Проверено на грамотность 
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Третий раздел Речи Посполитой
На лице Михала застыла бледность. Стефания крепко держала его за руку.
Она стояла чуть впереди, то и дело сталкиваясь с больным взглядом Ториса, и ненавидела. Ненавидела насмешливых Байльшмидта и Шпрее, довольных Московского и Вин, как будто непричастного Эдельштайна, мнимо дружелюбного Брагинского.
Речь Посполитую растащили на клочки. И все они, бесчисленные города и земли, расставались на века, потому что знали наверняка — им не позволят видеться даже мельком.
Стефания стояла, выпрямив спину. Старый Лех, воплощение Гнезно, научил ее скакать на коне, драться на саблях, всегда держать слово, всегда помнить о чести и долге. Но главное — в любом горе не сметь показывать своей слабости.
Пан Войцех, душа Кракова, учил ее танцевать, а дамы при королевском дворе — кокетничать. Но главное — чем большую боль ты испытываешь, тем прямей должна быть твоя спина, тем равнодушней должно быть твое лицо.
Заветы своих наставников Стефания блюла свято. Вот и сейчас, когда ничего не осталось от ее родины, когда так слаб Михал, когда ей хочется одновременно зарыдать горько-горько и кинуться с саблей на тех, кто погубил ее страну, спина ее пряма, а на лице — равнодушие, смешанное с презрением.
Шпрее приблизился к ней. Стефания вскинула голову еще выше.
— Что вам угодно?
— Я бы хотел сообщить вам, что воплощению бывшей Польши и вам, мадам, дается три дня, чтобы проститься, с кем захотите, собрать вещи, взять слуг и выехать в Берлин. Герр Лукашевич. Вы можете отправиться в Вену.
"Лишить и этой малости..," — с болью подумала Стефания и заставила себя выпрямиться еще сильнее.
— Южная Пруссия, — издевательски поклонился ей Шпрее.
— Нет, — возразила Стефания. — Корона Польская!
Вот только... Шпрее хмыкнул ей в лицо.
Михал, опершийся о руку своей бывшей столицы, и Стефания, удерживающая от падения свою бывшую страну, вышли на улицу.
— Пойдем, Михал, — тихо сказала Стефания. — Тебе нужно проветриться. А потом — спать.
— Да, — сумрачно ответствовал он. — И не просыпаться.
— Что ты говоришь, Михалек? — прошептала она.
— Молчи, Стефка. Я отлично понимаю, что недолго мне осталось. Земель моих нет больше. Я... я... меня больше не существует, Стефка! Я — призрак!
И Михал расхохотался. Стефания испугалась его горького, полубезумного смеха.
— Ты существуешь. Ты существуешь, Михал! Пока твой народ знает о тебе и верит в твое возрождение. Пока мы все верим, что это ненадолго. Я, пан Войцех, старый Лех, Марыся. Все мы, Михал. Ты жив, пока мы верим. Пока знаем, что ты — страна.
Глаза Михала загорелись. Он крепко обнял Стефанию и наконец, впервые за эти годы, по-настоящему улыбнулся.
— Стефка. Я знаю, что сейчас не время и не место, да и надо бы, конечно, спросить старого Леха, но я прошу тебя стать моей... стать моей супругой. Перед Богом и людьми. Потому, что ты — моя столица. Середина моих земель. И пусть нет их сейчас у меня, но мы оба знаем, что они вернутся.
Стефания улыбнулась.
— Старому Леху скажем после. Я же... я согласна стать твоей женой. Но теперь нам нужно найти ксендза, согласного обвенчать тайно и не откладывая.
Михал ухмыльнулся.
— Ксендз найдется.
Ксендз действительно нашелся, так что в Берлин Стефания отправлялась не панной Бурштынувной, но пани Бурштын-Лукашевич. Михал ехал вместе с ней, настояв-таки на том, что не должен оставлять жену.
Старый Лех, когда Михал и Стефания пришли к нему и рассказали обо всем, лишь слегка пожурил их, но в целом был доволен. Что же касается Байльшмидта, то и он вскоре узнал об этом браке и долго бушевал, но Михалу и Стефании было уже глубоко все равно.
11 мая 1810 года
Стефания сидела в своей комнате, держа в руках книгу, в которой не могла заставить себя прочесть хотя бы полстрочки. Смутное чувство поселилось в ее душе три дня тому назад.
"Скорей бы уже вернулся Михал," — подумала Стефания устало.
В дверь постучали. Стефания глубоко вздохнула, выпрямила спину и приняла величественно-невозмутимый вид. Никто не должен знать, что она чувствует. Даже слуги. Особенно слуги.
— Прошу.
В комнату проскользнула ее новая служанка Берта. Мысленно Стефания называла ее только так. Светловолосая Берта была понятлива и услужлива, но разве могла она сравниться вот уже пятнадцать лет как покойной пани Эльжбетой, такой доброй и смешливой? Возможно, дело было лишь в том, что Берта была австрийкой.
— Говори. Я слушаю, — сказала Стефания.
Берта торопливо сделала реверанс. Она побаивалась эту польку, которой на вид было не более двадцати. Эта полька держала себя с достоинством вдовствующей королевы, не подпускала Берту дальше порога, а в глазах ее светилось что-то, обычно замечаемое у древних старух.
— Я слушаю тебя, Берта, — повторила Стефания.
— Госпожа Тереза просили узнать, будете вы сегодня в гостиной или же нет? — протараторила на одном дыхании Берта. Стефания растянула губы в улыбке.
— Передай... передай госпоже Терезе, что я буду.
Берта снова сделала реверанс и поспешила выйти из комнаты. Стефания же принялась одеваться.
Терезу она ненавидела за то, что платой за спасение от турок стали разделы.
Но не явиться значило показать слабость. Поэтому Стефания облачилась в свой уже привычный наряд и спустилась вниз.
— Фроляйн Бурштын(1), — поприветствовала Стефанию Тереза.
— Фрау Шпрее.
— Вы составите нам компанию? — спросила Тереза, указав рукой на карточный стол.
— Разумеется, — согласилась Стефания.
Она проиграла три раза подряд. В голубых глазах воплощения Вены светилась насмешка.
— Как же так, Штеффи? — спросила она. — Еще немного, и я подумаю, что вы поддаетесь.
— Дорогая Тереза! — заговорила Стефания. Другие дамы за столом примолкли. — Вероятно, вы не замечаете некоторых вещей. Primo: не существует никакой Штеффи, есть лишь пани Бурштын-Лукашевич. Secundo: я никому в своей жизни не поддавалась. Я никогда и никому не поддамся, ибо поддаться значит для меня лишь одно — бесчестье.
Она поднялась, готовая сказать еще много злых, несдержанных слов, но в эту минуту в гостиную вошел Михал.
— Дамы, — произнес он. — Стефания, если позволите, мне нужно сказать вам несколько слов.
Они отошли к окну.
— Как хорошо, что ты здесь, — тихо сказала Стефания. — Самообладание изменило мне сегодня.
Михал ободряюще пожал ее руку.
— Рассказывай. Какие новости?
— Это мальчик. Он родился неделю назад. Несколько дней назад его окрестили и дали три имени: Флориан, Александр и Юзеф.(2)
Стефания лишь молча наклонила голову.
1) Вена, как и остальные города, в курсе, что Варшава вышла замуж, но делает вид, что не помнит об этом
2) Александр Колонна-Валевский родился 4 мая 1810 года.
Через некоторое время после подавления Ноябрьского восстания
Стефания поморщилась от очередной вспышки боли.
— Будь ты проклят, Иван Брагинский!
Беспокойство за Михала терзало ее. Прошла неделя с того дня, когда воплощение Польши слег. Его слабость и ее боли служили напоминанием о неудаче.
Восстание было подавлено.
И теперь Стефания, вызванная Брагинским "на ковер", вспоминала. Вспоминала все.
От самого начала, когда они проснулись от криков и поняли, что это — восстание. От вспышки боли за семерых убитых. Ей было горько и стыдно за это, ведь вся вина шести генералов и одного полковника состояла в том, что они не пожелали запятнать свою честь нарушением присяги.(1)
Помнится, первым утром восстания Стефания коротко обрезала волосы, достала из гардероба свою старую форму и облачилась в нее. Отныне не было пани Бурштын-Лукашевич, а был лишь Стефан Мазовецкий, облик которого Стефания искренне любила за имя, наконец ощущаемое польским, и за возможность проявить все качества, привитые в детские годы старым Лехом.
Потом она воскресила в памяти сейм и то, как Немцевич зачитывал текст постановления о детронизации Николая.
Вот какими были ее слова:
"Самые святые и торжественные договоры только тогда являются нерушимыми, когда искренне соблюдаются обеими сторонами. Всему миру известно наше страдание. Обещанные под присягой двумя владыками и столь часто попираемые свободы освобождают обе стороны и польский народ от верности. Сказанные, наконец, самим Николаем слова, что первый же выстрел с нашей стороны будет сигналом к гибели Польши, не оставили нам никакой надежды на исправление нанесенных обид, не оставили нам ничего, кроме благородного горя.
Таким образом народ польский, на сейме собранный, заявляет: он является независимой нацией и имеет право тому корону польскую отдать, кого её достойным сочтёт, на кого рассчитывать будет, кто, приведённый к присяге веры, твердо и без ущерба соблюдёт обещанные присягой свободы."
Слезы почему-то подступали к глазам Стефании, и, когда она стояла в числе вотировавших это постановление, надежда в ее сердце мешалась со смутным предчувствием поражения.
Через несколько дней Михал и Стефания покинули сейм и отправились воевать,(2) так что после Стефания погрузилась в воспоминания о том, как дрался в Гроховской битве второй уланский полк, в составе которого была и она.
Но потом ей пришлось вспомнить и о подавлении восстания, и плечи ее поникли.
"Что же будет теперь с нами?" — билась в голове тревожная мысль.
Так, погруженная в мрачные думы, Стефания не сразу поняла, что карета остановилась. Потом она выпрямилась, вскинула подбородок и опустила на лицо густую-густую вуаль.
Кучер помог ей выйти из кареты.
— Я полагаю, что задержусь здесь на некоторое время, — тихо сказала Стефания. — Ждите меня.
И она вошла в особняк, где остановился Брагинский. Она не помнила, кто жил в нем до восстания, да и сейчас это не волновало ее.
— Что вам угодно, сударыня? — спросил с поклоном подошедший слуга.
— У себя ли господин Брагинский? — поинтересовалась Стефания.
— Да, сударыня.
— Тогда... передайте ему эту карточку, — велела она и протянула слуге свою визитную карточку.
— Слушаю, сударыня.
Вскоре перед Стефанией предстал Иван Брагинский.
— Мадам Бурштын-Лукашевич! Я ждал вас.
— Мсье Брагинский, — сухо произнесла Стефания.
— Прошу-прошу.
"И не надоело тебе строить из себя радушного хозяина?" — подумала она, увлекаемая Россией в кабинет.
— Благодарю.
Брагинский плотно закрыл дверь.
— Где же ваш муж, мадам? Я приглашал и его.
— Моему мужу нездоровится. Я полагаю, что причина вам известна.
— Не следовало бунтовать, — холодно отозвался Брагинский.
— Польский народ лишь желал свободы.
— Польский народ, — повторил Россия с усмешкой. — Но зачем вы приняли в этом участие?
Стефания посмотрела ему в глаза. О, сколько неприкрытой ненависти было в ее взгляде!
— Я... не знаю, как вы, мсье Брагинский, но я с самого рождения знала, к какому народу принадлежу.
— И, в случае нового бунта вы примкнете к нему?
— Да, — ответила Стефания. — Потому, что я готова бороться за свободу моего народа, и еще потому, что я ненавижу вас.
— Россия дала вам благо! — воскликнул Брагинский.
— А спросили ли вы нас, чего мы хотим? Нужны ли нам права, данные лишь затем, чтобы мы забыли о том, что когда-то были свободны?
— Как вы смеете!
Он замахнулся для удара, но замер. Стефания вскинула голову.
— Ну? Бейте! Бейте, ведь я не вскрикну! Бейте, зная, что я не заплачу, ибо слезы мои кончились в день, когда моя родина осталась лишь в моем сердце, да в сердцах моего народа.
И Брагинский ударил.
— Будь ты проклят! — спокойно и отчетливо произнесла Стефания. Звук от второй пощечины повис в воздухе.
Она не кричала и не плакала, даже не вздрагивала. Лишь одна мысль терзала ее: "Что будет с нами?"
Варшавское восстание
Стефания держала в ладонях фотографию. Каждый раз, доставая ее из альбома, она вспоминала последние мирные дни. Но сейчас дело было не в этом. На этой фотографии были она и Михал.
Стефания не знала, где он. И люди, и города говорили разное: и про эмиграцию, и про подполье, и про Войско Польское, и про концлагерь. Стефания не знала, что из этого правда. Лишь помнила строки его последнего письма, даже скорее записки: о том, что он считает, что не имеет права уехать в Англию. И о том, что не желает союзничать с Россией после такого подлого удара.
Стефания вздохнула и протянула своему другу по подполью(так все и звали его — Друг) карточку.
— Скажите мне, мой друг, вы ведь были в Аушвице, вы видели там этого человека?
Ее друг бережно взял фотографию в руки и всмотрелся в улыбающиеся лица.
— Я прошу простить меня, пани Стефания, — сказал он. — Я не встречал его.
— Пусть так, — пробормотала она. — Я благодарю вас.
— Да было б за что благодарить, — возразил ей Друг. — До свиданья, пани Стефания.
— До свиданья, мой друг.
Он поцеловал ее руку, щелкнул каблуками и вышел.
Стефания прижала фотографию к груди.
— Только будь здоров и свободен, Михалек! — прошептала она. — Господи, пусть он вернется!
Она достала маленькую икону, список с Ченстоховской, и принялась молиться: за Михала, за старого Леха и Войтека(3), за пятнадцатилетнюю рыжеволосую Кшисю из соседней квартиры, за своего друга, за народ и подпольщиков.
Поздно вечером на пороге квартиры появилась Кшися.
— Что такое? — спросила Стефания. — Не стой на пороге.
Они вместе прошли в комнату.
— Вам просили передать, — тихо сказала Кшися и протянула Стефании вчетверо сложенный листок.
Стефания прочла послание и побледнела.
— Теперь нет выбора...
— Что случилось? — спросила Кшися, заглядывая Стефании в лицо.
— Будет восстание. Она начнется завтра. В пять вечера.
Стефания нервно передернула плечами, подумала: "Еще немного, и закурю, как Михал и Войтек" . Потом она взяла себя в руки и ласково сказала Кшисе:
— Иди домой, милая. Скажи матери, я разрешаю тебе рассказать это. А записку я сожгу.
— До свиданья и доброй ночи, — сказала Кшися и вышла.
Стефания осталась одна.
— Черт возьми! Почему меня не посвятили это? — прошептала она. — Или я боле не столица? Три человека(4)... Разве они имеют право решать такие вещи?! Разве они не видят, что все будет, как и в прежние времена? Ведь город утопят в крови!
Стефания опустилась на пол. После длительного молчания она продолжила:
— А может... может все-таки есть надежда?
Она быстро вскочила на ноги, пошла на кухню и там, распустив волосы, коротко обре́зала их ножом. Прошло уже сто тринадцать лет с тех пор, как она обреза́ла свои волосы в последний раз, точно так же коротко.
Но только тогда рядом был Михал. А теперь она одна.
Вечером следующего дня Кшися увидела Стефанию застегивающей пуговицы на мундире.
— Господи Иисусе! — воскликнула девушка. — Что это, пани Стефания?
— Форма, Кшися.
— Пана Михала?
Стефания улыбнулась и покачала головой.
Вскоре после этого в квартиру ворвался Друг.
— Вечер добрый, пани Стефания! Панна Кристина. Пани Стефания, я бы хотел просить вас... Возьмите мой пистолет, он сослужит вам хорошую службу.
Она снова покачала головой.
— Я благодарна вам, но... оставьте себе, мой друг. Патроны имеют скверное свойство кончаться. Я обойдусь саблей.
— Вы... вы умеете фехтовать, пани Стефания? — удивился он.
— Лучше, чем многие! — усмехнулась Стефания и, найдя, наконец, свою саблю, пристегнула ее к портупее. — Но, впрочем, нам пора.
На варшавских улицах Друг понял, что слова Стефании о владении саблей восве не были пустым бахвальством. Казалось, что пули отлетают от ее клинка. Хотя в форме, с саблей, Стефания выглядела явившейся из другого времени.
От Кшиси особого толка не было, и чаще всего ее приходилось прикрывать.
"Впрочем, — подумала Стефания, — девочке всего пятнадцать. Она растет в совершенно другое время. Она не могла бы драться так же, как и я."
Но на одной из улиц она увидела, что какой-то немец направил свой пистолет в Кшисину спину. Ни секунды не раздумывая, Стефания заслонила Кшисю собой.
Грянул выстрел. Стефания начала медленно оседать на землю, а на груди, возле сердца, расплывалось красное пятно. Друг молча выстрелил в ответ.
— Давайте отнесем ее в переулок, — сказал он Кшисе. Она, мертвенно бледная, кивнула.
В переулке они бережно положили Стефанию на мостовую и опустились на колени. Друг проверил пульс и еле слышно сказал:
— Пани Стефания... Ее нет больше с нами...
Он взял ее ладонь в свои и склонил голову. Плечи его подрагивали. Рядом тряслась от рыданий Кшися.
— Господи! — шептал Друг. — Как же так! Господи, почему ты забрал ее, эту юную девочку, а не меня? За что ты забрал ее, Господи? Ей же всего двадцать три! Было всего двадцать три... Господи, как... как... как ты посмел?
Его слезы капали Стефании на щеку.
Но вдруг ее серые глаза перестали казаться стеклянными.
— Мой друг? Кшися? Что с вами? Почему вы плачете?
Друг отпустил ее руку и отстранился. Стефания стерла слезы тыльной стороной ладони.
— Я... мы подумали, что этот... этот солдат убил вас!
— А, точно, — закивала Стефания. — Войтек рассказывал, подобный случай приключался и с ним.
— Пани Стефания? О чем вы говорите?
Стефания глубоко вздохнула.
— Ладно. Обычно люди не верят в это, но после того, что вы видели... Я скажу вам правду. Я душа Варшавы. Нужно приложить усилие, чтобы лишить меня жизни. А этот солдат всего лишь прострелил мне сердце.
— Так форма — это..? — выдохнула Кшися.
— Это моя форма, Кшися. И сабля — моя. Да, кстати, где она? — спохватилась Стефания. Друг подал ей саблю. — Благодарю. В этой форме, держа в руках саблю, я сражалась в Варшавской битве.
— А ваш супруг, которого вы думали найти в Аушвице? — спросил Друг. — Краков, верно?
— Польша, — покачала головой Стефания. Лицо Друга приобрело странное выражение.
Она поднялась, опираясь на руку друга.
— Пойдемте, друзья.
* * *
Но потом восстание было подавлено. От разрушений, причиненных городу, тело Стефании покрылось ожогами, волосы поседели, а сама она часто находилась на грани яви и беспамятства. У ее постели постоянно сидела Кшися.
Однажды к больной явился Друг. Он пожал руку Кшисе, а после склонился над Стефанией.
— Я пришел проститься с вами, пани Стефания, — сказал он, после того как поцеловал Стефании руку. — Меня отправляют в Мурнау(5).
— До свиданья, мой друг, — тихо сказала Стефания. Она попросила друга наклониться и поцеловала его в лоб. — Я верю, что это не навсегда.
— И снова вы не назвали меня по имени, — заметил Друг и, отступив на три шага, склонился в поклоне.
Он снова пожал руку Кшисе и ободряюще улыбнулся ей. На пороге Друг обернулся.
— Прощайте, пани Стефания.
С этими словами он покинул квартиру Стефании навсегда.
1) Такой случай действительно был. Вечером 29 ноября 1830 года восставшими за отказ нарушить присягу Николаю I были убиты восставшими генералы Мауриций Гауке, Станислав Потоцкий, Йозеф Новицкий, Игнаций Блюмер, Станислав Трембицкий, Томаш Ян Сементковский и полковник Филип Нереуж Мецишевский. После подавления восстания Николай I повелел воздвигнуть в их честь памятник. Этот памятник был непопулярен в народе и в 1917 году был разобран.
2) Вообще это неправда. Сейм не прекращал работы до подавления восстания, но предположу, что воплощениям позволили такое исключение.
3) Лех Елоньский, воплощение Гнезно. Кароль Войцех Вислицкий, воплощение Кракова.
4) Решение о начале восстания было принято генералами Тадеушем Коморовским, Леопольдом Окулицким и Тадеушем Пелчиньским, в отсутствие офицеров, высказывавшихся против преждевременного выступления.
5) Лагерь военнопленных немецкой армии для офицеров Польской армии во время Второй мировой войны. Он располагался в 2 км к северу от баварского города Мурнау-ам-Штаффельзее.
Примечания:
В части про "Солидарность" будет очень много сносок. Так же события в этой части идут не в хронологическом порядке.
6 февраля 1989 года
Стефания спала, завернувшись в кокон из одеяла и высунув наружу лишь небольшую часть лица. Михал стоял у раскрытого настежь окна и курил. Ему не спалось. Казалось, что время уже близится к полудню, но старые, довоенные еще наручные часы упорно показывали полседьмого утра.
Стефании снилась полная мешанина воспоминаний прошлых лет: Генек, которого она еженедельно навещала на верфи(1), одухотворенное личико Марыси(2), вдруг, почему-то, давно погибший Друг(3), побитый Янек и Марыся, хлопочущая над ним(4), улыбающийся Войтек, которого теперь следовало называть Лёлеком(5), потом — сама Стефания, отрывистым голосом что-то говорящая Ярузельскому(6), Кася, плачущая над семью телами(7), "Охота на волков", которую слушали стоя,(8), приезд Иоанна Павла II(9)... Потом все они — Михал, Лёлек, пан Лех, Стефания, Янек и Марыся, недвижными фигурами застывшие у гроба отца Ежи...(10)
Стефания вздрогнула и проснулась.
— Доброе утро! — улыбнулся Михал, затушив сигарету и убрав ее в нагрудный карман рубашки. Потом он захлопнул окно.
— В следующий раз изволь курить на лестнице, — сказала Стефания, откинув одеяло и сев на кровати. — Напустил холода! — проворчала она. — Я ведь все равно чувствую запах табака, ты это знаешь. Да и потом... Михал, ты же бросил курить.
— Бросишь тут, — пробормотал Михал. — Одевайся. Сейчас пожарю яичницу. Скоро за нами заедут.
... В машине Стефания сидела, сжав руки в замо́к. Ее губы едва заметно шевелились, но Михал все равно знал, что жена читает "Ave Maria".
Когда Михал помогал Стефании выйти из машины, солнце осветило седину в ее волосах. В его зеленых глазах была жалость.
— Мне еще повезло, — сказала Стефания.
"Многим досталась участь гораздо худшая. Мы тогда надеялись победить, но не вышло." — подумала она.
— Теперь победим, — продолжила Стефания вслух. — Я точно знаю.
— Теперь победим, — согласился с ней Михал. И они быстро зашагали к зданию, где собирался Круглый стол.
13 мая 2013 года
Яцек возвращался из школы, когда на лестнице столкнулся с четой Лукашевич.
Пани Стефания, очень бледная, одетая в прямое черное платье, несла охапку алых и белых роз. Пан Михал, непривычно серьезный, придерживал супругу за локоть.
— Добрый день! — сказал Яцек. Пан Михал улыбнулся, пани Стефания чуть наклонила голову. Они спустились по лестнице, хлопнула входная дверь, а Яцек, как всегда бывало, все стоял и смотрел им вслед. Потом он вспомнил, что бабушка готовит бигос, и поспешил домой.
Пан Михал и пани Стефания были парой весьма своеобразной. Иногда Яцеку казалось, что они познакомились на войне, но какая могла быть война на их веку, если родители Яцека были на семь лет старше?
Чете Лукашевич не было и тридцати, но весь дом помнил их, включая прабабушку Яцека пани Кристину, пятнадцатилетней девушкой состоявшей в "Серых шеренгах"(11) и участвовавшей в Варшавском восстании. Помнили — в самые разные годы, но точно такими же.
Весь дом знал, что пани Стефания была и в подполье, и в "Солидарности", да и пан Михал тоже(интересно, откуда знали про подполье, если в таких разговорах оба замолкали, а после переводили тему). Однажды Яцек решился спросить про эту странность с возрастом у ксендза, а тот ответил:
— Душам Польши и Варшавы до́лжно быть вечно юными!
Души Польши и Варшавы... Яцек был поражен.
...На кладбище было тихо. Полуденное солнце освещало светлые волосы молодой женщины в черном платье, стоящей на коленях возле одной из могил. Алые и белые розы ковром усыпа́ли землю. Женщина провела рукой по кресту, сделанному из двух березовых стволов.
— С днем рожденья, друг, и прости меня.
Худощавый мужчина, до того стоявший чуть поодаль, помог ей подняться. Обнял за плечи, посмотрел в глаза.
— Не плачь, Стефка. Он уж давно тебя простил.
— Только вот я я себя не могу простить, Михалек. Не могу, — прошептала Стефания.
Светило солнце, а ветер слабо колыхал ветви деревьев. Слезы текли по щекам Стефании, а Михал бережно, словно маленькой девочке, утирал их платком.
1) Генек — Эугениуш Поморский, воплощение Гданьска. Участвовал в забастовке на Гданьской судоверфи имени Ленина.От себя замечаю, что до этого, 8 июля 1980 года начались забастовки на заводах Люблина.
2) Марыся — Мария Кристина Рафалчинская, воплощение Ченстоховы. Не несет указание на конкретное событие.
3) Этот же персонаж появляется в части про Варшавское восстание.
4) Янек — Ян Войцех Брдецкий, воплощение Быдгоща. Быдгощская провокация.
5) Кароль Войцех Вислицкий — поплощение Кракова. На момент упоминаемых событий, т.е. первого съезда "Солидарности" — еще Войтек.
6) Ввод военного положения в Польше с полуночи 13 декабря 1981 года.
7) Кася — Катажина Эмилия Клодницкая, воплощение Катовице. Усмирение шахты "Вуек" 16 декабря 1981, шесть рабочих погибли на месте, один — умер от огнестрельного ранения на следующий день, двое — в январе следующего года.
8) Эпизод из воспоминаний Даниэля Ольбрыхского(http://vysotskiy.lit-info.ru/vysotskiy/vospominaniya/olbryhskij-sezon-ohoty-na-volkov.htm). Точная дата не указана, но могу предположить, что это случилось в октябре — ноябре 1981 года, когда обострение отношений между ПОРП и "Солидарностью" было предельным.
9) С 16 по 23 июня 1983 года.
10) 19 октября 1984 агентами спецгруппы D был похищен и убит капеллан «Солидарности» Ежи Попелушко, его похороны 3 ноября обернулись мощной манифестацией.
11) Серые шеренги — название скаутского движения в Польше в период немецкой оккупации.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Популярное
VKontakte
WhatsApp
Telegram
Отключить рекламу