Меч рассудит (гет)

— Государь! Навстречу нам — всадники под туимским знаменем!

Инвар привстал на стременах, поглядел из-под руки туда, куда указывал воин-разведчик. Шагах в пятистах впереди виднелся конный отряд, над головами их трепетало знамя с щебечущим соловьем. Яркое, несмотря на прохладный день, солнце сверкнуло на золотом шитье одеяний, на меховых опушках шапок и плащей, на воинской броне. Когда же отряд приблизился, стало видно, что воинов среди них меньше, чем княжеских посланцев.

— Вряд ли они с дурными намерениями, государь, — шепнул ехавший по правую руку Тирват. — Да и мало их, чтобы нападать.

— Поезжай вперед да спроси их, зачем прибыли, — приказал Инвар. — Только воинов с собой возьми.

Тирват махнул ближайшим воинам-стражам, и они вместе поскакали под звон оружия и брони навстречу посланцам. Инвар тем временем остановил свой отряд, не сводя глаз с туимцев. Отсюда было и видно, и слышно.

— Мы прибыли, — ответил старший из посланцев на вопрос Тирвата, — по велению Кевана, князя Туимы, дабы с почетом встретить сиеранское посольство и сопроводить его в Ревойсу. Мы слышали, что сам князь Инвар едет во главе посольства, и потому желаем оказать ему честь от имени нашего государя.

— Мне знакома дорога в Ревойсу, — сказал Инвар, подтолкнув коня в бока и приблизившись к туимцам, которые мигом стянули вышитые шапки и поклонились ему. — Ужели вы прибыли только ради чести? И назови мне свое имя, посланец, я не люблю беседовать с незнакомцами.

Старший из туимцев поклонился вновь, и поклон его был учтив.

— Меня зовут Хирво, государь, я из числа советников князя Кевана. Ты прав: не ради одной лишь чести прибыли мы сюда. Государь мой повелел передать тебе, что ты войдешь в ворота Ревойсы только с малой свитой, ибо твоя, — он указал рукой на многочисленных спутников Инвара, — больше похожа на войско, чем на мирное посольство. Но не тревожься понапрасну, государь. Ни твоей жизни, ни жизни тех, кто сопроводит тебя, ничто не угрожает, и вот тому свидетельство.

Туимец, что ехал рядом с Хирво, подал ему холщовый свиток. Когда его развернули, Инвар сразу заметил огромную, в ладонь величиной, печать Кевана, оттиснутую на алом воске: над головой туимского щебечущего соловья — зубчатый венец.

— Прими, государь. — Хирво с поклоном протянул Инвару вновь свернутый свиток. — Вот знак твоей безопасности и честных наших намерений. По приказу князя Кевана здесь начертано, что никто не смеет причинить какой-либо вред обладателю сего свитка. Надеюсь, это уверит тебя в том, что всем вам нечего опасаться.

Инвар взял свиток, но ответил не сразу. Все было так, как сказал Хирво: и слова, и княжья печать. И все же сомнения не уходили. Если впереди вправду ждет западня, то эти посланцы либо бессовестно лгут, либо сами не знают о ней.

— Хорошо, — сказал наконец Инвар. — Я верю вам и печати князя Кевана. Но знайте: если ваш князь нарушит это слово, — он взмахнул свитком, — то будет проклят перед богами и людьми, как лжец и клятвопреступник.

Туимцы казались искренне возмущенными.

— Не для того князь наш дает слово, чтобы потом нарушать, — заявил Хирво. — И не для того велит писать приказы, чтобы отступиться от них. Мы же клянемся Кармиром-небом и Анавой-солнцем, что ни тебе, государь, ни спутникам твоим ничто не угрожает — ни тем, кто последует за тобой в Ревойсу, ни тем, кого ты отпустишь.

Вслед за Хирво все туимцы протянули вперед руки, правую поверх левой, и повторили клятву перед лицом богов. Как ни зудели в душе Инвара сомнения и подозрения, клятва притушила их.

— Я верю вам, — повторил Инвар, — и исполню то, о чем просит князь Кеван. Лишь бы сам он не позабыл о своем слове и клятве.

Оревин и Тирват тотчас выехали вперед.

— Позволь нам ехать с тобой, государь! Никто не защитит тебя лучше нас.

— Нет. — Инвар с улыбкой поглядел на обоих друзей. — Вы вернетесь к Анаведу и станете ждать меня либо моих гонцов. Со мной поедут трое слуг и шестеро воинов, этого будет довольно.

Говоря это, Инвар смотрел в глаза друзьям и прибавлял взглядом то, чего нельзя было сказать вслух при туимцах. Оревин и Тирват поклонились — с виду обычная учтивость, а на деле понимание и согласие.

Инвар кивнул в ответ. Он ничуть не сомневался, что спутники его вернутся в Паталар, и ни одна пядь приграничной земли не останется без пригляда. Затем он указал на тех, кого решил взять с собой, всею душой надеясь, что не обрекает верных слуг и воинов на смерть. Будь его воля, он поехал бы дальше один — но князь не вправе разъезжать без свиты, особенно если прибыл на переговоры.

— Да хранят тебя боги, государь, — сказал напоследок Оревин и вместе с Тирватом поглядел на Кодару, которая держалась позади прочих, словно чужая.

Инвар перехватил их взгляды. Сам он старался лишний раз не оборачиваться: зачем понапрасну терзать себя? Что было, ушло, в том числе несмелая надежда на счастье с нею. Раны телесные зажили, рана же душевная не заживет вовеки, ибо он сам отвергает то лекарство, которое могло бы исцелить его. А она не желает исцелять — на то ее воля. И, видно, воля богов.

Сиеранский отряд разделился. Инвар с малой свитой присоединился к туимцам, прочие же повернули обратно. Никто из посланцев Кевана не казался довольным, как если бы коварная задумка шла как надо. Они держались приветливо и учтиво, отвечали, когда к ним обращались, но сами лишний раз не заводили бесед. Кодаре же пришлось волей-неволей подъехать ближе к Инвару.

Он сам не знал, радоваться тому или печалиться. Что бы он ни думал, как бы ни утешал себя доводами разума, каждый взгляд на нее растравлял в душе лютую тоску — и притом невозможно было наглядеться вволю. «Последний раз ведь вижу, — оправдывался Инвар сам перед собой. — Как же упустить хотя бы миг? И сколько ни гляди, мало будет. Правда, не глядеть на нее я желаю — да только сама она ничего не желает. Значит, быть по сему. Не свататься я еду, а о мире говорить».

— Будь осторожен, — прошелестел едва слышно ее голос.

Инвар обернулся. Бледная, печальная Кодара упорно отводила взор и отчаянно моргала, как будто боролась со слезами. В ответ он коснулся сперва рукояти меча, потом туимского свитка с печатью, который он сунул за вышитый пояс. И словно не заметил, что она впервые не назвала его князем.

— Все в руках богов, — тихо сказал Инвар и не прибавил больше ничего.

…Клонился к вечеру следующий день, когда вдали показались каменные стены Ревойсы. Над ними трепетало знамя с соловьем, стража у ворот воздела копья в приветствии, а очутившиеся поблизости горожане крикнули нестройно: «Слава! Да хранят вас боги!» Под любопытными взорами Инвар со спутниками проехали по улицам, не увидев и не ощутив ничего враждебного. Люди спешили по домам, запирали лавки, болтали, смеялись и ссорились, из окон тянуло свежей стряпней. Вдали поблескивала река Миуль, что отчасти огибала город, а отчасти протекала сквозь него. Над княжеским дворцом тоже колыхалось на ветру знамя, и стража приветствовала Инвара. Никто не завел речи о том, чтобы сдать оружие или оставить часть свиты во дворе.

Ненадолго сомнения Инвара вернулись — когда Хирво и прочие туимцы скрылись за дверьми, пока сам он и его спутники спешивались, а слуги уводили коней. Даже если оставить в стороне возможные угрозы и ловушки, здесь не пахло самой обычной учтивостью: разве так подобает встречать князя-соседа, равного себе, пускай и не друга? Кевану стоило бы самому выйти на крыльцо, которое бы трещало от шагов стражи и свиты, или хотя бы послать сына, хочет он того или нет. А тут стой и жди, словно обычный проситель, горожанин или селянин.

Тяжело вздохнув, Инвар глянул на Кодару: она казалась настороженной, похожей на дикого зверя перед прыжком на добычу, и не сводила потемневших глаз с закрытых дверей, изукрашенных резьбой. Вскоре двери распахнулись, на пороге появился молодой слуга в богатом суконном кафтане с вышитым поясом.

— Здрав будь, князь Сиераны, — сказал он. — Входи вместе с твоими людьми, вас ждут.

Слова прозвучали невинно, слуга всем видом своим выражал почтение, но Инвар расслышал тихий возглас, что вырвался у Кодары. Однако медлить было ни к чему. Твердой поступью он поднялся на высокое крыльцо, слуги и воины шли за ним, не отставая ни на шаг. Кодара держалась среди них, как можно ближе к нему.

За сенями, светлыми, тоже украшенными резьбой, виднелся широкий проход со множеством дверей и лестниц. Его освещали всего два светца у стен, дальше все терялось во мраке. Лишь только Инвар и его спутники вошли, как двери за их спинами с грохотом закрылись, в глаза ударил свет множества огней, а в уши — топот ног, звон оружия и сочащийся ненавистью молодой голос: «Взять их!»

Инвар услышал, как Кодара прошептала: «Тойво!», сам же схватился за меч. Впрочем, спустя миг он понял, что напрасно: их всех обступили воины с копьями, человек двадцать пять, если не больше. Не успел Инвар разжать пальцы на рукояти, как воины бросились вперед.

— Изменник, Хидегово отродье!

Возглас Инвара заглушили предсмертные крики его людей: все до единого погибли вмиг, пронзенные копьями. Сам он кинулся было им на выручку, где-то рядом прозвенел отчаянный вопль Кодары. В грудь и в бока Инвару тотчас уперлись — но не вонзились — с пяток копий.

— Не надейся, Инвар, — послышался тот же голос, и княжич Тойво выступил из-за спин своих воинов. — Не видать тебе смерти в бою. Ты нужен мне живым — пока.

Инвар глянул на торжествующего врага, на искаженные лица убитых и лужи крови на светлом полу, на блестящие острия копий у своей груди и выпустил рукоять меча. Вместо этого он взялся за другое оружие, хотя почти не верил, что оно поможет.

— Вот, значит, как ваш князь держит свое слово? — произнес Инвар, подняв свиток с печатью. — Стало быть, его клятвы перед лицом богов — пустая болтовня? Твоей клятве, Тойво, я бы не поверил ни за что, но твой отец…

— Ха, отец!

Тойво протиснулся сквозь ряды своих людей и вырвал свиток из руки Инвара. Глаза княжича злобно посверкивали, рот кривился в глумливой усмешке. Он и рассмеялся — громко и открыто.

— Моему отцу, — сказал Тойво, когда нахохотался вдоволь, — стоит лучше следить за своей печатью и не бросать ее где попало. Хотя на самом деле спасибо ему за это. Главное, что ты поверил, как последний глупец, и сам шагнул в западню. А ведь ты мог догадаться, я даже был уверен, что догадаешься. И все же ты поверил. Теперь понимаешь, что для нас твои мнимые просьбы о мире?

Едкие слова врага стихли, отдалились, все кругом подернулось алым. Еще миг — и Инвар стиснул бы горло Тойво со всех сил, раздавил бы его шею в труху, и неважно, что его самого тотчас закололи бы копьями. Невероятным усилием он сдержался, осознав, что именно этого от него ждут. Видимо, и сам Тойво, и воины поняли, что у него на уме. Кто-то сдернул с его пояса меч в ножнах, еще двое вцепились в локти. Инвар мог бы легко стряхнуть их, но не стал, хотя в груди клокотало от гнева и возмущения.

Зато возмутился кое-кто другой.

— Трус! — закричала на весь дворец Кодара. — Глупец и предатель! Будь ты проклят! Да покарают тебя боги, если есть в Дейне справедливость!

Змеино-быстрым движением она выхватила меч у ближайшего стража. Напрасно: оружие у нее тотчас отняли, завернули за спину руки, точно пойманному вору. Инвар, глядя на это, дернулся, и в него вцепились еще трое, острия копий прокололи кафтан и рубаху на груди. Тойво же подошел к Кодаре, лицо его пылало. Он схватил ее за подбородок, как ни пыталась она отдернуться, и задрал так, словно хотел свернуть ей шею.

— Вот как? — проскрежетал он. — И ты смеешь честить меня, наследника Туимы, предателем? А сама ты кто, вражья подстилка? — Он кивнул держащим ее воинам. — Уведите ее, да заприте покрепче. Если станет буянить, свяжите.

Воины поволокли Кодару к левой лестнице, несмотря на сопротивление. Она не сказала больше ничего, но не сводила глаз с Инвара, как и он — с нее. Показалось ему или нет, что во взоре ее мелькнуло вместе с отчаянием сожаление? Когда же она скрылась из вида, Инвар заметил, что на него с ненавистью смотрит Тойво — не иначе, видел, как они сейчас глядели друг на друга.

— И его тоже уведите, да стерегите пуще собственной жизни, — приказал Тойво. — Все, что есть при нем ценного, можете забрать, но самого пальцем не сметь трогать. До поры до времени, — прибавил он с той же злобной усмешкой.

Пока туимские воины, светя себе, вели Инвара длинными темными переходами, его словно накрыла черная гнетущая пустота. Не было ни дум, ни надежд, ни даже гнева. Перед мысленным взором стояли трупы погибших в лужах крови, злобный оскал Тойво и отчаяние в светлых глазах Кодары.

* * *

Князь Кеван с трудом поднял отяжелевшие веки. Дурнота еще не ушла, перед глазами все расплывалось, и не сразу он понял, что лежит в своей опочивальне, а мечущееся туда-сюда багряное пятно — это светильник в руке пожилого лекаря Опетуна.

— Хвала богам, ты очнулся, государь, — тотчас заговорил лекарь, бросаясь к нему. — Не тревожься, пустая это хворь. Вот, выпей.

— Что со мной? — Кеван глотнул густого, мучнистого, почти безвкусного снадобья из резной чаши и отстранил ее. Понимание пронзило его, точно острый меч, но гораздо больнее. — Где мой сын? Ступай и позови его сюда!

Опетун недоуменно хлопнул глазами, но повиновался. Поиски не продлились долго — он почти тотчас вернулся со словами: «Княжич сам идет сюда, государь». Кеван знаком велел ему выйти, что он и сделал, едва не столкнувшись в дверях с Тойво.

Лицо сына разрумянилось, губы кривились в довольной улыбке, хотя лоб рассекла хмурая морщинка — видно, не все прошло по задуманному. Но держался он так, будто ничего особенного не случилось, даже отдал небрежный поклон. Заговорил он тоже первым.

— Тебе уже лучше, отец? — сказал он, по-прежнему улыбаясь. — Вот и славно, а то напугал ты нас…

— Мне-то не ври, хитроумная голова, — бросил Кеван и приподнялся на локте. — Чем ты меня опоил? И что натворил, пока я тут спал без просыпу?

Тойво и бровью не повел, хотя улыбка его исчезла — будто стер кто.

— Что натворил? — переспросил он. — Врага нашего в плен взял. И Кодару заодно. — Глаза его засверкали, точно самоцветы. — Теперь все по-нашему выйдет. Что мне печати и клятвы, если Инвар наконец умрет?

Кеван похолодел.

— Воистину боги лишили тебя разума, — прошептал он, — если ты вообще имел его раньше. Что ты наделал, Тойво? Ты посягнул на посольство мира, и не просто на какого-то там посла — на правителя! Неужели ты совсем не способен мыслить? Что, если Инвар в самом деле ехал договариваться о мире с нами?

— И ты еще говоришь, что у меня нет разума! — Тойво расхохотался. — Сколько раз я повторял тебе — и вновь повторю: я не верю, что он желает мира. И ты не верь, отец. Это не мирное посольство, а какая-то хитрость.

— Какая еще хитрость? Ты сказал, что захватил Кодару. Зачем Инвару было вести ее сюда? Теперь я понимаю, зачем: он хотел возвратить ее нам как залог мира. И только ты один мог все перевернуть…

— Это ты переворачиваешь, — отрезал Тойво, — а я-то как раз вижу истину. Инвар — гнусный обманщик и ехал к нам, замышляя боги весть какую подлость. — Он помолчал, сжал кулак и вновь улыбнулся — мечтательно-жестоко. — И я узнаю, какую.

— Замолчи! — крикнул Кеван и вскочил с постели, не думая о том, что одет в одну рубаху и полотняные порты. Тойво отшатнулся. — Что еще ты задумал, глупец? Не смей, слышишь? Чтоб ни один волос не упал с его головы, иначе наша земля не переживет такого позора. Нам его и так довольно! Что до подлости, то она скорее пристала тебе, а не ему.

На миг Кевану показалось, что сын сейчас бросится на него, — так перекосилось его лицо. Но спустя миг разгладилось, и Тойво спокойно ответил, будто на княжеском совете:

— А что мне за дело до этого, если мы достигнем нашей заветной цели и погубим Сиерану? Мы не одни, у нас есть наш дорогой зятек, Зимар Церибский, — какая-никакая, а помощь. Если мы потребуем, он никуда не денется и сделает все, что мы прикажем: выставит войско, пришлет припасы и коней. Главное, чтобы войну начала Сиерана, а не мы.

— Стало быть, ты решил подтолкнуть их, — медленно произнес Кеван и выдохнул. — Как?

— Все просто, я уже придумал. — Глаза Тойво засверкали пуще прежнего, сам он сиял, как солнце в ясный полдень. — Возьмем наемников или даже разбойников, что осуждены работать на рудниках, оденем их в сиеранскую броню, дадим знамена — и пусть устроят набеги на наши поселения, что на границе с Сиераной. Получается, кто развязал войну, кто начал первым? Они, сиеранцы. Потом мы пригрозим им, что их князь у нас заложником, и если нападения продолжатся, мы казним его.

— Если нападения продолжатся… — прошептал Кеван и отвернулся, сжав добела пальцы.

— Разумеется, они продолжатся, — улыбнулся еще шире Тойво, — и у нас будут развязаны руки. Инвар умрет, наследников у него нет, и после его смерти Сиерана будет ослаблена. Сам знаешь, как это бывает: раздоры, ссоры из-за престола, козни родичей и прочее, а там и до междоусобицы дойдет. Ну, а уж мы не станем медлить. И Сиерана достанется нам без всякого труда.

— Слишком уж гладко у тебя выходит, — сказал Кеван после долгого молчания. — Надеюсь, ты понимаешь, что, если все сорвется, нам этого не простят — ни Инвар, ни Сиерана.

— Инвара уже можно считать мертвецом, — скрежетнул зубами Тойво. — Поверь, отец, я не для того пошел на крайние меры, чтобы упустить добычу. И я ее не упущу.

Он небрежно кивнул и вышел, по привычке стуча сапогами.

Кеван медленно сел на постель, закрыл лицо руками. Недавняя дурнота прошла, ее сменила иная — предчувствие неминуемой беды. Как бы ни была велика его неприязнь к сиеранским князьям, потомкам Фаирама, что соперничал с его отцом, не такой мести он желал. Если желал вообще. Или ему ловко внушили это желание?

Впервые он задумался, не слишком ли много воли дал сыну.