Маго-педагогическая поэма (джен)

Замок Хогвартс был расположен на берегу глубокого горного озера с чистой водой — такой чистой, что, плывя на лодке, можно было видеть дно, как если бы оно было совсем близко, и только глядя, как леса с крючком погружается и погружается вниз, догадаешься, какова глубина на самом деле.

В озере жило небольшое племя водяных[1], с которыми, впрочем, Салли довольно быстро договорился.

— Они так изумились, что кто-то из нас умеет говорить по-ихнему, что живо согласились: мы их не трогаем, они не трогают нас. Рыбу ловить можно, но только по средам и пятницам и если они специально не укажут, что нельзя. Взамен, если кто-то их ихних заболеет, мы его лечим. Если не сможем вылечить, неделя без рыбы. Купаться тоже можно, но только у берега, с лодки не нырять, далеко не заплывать. Вроде, нормально?

— Как вам удалось выучить их наречие? — изумилась Ровена. — Оно ведь невероятно сложное!

— А по мне, так датский или горный гэльский — вот они сложные, а у водяных не язык, а пустяк. Слов меньше, чем букв в Credo, — пожал плечами Салли. — Но рад пригодиться.

До того он как-то стеснялся, словно знал, что взят не ради каких-то своих талантов, а исключительно из дружеских чувств, но, почувствовав, что может быть полезен, успокоился и расслабился.

Был он тонок, высок ростом, черноволос, смуглокож, с белозубой, как у всех гэлов, улыбкой и очень весёлыми глазами. С собой он неизменно носил одну или двух змей, которые оборачивались у него вокруг шеи и порой что-нибудь ему доверительно шипели. Из-за этого как ни мечтал он отрастить бороду не хуже, чем у друга Годрика, у него не выходило: жёсткая щетина мешала его питомицам, те сердились, ругались, и в конце концов приходилось бриться. Так что Салли довольствовался вислыми длинными усами.

По западному берегу озера тянулся густой лес, карабкавшийся на склоны Грампианских гор и потихоньку среди них терявшийся, а от восточного раскинулась долина-глен, спускавшаяся в Кабанью Низину, к заливным лугам вдоль вытекавшей из озера безымянной речки (её решили назвать Колдоструйной), и за ними снова взлетавшая в горы, обнявшие её со всех сторон. Люди, по словам Хёльги, здесь раньше жили, да большую часть выкосил мор, а меньшая побросала ненужные им дома и куда-то ушла: и двух месяцев со смерти лэрда не прошло, как в деревушке ни единого человека не осталось, только лачуги. Их было решено починить силами Годрика и его Transfiguratia и поселить в них взрослых учеников из числа простонародья. Знатные ученики и дети должны были разместиться в замке.

— А опаздывать не станут ли? — спросил отец Атанасиос. — Далеко до жилищ.

У него был и свой интерес: церковь тоже была в деревне, в замке же — только небольшая часовня, в которую изрядно широкий в талии грек и помещался-то с трудом.

— Наделать мётел и вся беда, — ответил Салли. — Пусть в школу летают. Я вот о другом думаю: кто нас кормить будет? Какая-никакая пахотная земля тут есть, да и скот можно пасти, но людей-то нет.

— Не проблема. Я всё предусмотрела и уже созвала домовиков со всех своих владений, — Ровена торжествующе улыбнулась. — Теперь они будут служить школе: пахать, пасти скот, убираться везде, кроме личных спален учеников и прочая.

Домовиков почти сразу взяла под начало Хёльга: вместе они осваивали замковую кухню, пахали, сеяли и строили причудливое сооружение из тонких деревянных планок и колдовских щитов.

— Я такое однажды видела в детстве, в Альдейгьюборге у нашей королевы, — объяснила она. — Королева любила красивые цветы, какие не растут у нас на Севере, и чародеи сделали для неё вот такую вот теплицу. Свет она пропускает, а холод — нет, и даже зимой розы всякие цвели. Так и у нас будет.

Ровена не огорчалась: она, напротив, почти не выходила на улицу, занимаясь устройством библиотеки и скриптория. Для этого требовалось расчистить один из малых обеденных залов, обеспечить подходящим освещением, сделать полки для книг и столы для переписчиков, добыть пергамент, перья и чернила...

Ей помогал в основном секретарь Прюэ, которому в первый же день был выдан многоразовый портключ до Лондона и право распоряжаться средствами леди Ровены.

К концу месяца из захудалого обиталища полудикого лэрда замок превратился в жилище, вполне достойное сестры короля, и пришло время набирать учеников.

Первыми из них стали дочери основательниц: благородная леди Елена пяти лет отроду, её ровесница Анастасия и Пенелопа, уже почти взрослая — ей шёл двенадцатый год.

Потом Салли уехал на родные болота и привёз оттуда хмурого долговязого парня, свою почти копию — Блэкку с болот, с сестрой Линн, такую же чёрную худую девицу Фанни из Кэрроу с братом-близнецом Юаном и старуху по имени Герти из Кеддла на Квирдичском болоте[2]. Первые четверо должны были стать учениками и первыми обитателями деревни, а Герти просто приходилась ему тёткой, немного умела ворожить и когда-то научила читать и писать.

— Не могу же я так просто её бросить! — объяснял он. — Семья, всё же.

Но никто и не требовал гнать старуху; наоборот, ей даже приискали место при школе, назначив ответственной за порядок. Ей предстояло следить, чтобы ученики не мусорили и не кидали кости в коридорах, эльфы не бездельничали, а наказанные ученики не отлынивали от наказания.

Хёльга и отец Атанасиос забросали письмами Йорк и вскоре отправились туда за внучком аббата Адальберта, тоже Адальбертом, леди Иоанной Гринграсс, сиротой Гульд, не имевшей ни гроша за душой, и благородным даже по имени Эделом Диггори.

Ровена и её секретарь выписали из столицы семейство Ансельма-добряка, ещё нескольких владевших чарами Прюэ и внука старого лэрда Блоклхёрста.

Наконец, Годрик тоже вернулся с добычей: нищим Лейфом-Хорьком, грустной прачкой Рун и сыном горшечника Гурдом.

* * *

Тут же встали и проблемы.

Знать не желала жить под одной крышей с бывшими рабами и нищими, взрослые не хотели садиться на одну скамью с малолетками, учителя не знали, как так учить одновременно тех, кто неграмотен по малолетству, грамотных и тех, кто дорос до зубов мудрости, а буквы различать так и не научился.

— Я буду говорить им про гордыню, — предложил отец Атанасиос. — Те, кому надо, понимают латынь. Лучше меня, — смущённо добавил он. — Буду говорить, есть дар — значит, равны.

— Так и есть, — согласилась леди Ровена. — Мы, чародеи, должны помнить, что среди нас нет знатных и незнатных. Нас для этого слишком мало.

Из уст правнучки Альфреда это звучало куда внушительнее, чем у косноязычного грека, и решено было, что после проповеди о вреде гордыни леди скажет речь перед студентами.

— Надо как-то их объединять, — сказала Хёльга. — Пусть что-нибудь делают вместе. Например, едят. В Гардах считают, совместный приём пищи сплачивает и делает людей братьями, да и в Британии тоже.

— А я научу их, как играть в мяч по-квирдичски! — предложил Салли. — У нас на болотах изобрели такую игру: все садятся на мётлы, ставят два длинных сачка торчком, и надо в сачок мяч забросить, а перед сачком, соответственно, вратарь, и он не даёт. А вокруг каменюки летают заколдованные, и отвлекают. Мамка моя, Гвеног, мастерица играть была, пока ей камнем по башке не попало и она не померла...

— Без камней! — возмутился отец Атанасиос. — Вам играй, а мне лечи!

— Но без камней скучно! — возразил, в свою очередь, Салли.

— Скучно, — подтвердил Годрик. — Я пробовал.

— А с камнями мы без студентов останемся. Если даже взрослая опытная волшебница не справилась... Хотите, чтоб вам что-нибудь мешало — пусть это будет что-нибудь безопасное, — вмешалась Ровена.

— Можно, например, маленькие мешки с песком или, лучше, с конским волосом, — предложил секретарь Прюэ.

— Что угодно, лишь бы не опасное, — повторила Ровена. — Игры, застолья... это всё хорошо, это может помочь, но что делать с тем, что у нас только половина учеников умеет читать?

— Учить? — лаконично предложил отец Атанасиос.

— Совсем малышей можно отдать, например, Герти. Она хоть и сварлива, и деревенская очень, но пишет и читает хорошо, даже дневник вела одно время. Записывала события, которые ей запоминались. Пусть она их самым азам учит, а мы займёмся старшими.

— Их тоже поделить на две части, — согласилась Хёльга. — Дети и взрослые. Одних будем учить с самого начала: заклинаниям леди Ровены, моим травам, зельям Салли, годриковой Transfiguratia, ну и тривий, конечно: грамматику, диалектику и риторику. А взрослым сначала надо, наоборот, свободные искусства преподать, и потом уже тонкости магии.

— Их ещё переучивать придётся, — вздохнула Ровена. — Они ведь уже кое-что умеют, но криво и косо. Даже палочки не у всех есть. Но мысль хорошая.

— Так палочки и у нас не у всех есть, — рассмеялся Годрик.

— Надо это исправить. В ближайший четверг отправимся к Олливандер.

* * *

Это был, пожалуй, самый странный день в жизни немолодой мастерицы: столько клиентов зараз к ней не приходило никогда. Но с ними была леди Ровена (тополь и жила дракона, довольно длинная) [3], что сразу располагало и обещало, что ничего дурного не случится.

Гюда Олливандер осторожно обмеряла всем гостям длину рук до локтя и высоту торса, расспросила их о привычках, снах и любимой еде, о самых сильных страхах и самых заветных мечтах, долго думала и наконец велела ученикам явиться к ней через месяц, а учителям — на другой же день.

И долго-долго, до самого рассвета, сидела за работой.

Шесть палочек сделала она той ночью.

Та, что была из берёзы и чешуи саламандры, трудолюбивая и неунывающая, досталась добрейшей Хёльге.

Капризная и яростная бузинная, с драконьей сердечной жилой — храброму и искусному Годрику.

Проныре Салли она сделала палочку из яблони с пером гиппогрифа внутри — подстать его натуре, обаятельной и неукротимой.

Из английского дуба и с пером феникса была палочка отца Атанасиоса, Прюэ получил виноградную лозу с волосом единорога, а старая карга Герти — неожиданное сочетание саксаул и волоса сфинкса.

— А ещё я хотела попросить вас, — сказала Гюда. — Моему сыну, Герайнту, скоро одиннадцать. Возьмите его в свою школу!

[1] Merpeople в каноне. Формально точнее было бы "русалки", но пресноводные русалки — это как раз водяные)

[2] в каноне точное местонахождение Квирдичского болота не указано; поскольку ведьма Герти Кеддл жила как раз в интересное мне время, я не смог удержаться от соблазна (например, соблазна ввести в текст ещё хоть одного хоть условно канонного персонажа). Итак, в этой версии реальности Квирдитчское болото — одно из исторических названий болота Моркамб-Бэй и место рождения Салли, сына Гвеног, крещённого Лазарем. Ну вот такой фанон. Дикий, да.

[3] палочки Основателей, насколько мне известно, нигде своим составом не светились; поэтому я осмелился придумать их самостоятельно, основываясь на каноничных сведениях о свойствах различных древесин, перечисленных здесь: http://ru.harrypotter.wikia.com/wiki/Древесина_для_палочек и сердцевинах, перечисленных здесь: http://ru.harrypotter.wikia.com/wiki/Сердцевина_для_палочек

Я осознаю парадокс сочетания "яблоня+Слизерин", но не могу отказаться от единственного дерева, прямо связанного со способностью к языкам. Тем более, что "обаятельный" и "добрый" никогда не были синонимами, а общее мнение не всегда бывает истиной.

Также я должен порыдать про то, что совершенно ни одна древесина не подходила Герти Кеддл, уж больно все они распрекрасные и раззамечательные, прямо принцип Барнума во плоти. Потому я и выбрал саксаул — упрямый, кряжистый и несгибаемый))

Также, в статье нет про берёзу (хотя вроде как она не так редка в Англии), поэтому, опираясь на народные верования, сделаю свою версию. Владелец берёзовой палочки не может остаться заурядным человеком; к добру или к худу, но в его душе живёт жажда приносить пользу и наводить порядок, очищать мир от того, что ему кажется неверным и недобрым. Он упрям и упорен, и редко сворачивает с пути, даже если всё против него. Берёза — третье (после тиса и бузины) дерево, прямо связанное с миром мёртвых.