Мономолекулярный меч и магия (гет)

«Кэтэ Роти Мутай», — так звучало имя, которым назвалась спящая красавица.

Иван гадал, как именно правильнее его перевести на русский. Выходило то ли «Великая Царица Полей», то ли «Высокая Мать Пашни», или даже «Могучая Командирша Грядок». В общем, что-то про силу, власть и сельское хозяйство.

Идентифицировать язык, на котором теперь уже не незнакомка пыталась с ним общаться, Иван не сумел, но неизвестно почему смысл слов худо-бедно различал. Чудилось в них что-то азиатское, возможно, это был кантонский диалект, который Иван никогда не учил, но вполне мог слышать чужие разговоры на нём.

Носители мозговых сопроцессоров, пренебрегающие их тонкой настройкой, порой ловят подобный глюк: внезапно в их голове всплывает информация, непонятно где и когда проникшая в память. Самый простой пример: бесконтрольно работающая в фоновом режиме функция автоматического перевода способна помимо сознания переводить случайно услышанные иностранные слова. Непрошеный перевод сохраняется в суррогатной памяти и лежит там до тех пор, пока занятые области не понадобятся для чего-нибудь другого. Тогда целостность информации теряется, сведения об её источнике могут и вовсе пропасть, но сохранившиеся обрывки, тем не менее, ещё способны проявить себя. И с ним, видимо, случилось именно это.

Первый день их знакомства, начался с неприятного утра, отмеченного хлопотами и головной болью, а завершался вечером, казавшимся Ивану заколдованным. Как он вытащил девушку из глубокого подземелья и принёс в дом, из его памяти почти целиком вылетело. Место ясных воспоминаний заняло яркое ощущение, как она, совсем холодная, дрожала и прижималась к нему, пытаясь согреться. Что происходило с ним в доме до того, как они оказались вдвоём на кухне, он тоже помнил смутно. Кажется, он сразу же перенёс её туда, посадил в кресло у стола, включил чайник, а потом сбегал в спальню за большим пледом. А вот «скорую» отчего-то не вызвал, хотя и собирался поначалу. Но твёрдая уверенность, что с девушкой и так всё будет хорошо, а посторонние люди могут только помешать, вдруг возникла сама собой.

И вот сейчас она сидела в кресле, забравшись на него с ногами, целиком завернувшись в синий в красную клетку плед. Не под пледом оставалась только её голова, да ещё рука, попеременно подносящая ко рту то взятую со стола чашку с горячим чаем, то ложечку с рябиновым вареньем, зачерпнутым прямо из банки. Чайные принадлежности девушка хватала с забавной и милой неуклюжестью, но неспешно, со спокойным достоинством. Проглатывая очередную порцию варенья, она всякий раз облизывала опустевшую ложку с обратной стороны и изображала в сторону Ивана едва заметный кивок. В этом необычном жесте при всём желании нельзя было заподозрить фривольный намёк, Ивану было очевидно, что так она выражает благодарность за угощение и выражает восхищение его вкусом.

Спину неожиданная гостья держала прямо, не пытаясь опереться на спинку кресла. Яркий свет заходящего Солнца освещал её лицо, не похожее ни на какое другое. Кажется, больше ни у кого на всей Земле не имелось столь необычного сочетания черт, их обладательница выглядела бы иностранкой в любом уголке мира. Иван допускал, что думая так он может и ошибаться, он бывал не везде и успел повидать далеко не всё на свете, но если бы в его мире обитали другие женщины с подобной внешностью, изображения этих красавиц гуляли бы по Сети.

В лучах заката её волосы потеряли прежний цвет сгоревшей до пепла бумаги и просвечивались насквозь, окрасившись розовым. Смуглая кожа приобрела блеск и полупрозрачность, а глаза подражали спелым плодам: слева зелёный лайм, справа жёлтый лимон. На такую красоту хотелось любоваться бесконечно, забыв о времени. Тем более, со временем сегодня действительно творилось что-то не то. И Солнце и внутренние часы сообщали, что уже половина девятого, вопреки ощущениям, что сейчас никак не может быть позднее пяти вечера. Всё-таки пребывание под землёй здорово сбивает с толку. Или же он и в самом деле слишком засмотрелся на гостью и позабыл обо всём.

И время же её вылечило. Иван с радостью заметил, что она уже не дрожит от холода, и его тепловое зрение действительно ощутило под пледом здоровые тридцать шесть и пять. А может быть, её вылечили горячий чай и варенье.

Она начала разговор, и попыталась объяснить на своём полупонятном языке, кто она такая и откуда, а от Ивана узнать, где она. Он старался ей помочь, коверкая неудобные странные слова, которые сами возникали в его голове, как только он представлял нужную фразу по-русски. Беда была в том, что этих чужих слов было мало, и все они как будто происходили из лексикона жителя каменного века. Хотя нет, не совсем так, слово «железо» среди них нашлось. Но вот «машина» — уже нет. Оттого все сказанные им фразы, несмотря на желание быть правдивым, выходили до ужаса грубыми и искажающими его собственные мысли. Гостья же слушала его, удивлённо распахнув глаза, и, кажется, не очень верила.

Но и её рассказы казались Ивану частью глупого розыгрыша со скрытой камерой. Она утверждала, что ничего не знает ни о Земле, ни о проживающих на ней народах. Любые слова из самых разных языков, как проговорённые Иваном, так и выданные программой автоматического перевода, оказывались ей непонятны. Не помогли даже найденные в сети реконструкции древних языков со всех континентов, включая гипотетический язык первых африканских кроманьонцев. Пусто, словно она никогда не посещала эту планету, ни сейчас, ни в древности.

Гостья же именно это и утверждала. По её словам, она оказалась «в другом мире, но не там, где мёртвые, а под другим небом» из-за козней злых богов. Этих богов следовало как можно скорее «наказать и прогнать», что она и собиралась сделать сразу, как наберётся сил и вернётся домой.

Когда Иван выразил сомнение в том, что одинокой девушке по силам наказывать и гонять богов, она гордо задрала длинный нос и гневно заявила, что сама валяется богиней, да не какой-то мелкой, а могущественной и древней. На богиню эта красавица действительно походила, но всё-таки в поэтическом смысле, а не буквально, а древней, к счастью, и вовсе не выглядела. Но надо признать, что от заключённого в её голосе чувства силы и правоты по Ивановой спине побежали мурашки.

Для себя Иван решил, что бедность языка их общения стала причиной путаницы в понятиях, и возможно, гостья полагает себя какой-нибудь изгнанной королевой. Тогда под древностью следует понимать не её собственный возраст, а почтенное время правления какой-то там династии, из которой она происходит. И запросто может быть, что власть там, куда она собралась возвращаться, обожествляема, оттого-то она и претендует на звание богини.

Ну, или же всё не так, и она пациентка дурдома с манией величия, забывшая все нормальные языки, кроме какого-то совсем уж редкого и экзотического, которую положили в сделанный по неизвестной технологии хрустальный гроб и закопали на глубине сто метров… кто? Врачи психиатры? Инопланетяне? Тайное мировое правительство?

Как давно это было проделано? Год назад? Сто? Миллион?

Вопросы, вопросы…

Можно было сколько угодно проявлять скептицизм, не веря её словам, но существование этих слов само по себе свидетельствовало в пользу её правдивости. Микрофон планшета слушал их разговор, и программа-переводчик металась по всей мировой сети, стараясь найти хотя бы одно знакомое слово. Тщетно. Они общались на языке, неизвестном на планете Земля.

Иван осторожно поинтересовался у гостьи, как так вышло, что они друг друга понимают. То ли богиня, то ли королева прямо ответила, что «поделилась с верным воином своей божественной кровью». Тут Иван вспомнил истории про вампиров и самую малость заволновался. Девушка, спящая в гробу и совершающая странные манипуляции с кровью, это идеально подходящий персонаж для подобной сказки. С другой стороны, вампиры не сидят в солнечном свете прямо у окна, и не уплетают с аппетитом рябиновое варенье, половину банки за один раз. Ну, по крайней мере, не должны, если считать взятую из страшных историй информацию достоверной.

А ещё, вампиры не клюют носом и не стараются спрятать зевоту. Девушка же очень хотела спать. Иван предложил довести её до кровати (до ложа, слова «кровать» в их общем языке не нашлось), она важно и плавно протянула руку ему навстречу, позволяя помочь ей подняться с кресла. Всё-таки она была очень слаба.

Он вёл её в гостевую спальню, а она обнимала его за плечо, не так, как девушка обнимает парня, а словно королева-алкоголичка, перебравшая спиртного, опирается на пажа. Большая кровать с одеялом и подушкой сначала удивила её, а затем была одобрена. Она скинула с себя плед, потом стянула через голову свою первобытную дерюжку, оставшись совсем голой, повесила оба предмета на спинку кровати и влезла под одеяло.

Иван хотел пожелать ей спокойной ночи, но опять не нашёл нужных слов. Поэтому сказал просто:

— Пусть ночь будет спокойной.

В ответ он получил долгий задумчивый взгляд. Затем она улыбнулась и уверенно кивнула, словно полагала, что в её власти сделать ночь такой, какой потребуется.

* * *

На следующее утро после совместного завтрака Иван затеял для гостьи медицинский осмотр, благо, медицинский сканер в его жилище имелся. Сканер — прибор точный и многоцелевой, чтобы получить от него серьёзный толк, требуются настоящие медицинские знания, наличием которых Иван, увы, не мог похвастаться. Но для общего контроля самочувствия и поиска, в порядке дежурной паранойи, «жучков» в теле, сходило и так.

Опасения, что исследуемую пациентку, явную дикарку, будет сложно уговорить лечь в аппарат, оказались пустыми. Она, выслушав объяснения о целях предстоящей процедуры, без всяких споров заняла место на подвижной кушетке, и, оказавшись внутри белой трубы, спокойно провела в ней всё положенное время.

Результаты исследования оказались… неоднозначными. Но в любом случае Ивану следовало похвалить себя за верное решение не спешить обращаться к квалифицированной медицине.

С одной стороны, никакой угрозы жизни и здоровью гостьи сканер не нашёл. Девушка оказалась несколько истощённой, но ни травм, ни хронических заболеваний, ни болезнетворных организмов, ни заражения нанитами в её теле не обнаружилось.

С другой же стороны, её организм оказался несколько странноватым и не вполне современной автоматической медицине понятным, о чём медицинская программа сообщила витиеватым текстом, сводящимся к: «Пациент скорее здоров, чем болен, но тут всё сложно, умываю руки». Список всяких неправильностей, заключающихся в ненормальных формах внутренних органов и расположения их не на своих местах, оказался длинным. Самым примечательным оказалось, что по каждому пункту впадала ссылка на статью анатомического справочника, из которой следовало: эта конкретная аномалия не опасна и хоть редко, но встречается.

Вывод следовал такой: его гостья — целый набор отклонений, которые попадаются по отдельности, но никогда ранее ни у кого не встречались сразу все. При всём при этом она жива, здорова и помирать не собирается. Вот и хорошо.

Терпимое отношение, проявленное девушкой к сканеру, распространялось и на прочую технику, что была в доме. На тот же чайник на кухне, например. Она не скрывала, что видит все эти вещи впервые, но ничему сильно не удивлялась. Точнее, она демонстративно проявляла лёгкое удивление пополам с одобрением или показным скепсисом, смотря по тому, был ли этот предмет в данный момент для неё полезен. И всё это она называла колдовством. Таким образом, реакция дикарки на современные технические чудеса сводилась к двум не высказываемым вслух заявлениям. Или: «Твоё колдовство классное, молодец». Или: «Твоё колдовство прикольное, но нафиг не нужное».

Колдовство в целом она не одобряла, но конкретно то, что присутствовало в доме, была готова терпеть. Во-первых, потому что колдовство Ивана было «добрым», а во-вторых, конкретно к Ивану, живущему «под другим небом», Кэтэ не считала возможным выставлять претензии.

«Кэтэ», как она разрешила Ивану себя называть, означало то ли «Великая», то ли «Высокая», что соответствовало истине. Иван при росте в метр и восемьдесят пять сантиметров кончиком носа касался её плеча. Следовало порадоваться, что она не пожелала зваться «Мутай», то есть «Госпожой», тогда бы получился какой-то мазохизм. Сама же она сообщила, что по имени Мутай к ней обращаются её дети, в число которых Иван не входит.

О своих детях она рассказывала много и охотно. Эти самые дети жили в деревнях, вручную копали землю и выращивали хлеб. А может быть, только бросали зёрна в пашню, а урожай для них проращивала лично Кэтэ, её рассказы было возможно понять и так. Выходило, что в своём варварском обществе она работала какой-то жрицей-царицей, называла всех жителей своими детьми, и верила, что урожай на полях откажется созревать без её приказа.

Дети Кэтэ Мутай были хорошими и добрыми, жили дружно, но на них постоянно нападали злые пастухи, с которыми приходилось жестоко воевать. Ещё государству и народу досаждали злые колдуны, а также чужие жестокие боги, с которыми приходилось разбираться самой Кэтэ, иногда с помощью верных воинов. Однажды злые боги обманом усыпили её и выбросили прочь из родного мира, вот потому она оказалась здесь. Теперь же ей следовало восстановить собственные силы, а также раздобыть войско, и отправляться спасать свой народ, который в её отсутствие жестоко угнетают.

К Ивану она относилась с явным уважением, как к спасителю, сокрушившему вражеские козни. Его не божественная природа презренного смертного частично искупалось следующим: он всё-таки могущественный колдун (что выглядит безнравственно, но солидно); он живёт под другим небом (что вообще выводит его из числа обычных людей). А ещё, судя по количеству мечей в его доме, он являлся великим воином. Когда же выяснилось, что его имя означает «Милость Божия» (сам Иван был про то не в курсе, пришлось подглядеть в Сети), Кэтэ, в очередной раз напомнившая, что является богиней, объявила это совпадение чудесным знаком, и пожелала, чтобы он возглавил её армию и поскорее занялся набором добровольцев.

Иван, слабо представляя, что делать с такой честью, отговорился, что пока занят, и её военными делами займётся сразу после того, как закончит свои. Она приняла такой ответ как должное и, показав жестом руки, что аудиенция у королевы окончена, отправилась рассматривать стену в гостиной. Там было на что взглянуть: дюжина висящих на ковре опасных предметов, точно копирующих внешность мечей из разных стран и эпох, но гораздо прочней и острее оригиналов. Подарки от Ганса и его друзей, из тех совсем недавних времён, когда они ещё не поняли, что детство кончилось. Фехтовать этими клинками Иван так и не научился, но для украшения жилища они годились. А теперь они послужили ему рекомендацией для поступления на должность варлорда или даже сёгуна, ура.

По поводу занятости Иван не врал. Подземный проект пока оказался в застое, но заказу от Розы-Марии требовалось уделить всё возможное внимание. Следующие несколько дней он с головой погрузился в проектирование новой игрушки для старой знакомой. Все предварительные расчёты уже были готовы, оставалось вручную исправить все косяки, а затем загрузить компы перерасчётами, затем снова исправить косяки, загрузить компы перерасчётами перерасчётов, и так далее, пока не сделается хорошо.

Скучающая Кэтэ заглядывала через его плечо в дисплей и сообщала, что своим детям ни почём бы не позволила заниматься подобным колдовством. Иван отвлекался, пытался разъяснить суть своей работы, но она не проявляла интереса. По её мнению, узнавать что-то сверх необходимого о жизни «под этим небом» было бессмысленно. Местная жизнь совершенно чужих людей её не касалась, потому что её божественная власть не распространялась на них.

Когда Кэтэ надоедало скучать, она осторожно гуляла вокруг дома, не подходя близко к внешнему краю газона. Работающий круглосуточно газонный робот поначалу вызвал в ней интерес. Она полдня ходила за ним следом, наблюдая, как он рыхлит почву, кладёт в неё семена вместе с крупинками удобрений и выжигает лазером сорняки. Так было, пока она не пожелала узнать, когда ожидается уборка урожая, но услышала, что все растения на клумбах служат только для красоты. Она расстроено пробурчала что-то про неправильную жизнь под неправильным небом и до ужина закрылась в гостевой комнате.

Иван даже обрадовался, что спасённая из хрустального гроба красавица прекратила слоняться по дому и отвлекать от работы. Что вообще с ней делать, он не представлял. Со стороны ситуация выглядела романтичной, как начало детского сериала про школьников, спасающих принцесс из других миров, но лично его, смотревшего на этот сюжет изнутри, неожиданное приключение угнетало. Романтики между ними не только не возникло, но и не предвиделось. Кэтэ держалась приветливо, но каким-то образом провела между ними непересекаемую черту. Похоже, она имена большой опыт управления людьми, чего с её предполагаемым божественным званием и следовало ожидать. Иван же с какого-то момента заметил, что его отношение к ней похоже на то, как он думал бы о подруге детства, однажды вышедшей замуж за его лучшего друга. А это не тот случай, когда можно приударить за женщиной, не рискуя потерять навсегда нечто важное.

* * *

На следующее утро Кэтэ пришла завтракать побледневшей и хмурой. Она грустно смотрела исподлобья, обиженно скривив губы, разговаривала неохотно, ограничиваясь пустыми вежливыми фразами. Ела без аппетита, по-прежнему облизывая ложку с обратной стороны, но с таким видом, словно делала одолжение.

Весь день грустная девушка донимала Ивана упрёками, что всё вокруг неправильно. За неправильность порицалось не только местное небо, но и всё, что под ним. Растения были бессмысленные, еда безвкусной, воздух не имел правильного запаха, а синицы за окном и кот соседки — души. Только к вечеру страдалицу осенило, и она заявила:

— Я знаю! Нужно вернуться и посмотреть!

Вернуться требовалось в пещеру, ранее вмещавшую усыпляющий гроб. Иван был не против, нытьё его уже достало, и внезапное изменение оказалось очень кстати. Собраться ему было недолго, только надеть диггерский костюм. Кэтэ же категорически отказалась от любого защитного снаряжения и даже сменила предоставленные ранее Иваном майку и шорты обратно на своё платье системы «мешок с дырками для головы и рук». Ещё она оставила на себе тот самый шерстяной плед, согревший её в первый день, и в который с тех пор заворачивалась и носила, почти не снимая.

Спуск не занял много времени, как и короткий путь до пещеры. Никаких препятствий им не повстречалось, только Иван сочувственно хмурился, глядя, как Кэтэ босиком шлёпает по острым камням. Всякую обувь она тоже отвергла, а неровности на пути её не огорчали.

Когда они, наконец, добрались до цели, Иван понял, что шли не зря. Если бы он знал заранее, что здесь притаилось такое, то и сам бы пожелал поскорее на это посмотреть. А может быть совсем наоборот, решил бы завалить вход и держаться как можно дальше. Трудно решить, как относится к непонятному явлению, о котором никогда раньше не слышал.

Круглый остров в центре пещеры покрылся высокой травой, выросшей за несколько дней на голом камне и в полной темноте. У корней травинки ярко зеленели, выше их цвет переходил в жёлтый, а бурые кончики выглядели смертельно острыми и яростно раскачивались без всякого ветра. Они тёрлись друг о друга, скрипели и похрустывали. Ещё выше над травой тянулись к потолку зрелые колосья, движение роста которых было заметно на глаз, без всякой ускоренной съёмки. Один колос внезапно затрясся и с громким треском принялся рассыпать семена. В глубине зарослей то и дело проскакивали электрические искры, от которых вспыхивали маленькие пожары, тут же затухающие, но успевающие выпустить облачко дыма, который замутил здешний воздух. Дым пах пряностями и горелым хлебом и щипал глаза.

Иван собрался узнать у Кэтэ, что за чудо он видит, но одного взгляда на неё оказалось достаточно, чтобы понять: ей сейчас не до разговоров. Кэтэ глядела на творящееся растительное безумие с таким счастливым и восторженно-неверящим выражением лица, словно случилось что-то по-настоящему важное и великое. Она мелкими шажками приближалась к верёвочному мостику, явно собираясь перейти на ту сторону, и в тот самый момент, когда Иван попытался было её от этого удержать, с радостным возгласом помчалась вперёд. Подвесную переправу она преодолела одним стремительным рывком и, высоко подпрыгнув над шелестящей травой, приземлилась в самой гуще зарослей.

Иван бросился следом, не понимая, что происходит, и, чувствуя опасность, но не успел совсем ничего. В тот момент, когда его нога вступила на островок, шелест травы и треск искр слились в частый грохот, который завершился резким сухим щелчком, точно таким, с каким разбился гроб, но в несколько раз громче. И последовавшая вспышка света оказалась звуку под стать. Светофильтры защитных очков заслонили глаза чёрными шторами, но он губами ощутил, как этот свет горяч.

А после удара, сквозь звон в ушах, Иван различил радостный смех. Кэтэ, целая и невредимая, исполняла какой-то дикий танец, то высоко прыгая, то кружась широко раскинув руки. Синий в красную клетку плед развевался как плащ, а босые пятки стучали по полу, высоко поднимая пыль.

Пыли было много. Вся ненормальная трава куда-то исчезла, не иначе как превратившись в клубы висевшего в воздухе разноцветного, в зелёных и жёлтых прожилках, тумана. Кэтэ словно магнит притягивала эту дымку к себе, чтобы превратить яркие пылинки в бесцветные пепельные хлопья. Пепел падал на её волосы, одежду и пол пещеры, и скоро от яркого тумана не осталось ничего.

— Они живы! — кричала Кэтэ, счастливо улыбаясь. — Тысяча лет прошло, но меня помнят!

Иван подошел поближе. Кэтэ закончила плясать, но не успокоилась и возбуждённо переступала ногами, словно готовясь бежать куда-то. От прежней хандры не осталось и следа.

— Иван, — обратилась богиня к нему, — собирай друзей, мы идём на войну!

«А почему бы и нет? — подумал он тогда. — Она, кажется, не врёт, а подходящие друзья у меня найдутся».