Дети лейтенанта Гриндевальда (джен)

28 июля 1930, Годрикова впадина, Великобритания

Этот летний вечер, равно как и ту самую жаркую грозу, Альбус будет помнить всю свою жизнь, даже если ему суждено будет встретить ещё пятьдесят июлей и полностью ощутить на своей старой шкуре ещё сто штук таких июльских гроз, внезапных, продолжительных и изнуряющих.

Прямо как появление Геллерта Гриндевальда у него на крыльце. Да не одного, а с двумя маленькими детьми — бледная девчушка с золотыми волосами спала у него на груди, точно такой же мальчишка держался за ноги Геллерта, смотря на Альбуса испуганным сонным взглядом и отчаянно пытаясь не упасть на слабых ножках.

Геллерт прекрасно знал, что делает: такой мощной манипуляции, как маленькие дети, Альбус вынести не смог и впустил его в дом.

— Альбус, я... — тихо начал Геллерт, опасливо косясь на детей, которых он отлевитировал на кресло в гостиную.

Он растерянно моргал, не зная, что сказать. Волосы Геллерта, в которых уже начала пробиваться проседь, мокрой мочалкой лежали у него на плечах, с латаного-перелатаного походного плаща струилась ледяная вода — вид его был настолько жалок, что все слова обвинений и ярости, которые Альбус тщательно готовил все эти годы, вдруг выпали из головы.

— Где Ариана, Геллерт? — тихо спросил Альбус, складывая руки на груди. — Где моя сестра?

Геллерт молчал, опустив руку с палочкой вниз, и Альбус почувствовал запоздалый приступ ярости, к которому предательски примешивалась жалость.

«Всё же только-только начало налаживаться», — думал Альбус чуть ли не с отчаянием. Он только-только начал вновь разговаривать с братом, Диппет всего лишь три дня назад отдал ему место преподавателя Трансфигурации...

Всё начало приходить в относительную норму, и тут появился Геллерт. С детьми.

— Так что тебе нужно от меня, Гриндевальд? — холодно спросил Дамблдор, с брезгливым видом взмахивая палочкой и высушивая Геллертов латаный плащ: не хватало ещё, чтобы вода попортила персидский ковер, который, кажется, привез дед.

Геллерт со вздохом уселся на кресло — в этой гостиной они часто коротали жаркие летние вечера — и палочкой приманил к себе чайник, который Альбус ставил заваривать и о котором в гуще событий просто-напросто забыл.

— Мне нужна помощь, Альбус, — хрипло каркнул Геллерт.

Альбус с некоторой ехидцей подметил, что с того самого предательства, разрушившего их дружбу, Геллерт слегка пообносился.

— Ты ведь сбежал с моей сестрой, Геллерт, — ответил Альбус. — С маленькой наивной четырнадцатилетней девочкой. Ты предал меня и теперь ждёшь от меня помощи?

— Альбус, прошу тебя, — выдохнул Геллерт.

Альбус прекрасно знал, что если бы не спящие дети (неужели Геллерт вопреки своим высказываниям все-таки стал отцом?), тот не был бы так сдержан: наверняка стал бы кричать, крушить всё вокруг, а то и вовсе устроил бы дуэль.

— Почти тридцать лет ты не давал о себе знать, сбежал с моей маленькой сестрой, оставил меня разгребать всё то дерьмо, которое ты натворил...

— Ариана сама хотела этого! Я никогда не удерживал её и не заставлял...

— И теперь ты ждёшь, что я помогу тебе?

Перед глазами Альбуса вновь предстала пустая спальня Арианы: короткая, полная невыносимых наивных грез и надежд записка и веревка, сделанная из простыни.

— Если бы всё зависело от меня, поверь, я бы даже не подумал сунуться в эту, с позволения сказать, лачугу, — прошипел Геллерт, к которому снова возвращалась его природная наглость. — Это в первую очередь касается Арианы.

Альбус побледнел. Если бывший друг и решил дать о себе знать, то у него должна быть причина первостатейной важности. А если это связано с Арианой... Он даже не хотел пока думать об этом, но воображение рисовало картины всё мрачнее и мрачнее.

К счастью, Геллерт не начал ехидничать или отмалчиваться. Он лишь сцепил руки в замок (на безымянном пальце Альбус заметил кольцо) и устремил на них взгляд.

Ох, черт, кажется, положение действительно серьезное.

— Я в очередной раз отрабатывал фамильное проклятие, которым дед моей матери отваживал воришек. В сущности, оно не было тёмным, даже по твоим меркам, Альбус, просто от него появлялись неубираемые гнойные кровавые нарывы по всему телу. И Ари... увидела это. Конечно, она далеко не та наивная девочка, но... Мы сильно повздорили, и у неё случился мощнейший выброс магии.

Гриндевальд замолчал, грустно вертя между пальцев тонкое золотое кольцо. Альбус не замечал его, полностью погрузившись в свои невеселые мысли.

Приступ у Арианы. Альбус не знал, случались ли у неё приступы неконтролируемых выбросов магии в компании Геллерта до этого, но это никак его не успокаивало. Последний, на его памяти, случился, когда ей было четырнадцать.

Именно этот приступ и убил его мать.

— Что с Арианой? Она в порядке? — Альбус знал, что нет, конечно же, нет — будь все хорошо, разве Геллерт переборол бы гордость и возник бы в грозу у него на пороге с двумя маленькими детьми?

Конечно же, нет.

— Это... я не знаю, что это, Альбус, — в голосе Геллерта слышалось неприкрытое отчаяние, — вокруг летала мебель, я раза три впечатывался в стену... Она сама не понимала, что происходит, она так кричала, просила остановить это, просила помочь. И я не выдержал.

Теперь не выдержал уже Альбус. С яростным криком он вскочил с кресла и схватил Геллерта за отворот плаща.

— Ты, что, применил к моей сестре Тёмную магию? Какого Мордреда, Геллерт?!

Геллерт с хрипом закатил глаза, не делая попыток помешать Альбусу, и когда тот, остыв, опомнившись, разжал руки, упал в кресло, с отсутствующим видом держась за краснеющую шею. Он это заслужил.

— Не всё так плохо, как ты думаешь, Альбус, — прокаркал он, — Ариана жива, но этот выброс... сильно истощил её. Моя жена больна, и никакая магия всего мира ей уже не поможет. Кроме тех сил, что находятся за Гранью.

— Что тебе нужно от меня, Геллерт? — прервал Альбус его бренные размышления. — Ты прекрасно знаешь, что я не некромант и никогда им не был.

Голос его дрогнул и безнадёжно сорвался. Ариана, его милая маленькая сестра. Что с ней сделал этот человек — назвать Геллерта другом уже не поворачивался язык. Он запудрил ей голову своими лживыми речами о добре и зле, очаровал её своей красотой — и наивная девчонка пошла за ним. Сбежала посреди ночи, бросив братьев ради того, кого и знала-то всего два месяца. И эта записка с неуклюжими извинениями.

А теперь с Арианой случилось что-то ужасное, и только Геллерт сможет ей помочь.

— Что тебе от меня нужно? — вновь напомнил о себе Альбус.

Геллерт тяжело вздохнул и налил себе чаю.

— Дело в том, что Ариана не мертва. Её душа навечно заблудилась в нашем замке, и сейчас она там бродит, испуганная и в полном одиночестве. Я хочу вернуть её и поэтому собираюсь открыть проход между нашим миром и Вечностью — переступить Грань. Но для этого потребуется время, много времени, быть может, и годы... — Геллерт глухо прокашлялся. — Прошу тебя, спаси моих детей, Альбус. За ними и так охотятся, а теперь, когда меня не будет рядом, чтобы их защитить...

Альбус задумчиво смотрел на маленьких, тощих, оборванных детей, которые спали в кресле, обняв друг друга. Плоды любви его бывшего лучшего друга и любимой сестры. Те, кто вечно будут напоминать ему о том, как Дамблдор был слеп летом 1899 — самым лучшим и самым ужасным летом в его жизни.

Геллерт пил, кажется, уже пятую чашку чая и пристально смотрел на него. Ждет. Или выжидает? Или, быть может, просчитывает все варианты?

— Хорошо, Геллерт, — процедил Альбус. — Я позабочусь о твоих отпрысках. Но имей в виду — я делаю это исключительно ради Арианы Дамблдор.

— Гриндевальд, — усмехнулся Геллерт. — Она стала Арианой Гриндевальд в 1901 году.

— Ты дождался возраста согласия и запудрил ребенку мозги, да, чертов повеса? — рявкнул Альбус. — И после этого ты ещё смеешь просить меня о помощи?

Геллерт пожал плечами.

— Она знала, что делала, — ни капли раскаяния в голосе. — И это она хотела детей.

Геллерт поднялся с кресла и подошел к детям. Мгновение он стоял рядом с ними в полном замешательстве. Рука его потянулась было пригладить вихор спящему мальчишке, но затем Геллерт развернулся.

— Их зовут Зигмунд и Зильке, — произнес он и быстрым шагом направился к выходу.

От громкого хлопка аппарации дети проснулись и заплакали.

Зильке Дамблдор невыносимо скучно. А оно и логично — за все пять лет своей жизни она успела выучить дядин кабинет трансфигурации — сложной науки, «которая неподвластна ни одной юной леди, так что сейчас же положи книгу на место, Зильке, и иди вышивать — вдоль и поперек». Яркий, светлый класс, ряды парт — одну из них дядюшка всегда превращал в свинью перед каждым первым курсом — многообразие диковинок, в клетке Фоукс, за стеллажами книги.

Книги, которые ей нельзя брать ни в коем случае.

За стеной, в дядюшкиных покоях, слышатся приглушенные голоса. Зильке недовольно надувает губы.

Ей скучно, невыносимо скучно, а Зигги и дядя занимаются. Каждый раз в субботу дядюшка запирается с Зигги в кабинете и учит его трансфигурировать, превращая иголки в спички и куски льда в табакерки. Честно говоря, Зильке и сама хотела бы заниматься с дядей, чтобы превращать спички в иголки, но он её просто не замечает.

Хорошо, наверное, быть Зигги! Он наследник, он любимый дядюшкин племянник, возле него вьюном вьются все учителя и дядины друзья.

А Зильке? Что Зильке. Иногда, в особо хорошем настроении, дядя сажал её на колено и, тяжело дыша, рассказывал о том, как Зильке похожа на маму. Но это глупости всякие. Дома, в Годриковой впадине, в детской повсюду висят мамины фотографии, и Зильке на неё ни капли не похожа.

Она часто думала, в кого они с Зигги такие уродились. У брата мамины глаза — тепло-тепло-карие — а она, Зильке, со своими дурацкими кудрями и синими глазами вообще ни на кого не похожа.

Вот бы Зигги поскорее освободился!.. Ведь пока дядя Альбус будет отдыхать, они смогут погонять в футбол или в плюй-камни. Зигги в футбол играет чудесно, правда, вчера он так саданул её ногой по коленке, что Зильке не могла ходить весь вечер, и ей пришлось заставлять себя не прихрамывать, чтобы дядя не узнал.

Зильке достала из-под дядиного стола книгу в розовой обложке и брезгливо провела ногтем по огромному розовому платью, струящемуся по ветру. Девочка в платье скривилась, показала Зильке неприличный жест и стыдливо прикрылась шляпкой.

«Настольная книга юной волшебницы». Какая гадость!.. Нет, Зильке открывала ее — первую неделю — и даже пыталась запоминать советы.

Будь со всеми вежлива. Вставай с рассветом, чтобы встретить отца и мужчин семьи свежая и с улыбкой на губах. Носи корсет. Леди не пристало заниматься спортом, а ещё бегать и прыгать, подобно сорванцам-мальчишкам. Копаться в земле — не признак настоящей леди! Прическа должна быть всегда в порядке и не должна выбиваться из-под шляпки!

Неделю назад у них с Зигги был день рождения, и Зильке исполнилось ровно пять. Дядя Альбус устроил настоящий праздник с летающими игрушками и поющими куклами. И торт, прекрасный торт в форме снитча!..

А потом всё испортил и подарил Зильке эту мерзкую книгу. А Зигги получил настоящую гоночную метлу!.. Честно говоря, Зильке весь год хотела такую же: ну, а чем ещё заняться, если ты всю жизнь сидишь в дядином кабинете и пялишься на тренировки сборных по квиддичу?

Вот бы они с Зигги поменялись местами. И тогда Зильке сама ходила бы на занятия к дяде, а не подслушивала у двери. И все многочисленные друзья дяди Альбуса нянчились бы с ней и взахлеб рассказывали о каком-то «предназначении».

Но это было правдой. Зигги действительно окружала какая-то тайна. Однажды, когда они с Зигги гуляли по деревне — тогда Зильке даже не умела читать — посреди леса появились высокие дяди в плащах, которые долго расспрашивали у Зигги, как ему живется с дядей, а потом подарили целый кулек карамелек. Брат не любил конфеты, и Зильке съела их сама, таская по одной конфете в день целую неделю. Потом у неё разболелись зубы, дядя все узнал — и с тех пор одни они по деревне не гуляют. Да и на деревню теперь уже нет времени — дядю назначили деканом Гриффиндора, и из-за горы работы он неделями пропадает в школе, а они с Зигги слоняются по её лабиринтам. Точнее, это Зильке слоняется: Зигги постоянно занимается вместе с дядей, а ей невыносимо скучно.

Дядя рассказывал, что когда Зигги был год, кто-то попытался похитить его прямо из колыбели, и тогда маленький брат с испугу заколдовал вора, да так сильно, что перед тем, как отправить его в Азкабан, потребовался целый год в Мунго.

Зильке со скуки рассматривает дядюшкины книги, а рука сама тянется их посмотреть — нельзя, на них наложено сигнальное проклятие.

Её старший брат творил магию уже в год, да и помимо этого у него все задатки сильного волшебника — по крайней мере, так говорит дядя. А у самой Зильке в жизни не происходило ничего ни странного, ни волшебного.

Наверное, и не произойдет.

Может, у неё вообще нет волшебного дара? И такое же бывает. И что тогда? Значит, Зигги выучится и станет таким же здоровским магом, как дядюшка, а Зильке будет бегать за ним всю оставшуюся жизнь?

Ещё и книга эта дурацкая. Ну не хочет Зильке быть леди, прямо как дочка дядиной подруги! Ходить в платьях в пол, многозначительно молчать и говорить только тогда, когда этого от тебя ждут?.. Увольте.

Зигги вон, вообще, на день рождения метлу подарили. Неужели она хуже?

Стоп. Неожиданно в голову Зильке пришла настолько интересная, настолько же и неправильная мысль, от которой её бледные щеки покраснели.

Зигги ничего не заметит. Он же только-только начал заниматься с дядей, значит, прозанимается ещё как минимум часа полтора. За это время она успеет прокатиться на поле, да ещё и метлу на место положить.

Зильке проскальзывает в их с Зигги комнату — две кровати, письменный стол и куча детских книжек — залезает под тщательно убранную кровать брата и достаёт метлу.

Серебряная стрела. Зильке не знала, с чего дядя вообще взял, что Зигги любит летать, но метла была просто восхитительна.

Посеребренное древко, прутик к прутику, на веревке, собирающей прутья в пучок, навешан компас.

Метла вовсе не детская и просто огромная, так что Зигги пару раз прокатился на ней, сидя за дядей, а потом забросил под кровать.

Зигги не летает на метле, но бережёт ее, как зеницу ока. Постоянно полирует древко, расчесывает прутья и даже изредка поливает дядюшкиным одеколоном. Зильке не то, что трогать метлу брата  — даже смотреть на неё нельзя.

Зильке перехватывает метлу поудобнее — ладонь с трудом обхватывает гигантское древко — и крадется мимо дядиной комнаты, сгибаясь под тяжестью. Из комнаты доносится какой-то спор, так что она успокаивается и перестаёт красться: пока Зигги и дядя спорят, они никого вокруг себя не видят и не слышат.

Вылетает из класса трансфигурации, несётся по лестнице на первый этаж, выбегает на улицу и летит к полю для квиддича.

Она знает все правила — квоффлы, ловцы и загонщики — но ей это неинтересно, совершенно неинтересно. И зачем играть в какие-то игры, когда можно просто полетать?

Метла просто огромная, и Зильке с силой обхватывает бедрами древко. Ничего, не свалится.

Резкий крен, и Зильке взмывает в воздух. Парить — это ещё лучше, чем ходить, это, это… суперкалифраджилистикэкспиалидошес, вот. Зильке вычитала это слово тайком из одной дядиной книги. Ты вся в воздухе, ты — воздух, ты — единое целое с ним.

Зильке летит быстро, а метла все ускоряется и ускоряется, но так даже лучше, так воздух летит прямо в лицо, так холодно, но не до костей, а прохладно. Зильке Дамблдор всего пять лет, но она уже счастлива.

Пока порыв ветра не сбивает её с метлы. Зильке отчаянно кричит и летит вниз, а метла на полной скорости врезается в стену замка и ломается пополам.

Ей очень страшно, но не из-за падения, а от одной мысли, что Зигги с ней сделает, как только узнает, что Зильке сломала дядин подарок.

Посреди падения Зильке планирует и приземляется на ноги, даже ничего себе не сломав, даже не больно — так, только ноги гудят — но на это ей плевать.

Зилке несется к обломкам метлы, которые валяются около стены, а на другом конце поля Зигги с дядей уже спешат к ней.

В ужасе Дамблдор сжимает два обломка метлы и пытается спрятать их за спину, чтобы отсрочить тот момент, когда Зигги увидит сломанную метлу.

Неожиданно рукам становится тепло, и Зильке слышит неприятный деревянный хруст.

Метла падает на землю, и она целая.

И Зильке в шоке смотрит на неё, как будто это какой-то розыгрыш. Дядя кричит на неё и называет глупой девчонкой, а ещё угрожает лишить сладостей до самого Хогвартса, и Зигги вяло ему поддакивает, мечется между дядей и сестрой, но Зильке на всё это плевать.

Ведь она применила магию. Она — волшебница. Она не сквиб.

И ради этого можно всё перетерпеть.