Старый дуб (гет)

После той сцены ссор между князем Андреем и княгиней не было ни одной. Между ними установился столь обычный в обществе тон ничем не поколебимого спокойствия и родственной заботы, снаружи безупречно вежливый, а на деле маскирующий пренебрежение и равнодушие. Тон этот только наружно хорош и всеми признается удобным. По сути же своей он вреден и между близкими нельзя до него допускать.

В княгине совершалась огромная душевная работа, каковая происходит с людьми после сильных потрясений или полной перемены жизни. Странным образом ни князь Андрей с его несомненным умом, ни старый князь с его проницательностью и знанием жизни, ни княжна Марья с ее чуткостью и тревожностью не замечали всей величины и смысла этой душевной работы, а видели только поверхностные ее результаты.

Значительную часть своего времени княгиня проводила в детской, подле Николеньки. Кроме того, она много вышивала, приготовляя подарки ко всем подряд праздникам для всей семьи и домочадцев, а также для соседей, с которыми желала бы поддерживать отношения. В гости она выезжала нечасто и удовлетворяла свою страсть к общению в переписке. Княжна Марья, наблюдая невестку, полагала, что та смирилась и через это стала счастливее. Князь Андрей же и старый князь были довольны, что княгиня наконец нашла себе занятия — пусть не слишком интеллектуальные, но достойные, и полагали, что её изменения к лучшему — плоды их благотворного влияния и они на верном пути. Они не замечали, что формальное присутствие княгини в доме и ее занятость простыми, безобидными делами имеют подоплекою все большее ее отчуждение от остальной семьи.

Все Болконские с удовольствием отмечали, что князь Андрей и княгиня более не бывают друг с другом резки и даже не отзываются друг о друге дурно. Князь Андрей с тихой радостью отмечал, что жена его стала интересоваться работами в Богучарове, внимательно слушала и даже иногда вставляла один-два дельных вопроса. Старый князь тоже был доволен, что княгиня оставила привычку утомлять окружающих пустой болтовней и сплетнями. Правда, поддержать серьезную беседу она тоже не умела, не спрашивала Плутарха или Прудона для лёгкого чтения, а также по-прежнему не выражала желания присоединиться к урокам математики. Она негромко, с достоинством предлагала "Попробуйте ботвинью, недурна", если семья собиралась за обедом, или заботливо спрашивала "Сладко ли?", когда Болконские пили чай, а она как хозяйка сидела за самоваром. Отвечала, если ее спрашивали о полученных письмах или новостях из столицы, в остальном же предпочитала молчать.

Иногда, правда, княгиня говорила странные вещи, которых от нее никак нельзя было ожидать.

Однажды старый князь едко пошутил над стародевичеством княжны Марьи. Это расстраивало ее, иногда даже до слез, княгиня переживала за Марью, но раньше никогда не решалась за нее вступаться, робея перед старым князем. Но на этот раз ей нашлось что сказать.

— Mon pere⁽¹⁾, если бы вы искренно хотели устроить брак княжны, вы могли бы сделать это в течение одной-двух недель, — вежливо сказала княгиня.

— Пристроишь ее, пожалуй, — проворчал старый князь.

— Не вижу никаких препятствий, продолжила княгиня уже твёрже. — Я всегда была убеждена, что устройство брака — дело не столько девиц, сколько старших. Жюли Карагина худа и некрасива, у Катрин Гагариной жёлтый цвет лица. Это им не помеха — обе пользуются успехом в свете, и уже наметились партии. Богатых невест меряют другою меркой, сами знаете. Разбирают не черты лица, а связи и знатность.

— Да хорошо ли живут эти ваши богатые? — саркастически спросил старый князь. — Зачем нужны такие женихи, охочие до денег и связей?

— То есть княжна Марья поступает мудро и осмотрительно, оставаясь в девушках? — значительно, с нажимом спросила княгиня, будто бы подталкивая старого князя к нужному ответу, вынуждая его продолжить мысль.

Вопрос "за что ж вы ее упрекаете?" не был задан, но невидимо повис над столом и был понятен всем собеседникам. Княжна Марья беспокойно переводила взгляд с одного на другую, не желая, чтоб из-за нее ссорились. И здесь старый князь проявил одну из своих нелицеприятных черт — третировать тех, кто не мог дать ему отпор, но сдерживаться с теми, кто имел смелость отстаивать свое мнение (как князь Андрей) или попросту не боялся его и его вспышек (как m-lle Burienne). Он хмыкнул, покачал головой, глядя на княгиню, и перевел разговор на другой предмет.

Князь Андрей удивился бы несказанно, если бы узнал, что маленькая его жена, которую он привык считать ветреной и не слишком умной, осмеливается втайне судить его, и судить строго, без снисхождения. Теперь уже княгиня в свою очередь считала его человеком, мало на что пригодным, с которым и поговорить-то особенно не о чем, разве что о ботвинье. Даже о Николеньке, которого они оба любили, ей почему-то не хотелось говорить с мужем.

Княгиня много думала о князе Андрее и о своей супружеской жизни, благо во время вышивания и в одинокие ночи у нее была полная свобода для размышлений. Черты князя Андрея были все так же красивы, четки и определенны, всё так же он был подтянут и энергичен и совсем по-прежнему производил впечатление человека выдающегося, созданного для великих свершений, из тех, кто творит историю. Но теперь вместо гордости за своего необыкновенного, во всем замечательного мужа княгиня чувствовала только грусть и досаду.

"Посторонний он какой-то, — думала она, глядя, как князь Андрей разделывает бефстроганов с целеустремлённостью полководца. — Да, богат и знатен, хорош собою, прекрасно воспитан, танцор отменный... только зачем мне всё это сейчас, в семейной жизни? Что в этом хорошего?" Теперь уж она подвергала сомнению и то, что когда-то могла считать князя Андрея лучшим человеком в свете.

"И ведь так и не сказал, зачем сделал мне предложение". Она вспоминала всё далее, ранее — как князь Андрей был мил и любезен во время ухаживания и помолвки, как постепенно менялся его тон, покуда не наступило нынешнее охлаждение. "Положим, он меня и не любил никогда, иначе не переменился бы в два года. Положим, он женился даже не по причине вожделения, это я теперь ясно вижу. Наверное, Андрей тогда сглупил, совершил ошибку, а сейчас ему совестно сознаться, он ведь самолюбив до крайности. Но я-то, я куда смотрела? Где были мои глаза?" Княгиня начала избавляться от того наивного эгоизма, который ищет причину всех неудач в окружающих, и задавалась вопросом, могла ли она предвидеть, к чему приведет их брак, если бы хорошо подумала.

С теплотой и нежностью она вспоминала всех знакомцев по петербургскому свету — и остряка Билибина; и князя Ипполита, который, по ее мнению, был настолько умён, что никто не мог вполне понять его парадоксы; и очаровательного князя Василия, и красавца Анатоля, и многих, многих других. Однажды она с удивлением поймала себя на мысли, что Пьер Безухов — неловкий, со странными воззрениями, не умеющий толком поддержать беседу — в сущности очень хороший, милый молодой человек и гораздо более приспособлен для супружеской жизни, чем князь Андрей. "Ну что ж, что он неловок и смешон, и все зовут его тюфяком... Характер-то ведь — золото! Ни разу я не видела от него такого вот холода! Ах, как счастлива должна быть Элен с таким мужем! С ним можно и поспорить без страха, и посмеяться, и за глупости Pierre не стал бы упрекать, он и сам их делает довольно! Да что Pierre, у всякого в свете есть хоть какой-нибудь недостаток, есть слабости, оттого они и снисходительны к другим..."

Но все эти милые люди, замечательные прежде всего своим несовершенством, не вызывали в княгине греховных мыслей, а разве что тихую грусть. Мир адюльтеров был неплохо знаком ей со стороны, и ни за что на свете она не хотела бы стать героиней скандальной истории. Сколько раз княгиня выслушивала сплетни с живейшим интересом и пересказывала далее, тем, кто их ещё не слышал — право же, ничего не прибавляя от себя, разве только самую малость! Старость, немощь, бедность, всяческие любовные перипетии служили в свете лишь поводом для злословия. Даже ослепительная Элен Безухова, не просто красавица, а образец comme il faut, общество ею восхищалось и признавало за ней самые светские достоинства — и то же самое общество со сладким ужасом пересказывало невозможную, омерзительную сплетню об Элен: будто бы она была влюблена в собственного меньшого брата, Анатоля, и тот отвечал ей взаимностью! В свете можно было стать жертвою злых языков и без всякой вины, а уж если повод был — от репутации могли остаться одни лохмотья. Княгиня ясно понимала, что "маленькие радости" были для нее под запретом. Так же как маленькая Lise Мейнен любила, чтобы учитель хвалил ее, а родители ставили в пример другим детям — точно так же, превратившись в княгиню Болконскую, она хотела оставаться хорошею. О том, как воспринял бы князь Андрей ее возможную измену, она не думала. Ну, был бы снова недоволен, упрёком больше, упрёком меньше — не все ли равно. Но о том, что княжна Марья могла бы измениться к ней, княгиня думала с ужасом. Отчего-то золовка, робкая, некрасивая, не светская старая девушка, стала для княгини точным мерилом хорошего и плохого, будто нравственный камертон.

1) батюшка

Вернуться к тексту