Маго-педагогическая поэма (джен)

Король Эдуард не знал, радоваться ему визиту сестры или огорчаться.

Ровена всегда была с ним приветлива, неизменно заботилась о нём, разделяла с ним тяготы изгнания и борьбы за престол — но она столь же неизменно была требовательна и сурова, держалась своего мнения обо всём на свете и никогда не уступала в спорах.

На то она и была Мудрейшей, впрочем.

Сегодня она прибыла по делу; у неё созрел некий замысел, который требовал участия короля и, по возможности, епископа Лондонского, присутствие которого Эдуарда несколько утешало. При духовных лицах сестра всегда вела себя сдержаннее и менее своевольно.

Как всегда, без служанок и сопровождения, которых она оставила во дворе, Ровена зашла в зал, поклонилась королю, подошла под благословение епископа — и сразу же перешла к делу:

— Брат мой, я слышала, что вы с владыкой Робертом занялись школами.

— Так и есть, — вместо Эдуарда ответил епископ. — Хотя ваш благородный предок весьма твёрдо и искусно положил им основание, время подточило его, и сейчас многое нужно менять.

Ровена энергично кивнула:

— Учителя не желают учить, ученики — учиться, дисциплина отсутствует, детей мыслят отдать в святилище премудрости, а отдают в вертеп. Я знаю. Но я не затем пришла. Брат мой... владыка... я хотела бы просить, чтобы мне дозволено было открыть школу для чародеев и волшебниц.

— Неожиданно, — качнул головой епископ. — Хотя вполне разумно. На Альбионе немало людей, наделённых этим редким талантом. Но ведь до сих пор никто не совершал подобного?

— До нашего прадеда Альфреда никто и грамматических школ, доступных простому люду, не открывал. Что ни день я слышу о том, как мужчины и женщины гибнут по собственной неосторожности: не умея обуздать силу, которая им дана, они вредят себе... или другим, что страшнее. Люди начинают бояться чародеев, подстрекаемые невежеством, они убивают всех, кто кажется им опасным или подозрительным, и как знать...

Эдуард чуть нахмурился.

— Ты хочешь сказать, что однажды они могут подняться против нашего рода, потому что мы искони умеем колдовать?[1] А ведь это вполне возможно. Кто-нибудь из эрлов побогаче, например, захочет сам занять трон, и...

Ровена молча кивнула.

— В любом случае, — вмешался Роберт Лондонский, — нельзя открывать школу ни в одном из крупных городов. Именно по указанной благородной госпожой причине. Если один неумелый чародей может по случайности стереть с лица земли целую деревню, то на что окажется способна целая школа таких?

— Я и сама хотела, чтобы школа была подальше от людских жилищ. Это и ученикам пойдёт на пользу: где нет людей, нет и соблазнов.

— Но где нет людей, вот в чём вопрос, — хмыкнул король Эдуард. — Всякая земля в этом королевстве кому-то, да принадлежит. Большей частью эрлу Годвине, но иногда и кому-нибудь ещё. Что, если хозяин земли решит использовать вас в своих целях? Пусть не сейчас, пусть через двадцать или тридцать лет? Его владения — его и воля...

— Я думала и об этом, поэтому попросила, чтобы при нашей беседе был владыка Роберт. Я хотела просить его выделить школе участок церковной земли. Так поступают на большой земле: монастырь даёт землю школе, а школа платит монастырю деньги, например.

— Деньги — не то, в чём я нуждаюсь, благородная госпожа. Я отдал бы вам любые земли, но в моей епархии нет подходящих для школы мест, а распоряжаться чужими я не вправе. Пока не вправе.

Все знали: стоит Эадсиге скончаться, и место архиепископа Кентербери достанется Роберту. Но старик крепко держался за жизнь, и хотя болел тяжко, умирать не спешил.

— А впрочем... послушайте, не так давно ко мне обратилась благородная госпожа Хёльга, дочь... никак не могу запомнить, странное имя, что-то вроде Хафф-Пафф. Эта благородная госпожа была одной из спутниц королевы Эллисив[2], вышла замуж за одного из приграничных дворян, а после мора осталась вдовой с двумя дочерьми. От мужа она унаследовала небольшой замок Хогвартс в горах и прилегающие земли, луга и лес. Сейчас она хочет отдать эти земли Церкви и вернуться на родину. Она обратилась ко мне, а не к Эадсиге, потому что я был знаком с сестрой её государыни...

— Мы должны встретиться и поговорить, — сказала Ровена. — Леди Хёльга знает о чародеях?

— Насколько я могу судить, она и сама из них.

* * *

Хёльга, дочь, как выяснилось, ярла Фарлафа Толстого, оказалась низенькой толстушкой с длинными косами и симпатичным круглым личиком. Выглядела она в чём-то моложе своих двадцати пяти лет, а в чём-то, напротив, старше: в жёлтых, как солома, волосах уже пробилась седина. Ровену она принимала в доме епископа, где остановилась на время пребывания в столице, и слушала очень внимательно, часто переспрашивала, словно боялась упустить какую-нибудь важную мелочь.

Наконец, она сказала:

— Наш конунг тоже открыл школы, чтобы дети учились грамоте. Но школу для чародеев он не открывал, хотя, может, и следовало бы. Только как их отыщешь? Таким даром наделён один на сотню, может и на тысячу, а лгунов и самозванцев — полным-полно. Ну да страна у вас не такая и большая, может, и получится... Вот что. Если епископ благословит, Хогвартс я тебе отдам. Но с одним условием.

— С каким?

Ровена приготовилась расстаться с золотом, драгоценностями или землёй, но Хёльга её огорошила:

— Хочу остаться при этой вашей школе. Учить — я хорошо знаю травы, греческий язык, кое-что в медицине смыслю. Толк от меня будет. Заодно посмотрю, что получится. Если добро выйдет — отпишу на Родину, чтоб и у нас такое было. Что скажешь?

Делиться полезной идеей с чужестранцами было, конечно, жалко. Но если подумать, Гарды далеко, и что бы там ни устроил местный конунг, едва ли от этого будет вред потомкам Альфреда.

Поэтому Ровена согласилась.

Хёльга же подобрала и духовника будущей школе. Его звали причудливым именем Атанасиос и он тоже состоял в свите королевы Эллисив. Довольно учёный грек, Атанасиос не слишком хорошо понимал по-саксонски и изрядно коверкал латынь, но был человеком добрым, трудолюбивым и — что решило дело в его пользу — сам был из числа одарённых: немного умел лечить болезни, заговаривать раны и усмирять диких зверей. Идею он одобрил целиком и полностью, но высказал предложение: найти мужчину-мирянина, который мог бы представлять школу во внешнем мире.

— Вы знаете, госпожа Ровена, — говорил он на ломаной латыни, — простой люд женщине не верит. Верит мужчине, воину, сильному. Женская школа им плоха будет, а мужская — хороша.

И в словах его была обидная правда: если дворяне согласятся идти учиться хотя бы из уважения к сестре своего короля, то с простонародьем будет сложнее. Им не понять, что чародейки, бывало, и в Визенгамоте заседали и что они не просто бабы.

— И хорошо будет: женщины наберут женщин, мужчины — мужчин. Прилично, — добавил Атанасиос.

Пришлось снова идти к епископу.

Тот порадовался, что улажено с землёй, поогорчался насчёт новой препоны, поразмыслил и предложил обратиться к своему знакомому, норманну Годрику, недавно поступившему на королевскую службу.

— Этот Годрик чародей и, по слухам, привнёс в эту старинную науку много нового. А ещё он человек смелый, рисковый, бывалый путешественник. Я, госпожа моя, сам колдовать не умею, но магия меня некогда пленила, а потому я, знаете ли, с вашими собратьями беседовать очень люблю. И могу вам сказать: любопытнее сира Годрика я мало кого встречал.

— А нельзя ли сделать так, что мы встретились бы у вас дома? — спросила Ровена. — Неприлично даме одной идти к мужчине. Тем более по делу. А слуг в это вмешивать не хотелось бы.

* * *

Так и вышло, что вечером того же дня Годрик (Гёдрик, как говорил он сам), леди Ровена, леди Хёльга и молчаливый отец Атанасиос собрались на ужин у епископа Лондонского. Рыжий здоровяк в кольчужном доспехе и с топором у пояса был больше похож на удалого разбойника, чем на человека, способного привнести хоть куда-нибудь хоть что-то доброе и созидательное; но в беседе он оказался достаточно любезен и проявил немалую учёность, чем изумил обеих дам и вызвал у них доверие к себе.

Выслушав предложение — присоединиться к ним в затее основать школу для чародеев по образцу грамматических — долго думал, молча пережёвывая мясо, потом, как и Хёльга, принялся задавать вопросы: чему планируют учить, сколько времени, с какого возраста и кого именно. Получив ответы, снова задумался.

А потом — согласился, поставив два условия: взять его приятеля Салли и внести в курс наук ещё одну, изобретённую им недавно:

— Я назвал её Transfiguratia, то есть прехождение образов из одного в другой, и полагаю её дочерней ветвью арифметики или геометрии. С помощью этой науки можно превращать одни предметы в другие не абы как, а сообразно гармоническому ладу. Это позволяет быть уверенным в результате и приносит много пользы. Например, однажды мы с Салли попали под дождь, и он промок, а я натрансфигурировал себе непромокаемую шляпу — и ничего. Правда, она замечательная?

И он достал невзрачного вида серо-коричневое нечто в виде стоящего на круге конуса.

— Просто чудесная, — очень вежливо сказала Хёльга. — А с помощью вашей Transfiguratia можно только шляпы делать?

— Да нет. Что угодно можно, только кроме денег и еды. Не знаю, почему, но не выходит совершенно, — ответил Годрик. — Вот, например... — он нахмурился, сосредоточился и стукнул палочкой по серебряному кубку.

Тот превратился в большую чёрную крысу. Крыса недолго промедлила и побежала по столу, но палочка вскоре настигла её и вернула в первоначальный вид.

— Впечатляет, — кивнула Ровена. — Определённо, эта наука будет очень полезна. А ваш друг что умеет?

— Салли? Ну, он со змеями говорит... и зелья варит неплохо. Но главное — он отличный, надёжный товарищ! Умников-то и без нас немало. А вот таких людей, которым доверять можно...

* * *

Так и вышло, что в начале июня в замке Хогвартс собрались леди Ровена из Вороньего Когтя, Годрик Гриффиндор, Хёльга Фарлафсдоттир и Салли-Лазарь по прозвищу Проныра, а также отец Атанасиос и секретарь епископа Роберта Фабьен Прюэ.

[1] как известно, потомки Альфреда (Этелинги), занимавшие трон, обладали способностью исцелять больных, останавливать бури и засухи и т.д.

[2] королева Эллисив, жена Харальда Сурового, как минимум единожды совершала паломничество в Гластонбери; разумеется, с нею была и свита. Позднее она насовсем останется в Англии: есть версия, что по причинам личного характера (Харальд взял себе другую жену, родившую ему сыновей), есть версия, что напротив, в свой последний поход в 1066 году Харальд её зачем-то взял с собой.

В любом случае, имя её дочери (Мария) связано с гластонберийскими легендами.

Ну а я свяжу с Гластонбери герб Хёльги — барсук был одним из символов аббатства.

О том, чем было Гластонбери во времена моих героев, можно почитать здесь (часть авторских закидонов уместнее пропустить, но фактаж тут недурной, а фото прекрасные): http://anvin.livejournal.com/20044.html