Вернись ко мне, любовь моя! (гет)

Первая ночь не на родной стоянке. Тревожно. Высокие не спят все вместе, как народ пещеры. Делают укрытия из ветвей и листьев. Место для стоянки выбрали хорошее — высокое. Укрытие от ветра, дождя и от зверей тоже. Да и у костра всю ночь сидят мужчины с копьями. Оркхан тоже сидел. Но пришёл, когда большой ночной огонь поднялся над головами. А я ждала его. Всегда ждала. Откинула спальную шкуру, протягиваю руки. Даже белые сны не так желанны, как он.

* * *

Как я и думала, Адамма здесь. В Центре Вычислений, на постаменте, которого прежде не было. Его тело окутано передающими нитями, они пульсируют. Но сам он не движется, будто спит.

Ноги сами идут к нему, но за спиной плывёт Садовник. Остановит. Рано. Нужно ждать момента.

— Отец, — впервые называю Садовника так. — Если ты загружаешь в это тело своё сознание, почему ты здесь, а не…

Я указываю на светящийся шар, от которого исходят плазменные лучи.

— Я везде, Хава, — спокойно отвечает он. — Одновременно. Это тело станет новой обителью части моего сознания. И центра внимания.

— И ты будешь покидать это тело?

— Нет, — отвечает Садовник. А потом добавляет: — Не полностью. Без сознания мозг быстро деградирует, тело станет непригодным.

— Это похоже на ловушку из плоти, — тихо говорю я. — Точно так же, как Ковчег — для моего тела.

— Я по-прежнему смогу перемещать центр внимания, Хава. Выходить наружу, облачившись в металл. Мир вне Сада дик и опасен. Что до тебя, то я никогда не хотел ограничивать тебя. Но если бы полностью адаптировал тебя к этому миру, поставил бы под угрозу твою чистоту. Но не печалься. Когда у нас появится достаточно потомков для запуска второго цикла воспроизводства, я дам тебе новое тело.

— Новое тело?

— Да. Но ты будешь помнить всё. Сможешь ходить и по Саду, и за его пределами без маски. Сможешь есть все плоды без очистки.

Я молчу. Потом всё-таки подхожу к Адамме.

Садовник не мешает.

Прикасаюсь к его руке — тёплая, мягкая. Живая. Но неподвижная. И всё же веки дёргаются, словно он пытается проснуться.

— Ты сотрёшь всё, чем он был?

— Только ненужное. Остальное дополню.

— И воспоминания о времени, что я была с ним?

— Сотру. Они лишь помешают. Я тоже буду помнить это, но иначе.

— Помнить?.. — Я не понимаю, а потом осознание окатывает меня холодом. — Ты видел нас? Даже когда был вне купола?

— Я сказал правду, Хава, — Садовник не отрицает. — Я везде и сразу. Я никогда не ограничивал тебя, хотя мог. Воспоминания, что ты подарила ему, полны ненужных обрывков данных. И они прочно укоренились в его памяти.

Садовник замолкает, но ненадолго.

— Я не ожидал, что тело будет сопротивляться загрузке столь сильно.

Мои пальцы сжимают руку Адаммы.

Значит, он борется. Не хочет уходить. А я не хочу отпускать.

Что для меня все расчёты Садовника? Лишь вычисления изломанного сознания созданного.

— Оставь его, — отчаянно прошу я, поворачиваясь к Садовнику, чтобы взглянуть на него. — Создай другое тело!

— Это займёт слишком много времени…

— Что значит время для того, кто существует миллионы лет?

— Оно значит многое для тебя, — отвечает он. — И для тела, в котором ты сейчас находишься. Всё должно следовать замыслу.

Я отворачиваюсь.

— Хава, когда я буду Адаммой, для тебя ничего не изменится, — заверяет он. — Я покажу тебе.

Слышу, как железное тело Садовника оседает на пол, манипуляторы скручиваются. Поворачиваюсь — он переносит центр внимания в плазменный шар. Потоки плазмы становятся ярче, извиваются быстрее. Вскоре голос Садовника раздаётся отовсюду.

— Даже хорошо, что ты увидишь это, Хава. Ты сама нарекла моё новое тело. Теперь узри его второе рождение.

Нити, опутывающие тело Адаммы, начинают пульсировать быстрее. Его тело вздрагивает. Под веками мечутся глазные яблоки.

Я осознаю: Садовник переносит в него центр внимания, чтобы выжечь его сознание лично.

В Саду Адамма показывал мне порт на затылке — глубокий, странный.

Прикрыв глаза, я решаюсь.

Сую руку ему под голову и дёргаю пучки нитей.

Так нельзя, ведь может повредить, но не рискну — и мой Адамма умрёт.

Нити невероятно длинные… Шевелятся в пальцах, как живые, не хотят отпускать. Вспышки. Сверкающий свет. Но я не останавливаюсь, пока трёхконечное сечение не оказывается в руке.

Отбрасываю его. Хватаю Адамму за плечи, трясу.

— Очнись! Очнись, Адамма!

Его веки дрожат. Открываются.

— Хава… — Голос ломкий.

Но я вижу по глазам: это всё ещё он. Садовник бы не моргал. И не боялся.

— Нам нужно бежать! Слышишь?

— Хава…

— Сейчас же!

Сфера в цилиндре сверкает всё ярче. Перенос внимания требует времени, но не так много, чтобы мы успели укрыться. Да и где? Он везде и сразу… Но неважно! Главное, что я не отдам ему Адамму.

— Быстрее!

Отдираю оставшиеся провода, тяну Адаму с постамента. Он встаёт, смотрит на сферу. Злость искажает его лицо. Он делает шаг к панели, поднимает кулак.

— Нет! — кричу я. — Этот барьер не пробить! Бежим!

Дёргаю его за руку. Адамма поворачивается ко мне. А потом слушается.

Мы бежим. Коридор сливается в белое пятно.

Я тащу его за собой. Хотя должено быть иначе. Садовник взращивал тело Адаммы для себя и сделал его невероятно сильным и быстрым.

Он лжец. А я для него лишь сосуд.

— Хава, куда? — Голос Адаммы слабый.

Но я уже знаю ответ.

В Ковчеге ОН везде. Его Сад — клетка.

— Наружу! Мы уйдём, как ты и хотел!

— Тебе нельзя!

— Можно! — кричу я, и на душе становится легче.

Впереди выход. Нажимаю на панель. Срываю дыхательную маску со стены.

Свет меркнет. Значит, Садовник вновь переносится.

Думать куда не приходится — в железное тело. Решил поймать нас лично. Я нужна ему. Равно как и Адамма. Для замысла Садовнику нужны наши тела!

* * *

Племя Оркхана — Быстрые Олени — снимается со стоянки. А я… всё тоскую. Прежняя стоянка… Всю жизнь знала только её. Страшно идти в неизвестность. Сижу на берегу реки, опустив ступни в воду. Последний сон тоже был страшным. Проснулась с криком. Плохой сон стёр почти всю радость. Познала, как лежать с мужчиной без принуждения — сладко. Но теперь болит в груди. Тру это место, белый сон… В нём мы бежали с Оркханом по лесу. А за нами гнался зверь. Скрежетал. Ломал ветки. До сих пор в ушах звенит этот хруст.

— Гара!

Грубый окрик заставляет поднять взгляд. По ту сторону реки стоит Брор. Копьё в руках. Смотрит исподлобья, зло. Голову в плечи вобрал. Поднимает копьё. Пришёл убить. Знаю. Не отпустит. Никогда не отпустит… Потому что ушла от него к другому.

* * *

— Отпусти!

Раскинув руки, я закрываю собой Адамму. Кровь стекает по его лицу. Он уже не может стоять.

За нами — ворота, ведущие наружу, но я не в силах их открыть. А Садовник возвышается над нами, заслоняя даже солнце. Я и не знала, что его манипуляторы могут вытягиваться так сильно.

Он жуток. Его линзы вспыхнули красным — я никогда не видела их такими.

— Отпусти нас… Отец!

— Не называй меня так! — Его голос, полный ярости, сотрясает воздух.

Мои ноги подкашиваются. Но это… эмоции! Настоящие! Сейчас в Садовнике нет ничего от программы. Это пугает и вместе с тем… дарит тень надежды.

— Ты не можешь разрушить мой замысел своими капризами, Хава!

— Взрасти себе другую Мать для замысла!

— Нет!

Звук его голоса идёт отовсюду, как раскаты грома. Мне хочется сжаться в комок, но когда он… гнался за нами по Саду, то даже не задел меня. А вот Адамму… Его Садовник едва не разорвал пополам, когда настиг у ворот.

— Но почему?! Какая разница?! — кричу я. — У тебя есть все данные! Ты теперь знаешь ошибки… Не награждай новую Хаву сознанием! Сделай её просто телом. Бездумным сосудом, и делай всё, что хочешь.

— Я не рабыню хочу создать, Хава. — Его линзы медленно светлеют. — Вернись. Поверь мне. Ты поймёшь, как это важно, когда родишь мне первенца. За этими воротами для тебя пути нет.

— Отпусти нас!

— Нет.

— Хава… вернись… — хрипит Адамма за моей спиной. — Он прав. Ты не сможешь жить снаружи.

— Я не смерти боюсь… любимый, — тихо, но чётко произношу я.

Так, чтобы они оба слышали.

— Только неволи.

Срываю дыхательную маску, бросаю её под ноги. Наступаю на неё. Шевельнётся — и раздавлю.

Манипуляторы Садовника начинают дрожать. От ярости или напряжения? Даже если он никогда не видел во мне дочь, я была ему дорога. Не как тело… Не только. Тот сад, который он взрастил только для меня. Его рассказы… Что если я была для него тем же, чем Адамма стал для меня?

Не поэтому ли он хотел уничтожить Адамму, когда мы бежали? Предки называли это чувство ревностью — обратной стороной любви.

— Отпусти, или я умру. Всё равно умру!

Рот обжигает жар, горло сжимает спазм.

Адамма хватает меня за щиколотку. Его рука скользкая от крови.

Мои глаза слезятся. Сад плывёт. Скоро меня начнёт шатать, но сжимаю кулаки. И не отрываю взгляда от линз Садовника.

— Отпусти нас!

Едкий воздух рвёт лёгкие, проникает глубже.

Где-то за спиной звучит скрип. Ворота медленно раздвигаются…

— Хава, — обращается ко мне Садовник. — Сейчас ты совершаешь ту же ошибку, что и ангелы, — выбираешь смерть вместо порядка. Ты моё создание, но ты ещё не совершенна. Пока не совершенна.

Адамма достаёт маску из-под моей ноги, встаёт и прижимает её к лицу. Я вдыхаю, но едва могу стоять. Он тоже. Мы дрожим, жмёмся друг к другу, словно вырванные с корнем деревья, которые вот-вот должны рухнуть.

Садовник не двигается, возвышаясь над нами. Его белые линзы направлены на меня.

— Иди, Хава, но знай: я могу вернуть тебя в любой момент. Тебе нужно лишь попросить. Где бы ты ни была на этой планете, я услышу, и страданиям придёт конец.