Меч рассудит (гет)

— Боги святые, государь, ужели разум тебя покинул? Самому шагнуть в волчье логово!

Как бы дерзко ни звучали эти слова, никто не возразил советнику Сивелу. Те, что постарше, зашептались о недавнем неудачном посольстве и возможных ловушках. А те, что помоложе, высказались вслух.

— Как же так, государь? — сказал Оревин. — Ты так любишь эту девицу — и сам же от нее отказываешься? Теперь-то поздно идти на попятный.

Инвар поднялся с престола, и все вмиг умолкли. Пристально поглядев в глаза каждому, он вновь сел и заговорил.

— Я все понимаю, — сказал он, — и осознаю опасность, которой подвергну себя и Сиерану. Ты прав, Сивел: не соловья пристало Туиме носить на знамени, а волка — или даже змею. Я мало верю Кевану и совсем не верю Тойво… — Здесь Инвар вздохнул и продолжил после краткого молчания: — И все же смею надеяться, что мой поступок смягчит сердца врагов. Я верну им похищенную пленницу живой и невредимой, я стану просить Кевана позабыть старые распри. Каков бы он ни был, он не посягнет на посольство — тем более, посольство мира. Это уже будет не месть, освященная предками, а гнусность, недостойная князя.

— И все же гнусность может сбыться, — вставил воевода Варр. — В Туиме есть тот, кто живет ею. Все мы знаем об этом.

— Да, — кивнул Инвар и вновь вздохнул, потер лоб под венцом. — И если она сбудется, не медлите. Будем готовы ко всему — даже к тому, что меня захватят и станут держать заложником, а то и попытаются убить. Поэтому перебросим часть войска на восточную границу, в Паталар. Воевода Анавед, который держит его сейчас, — человек верный и в меру осторожный. Если случится худшее, ты, Варр, присоединишься к нему со своими людьми.

Воевода поднялся и поклонился, звякнув оружием. Прочие же молчали, хотя взоры их говорили без слов.

— Это война, государь, — тихо произнес наконец седобородый Корив. — То, чему ты всегда противился всей душой.

— Ты прав, — сказал Инвар, стараясь говорить ровно. — Да, я не желаю войны, даже сейчас, когда Тойво покушался на мою жизнь. Но если иначе нельзя, придется воевать. Хотя я предпочел бы принять удар на себя, лишь бы не пострадала Сиерана.

— О ней тебе и надлежит думать в первую очередь, государь, — подхватил Налидан. — Ты холост, у тебя нет сыновей — кто наследует тебе, случись то самое «худшее»? Когда-то предок твой, Вирам, будучи еще простым воеводой, обуздал междоусобицу, что вспыхнула после смерти бездетного князя Улавара, и взошел на престол Сиераны по воле богов и народа. Неужто желаешь ты, чтобы подобное повторилось? Желаешь, чтобы род княжеский пресекся на тебе?

Почти все советники заговорили разом. Кто повторял слова Налидана, соглашаясь с ними, кто вспоминал туимскую пленницу и повторял: «Не к добру ты, государь, приказал увезти девицу». Инвар молча слушал этот гул и, наконец, прервал его, подняв руку.

— Что решено, то решено, — произнес он тем голосом, которому не возражают. — Если война случится, не мы повинны в ней. Но я постараюсь избежать большой крови и предпочту сам бросить Туиме вызов. А коли она его не примет, позор падет на Кевана и Тойво.

На этом совет окончился, осталось лишь обсудить, кого взять в свиту — и скольких воинов брать в охрану. И пока Инвар был поглощен этим, ему не давали покоя собственные же слова о вызове. «Что, если Тойво не примет его — особенно теперь? Можно говорить и думать что угодно, да лишь мы с ним знаем, из-за чего случится эта война — если вправду случится».

Закрадывались в душу Инвара и другие мысли: «Не лучше ли будет мне пасть в бою от руки врага? Зачем мне жить без Кодары?»

«Затем, что есть Сиерана», — отвечали ему голоса предков, словно тени минувших времен.

* * *

— Ну, и чего ты добился? Мало того, что поступок твой сам по себе недостойный, так еще и напрасный, ведь твои убийцы не вернулись. И молись всем богам, чтобы они были мертвы. Если их захватили живыми и допросили, Инвар уже все знает. В следующий раз его будет не застать врасплох.

Слова отца проникали только в уши, но не в сердце княжича Тойво. А в сердце его бушевало пламя: Мекар и прочие посланцы не вернулись — стало быть, потерпели неудачу, и проклятый враг жив. А тут еще эти странные слухи о девушке, которую Инвар якобы держит при себе, даже выезжает с нею на прогулки верхом. Судя по описанию, это Кодара — кто же еще? И коли так, вопросов становится больше, чем ответов. А ответы могут оказаться горше любой неизвестности.

— Почему, отец? — спросил Тойво, потрясая кулаками. — Почему она не сбежала, ведь наверняка могла? Девки — народ хитрый, кого угодно обведут вокруг пальца, если надо. Разве что этот ублюдок замучил ее, опозорил, силой заставил покориться… О-о, я бы ему глотку вырвал за это!

— Силой заставил? — Голос отца звенел ядом. — А тебе самому сила помогла с нею? Нет, не такова эта девка, она бы скорее умерла. А вот предать нас по своей воле и перейти на сторону врагов она могла. Откуда тебе знать, что посулил ей Инвар — и чем ее одарил?

И вновь отцовские слова обожгли Тойво каленым железом. Изо всех сил он избегал этих дум, да они не отставали, точно мошкара летом, лезли в голову днем и ночью. «А вдруг она сама в него влюбилась? Каким бы мерзавцем ни был Инвар, лицом он хорош, а все девки ведутся на красоту да на речи сладкие. Но почему он, а не я? Чем я ей не угодил, чем я хуже?»

— Она не останется там, — процедил Тойво сквозь зубы, сминая серебряное запястье на руке. — Инвар не получит ее. Я пошлю новых людей, больше, и они увезут ее оттуда. А коли боги даруют удачу, так и врага убьют…

— Ты опять за свое? — Отец нахмурился, сердясь уже не на шутку, поднялся с престола и шагнул к Тойво. — Безмозглый юнец! Из-за глупости, из-за пустяковой прихоти ты готов загубить свою страну, готов войну развязать! Так знай: Туима во веки веков не станет воевать из-за бабы, будь она хоть раскрасавица, как сама Анава-солнце.

— Из-за бабы, вот как? — Тойво метнулся вперед и очутился лицом к лицу с отцом. Тот поневоле отступил, едва не врезавшись в престол. — А ты вспомни: разве не из-за «бабы» все началось? Вспомни, из-за чего соперничали мой дед и дед Инвара, чтоб их всех Хидег сожрал! Так что все вполне разумно. Вражда началась с женщины и женщиной закончится. И не только женщиной, но и победой, и смертью врага.

— Хороша же твоя любовь, — усмехнулся отец, совладав с собой. — Выходит, желание самой Кодары тебе не важно, а важно лишь заполучить ее к себе в опочивальню. По-твоему, ради этого стоит воевать? А коли ты так ненавидишь Инвара, брось ему вызов, честно и открыто, но не позорь ни себя, ни меня, ни всю Туиму наемными убийцами.

— Он недостоин моего вызова, — гордо бросил Тойво. — Я не стал бы марать его грязной кровью клинок своего меча. Этому ублюдку больше пристала веревка.

Отец молча уселся на престол, расправил полы кафтана и взялся за свой посох, слегка постукивая по нему пальцами. Он так и не ответил, только кивнул — насмешливо, как почудилось Тойво. И это вновь взбесило его: обидно, когда тебя видят насквозь. Нет, не пустая гордыня удерживает его от вызова Инвару, а голова на плечах — кто же станет сам себя лишать преимущества и биться на чужом поле? Наемников полно и в Туиме, и в других краях; рано или поздно кто-то да преуспеет. Тогда как в поединке можно проиграть.

— Это бессмысленно, Тойво, — прервал наконец свое молчание князь Кеван, — и ты сам это понимаешь, только не желаешь признавать. И спор наш бессмыслен. Громкие слова чаще всего остаются лишь словами. И я молю богов, чтобы так и случилось, чтобы ты не вздумал претворять их в жизнь.

Теперь промолчал Тойво, не найдясь с ответом. Вернее, он мог бы ответить — повторив все то, что недавно говорил. Хидег сожри отца, но он прав, и оттого правда эта вдвойне горька.

«И кто придумал эту глупость, что слать к врагу наемных убийц подло? — говорил себе мысленно Тойво. — Быть может, настанет однажды время, когда все подобные глупости уйдут в небытие, где им и место. В борьбе за свое дело хороши любые средства…»

Он поневоле осекся, чувствуя, что мысли его готовы потечь в опасную сторону. А отец по-прежнему сидел молча и смотрел на него с этаким скучающим видом. Взор его и все лицо словно говорили: «Насквозь тебя вижу и знаю, что ничего путного ты не придумаешь». Прежде чем гнев Тойво вспыхнул с новой силой, снаружи палаты загрохотали спешные шаги.

— Дозволь впустить гонца, государь, у него важные вести! — провозгласил слуга прямо с порога, как только отдал низкий поклон.

Князь кивнул. Тойво позабыл про свои думы и занял место рядом с отцовским престолом. Слуга же вышел, и в дверях тотчас появился пропыленный гонец, звеня окровавленными шпорами, следом — трое стражников.

— Будь здрав, государь, — поклонился гонец; он тяжело дышал, потное лицо его пылало, и голос звучал хрипло. — И готовься встречать важных гостей. Сюда, в Ревойсу, едет сам сиеранский князь, с большой свитой. Я сам видел их и слышал, что едут они для переговоров о мире.

— Инвар сам едет ко мне? Без писем, без посланцев? — В голосе князя слышалось искреннее изумление. — Ты видел его своими глазами?

Гонец успел лишь вновь поклониться, когда его перебил Тойво:

— А нет ли с ним девушки?

— Есть, господин, я позабыл об этом и не сказал сразу. Это Кодара, что состояла при госпоже Атауне, пока та не уехала в Цериб. Сам-то я не знаю ее, да мне сказал мой воевода, когда посылал меня к вам с вестью.

— Зачем же Инвар везет ее сюда? — вновь удивился князь.

Ответа гонца Тойво не слушал, как и дальнейших бессмысленных расспросов. Замысел сложился в голове в один миг. Подробности он успеет обдумать, но главное вполне ясно. С трудом сдержав довольную улыбку, Тойво прищурился. «Надеюсь, отец, ты не станешь мешать мне. А коли станешь, примем кое-какие меры».

Оставив ненадолго свои думы, Тойво принялся выспрашивать у гонца, как далеко сейчас от Ревойсы сиеранское посольство.