Тео. Теодор. Мистер Нотт (джен)

Первое сентября на вокзале Кингс-Кросс было солнечным и тёплым. Теодор был рад вновь окунуться в школьную жизнь. Дерри, доставивший их на платформу, убыл к миссис Уизли — накануне Теодору пришлось провести несколько часов, выслушивая капризы домовика, а затем отправиться в Нору и уговаривать родителей Джинни (под насмешливыми взглядами Рональда, Поттера, Джинни и неприязненным — Грейнджер) взять Дерри себе на осень. В конце концов он этого добился, пусть и с оговорками.

Уизли заставили его произнести фразы, что он даёт Дерри в пользование в счёт сумы из брачного контракта. Их твёрдые жизненные идеалы вызывали уважение Теодора. Всё, что они могли, они старались делать сами, без помощи других. Мистер Уизли вызывал неподдельное уважение хотя бы тем, что смог на не слишком большую зарплату министерского служащего добиться столь впечатляющих результатов с большой семьёй.

Теперь, на платформе, Тео ловил на себе многие десятки взглядов. Пока они с Артуром не нашли среди студентов Блейза, к Теодору подошли три пары скромно одетых родителей первокурсников и поблагодарили его за его слова и поступки. Это было неожиданно и приятно.

— Я вообще не хотел возвращаться, — бурчал Забини. Это было неожиданно и неприятно. — Мать решила, что раз оборотней в Белфасте потравили, то можно ничего не бояться. Дура.

Блейз за лето вырос, и сравнился ростом с Артуром, хотя до того тот был немного, но выше. Все втроём они закинули вещи в купе.

— Тебя пригласил Слагхорн? — мимоходом спросил Тео, и Забини просиял.

— Конечно! Мерлин и Моргана, это единственная причина, почему я здесь! То, что Слагхорн в школе, бесконечно здорово! Мама так хотела попасть к нему в Сорбонну, а он вновь вернулся в школу!

Настроение Забини сменилось на хорошее, и диалог пошёл легче. Впрочем, вскоре Тео оставил ребят и спустился на платформу. В ежегодном летнем письме Макгонагалл предупреждала, что Хогвартс-экспресс будут сопровождать авроры, а префектов просила быть бдительными на платформе.

Мелькали лица, родители прощались с детьми. Тео вспомнил, как туманно было в лето его третьего курса — в этом году на третий курс перешли Пакстон и Бэддок. Обоих мальчишек он уже видел в толпе сокурсников где-то на платформе, и они махали ему руками. Вскоре к нему присоединилась Паркинсон, неожиданно расчувствовавшаяся и полезшая обниматься.

— Панси, ты в порядке? — смущённо отстранился Теодор.

— Я… просто! Так страшно, я волновалась за тебя, Тео, — смутилась и она. Нотт покачал головой.

Они прошлись из конца в конец вдоль поезда, сойдясь во мнении, что в прошлые годы у него было девять, а не одиннадцать вагонов.

— Я всегда думала, что девять — потому что платформа девять и три четверти, — задумчиво поделилась с ними мисс Лавгуд, подслушавшая их разговор. На галстуке девушки (менее экстравагантным это быть просто не могло) красовался перевёрнутый значок старосты.

— Интересно, — покосившись на Лавгуд, сказала Паркинсон, — кто стал префектом на Слизерине?

Пока они размышляли, стоя у последнего вагона, за их спинами раздался хлопок аппарации. Все трое повернулись на звук. Натянув капюшон чёрного плаща на, кажется, почти лысую голову, в вагон с чемоданом забирался никто иной, как Драко Малфой, рядом с ним на платформе при этом стояла девушка в красной мантии аврора. Тео не успел моргнуть, как у свисавшие из-под зачарованного, как зеркало, красного колпака пряди сменили цвет. Не прошло и пары секунд, как аврор скрылась в поезде вслед за почти-что-и-не блондином.

— Это был Драко? — дрожащим голосом спросила Панси.

— Мозгошмыги мистера Драко сменили цвет, — мелодично сказала новая староста Райвенкло.

* * *

Встреча Клуба Горация Слагхорна проходила в первом вагоне поезда. Там, где обычно ехали семикурсники — многие из них, впрочем, были среди приглашённых. Вагон был необычным — места в нём было явно больше, чем в любом другом, и для почти двух десятков студентов места были не по трое, как обычно, а по двое за столиками на четверых. По салону шёл собственно профессор Слагхорн, поочерёдно здороваясь со всеми, начиная с сопливых второкурсников, и заканчивая будущими выпускниками девяносто седьмого года.

Теодор сидел вместе с Джинни, которой такая компания явно была в новинку, напротив смутно знакомого младшекурсника с Райвенкло, мечтательного худощавого мальчишки. Рядом с ним сидела коротко стриженная Сьюзен Боунс; впрочем, понаблюдав несколько минут за тем, как Слагхорн говорит с другими студентами, наколдовывая себе из воздуха стул и подсаживаясь к ним, она встала и, не говоря ни слова, ушла.

— Вам не кажется, что с ней что-то не так? — прошептал громким шёпотом райвенкловец. — Мисс Боунс, ну…

— Ты наверняка читал о том, что случилось… прости, как тебя зовут?

— Сэнфорд. Сэнфорд Хамберстон, — поспешил представиться мальчик. — А вас я знаю, вас зовут Джинни и Теодор.

— Все верно, — улыбнулась Джинни. Тео кольнула ревность, но он поспешил отбросить эту мысль.

Вдруг голос Слагхорна раздался совсем рядом. Он поприветствовал Маркуса Белби и задал ему вопрос про дядю.

Поезд, меж тем, мчал всё дальше. Теодор старался не думать, что великаны вновь могли атаковать виадук и обрушить его вместе со всеми юными пассажирами, но приближавшиеся сумерки за окнами говорили, что случиться может всякое.

Наконец, Слагхорн оказался и рядом с ними. По иронии судьбы, их стол был последним свободным.

— А, мистер Нотт! — радостно поприветствовал его Слагхорн. — Помню ваших отца и деда! Какая трагичная судьба. Вы играете в плюй-камни?

— Увы, профессор, я не большой любитель спорта, — улыбнулся Тео. — Я больше по политике. Но моя девушка, — Джинни сжала ногтями его локоть — она не любила, когда он так говорил, — поклонница квиддича, как и мои родичи по матери.

— Мисс Уизли, верно? Вы сестра мистеров Уизли, что открыли примечательный салон на Косой аллее? — Слагхорн рассматривал Джинни так, будто бы видел на её месте примечательный эликсир. Тео в голову пришла мысль, что старый вдовец мог собирать свой клуб только для того, чтобы пополнять воспоминания о встречах с примечательными студентами. — Да-да, припоминаю. Жаль, что не застал их в школьные годы — мне есть и самому, чему у них можно было бы научиться!

— Они будут очень рады слышать такую похвалу, — сдержано заверила его Джинни.

— А вы, должно быть, мистер…

— Хамберстон, сэр, — вновь представился их попутчик, чувствовавший себя явно неуютно. — Сэнфорд.

— Как я мог забыть, конечно! — воскликнул с энтузиазмом старый чародей. — Это же ваш отец был тем самым анимагом, с которого этот маггл, Льюис, написал своего льва! Аслан, да?

— Это мой дед, — пискнул мальчик. — Аслан Хамберстон, да.

— Как он поживает? — с участием спросил именитый зельевар. — Как его колени?

— Мучается от них, — признался, покраснев, мальчик. — Говорит, что слишком много изображал кота в анимагической форме. Сейчас дома…

— Вот так, — патетически заключил, перебив мальчика, профессор, — и проходит молодость.

Паровоз, что был совсем рядом с их вагоном, издал гудок. За окнами мелькнули огни маггловской деревушки, и судя по пяти часам на циферблате, поезд почти был на месте. Теодор подавил желание зевнуть и взял шоколадную лягушку. Сама лягушка оказалась отличного горько-шоколадного цвета (пусть Тео и считал это французское поделие настоящим безумием; впрочем, своё мнение он держал при себе — его сокурсники, да и вообще британцы, с удовольствием покупали шоколад герра Вонки и мсье Гюсто), а карточка показывала Фелликса Саммерби, изобретателя чар аплодисментов. С годами его чары слегка изменили своё действие из-за смены звёзд на небе, и в Хогвартсе среди старшекурсников считалось весьма изощрённым похлопать прямо в ухо тому, над кем хочется пошутить — близнецам Уизли удавалось так даже и оглушить своих жертв.

* * *

— Это что?! — спросила Джинни с тихим ужасом, указывая на фестралов.

— Фестралы, — буднично ответил Лонгботтом, обгоняя их и занимая место в карете. — Фестралы только выглядят страшными. Дядя Элджи считает, что они красивее единорогов, ведь не видно, как они гадят. Пока не наступишь.

Шутка Невилла, произнесённая совершенно серьёзно, вызвала смех, и шестеро ребят — помимо них троих ещё (разумеется) Артур, переполненный эмоциями от встречи с кумиром Блейз и Бут — разразились смехом. Через несколько мгновений экипаж тронулся.

— Куда их девает на зиму Хагрид… — протянул Артур. — Навряд ли доит, конечно.

Молоко фестралов было одним из ингредиентов красок. Воняло отвратительной падалью, но Гампу, видимо, было всё равно, и он разве что его не пил.

— А что, по-твоему, делает Хагрид с тыквами, что у него растут всё лето? — рассмеялся снова Невилл. — Школа зарабатывает на продаже ингредиентов и закупает на это всё снедь. Сам знаешь, законы твоего предка же.

— Что интересно, — добавил Бут, — Дамблдор покупает снедь у магглов через посредников. Многие магические семьи, что примкнули к Вы-поняли-кому ещё в прошлую войну, именно поэтому выступали против Дамблдора. Те же Трэверсы, например.

Разговор снова перескочил на события этого лета. Невилл рассказывал, как его бабушка неистовствует от идиотизма министра Скримджера; Бут — о том, как североангличане и южношотландцы закрывают поместья и дома Фиделиусом; Нотт сам рассказал о том, как пусто выглядел Лидс.

— Папа говорит, — добавила Джинни, — что в министерстве всё больше шепчутся о министре. Директор не поддерживает его, ушёл в тень, и с того самого момента, как на выборах он противостоял Скримджеру, министр боится казаться неудачником. Он даже писал папе, чтобы тот помог ему встретиться с Гарри.

— Поттером? — изумился Артур.

— Ну, не Стриклендом же, — глумливо рассмеялся Забини. — Зачем ему портрет рыцаря напротив ванной старост?

В Большом зале нервозное настроение школьников, усилилось. Действительно, Драко Малфой, с едва ли на линию отросшими волосами, мрачным выражением усталого, дополненного мешками под глазами лица, сидел с отрешённым видом. Винсент Крэбб, ещё более толстый, с совершенно отсутствующим взглядом, сидел рядом с ним, а вот Грегори Гойл, презрительно косясь на бывшую компанию, стремился всячески дистанцироваться, то и дело касаясь своего левого манжета.

Многих студентов не было. Иные лица гриффиндорцев, хаффлпаффцев, райвенкловцев, да и слизеринцев, знакомые по прошлым годам, не встречались там, где были обычно. Директор Дамблдор, сидящий за своим местом, выглядел лучше, чем в конце июля. Его борода вернула окладистость, яркая мантия приковывала взгляд, а колпак с мерцающими звёздами хотелось рассматривать почему-то гораздо сильнее, чем лицо старика.

Гомон студентов усилился, когда открылись двери Трапезного зала, и неизменная профессор Макгонагалл ввела первокурсников. Они остановились по центру, между столами Райвенкло и Хаффлпаффа, и профессор Флитвик вынес Распределяющую шляпу.

Артефакт выглядел грозно и внушительно. Огромная магия, заложенная великим Основателем, мерцала в ней. Каждое Распределение было для Теодора настоящим шоу, заставлявшим сердце трепетать. Старшекурсники оглядывали студентов-первачков, которых было за сотню — целых две колонны встало по обе стороны от столов. Шепотки, прошедшие по столам, были одинаковы: все задавались вопросами, куда рассядется столько подростков.

Шляпа издала хрипящий звук, откашлялась и запела. Её пение, в отличие от внешнего вида, никогда не нравилось Теодору слишком сильно; в этот раз он вслушивался. Десятеро слизеринских шестикурсников сидели совсем рядом с преподавательским столом; отделяли их восемь семикурсников, а потом каждый куплет хриплого артефакта чувствовался особенно хорошо.

Она пела о том, как Слизерин прекрасно танцевал, Гриффиндор — шутил, Райвенкло пела, а Хаффлпафф рисовала. О том, что каждый из них был хорош в своей стези, и даже в самый чёрный час ночи не поддавался отчаянию. О том, что следовало сохранять в сердце надежду и верить в лучшее.

Лишь только она закончила петь, умолкла, и складки рта на её тулье разгладились, все студенты в едином порыве поднялись на ноги и захлопали. Вслед за ними поднялись преподаватели, даже кентавр Флоренц, чей звонкий стук копыт эхом отзывался в сводах зачарованного неба, даже директор Дамблдор, и зааплодировали.

— Кажется, — увеличив громкость голоса, произнёс Дамблдор — его голос был уверенным и твёрдым, пусть правая рука, которой он и опирался на стол, всё так же выглядела иссушённой плотью (что заметили и студенты), — наша Распределяющая шляпа и в этом году права! Профессор Макгонагалл, прошу!

Студенты, кроме первокурсников, расселись по своим местам, и декан Гриффиндора начала церемонию Распределения. Теодор побледнел, завидев в колонне стоящих отдельно друг от друга одиннадцатилеток, мальчика — своего новообретённого брата Луи, и девочку, так и не введённую в род Джоли. Дамблдор внушил ему, заставил внушить себе, что ему не нужно видеться с этими детьми, и теперь горечь обиды и жгучий стыд, приправленный возникшей в голове фразой француза де Сент Экзюпери, пульсировали в его висках.

— Что с тобой, Тео? — участливо спросила Паркинсон. Тео резко повернулся к ней, и столкнулся с искренним беспокойством в глазах сокурсницы.

— Ничего, — буркнул юноша, и устыдился ещё сильнее. Дафна Гринграсс, переглянувшись с Паркинсон, обернулась на первокурсников. Тео понадеялся, что они ничего не поймут.

Распределение заняло не меньше часа, и студенты порядком изголодались. К концу списка, к фамилиям Знайда, Зонко, Жоу, никто уже даже почти и не хлопал. Старосты пятого курса, Монтегю (горделиво поправлявшего перед Флинтом каждые несколько минут свой значок) и Эмма Паддингтон, перешёптывались о том, что двадцать студентов не поместятся ни в одну из спален в подземельях Слизерина.

Луи, вопреки опасениям Теодора, не представленный общественности как Нотт, попал на Хаффлпафф (Макгонагалл, впрочем, запнулась на его фамилии), а его сестра — на Гриффиндор. Теодор надеялся, что не столкнётся с их слезами из-за своего отношения к обоим детям. Фоули, внук Верховного Чародея, неожиданно оказался на Хаффлпафф.

Наконец, последний мальчик, узкоглазый азиат-грязнокровка, с изумлённым видом (приоткрытым ртом) разглядывавший всё вокруг, сел за стол Хаффлпаффа, и профессор подхватила стул со шляпой, удалившись в соседнее помещение.

— Да, отрадно видеть всех вас здесь сегодня! Кажется, мы немного затянули, а?

Зал рассмеялся словам директора. Семикурсники смеялись меньше остальных. Старк, отец которого был практикующим целителем, тут же стал шёпотом описывать, что именно могло бы так повлиять на директора, и перечислявшиеся причины начисто отбили аппетит — пока Люцерия Кирквуд не одёрнула его через стол.

— Отрадно видеть столько юных дарований. Талантов. Я очень рад, что вы все прибыли в Хогвартс этим вечером и стали студентами на ближайшие годы, — Дамблдор огладил левой рукой бороду. — Что же. Скажу пару слов напутствия. Учитесь, дружите, любите, и помните, что Хогвартс — это ваш дом отныне и до конца учёбы!

Студенты сдержанно похлопали. Кто-то из гриффиндорцев оглушительно засвистел, но движение палочки недовольной Маккошки, вернувшейся на своё место за столом преподавателей, свист оборвало. Дамблдор опёрся руками на стол. Тео видел, что директору тяжело стоять, и это было показательно.

— Хочу представить вам изменения в преподавательском составе. Студенты старших курсов хорошо помнят, что в прошлом году к нам присоединились профессор Граббли-Планк и профессор Флоренц. Рад сообщить, что они продолжат занимать свои кафедры в этом году.

Те, кто посещал Прорицания и Уход за существами, зааплодировали. Тео был равнодушен к обоим профессорам; впрочем, сурового вида седовласая Граббли-Дёрг выглядела значительно лучше инвалида-Кэттлбёрна, скормившего половину рук и ног всяческим тварям, и недоумка Хагрида. Каким бы хорошим заводчиком он не был, преподавать, по слухам (да и судя по ране Малфоя на третьем курсе) он не умел. Флоренц был кентавром, тем самым магическим существом, и особого доверия у Нотта не вызывал. Когда-то отец рассказал ему «смешную» сказку про заблудившихся в Запретном лесу детей, которых кентавры поймали и съели, а на утро вернули одетые кости директору Диппету, и с тех пор к этим тварям у Нотта было настороженное настроение.

— Кроме того, — продолжал Дамблдор, — я рад представить вам возвращение моего хорошего друга профессора Горация Слагхорна, — зал зааплодировал. Многие слышали о Слагхорне, и многие уже обсуждали, кто оказался в списке приглашённых на встречу его клуба. — В этом году я попросил его вернуться на вакантную кафедру, ведь профессор Снейп будет вести…

— Не может быть! — воскликнул Блейз. Судя по лицам студентов, все были ошарашены этой новостью.

— …Защиту от тёмных искусств!

Аплодисменты студентов были скорее испуганными; громче прочих хлопали первокурсники, остальные же делали это из вежливости. Все в замке знали, что Пивз боится Кровавого барона, а Снейп мечтает вести Защиту, но никто не мог даже представить, что это может обернуться в такую действительность.

— Так же рад сообщить, — бравурно, но из последних, как казалось Теодору, сил продолжал директор, — что все ограничения, наложенные Генеральным инспектором Амбридж, сняты. Вы можете вновь объединяться в клубы, а сезон по квиддичу начнётся согласно расписанию, которое вывесит мадам Хуч.

Фанаты квиддича подняли настоящую волну радости в зале. Теодор к ним не принадлежал, поэтому с вернувшимся аппетитом приготовился есть. Однако, директор никак не унимался.

— Ну и напоследок, — лукавая улыбка Дамблдора чувствовалась в его словах, — прежде, чем мы, наконец, приступим к пиру, я хотел бы сообщить, что профессор Слизнорт будет курировать театральный клуб Хогвартса. Каждый курс в этом году будет обязан выступить с постановкой магического театра, начиная с наших выпускников. Думаю, Гораций даст все комментарии завтра после ужина! А теперь, — многие не предали значения театру, но Тео был действительно поражён, — пора есть! Фунт изюму, джаз сове!

Вслед за традиционной тарабарщиной Дамблдора на столах, наконец, появилась еда.

* * *

Теодор, как и другие старшекурсники, поспешил оказаться в гостиной раньше, чем придут первокурсники. Префект седьмого курса Перрисс, хмурый и недовольный, вручил Нотту именные расписания для вторых и шестых курсов, и Теодор принялся их раздавать. Гойл уже сидел с семикурсницей Кэрроу у камина, и тут же получил на руки карточку, Милли, Дафне и Трейси он передал расписания вместе с Панси, а вот за оставшимися тремя сокурсниками ему пришлось пойти в спальню, куда они уже успели проскользнуть.

— …бе лица нет, Малфой! — говорил Блейз, когда Тео вошёл. Малфой стоял спиной к Забини, и его кулаки были сжаты. Винсента не было.

— Отстань от него, Блейз, — одёрнул тут же товарища Нотт.

— Тео! Я просто проявляю сочувствие.

— Ты уже проявил однажды, шесть лет назад. Не помнишь?

Забини насупился.

— Ты будешь участвовать в постановке? — спросил он Нотта. — Я в нетерпении. Обожаю театр, в этом году был в Акрополе в Афинах, смотрели комедию от греческих магов — это так волшебно!

— Посмотрим, — уклончиво ответил Тео, и вручил расписание.

— Три дня всего учиться! Круто!

Заглянув в своё расписание, Теодор с удивлением обнаружил, что и у него учебными значились лишь три дня в неделю, понедельник, вторник и четверг. Остальные дни были совершенно свободны. Занятия стояли по Зельеварению («общ.»), Истории магии («общ.», «доп.»), Рунам и Арифмантике («доп.»), Трансфигурации («общ.», «доп.»), Защите от тёмных искусств и Чарам («доп.»). Прочих предметов не было, ни Гербологии, ни Теории магии.

— Интересно, «Лекарское дело» будет Помфри читать? — бормотал Блейз себе под нос, пока Тео подошёл к севшему на свою кровать Малфою.

— Драко, твоё расписание.

Теодор протянул ему бумажку, и худощавый блондин нетвёрдой рукой взял её пальцами.

— Как ты думаешь, Нотт, когда он умрёт? — прошептал Драко едва слышно.

— Что? — Тео подумал, что ослышался.

— Когда умрёт директор?

Нотт почувствовал, что сердце забилось чаще, а на висках и спине проступили капельки пота. Малфой взмахнул рукой и применил какие-то незнакомые чары.

— Нас не слышно, — тихо сказал он. — Изобретение крёстного. Когда умрёт старик? Ты должен знать, ты поклялся моей маме и проклял его. Когда?

— Почему ты спрашиваешь? — спросил в ответ Теодор, пытаясь выгадать время.

— Потому что, — взгляд потухших серых глаз Драко Малфоя упёрся в его глаза, — от этого зависит жизнь моей семьи.

Теодор отшатнулся от такой опустошённости в глазах юноши. Он сделал шаг назад, и неловко взмахнул руками, наткнувшись пяткой на чемодан Драко. Нотту было действительно страшно видеть такой мёртвый взгляд того, кто четыре года говорил всем вокруг о своей исключительности и превосходстве, лучился уверенностью и самолюбием.

— Мама писала, что он издевался над ней. Умоляла вернуться. Тётя не дала, и я благодарен ей за это. Он не простил бы провал отца. Он не простит и меня, — прошептал Драко, и из его воспалённых, запавших, тусклых глаз потекли слёзы. — Сделай так, чтобы он жил, Нотт, сделай, чтобы он умер как можно позже. Иначе умрём все мы.

Малфой потянулся к нему руками, как гриндлоу тянется к своим жертвам, и Нотт отшатнулся вновь. Он интуитивно сорвал чары, и пошёл прочь, к своей кровати.

— Я не всесилен, Малфой! — резко вырвалось у Теодора. На восклик обернулся Забини, раздевавшийся перед душем и любовавшийся своим смуглым прессом (на этот раз Теодор даже не подумал о зависти) перед ростовым зеркалом, которое откуда-то достал.

— Что? — спросил мулат.

— Ничего, — ответил Нотт. — Я не могу менять расписания, — зачем-то пояснил он. Забини кивнул.

Лишь холодный душ и переписка с Джинни позволили Теодору успокоиться.