вечера, и до конца рабочего дня оставалось чуть больше часа.

Рой давно заметил, что время — явление необыкновенное, не поддающееся никаким законам логики и здравого смысла. Оно имело тенденцию ускоряться, когда его катастрофически не хватало и растягиваться, когда нужно было быстрее. Так же неравномерно оно текло в рабочие будни, ползя со скоростью улитки до полудня и резко ускоряясь после обеда. Это сбивало с толку, это заставляло переносить все важные встречи и работу над особо важными документами и проектами на более ранние часы, чему постоянно противился не выспавшийся мозг. И именно поэтому последние два часа работы всегда были самыми напряжёнными — оставаться сверхурочно не хотелось, а оставлять что-либо незаконченным не позволяли как должность, так и голос совести. Ну и ещё верная Риза, которая одним своим взглядом могла убить всё желание отложить «на завтра» хоть один документ.

Окинув усталым взглядом стол, довольно отметив, что сегодняшний объём документации почти подошёл к концу, Рой похвалил себя за продуктивную работу и откинулся на спинку стула, позволив себе вздох облегчения.

Лоб и виски прострелило раз в десятый за день и, когда лёгкое массирование не помогло, он устало полез в нижнюю шуфлядку стола за таблетками. С момента появления Водного маньяка и, особенно, попадания Эдварда в госпиталь мигрень стала его частым гостем и без обезболивающего порой было трудно сосредоточиться на работе. Вместе с заветной коробочкой пальцы захватили какой-то бланк, и Рой уже хотел вернуть тот на место — раз засунул туда, значит, не срочно — когда зачем-то решил пробежаться по нему глазами. Пару мучительно долгих минут он пытался сообразить, что только что прочёл, а потом на смену непониманию пришло раздражение. Рой сжал бланк с Приказом об отстранении Стального, который, как он думал, отдал в кадры ещё в день возвращения паршивца из Лэмбшира, и который каким-то образом оказался в нижней шуфлядке его стола. Хотя каким именно догадаться было несложно. Чьи-то шаловливые пальцы, очевидно, добрались не только до Дела Водного, но и до других разложенных на столе бумаг.

— Вот ведь… Мелкий засранец.

Головная боль усилилась от резкой попытки подняться, и Рой справедливо рассудил, что прежде чем идти орать на мальчишку следует привести себя в рабочее состояние. Вот только заветная пластина оказалась пуста, и он ещё некоторое время недоуменно пялился на вскрытые пустые двенадцать гнёзд, где ещё вчера были таблетки. И как только не заметил? Поморщившись, мужчина опёрся о стол, медленно поднялся на ноги, захватил кружку с водой и медленным шагом направился к двери: запасная аптечка с кучей полезных лекарств и вещей всегда хранилась в шкафу в приёмной.

— …направо по коридору, а с этим спустись на первый этаж в канцелярию — пусть поставят печать. Всё запомнил?

Звонкий голос Ризы заставил Роя максимально тихо закрыть дверь в свой офис. Прислонившись спиной, он с интересом посмотрел на вытянувшегося в струну и внимающего словам старшего лейтенанта Стального. В руках тот держал увесистую стопку бумаг и папок — наверняка результат упорных трудов Хэвока или, быть может, самой Ризы. Несколько раз кивнув, что всё понял, Стальной осторожно пошёл к массивной двери. Риза открыла ту и придержала, на что мальчишка пропищал слова благодарности и скрылся. Кажется, появления Роя он не заметил. Полковник моргнул на удивительную покладистость обычно норовистого подчинённого и не смог сдержать в голосе веселья, когда перехватил взгляд уже возвращавшейся на своё место Ризы:

— Вместо курьера, а?

— Он молодец на самом деле, — она улыбнулась кончиками губ, и внутри Роя подняло голову любопытство. Верная адъютант уловила немой вопрос и принялась подробно рассказывать, как прошёл первый рабочий день мальчишки. С весельем Рой узнал, что паршивец потратил больше часа на подготовку своего рабочего места (определённо, как и у него самого, у пацана был талант оттягивать нежелательные занятия), потом примерно столько же нумеровал страницы толстенных книг учёта (занятие, от которого все всегда открещивались), а потом раскладывал принесённые документы по содержанию, ставил печати и выполнял задания в духе «принеси-подай», коими обычно заваливают практикантов. Риза отметила, что бегал туда-сюда ребёнок довольно охотно, и Рой не мог не удивиться:

— Неужели совсем не ныл?

— Никак нет, — мотнула головой она, — похоже, он так и не понял мои разъяснения по делопроизводству и был рад ухватиться за любой повод покинуть рабочее место.

— Ещё бы, — фыркнул Хайманс Брэда, вклинившись в разговор, — он с самого утра ёрзал на стуле как уж на сковородке.

В голосе лейтенанта отчётливо слышалась насмешка, но Рой напрягся: неужели Эдварду не хватило двух дней, чтобы всё зажило, неужели он перестарался? Но ведь не было никаких признаков, что нальются синяки, да и порол он едва ли в полсилы… К тому же, ребёнок не кривился, не тянул руки к попе и передвигался вполне обычно, без скованности и видимого дискомфорта, что определённо было бы иначе, испытывай он боль.

— Разве он ёрзал? — искренне удивился до этого молчавший Джин Хэвок, его поддержал недоуменным взглядом Кейн Фьюри, и Рой затаил дыхание. Возможно, Брэда сказал это чисто ради забавы, чтобы разрядить напряжённую из-за излишка работы обстановку, возможно…

— Ага, — Хайманс кивнул, переложил стопку бумаг на край стола и с важным видом пояснил: — вам из-за кактуса и папок не видно, а я с утра наблюдаю, как он через каждые десять минут пытается незаметно устроиться на стуле поудобнее. Неужели у нашего полковника сдали нервы и он наконец всыпал малому, а?

Брошенный ему слегка насмешливый взгляд заставил кровь Роя кипеть. Он открыл рот, чтобы в жёсткой форме приказать лейтенанту держать свои мысли при себе, когда Фьюри шумно втянул носом воздух, а Хэвок удивлённо присвистнул.

— Господи, неужели хоть в этот раз справедливость восторжествовала и досталось не только мне! — лейтенант вскинул руки к потолку, вызвав дружеские смешки.

Рой нахмурился, скрестив руки на груди. Он начинал чувствовать себя неловко, понимая, что то, что должно было остаться исключительно между ним и подростком вылезло на обозрение команды из-за чересчур наблюдательного Хайманса. Впрочем, пухлый лейтенант оказался в его команде как раз благодаря своей черте подмечать любую мелочь. И Рой несказанно радовался, что тому хватило такта не озвучивать свои догадки в присутствии ребёнка.

— Но ведь Эдвард и так пострадал в той схватке, — Кейн поправил очки, подняв на начальника обеспокоенный взгляд. — Вы уверены, что это не было лишним, сэр?

— Я тебя умоляю, малой давно нарывался, — махнул рукой Хайманс, нагло проигнорировав открывшего рот для ответа полковника, — вспомни хотя бы, какие концерты он тут устраивал, если вдруг что не по нему было.

Джин и Риза согласно кивнули, Ватто Фарлан улыбнулся и Кейн, поняв что оказался в меньшинстве, вздохнул и опустил глаза в пол.

— Успокойся, начальник слишком сильно его любит, ты сам сказал, так что ничего страшного с шефом не случилось. — Джин хлопнул сержанта по спине и плюхнулся обратно в своё кресло, откинувшись на спинку. На губах его заиграла лукавая улыбка: — В детстве очень многим прилетает от родителей по заднице, и ничего — все живы-здоровы.

Рой закрыл глаза и беззвучно выдохнул, ущипнув себя за переносицу и призывая на помощь всё своё терпение. Его подчинённые не только обсуждали его отношения со Стальным паршивцем, но и умудрялись делать это так, словно его, Роя, рядом вообще не стояло. Верх наглости! У виска забилась жилка, и он снова открыл рот, намеренный прекратить, наконец, этот словесный цирк, когда его снова опередили:

— Кстати насчёт «живы-здоровы», — слово взял прапорщик Ватто Фарлан, — в Ксинге в средние века была такая казнь, когда приговорённого…

Рой зарычал.

— Поищите в словаре «наказание» и «истязание», уверен, найдёте множество отличий! И вообще, хватит уже об этом!

Все разговоры в приёмной мгновенно прекратились, подчинённые опустили глаза в пол, впрочем, совершенно не выглядя раскаивающимися, а голова Роя взорвалась новой волной боли. Ему определённо нужен был анальгин. Прошаркав к заветному шкафу, он выудил из недр увесистую аптечку, достал упаковку обезболивающего и быстро выпил две таблетки.

Гробовая тишина и прямо ощущаемые взгляды в спину начали действовать на нервы не хуже дурацкой болтовни, и Рой со вздохом обернулся.

— Слушайте, Стальной и раньше не пылал ко мне любовью, а теперь… В общем, он открыто заявил, что ненавидит меня.

Слова прозвучали горько даже для него самого, и Рой поморщился. Жалко, что припрятанная в офисе бутылка коньяка закончилась за время лечения паршивца — сейчас ему точно бы не помешало выпить и расслабиться. Меньше всего хотелось выставлять напоказ свои чувства и эмоции.

— Ой, да он просто обиделся, что вы его наказали, — после недолгого молчания закатил глаза Брэда.

Рой одарил его недоверчивым взглядом.

— Начальник, ну вы же алхимик, включите логику! — подхватил Хэвок. — Если бы шеф действительно вас ненавидел, никогда бы не назвал папой.

— Опять ты за своё! — Рой в раздражении вскинул руки, — Говорю же, пацан был не в себе, решил, что рядом не я, а его…

— В том то и дело, что нет! — решительно перебил лейтенант. — Мы не удержались и спросили шефа напрямую, когда навещали его в госпитале, и он заявил, что об отце и не думал, а звал вас. Правда, яростно отстаивал версию, что кричал «полковник», а не «папа».

— Да-да, — активно закивали Брэда и Фьюри, подтверждая слова товарища.

Рой застыл в шоке и растерянности.

Единственное, на что хватило сил — несколько раз медленно моргнуть.

Стальной не бредил в госпитале? Действительно звал его, своего нелюбимого начальника? Этот невозможный мальчишка, который никогда его не слушался?

Звуки внезапно смешались, превращаясь в фоновый шум. Болтовня подчинённых перестала делиться на отдельные слова и фразы, но каким-то образом мозг сумел вычленить и даже понять вопрос, что в самое ухо задал ему его прапорщик.

— А права, что вы оформили опеку над Элриками?

— Попечительство, — рассеяно поправил Рой.

— Тогда крепитесь, — Ватто хлопнул по его плечу в знак поддержки, — быть родителем сразу двоих подростков — тяжкий труд.

— Что? — Рой недоуменно нахмурился. Он всё ещё приходил в себя после заявления Хэвока, и слова Фарлана не имели смысла. — Попечительство не равно усыновлению, я тут выступаю скорее как друг-советчик, что ли… И потом, какой ещё «родитель»? Мне всего двадцать девять, я недостаточно взрослый, чтобы быть отцом пятнадцатилетке.

— Тут как посмотреть, начальник… — Джин приложил указательный палец к нижней губе и наигранно-задумчиво пробормотал так, чтобы все услышали: — если в четырнадцать лет ваше общение с прекрасным полом было столь же… активным что и сейчас, вы вполне могли бы…

Рой прищурился:

— Ты что, хочешь ещё один наряд вне очереди?

— Никак нет!

Хэвок быстро провёл перед ртом ладонью, имитируя застёгивание молнии и, улыбнувшись, несколько раз невинно хлопнул ресницами. Рой раздражённо закатил глаза и ушёл в свой кабинет, не забыв хлопнуть дверью.

Таблетки наконец подействовали и головная боль отступила, а значит, он мог со спокойной душой вернуться к работе.

* * *

Эдвард украдкой взглянул на часы и перевёл осторожный взгляд на команду: рабочий день завершился четверть часа назад, но никто, кажется, не спешил расходиться. По этой причине он уже в который раз скользил глазами по одному и тому же документу, не желая привлекать внимание своим бездельем, и задавался вопросом, сколько ещё придётся тут сидеть и есть ли в этом смысл вообще. Потому что ничего действительно полезного он не делал и просто тратил время, по факту, отбывая назначенное полковником наказание. Правда, почему Мустанг решил, что просиживание штанов в офисе лучше, чем та же уборка туалетов (что досталось несчастному Хэвоку) подростку было не понятно. Единственная более-менее объясняющая решение начальника догадка заключалась в том, что тот просто хотел, чтобы Эдвард весь день был, что называется, на глазах. Либо его самого, либо команды. И что-то внутри мальчишки попеременно то скалилось, то довольно урчало в ответ на эту догадку.

В тишине раздался щелчок открываемой двери, и в приёмную вышел Мустанг. Он обвёл команду усталым взглядом, задержался чуть дольше на Эдварде и привалился плечом к двери, обхватив себя руками за локти.

— Все, кроме Стального, свободны. Стальной, зайди ко мне через пять минут и захвати всё, что за сегодня сделал.

Эдвард сглотнул и едва сдержал желание передёрнуть плечами. Громогласное «есть, сэр!» послало по спине и плечам стадо мурашек, а сердце забилось сильнее, грозясь пробить грудную клетку. Улёгшееся за день волнение поднялось с новой силой, в голову снова полезли не предвещающие ничего хорошего мысли. Быстрое шуршание бумаг и радостные перешёптывания предвкушающих скорую свободу сослуживцев ничуть не помогали. Пытаясь успокоить напряжённые нервы, Эдвард несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, помассировал закрытые веки и окинул решительным взглядом десять тоненьких дел, аккуратно сложенных на самом краю стола — результат медленной, вдумчивой восьмичасовой работы. Первой в его жизни настоящей работы.

«Может и мало, но зато я уверен, что всё сделал правильно».

Подбодрив себя этими нехитрыми выводами, Эдвард проводил команду тоскливым взглядом, подождал, пока шедшая последней старший лейтенант Хокай улыбнётся ему и покинет приёмную, после чего зажал документы подмышкой и подошёл к страшной двери начальника. Из груди вырвался рваный выдох и пришлось потоптаться ещё несколько минут, прежде чем он решился постучать.

— Входи, — тотчас разрешил полковник.

Эдвард сглотнул ком слюны, потянул дверь и несколько опасливо переступил порог.

Мустанг как и обычно сидел в своём крутящемся кресле и хмурил брови над разложенными по всему столу бумагами. Подняв глаза на Эдварда, он жестом указал ему сесть на диванчик и вернулся к работе. Подросток закусил губу. Раньше Мустанг никогда не заставлял его ждать и сразу откладывал документы подальше, полностью посвящая себя разбору проведённых им миссий и чтению нотаций, поэтому «отсрочка» не вызвала ничего кроме напряжения.

Почему-то показалось, что он снова где-то напортачил и его снова будут ругать.

Осторожно положив принесённые папки на стол, Эдвард сцепил пальцы в замок и уселся на край диванной подушки. Настенные часы издевательски громко тикали, слишком медленно отсчитывая утекающие секунды. Исподлобья наблюдая за заканчивающим разбираться с бумагами Мустангом, подросток старался подобрать как можно больше аргументов в свою защиту по любому возможному поводу.

— Ну что могу сказать, Стальной, ты молодец.

Эдвард моргнул.

Потом ещё раз.

И ещё.

Заторможено переведя взгляд на полковника, отметив в его руках одну из принесённых папок, он не сразу сообразил, что Мустанг уже пробежался глазами по результатам его работы и даже вынес оценку. Очень даже положительную. Но ведь десять тоненьких дел — ничтожно мало по сравнению с результатами других, неужели Мустанг правда решил, что это хороший результат? Вот только мозг напрочь отказывался связываться с речевым аппаратом, и Эдварду удалось выдавить из себя только жалкое:

— А?

Мустанга его смятение, кажется, позабавило. Мужчина расплылся в довольной усмешке и кивнул на предоставленные ему документы.

— Молодец, говорю, хорошо поработал.

Ладно, ему не показалось и его старания действительно заметили! Совершенно не такой реакции он ожидал. Глаза внезапно начало печь. Эдвард поспешно заморгал и опустил голову в пол. Один раз он уже опозорился перед этим человеком, второй был бы настоящей катастрофой.

— Стальной? — В голосе взрослого прозвучало беспокойство, и почему-то стало невозможно больше сдерживаться. — Всё хорошо?

Всхлип вырвался из горла быстрее, чем мозг успел зафиксировать и предотвратить этот позыв, слёзы потекли по щекам, и остатки гордости, долго и мучительно собираемые за два дня передышки, снова разлетелись сотней осколков.

Он разревелся перед Мустангом как сопливый пятилетка.

Опять.

И если первый раз можно было как-то оправдать злостью, болью и унижением, то найти объяснение этой истерике было почти невозможно. Просто внезапно добрая улыбка, мягкий голос и такая желанная, долгожданная похвала за выполненную работу — всё то, о чём он никогда бы не решился сказать вслух, но что время от времени позволял себе представить. Оно навалилось на него в тот момент, когда он меньше всего этого ждал — и вот результат. Закрывая лицо руками и не переставая вздрагивать от всхлипов, Эдвард мог только догадываться, насколько по-идиотски он выглядел в глазах своего попечителя.

У Роя защемило сердце.

Выйдя из-за стола, он подошёл к ребёнку и присел напротив на корточки. Помявшись, осторожно положил руку на его левое плечо. Он не был готов к такой реакции, не был готов к слезам. Да и из-за чего Стальному… Эдварду вдруг плакать, не из-за похвалы же? Или да? Эдвард был очень сложной личностью в эмоциональном и интеллектуальном плане и лишь благодаря постоянным наблюдениям и анализу Рой мог предугадывать его реакции и действия. Но с подобным он столкнулся впервые, а потому совершенно не представлял, что делать. Было страшно испортить всё ещё сильнее.

Однако пацан не скинул его руку, и это вселяло надежду.

— Эд, ну же…

Он никогда не называл паршивца ласкательной формой имени, предпочитая использовать служебный позывной или, если уж совсем нервы сдавали, его фамилию. Возможно, именно эта маленькая деталь и послужила причиной, возможно, мальчишка просто устал держать всё в себе, а Рой просто оказался в нужном месте в нужное время, — но, как бы то ни было, ребёнок внезапно подался вперёд и уткнулся ему лбом в ключицу. Шокированный, Рой несколько секунд боялся пошевелиться, а потом, обратив внимание на бьющую пацана дрожь и старательно подавляемые всхлипы, медленно и очень осторожно обхватил его за плечи и прижал к себе.

И наверное тут Стальной сломался окончательно, потому что вдруг перестал сдерживаться, вцепился пальцами в его рубашку — протез больно сдавил кожу на спине — и разрыдался в голос.

— Т-ш-ш, всё хорошо. — Рой провёл ладонью по спине мальчишки, коснулся головы и принялся аккуратно перебирать пряди. Он видел, как это делал Маес со своей дочерью, да и в памяти вроде всплывало что-то такое с ним самим и Мадам Кристмас. — Всё хорошо.

Эдвард от его утешений разрыдался только сильнее. Это не было похоже на обычный плач печали или истерику — скорее, на очень долго нарывавший и наконец прорвавший гнойник. Потому что между всхлипами и рыданиями мальчишка порой что-то бубнил, извинялся, пытался объясниться. Часто всплывало имя Альфонса. Отстранённо Рой задумался, а плакал ли ребёнок вообще после смерти своей матери и запретной трансмутации. Если нет, если всё это время он пытался играть во взрослого и держал свои чувства на замке, то этот прорыв был настоящим катарсисом. Как-то тётя Крис говорила ему, что запирать боль и тревоги в себе — лучший способ подорвать здоровье; нужно обязательно это выплёскивать: через слёзы, через разговор или даже хорошую драку — не важно.

Он сильнее прижал Эдварда к себе и положил подбородок ему на макушку.

— Поплачь, малыш. Не держи в себе. Поплачь.

Начавший было успокаиваться Эдвард снова зашёлся слезами.

Сколько времени прошло Рой не засекал. Понял только, что немало, когда руки начало сводить от неподвижности и за потемневшим окном сверкнула молния. Гроза, обещанная военными синоптиками ещё пару дней назад, наконец достигла Восточного города и обрушилась на него своей мощью. Сильный раскат грома заставил встрепенуться и Эдварда.

— Гроза?

Он разорвал объятия, вытер воспалённые глаза и щёки рукавом кофты и шмыгнул носом. Рой похлопал себя по внутренним карманам, вытащил упаковку бумажных платков и протянул благодарно кивнувшему ребёнку.

— Не три кожу, просто промокни́.

— Ага. — Эдвард сделал как сказали, вытер ещё и нос, а потом, подумав, решительно высморкался. Дышать сразу стало легче. Скомкав использованную салфетку, поднялся с дивана и бросил ту в урну возле стола, после чего неуверенно обернулся. — Водного расстреляют? Я слышал, как лейтенант Хэвок говорил это сержанту Фьюри.

Рой поджал губы и выпрямился.

— Дело пока готовят к передаче в Суд, но учитывая все обстоятельства такой исход наиболее вероятен.

Эдвард закрыл глаза и опустил голову.

— Впервые хочу, чтобы кого-то убили…

— И он это более чем заслужил, — с нескрываемой злобой прокомментировал Рой. В груди до сих пор поднимался ураган, стоило вспомнить своего ребёнка, неподвижно лежащего в луже крови.

— На меня сегодня весь день все так смотрели…

— Как? — Эдвард захотел сменить тему, и Рой решил не препятствовать. Отчитать паршивца за спрятанный Приказ об отстранении он ещё успеет, как и настучать Хэвоку по голове за слишком длинный язык.

— Ну… Ненормально, — мальчишка сцепил пальцы и принялся ковырять протезом заусеницу. — Я их даже не знаю, но все либо усмехались, либо, наоборот, бросали будто сочувствующие взгляды… Особенно с нашего этажа…

Рой глубоко вздохнул.

— Эд, послушай, — он постарался вложить в голос как можно больше мягкости. — Я никогда и никому не расскажу то, что касается только нас двоих. Не надумывай лишнего. А реагировали они так потому что слухи разносятся быстрее чем женский парфюм в мужском туалете, да и то что я сам бросился тебя искать подогрело интерес. Думаю, многие довольны, что «наглый сопляк с погонами майора» наконец начал работать как и все остальные.

На последнюю фразу Эдвард фыркнул и даже улыбнулся. Молния снова озарила офис, следом оглушительно громыхнуло. Рой перевёл взгляд на Эдварда, указав большим пальцем в окно.

— Там настоящая стена дождя, я подвезу тебя до гостиницы.

Подросток кивнул.

— Спасибо. Полковник?

— М-м?

— Прости меня. Ну, за то что пошёл ловить маньяка и вообще…

— Прощаю.

— И я тебя не ненавижу.

Рою захотелось рассмеяться.

— Я очень рад, малыш, но не сомневайся: я повторю, что сделал, если ты снова рискнёшь своей шеей.

Эдвард раскраснелся не хуже варёной свеклы, несколько раз открыл и закрыл рот в возмущении, а потом развернулся на сто восемьдесят градусов и, толкнув дверь в приёмную, решительно затопал к выходу.

— Не надо меня подвозить, я зонтик взял!

— Ещё как надо. — Рой поспешно вытащил из кармана ключи и скользнул взглядом по окну, проверяя, закрыта ли форточка. — На своём зонтике ты скорее улетишь в Централ или куда там гроза идёт, чем укроешься от ливня.

Несколько секунд было тихо, а потом до Роя донеслось возмущённое:

— Ты кого Мэри Поппинс назвал?!

— КОНЕЦ-

---

Примечания:

**Всем большое спасибо за поддержку отзывами, ждунами, лайками, а так же письмами в ЛС* * *

Очень жду ваших отзывов и на эту главу (_ _) **