Умиротворяющий бальзам (гет)

Все три месяца осени были до невозможного тёмными и дождливыми, будто бы сама природа надела на себя траур магического сообщества. И когда в середине декабря, наконец, зарядил снегопад, метелица продолжалась несколько дней кряду, превращаясь в плотную, непроглядную, тёмную завесу.

Примерно таким же виделось Северусу его будущее — толща непроглядной мглы и пронизывающий холод. Будто он снова заперт с оборотнем в Воющей хижине. Только вместо Люпина — Смерть.

Новый директор школы чародейства и волшебства Хогвартс задумчиво стоял у окон в своём кабинете.

— Ты чрезмерно погружён в себя в последнее время, мальчик мой. Это слишком заметно.

— Сложно смириться с будущим, Альбус. — Северус развернулся и бросил взгляд на портрет.

— Я думал, ты уже давно с ним смирился, разве нет?

Северус молчал.

— Но тебя всё-таки что-то тревожит? Я — всего лишь картина, ты можешь мне это поведать.

Старик с полотна хитро улыбнулся.

— Времена разговоров прошли, Альбус. Поздно что-либо исправлять, когда всё идёт согласно плану.

Пройдя из кабинета в директорские покои, Северус налил себе зелья в стакан и выпил залпом. Опустившись в кресло у окна, он стянул обувь и положил стопы на ледяной каменный пол. Взглянув на свои трясущиеся руки, он сжал их до боли и, откинувшись на спинку кресла, тяжело выдохнул.

Зелье уже практически не действует. Ты просто разрушаешь себя изнутри.

Вещи, портрет, элегантное убранство спальни — всё это мозолило ему глаза. В комнате ещё оставался запах предыдущего владельца. И это было мордредово похоже на жизнь в саване другого человека — человека, которого ты знал многие годы, которого ты уважал и… собственноручно убил.

Я так устал от этого места, мисс Хэйвуд.

Порой, сам не осознавая почему, Северус обращался к ней — в своих мыслях.

Холод щипал стопы, и это позволяло Северусу ощущать себя живым. Хотя бы немного. Он встал, прошёлся по спальне. Взгляд наткнулся на короб, полный его старых, нераспакованных вещей. Эльфы перенесли сюда всё ещё в начале года, но он так и не стал разбирать пожитки. Зачем? Ничего стоящего там всё равно не было — рамка с фотографией Лили, старые письма, заметки и другой хлам, давно потерявший значение. Зачем, зачем, зачем ему это?

Зачем, мисс Хэйвуд?

Гнев поднял голову, как змея. Не зная, куда его деть и как с ним совладать, Северус в сердцах швырнул коробку в камин. Достал графин с огневиски, собираясь было открыть, но тут же, зарычав, запустил его следом.

Чертыхаясь, перетащил кресло поближе к огню и, не измеряя дозы, выпил залпом несколько флаконов с умиротворяющим бальзамом. Бросил пустые склянки туда же, в огонь, промеж трещавших поленьев.

А затем, как-то разом поникнув, просто тихо наблюдал, как пламя поглощало всё его прошлое.

Зелье медленно начинало действовать. Но, практически провалившись в сон, он разглядел среди пепла письма. Целёхонькие. Единственное, что не сгорело. Неожиданное зрелище заставило его проморгаться, присмотреться и, взмахнув палочкой, потушить пламя. Стряхнув сажу, он вытянул наружу ещё тёплый конверт и вперился взглядом в тонкий аккуратный почерк, который, вероятно, ни с чьим бы не перепутал.

— Ну, конечно же, ты предвидела, что я брошу их в камин. — Горькая ухмылка искривила его губы. — Другого я бы от вас и не стал ожидать, мисс Хэйвуд. Зачарованные письма.

Вы просто так от меня не избавитесь, профессор! — Славный жизнерадостный голос любимой ученицы тут же прозвучал в его голове.

Она всегда была умницей. Она всегда слишком хорошо его знала.

Все сомнения, что мучили его ранее, развеялись. Ему уже было нечего терять. И, распечатав онемевшими пальцами конверт, Северус погрузился сначала в одно письмо, потом в следующее, а затем, не в силах оторваться, в третье.

В основном она писала о своей работе, но ловко вплетала в строчки всё, что с ней происходило в жизни. И спрашивала о его жизни в ответ. Если в первых письмах она чаще просила совета:

«Уже полгода работаю в аптеке вашего старого знакомого, господина Малпеппера. Но всегда стараюсь находить время и для своих разработок, помимо заказов лавки. Как вы и говорили: практика и исследование — прежде всего. Профессор, знали бы вы, как бы я хотела показать вам свои образцы и обсудить их с вами! Я никогда не работала раньше с такими редкими реагентами, ваш совет был бы очень для меня важен. Вот, к примеру, ума не приложу, что делать с сопревшими листьями ливанской мандрагоры…»

То в последних письмах делилась своими успешными наработками и заслугами. Да и стиль изменился: она практически перестала писать о своих личных радостях и горестях.

А жаль.

Наконец он дошёл до последнего письма, датированного «29 июня 1997 г.».

День смерти Альбуса Дамблдора.

— Ох, Пенни. Прости меня, девочка.

Его руки стали холодными, липкими, они тряслись куда больше прежнего, разворачивая последнее письмо.

Дорогой профессор Снейп,

Как вы поживаете? Надеюсь, вы не сильно устаёте? Скорее всего, в школе не легче, чем в остальном мире, а может, даже и сложнее в нынешнее время.

Не знаю, читаете ли вы ещё мои письма или нет.

Стоит выйти на улицу, и я будто переживаю всё то плохое из прошлого вновь.

Мне очень этого не хватает — тогда, в школе, когда вы были рядом, я знала, что мне ничего не грозит.

Вы всегда были таким решительным и сосредоточенным, и я знала, что вы сможете меня защитить.

В последнее время сложно находить в себе силы, и только воспоминания обо всех, кто верил в меня — мой спасительный маяк в этой тьме.

Я знаю, что вы тоже всегда в меня верили.

Спасибо за всё, чему вы меня научили, и за все вами сказанные слова. В последнее время я часто к ним обращаюсь.

Надеюсь, у вас тоже есть такой маяк, который ведёт вас к свету.

Искренне ваша,

Пенни Хэйвуд