Королева (джен)

Королева умирала. В редкие минуты, когда ее сознание прояснялось, она понимала, что лежит в собственной спальне, и вспоминала, что ее перенесли сюда после падения на лестнице. Она помнила ринувшиеся ей навстречу ступени и раздирающие внутренности боль. Сейчас боль была тише и слабее — видимо, ей снова дали твисса.

Вальдер сидел рядом с ее постелью. Она чувствовала, как его сухая, теплая рука сжимает ее влажную ладонь и гладит ее пальцы. Иногда он менял влажные полотенца у нее на лбу.

Он не позволил никому из слуг ему помочь — сам поднял жену на руки и взбежал по лестнице. Опасность удесятерила его силы.

Элика из последних сил сжимала зубы, чтобы не кричать. Нельзя, чтобы послы и вся их свита услышали ее вопли. Она королева!

Слезы каким-то образом текли даже через крепко зажмуренные веки. До этого дня она даже не знала, что в мире может существовать такая боль. Элиссив она родила легко, врачи и повитухи даже удивлялись...

— Твисса, немедленно! — рявкнул Вальдер, пинком распахивая дверь. Врача Ее величества он требовать не стал, и так было понятно, что королевский лекарь уже бросился сюда.

Ее первые роды прошли так стремительно, что принимать твисс ей тогда так и не пришлось. Сейчас смесь из люцера и лекарственных трав показалась ей на удивление безвкусной. Однако она оказалась действенной — боль вскоре отодвинулась и ослабела, перестала поглощать все ее мысли и внимание, и Элика снова смогла мыслить связно. Она сразу поняла, что королевский врач напуган. Руки у него дрожали, когда он готовил твисс, и она прочитала в его взгляде замешательство, когда он подал его своей пациентке и приступил к осмотру вместе с женщиной из ордена Милосердия. Ещё бы. Королевский лекарь редко вынужден был иметь дело с серьезными травмами или болезнями. Большую часть времени он жил вполне спокойной жизнью. Отвечать за королеву, находившуюся в тягости и упавшую с лестницы — слишком опасная и деликатная задача. Подобная миссия может смутить кого угодно...

Элика не слишком разбиралась в медицине, но даже ей было очевидно, что ее ребенок вряд ли выживет после подобного падения. И может статься, что сама она после случившегося не сможет иметь других детей. От одной мысли о такой возможности Элика крепко сжала зубы. У них с Валлариксом только одна дочь... этого слишком мало, чтобы обеспечить престолонаследие. Для всей Династии будет трагедией, если жена не сможет родить императору других детей. А вся ответственность за это ляжет на врача, который не сумел помочь своей высокородной пациентке...

— Мэтр, можно ли спасти ребенка? — слабым голосом спросила Элика, придержав руку лекаря, когда он закончил считать ее пульс.

Растерянность на лице врача стала еще заметнее.

— Миледи, вы сильно расшиблись при падении. Такое сильное кровотечение указывает, что удар мог вызвать внутренние повреждения, и я... — врач на мгновение запнулся, но потом все же сказал — Боюсь, что спасти вашего ребенка не удастся.

Лекарь явственно колебался, сомневаясь, стоит ли делиться с семьей пациента собственными мыслями, но под конец все же сказал :

— Есть один человек... он чужеземец, недавно приехал в город. У него дурная репутация, но он принял несколько сложных родов. Я сам был свидетелем того, как он спас жизнь роженицы, которой, на мой взгляд, уже ничем нельзя было помочь. Нужно признать, что он очень искусный врач.

— А почему тогда "дурная репутация"?.. — спросил Вальдер.

— Он нарушает многие запреты. А его решения порой слишком рискованны.

— Выражайтесь конкретнее, — сквозь зубы сказал император.

Придворный врач наклонил голову.

— Вы правы, без примеров тут не обойдешься… Одному мастеровому раздробило ступню колесом телеги. Там была такая каша, что ступню осталось только ампутировать, и поскорее — пока дурные соки из раздавленных сосудов не распространились дальше. Никакой нормальный врач не стал бы рисковать. Там был один шанс на тысячу, что у больного не начнется заражения. Но этот лекарь, Рам Ашад, рискнул. В другой раз у старого мясника случился заворот кишок. Рам Ашад дал ему люцер, вскрыл старику живот ножом, размотал все кишки, а потом вложил их обратно. Если бы старик в итоге умер, его бы казнили за убийство. Но, на счастье Рам Ашада, мясник выжил, да ещё сказал, что дал согласие на это безумное действие — лучше, мол, умереть под действием люцера, чем подохнуть, чувствуя, как пища у тебя внутри гниёт и превращается в цемент. В итоге Рам Ашаду ничего не смогли предъявить. Многие думают, что рано или поздно он сведёт кого-нибудь в могилу. Но при этом нельзя не признать, что ему часто удавалось сделать невозможное.

— Вы правда думаете, что он может помочь королеве, или же просто хотите снять с себя ответственность? — спросил Вальдер. Такая резкость была совершенно не похожа на него. Элика поняла, что ее муж на взводе.

Врач, похоже, растерялся. Может быть, Валларикс был не так уж и неправ, когда сказал, что им руководило тайное желание сбыть свою пациентку с рук. Но после долгой и неловкой паузы он всё-таки сказал:

— Государь, я не могу ручаться за успех... но все-таки считаю, что этот такиец справится с такой задачей лучше, чем любой другой.

— Скажите Ирему, где он живёт. Пускай доставит его во дворец, — отрывисто велел Вальдер.

 

Сэр Ирем справился с задачей быстро — судя по тому, что тень от солнца не успела доползти от стола королевы до кровати, прошло меньше часа, прежде чем такиец со странным именем «Рам Ашад» вошел в комнаты королевы вместе с коадъютором. Однако измученной Элике все равно показалось, что прошла целая вечность. Валларикс пытался отвлекать и успокаивать ее. Ради него она старалась делать вид, что ей совсем не страшно, но на самом деле она ощущала неотступный ужас. Подол ее платья и нижней сорочки совершенно пропитался кровью, руки и лицо сделались совершенно ледяными. Временами Элике казалось, что жизнь просто вытечет из нее вместе со всей этой кровью.

Врач, которого привел сэр Ирем, оказался истинным такийцем — с узким, матовым лицом, внимательными темными глазами и явственным северным акцентом, выдававшим, что он научился аэлингу уже в сознательном возрасте. Элика думала, что врач, о котором так лестно отзывался королевский лекарь, будет стариком или мужчиной зрелых лет, но, к ее удивлению, такиец оказался всего лет на пять или на шесть старше Вальдера.

Но самым удивительным в нем было то, что, оказавшись в императорском дворце — вне всякого сомнения, впервые в жизни — он как будто не заметил окружающей его роскошной обстановки. Едва он переступил порог, как все его внимание сосредоточилось на Элике. На сидевшего рядом с ней Валларикса такийский врач не обратил внимания, и королева поняла, что Ирем не сказал ему, кем является его пациентка. Вероятно, рыцарь просто сообщил ему, что одна из придворных дам упала с лестницы, и теперь ей угрожает выкидыш — иначе иноземец догадался бы, что человек, сидевший у постели королевы, был никем иным, как императором.

— Пусть принесут воды и уксуса, — распорядился он. — Я должен вымыть руки.

Валларикс кивнул слуге.

Осмотр, проведенный Рам Ашадом, был гораздо тщательнее того, который сделал королевский врач. К тому же Рам Ашад не посчитал необходимым прибегать к помощи сестры из Дома Милосердия и с поразившей Элику невозмутимостью взял на себя не только те задачи, которые подобали лекарю, но и ту часть осмотра, которую обычно предоставляли повитухам или Белым сестрам. Во время этого осмотра он все время задавал вопросы — о сроке ее беременности, первых родах, даже о болезнях, которыми Элика болела в детстве, а заодно выяснил и все детали злополучного падения. Голос его звучал спокойно и доброжелательно, и вообще его манеры внушали какую-то странную уверенность. Казалось, что, в отличие от королевского врача, Рам Ашад был вполне уверен в том, что он сумеет ей помочь, и Элика помимо воли заразилась исходящим от этого удивительного чужеземца ощущением, что с ней все будет хорошо.

Охваченная этим ощущением, она еще раз повторила свой вопрос, который раньше задавала королевскому врачу — считает ли Рам Ашад, что он сможет спасти ее ребенка? Рам Ашад слегка нахмурился, как будто бы этот вопрос застал его врасплох.

— Ребенка?.. Нет, миледи. Не хочу вас огорчать, но мы сейчас должны сосредоточиться на вас. Вы ее муж? — спросил такиец, в первый раз с начала разговора удостоив Валларикса взглядом.

-Да, — просто сказал Вальдер. Он не любил пустой эффектности и, судя по всему, не собирался сообщать врачу, кто он такой на самом деле.

Элика сморгнула, борясь с жжением в глазах, но это не особо помогло — она почувствовала, что слеза скатилась из уголка глаза и попала в ухо. Значит, никакой надежды больше нет. Ее ребенок, их с Вальдером будущий сын — она была практически уверена, что это будет сын — погиб, и даже Рам Ашад, способности которого превозносил придворный врач, не сможет тут ничем помочь.

Элике внезапно вспомнилось, что еще прошлой ночью плод отчаянно толкался в ее животе, и от этой мысли королеве захотелось разрыдаться в голос, громко и отчаянно, как будто она не жена правителя, а совсем маленькая девочка. Если бы только можно было как-нибудь вернуться в предыдущий день, и сделать так, чтобы всего этого просто не было! Она осталась бы в своих покоях, и ее ребенок сейчас был бы жив…

— Хорошо, — сказал Рам Ашад Валлариксу. — Тогда, я полагаю, вам следует знать, что я намерен делать. Когда вы, миледи, — он едва заметно поклонился Элике, — упали с лестницы, ребенок в вашем животе погиб. Если бы срок был меньше, это привело бы к выкидышу. К сожалению, — врач сделал паузу, как будто бы пытаясь найти подходящие слова, — срок был слишком большим. Чем больше срок беременности, тем — как правило — меньше вероятность самопроизвольного выкидыша. Это сильно осложняет дело. Когда я прощупал ваш живот, я убедился в том, что положение плода сместилось от удара, и те средства, с помощью которых вызывают преждевременные роды, не помогут. Иными словами, моя леди, мертвый плод придется извлекать тем же путем, которым пользуются при особенно тяжелых родах.

Вальдер побледнел.

— Это что, единственный возможный выход?.. — хрипло спросил он.

— Боюсь, что да. Мне придется разрезать вашей жене живот, чтобы достать оттуда мертвого младенца. Не бойтесь, миледи, — мягко сказал лекарь, повернувшись к Элике. — Я обещаю вам, что вы ничего не почувствуете. Вы подышите люцером и крепко заснете, а когда проснетесь, то все уже будет позади. Я проводил такие операции десятки раз, и могу поручиться, что под действием паров люцера человек совсем не ощущает боли.

Элику слова Рам Ашада успокоили, чего нельзя было сказать о Валлариксе.

— Разве это не опасно? — напряженно спросил он. Элика поняла, о чем он думает — человек, погрузившийся в настолько крепкий и глубокий сон, что он не ощущает даже то, как кто-то режет его тело, рискует никогда больше не проснуться.

Королеве снова стало страшно.

— Нет, — спокойно сказал Рам Ашад. — Как я уже сказал, я применял люцер десятки раз — без каких-либо непредвиденных последствий. Я не советовал бы такой способ старым людям с больным сердцем, хотя в сложных случаях мне приходилось применять люцер даже для них. Но ваша жена молода, и сердце у нее здоровое. Так что вы можете не беспокоиться — использование люцера ей не повредит.

Элике слова такийца показались убедительными, но Вальдеру, судя по всему, манеры Рам Ашада не внушали столь же безоглядного доверия.

— Вы чего-то недоговариваете, — пристально глядя на врача, процедил он.

Знай Рам Ашад, с кем он имеет дело, он бы, вероятно, побоялся раздражать Валларикса, но сейчас он ответил императору спокойным взглядом.

— Мессер, я врач. Осматривая своих пациентов, я каждый раз думаю о множестве проблем, которые будут понятны исключительно моим коллегам. И, хотя я вполне понимаю ваше беспокойство, я не вижу смысла обсуждать эти проблемы с вами. Одно я могу сказать вам точно — нам не стоит понапрасну тратить времени. Чем дольше мертвый плод находится в теле вашей жены, тем выше опасность заражения.

Валларикс вопросительно взглянул на Элику. Она кивнула. Тогда император снова повернулся к Рам Ашаду.

— Судя по всему, моя жена согласна с вами. Что ж… делайте то, что собирались. Вам что-нибудь нужно?

— Чистые простыни, жаровня для люцера, уксус и какой-нибудь глубокий сосуд с крышкой, — перечислил врач. — Кружка для грога вполне подойдет. Ну и, конечно, моя сумка с инструментами. Охрана в коридоре забрала ее, сочтя, что все эти предметы могут быть опасны. Да, и прикажите, чтобы вскипятили воду. Лучше всего прямо здесь, в этом камине, чтобы она была под рукой.

— Хорошо, я сейчас распоряжусь, — сказал Валларикс, поднимаясь на ноги.

Когда слуги принесли в спальню королевы все необходимое и разожгли доставленную в комнату жаровню и большой камин, Рам Ашад повернулся к императору.

— Вам не стоит здесь оставаться, — сказал он.

— Я не уйду, — отрезал Валларикс. Элику разрывали противоречивые эмоции — с одной стороны, ей было приятно, что Вальдер не хочет покидать ее в такой момент, но, с другой стороны, ей не особенно хотелось, чтобы он увидел то, что произойдет в этой комнате. Ей самой будет куда легче, она будет крепко спать…

— Для непривычного человека подобные операции — трудное зрелище, — сообщил Рам Ашад, пристально глядя на своего собеседника. — Вы уверены, что вас в самую неподходящую минуту не стошнит или что вы не упадете в обморок?

— Я воевал в Каларии, — сухо сказал Вальдер.

— Это не то же самое, — возразил врач без всяких признаков почтения. — Я видел множество мужчин, которые привыкли к виду крови на войне, но которым все-таки становилось дурно от работы хирурга. Скорее всего, возбуждение, которое люди испытывают во время сражения, способно сильно притуплять нашу чувствительность. Если почувствуете какие-то признаки дурноты, лучше выйдите сразу. Не хочу, чтобы вы отвлекали меня от работы.

Судя по сверкнувшему взгляду Вальдера, раздражение, которое в нем вызвали эти слова, на время пересилило даже тревогу за жену.

Рам Ашад подошел к жаровне, взял щипцами несколько маленьких угольков и, тщательно раздув каждый из них, один за другим опустил их в тяжелую серебряную кружку с крышкой. После этого он вынул из своей сумки маленький бумажный сверток, достал из него щепотку зерен, бросил их на угли и опустил крышку. Несколько секунд такиец медленно покачивал и вращал кружку — Элика впервые обратила внимание на то, что пальцы у него были длинными, тонкими и сильными, с короткими ногтями — а затем передал кружку королеве. Элика с помощью Вальдера села на кровати, опираясь на подушки.

— Держитесь только за ручки, моя леди, — предупредил Рам Ашад. — Она уже нагрелась… Пожалуйста, поднимите крышку и вдыхайте пар. А вы, — такиец перевел взгляд на Вальдера, — придерживайте кружку, потому что, когда ваша жена начнет засыпать, она разожмет пальцы.

Валларикс молча подчинился. Судя по его лицу, он был рад хоть как-то поучаствовать в происходящем, даже если его помощь ограничивалась такой мелочью.

Элика ожидала, что дышать воздухом, исходящим от сгорающего на углях люцера, будет так же неприятно, как дышать обычным дымом, и боялась, что закашляется раньше, чем пары люцера успеют наполнить ее легкие, но она ошибалась. Поднимавшийся от кружки воздух больше походил на пар, чем на обычный дым — он был светлым и мягким, не царапающим горло — или, может быть, все дело было в том, что ее небо потеряло всякую чувствительность. Люцер пах чем-то сладким и одновременно с тем удушливым.

В ушах у королевы зазвенело, и она внезапно с удивлением почувствовала, что все ее тело стало легким, и она больше не ощущает боли. Обезболивающие свойства твисса не шли ни в какое сравнение с действием чистого люцера. Избавление от боли было таким быстрым, полным и внезапным, что Элика ощутила эйфорию. Она чуть не рассмеялась от нахлынувшего чувства облегчения. Руки Вальдера осторожно обхватили ее пальцы, помогая держать кружку, которая стала неожиданно тяжелой.

— Отлично, — сказал Рам Ашад. Голос такийца долетал до Элики как будто бы издалека. — Дышите глубже, моя леди.

Она сделала еще несколько глубоких вдохов, когда ощутила, что в глазах у нее потемнело. Лицо Валларикса оставалось единственным светлым пятном в смыкающемся мраке, как луна на темном и беззвездном зимнем небе. Но потом оно тоже исчезло, и Элика погрузилась в сон.

 

…Она стояла на открытой галерее, примыкавшей к императорским покоям. Молодой правитель проводил вечер в обществе сэра Ирема и еще полудюжины придворных — исключительно мужчин, так что чувство приличия не позволяло Элике войти и присоединиться к их компании. Да ей и не хотелось этого. Редкие взрывы смеха и мужские голоса, доносившиеся из-за дверей, доказывали, что там происходит шумная, веселая попойка вроде тех, которые были особенно по нраву сэру Ирему. Платье Элики было слишком легким для майского вечера, особенно учитывая разгулявшийся на галерее ветер, но она твердо решила дождаться, когда участники пирушки разойдутся. Ей необходимо было видеть императора, причем наедине, а улучить момент, когда Валларикса не окружали вездесущие придворные, было не так уж просто.

Наконец, дверь распахнулась, и Элика отступила в тень, глядя на то, как сотрапезники Валларикса со смехом прощаются с молодым правителем. Последним комнаты Валларикса покинул Ирем, отпустивший, видимо, какую-то сомнительную шутку, потому что его собеседник, притворяясь раздосадованным, стукнул его кулаком в плечо. Коадъютор с обычной своей фамильярностью ответил тем же, прежде чем, посмеиваясь, развернуться и уйти — к счастью, в противоположном от Элики направлении.

Элика вышла из своего укрытия в ту самую секунду, когда Валларикс намеревался закрыть дверь. Увидев ее, император удивленно замер.

— Месс Лан-Дарен?.. — спросил он, как будто бы не мог поверить собственным глазам. — Вы кого-то здесь ждете?

— Вас, мой лорд. За ужином вы, помнится, сказали, что были бы очень рады, если бы вам не пришлось откладывать наш разговор до завтра. Мне пришло в голову, что вы, возможно, будете не против продолжить нашу беседу после ужина. Хотя, судя по тому, что я только что видела, это был просто куртуазный комплимент, — сказала Элика с улыбкой, кивнув в ту сторону, в которую только что удалился коадъютор.

Кровь бросилась Валлариксу в лицо.

— Нет, это был не просто комплимент. Но, Альды мне свидетели, я и подумать не мог, что вы придете сюда после ужина — иначе я не стал бы приглашать своих друзей выпить со мной бокал вина. Мне жаль, что я заставил вас ждать. И вы… вы, кажется, замерзли, — сказал он, поспешно выходя из комнаты, чтобы набросить ей на плечи свой колет.

Сердце Элики радостно забилось.

— Долго вам пришлось прождать на этой галерее? — спросил Валларикс. Элика покачала головой.

— Не так уж долго. Полчаса — или, может, чуть больше…

— Полчаса? — эхом откликнулся Вальдер. — Это вы называете «недолго»?

— Здесь очень красивый вид, — сказала Элика, ничуть не покривив душой. — Звезды сегодня очень яркие, даже для юга. И город отсюда виден, словно на ладони. Так что время пролетело совершенно незаметно.

— Да… вы правы, — согласился император, посмотрев в ту сторону, куда показывала Элика. — Звезды и правда очень яркие. И о чем же вы думали, пока стояли здесь и любовались видами?

— О вас, — просто сказала Элика.

Валларикс резко выдохнул. Он, без сомнения, не ожидал подобной откровенности. Впрочем, все то, что она делала сегодня вечером, могло считаться вопиющим нарушением приличий.

Элика никогда не считала себя красавицей. Даже оруженосцы и пажи ее отца, которым в балладах всегда на роду написано сходить с ума по дочери своего лорда, относились к ней скорее с братской теплотой. И поэтому откровенный интерес, который проявил к ней император, когда ее дядя, лорд Лан-Дарен, представил Элику ко двору, сначала показался ей обычным проявлением любезности. С первого взгляда было видно, что Валларикс очень добр, и что ему свойственно стараться, чтобы при его дворе все чувствовали себя хорошо. Поэтому было совсем не удивительно, что он решил помочь племяннице Лан-Дарена освоиться на новом месте.

Поначалу Валларикс даже не показался ей красивым. В их краях, где чужаки и представители других народов были редкостью, к смешанным бракам относились настороженно. Если бы титул не ставил Валларикса выше осуждения такого рода, большинство соседей их семейства, вероятно, отозвались бы о нем неодобрительно — как и о всяком плоде таких смешанных союзов. Кровь южан и северян причудливо смешались в его венах. Лицо Валларикса было смуглым, как у энонийца, но глаза при этом были не карими, как следовало ожидать, а тёмно-синими — своеобразие, которое с непривычки скорее обескураживало и смущало наблюдателя, чем радовало взгляд. Зато у Валларикса была очаровательная, мягкая улыбка, и, когда он улыбался, она почти забывала, что он император.

При их первой встрече Элика так удивилась его необычной внешности, что ей и в голову не пришло задуматься, был ли Валларикс привлекательным мужчиной. Но пару недель спустя она уже не представляла, как кто-нибудь из придворных дам способен был заглядываться на лучшего друга императора, мессера Ирема, или считать красивыми кого-нибудь из придворных кавалеров, когда перед ними был Валларикс. Правда, ее мнение не было беспристрастным, потому что к этому моменту Элика уже была бесповоротно влюблена — настолько, что по вечерам, закрыв глаза и спрятавшись в своей постели от внимания придворных дам, явственно видела в темноте перед собой лицо Валларикса и его удивительные синие глаза, напоминающие небо теплым летним вечером. Ну а влюбленность, как известно, не способствует трезвой оценке чужой внешности.

В первое время вспыхнувшее в ней влечение к Валлариксу вызвало у нее только неловкость — Элика совсем недавно жила с матерью и сестрами, и теперь чувствовала себя девочкой-подростком, которой хватило глупости влюбиться в какого-то взрослого мужчину только потому, что он был добр к ней. Но потом дядя как-то безо всякой задней мысли обронил, что отец нынешнего императора погиб в Каларии, когда наследнику было всего семнадцать лет — совсем как Элике сейчас, добавил он. В этот момент Элика осознала, что на самом деле император был почти ее ровесником. С момента его коронации прошло два года, то есть сейчас Валлариксу должно было быть только девятнадцать лет.

Поняв свою ошибку, она ощутила удивительную лёгкость. Ее разбирал смех, и в то же время она чувствовала умиление. Конечно, мужчинам гораздо проще выглядеть внушительно — крупное тело, огрубевший голос, борода, и вот уже вчерашний товарищ по детским играм начинает выглядеть старше тебя на десять лет. Но всё-таки по сравнению с Валлариксом молодые люди при дворе — за исключением, разве что, сэра Ирема — казались Элике мальчишками. Наверное, все дело было в том, что только Валларикс и его лучший друг, несмотря на свой возраст, вынуждены были столкнуться с взрослыми обязанностями и взрослыми проблемами. Лорд Ирем ещё до прибытия в столицу был военачальником в Каларии, где люди ежедневно погибали в приграничных стычках и взрослели раньше, чем жители мирных и благополучных внутренних земель, а на плечи Валларикса и вовсе легло управление целой страной. Это заставило Элику думать о Валлариксе с какой-то новой, незнакомой нежностью — как о человеке, который не только проявил редкую чуткость, помогая ей освоиться с жизнью в столице, но и сам тоже мог нуждаться в чьей-нибудь заботе и сочувствии.

Ее впервые посетила мысль, что Валларикс, возможно, мог нуждаться в ее обществе не меньше, чем она сама — в его внимании. Надежды Элики, помимо самого Валларикса, подогревали ее новые подруги из числа придворных дам, во всех деталях обсуждавшие предполагаемую страсть правителя к племяннице Лан-Дарена.

Элику попеременно лихорадило то от восторга, то от острой и мучительной тревоги. Временами ей казалось, что Валларикс со дня на день признается ей в любви и попросит ее руки, а минуту спустя ей становилось страшно — а что, если и она, и остальные дамы ошибаются? Что, если ее собственные чувства к Валлариксу заставляют ее придавать его словам и взглядам слишком много смысла? Может быть, ее надежды никогда не сбудутся, и от этого весеннего наваждения на всю оставшуюся жизнь останутся только воспоминания — такие же далёкие, как и воспоминания о детских играх и фантазиях.

В конце концов ей надоело ждать и мучиться от неизвестности. Элику все считали скромной, милой девушкой, нисколько не похожей на надменную и своевольную красавицу Элену Эренс, без малейшего стеснения решившуюся на скандальный роман с коадъютором. Таких, как Элика, матери привечают в качестве подруги своих дочерей, считая, что те могут научиться у них скромности и уважению к старшим. Никому в голову бы не пришло, что Элика способна первой объясниться в своих чувствах, тем более — императору. Но Элика решила, что момент настал. Если Валларикс ее любит, она должна это знать. Если не любит, то тем более…

Пауза, повисшая после ее слов, продлилась куда дольше, чем рассчитывала Элика.

Ей показалось, что король растерян. Элика подумала, что Валларикс, наверное, просто не знает, как ответить на ее признание, чтобы не ранить ее чувства — и сердце у нее сжалось.

— Мне, наверное, не следовало это говорить, — сказала Элика — и отстраненно удивилась, как спокойно звучит ее голос. — За последние недели мне несколько раз казалось, будто вы ко мне неравнодушны — но, наверное, я ошибалась. Извините меня, сир. Если мое признание вам неприятно, то я никогда больше не стану говорить об этом.

«Все-таки я это сделала, — подумала она. — Как бы там ни было, на это у меня хватило смелости!»

— …Мне это совсем не неприятно, — мягко сказал Валларикс после короткой паузы. — Вы были правы. Я действительно люблю вас, Элика.

Он произнес эти слова совсем не так, как обычно звучат признания в любви в чужих рассказах или книгах. С другой стороны, она ведь тоже говорила с ним очень спокойно. Может быть, когда люди по-настоящему волнуются, то они всегда напускают на себя невозмутимый вид?..

Сердце у Элики бешено колотилось в ребра. Ей хотелось, чтобы Валларикс поцеловал ее или дотронулся хотя бы до ее руки, но он смотрел мимо нее, как будто его мысли были заняты совсем другим.

— C тех пор, как я увидел вас, я постоянно задавал себе вопрос, могу ли я поступить так, как мне хотелось, и попросить у вас стать моей женой, — произнес он.

— Вы сомневались, что я соглашусь?.. — непонимающе спросила Элика. Конечно, до сегодняшнего дня она вела себя довольно сдержанно, но все-таки Валларикс не мог не осознавать, что он ей нравится.

— Я должен вам кое-что рассказать, — сказал Валларикс, не ответив на ее вопрос. Он наконец-то развернулся к ней, но выражение его лица было таким, что сразу становилось ясно — не уме у императора отнюдь не поцелуи. — Вы, конечно, знаете, что мой отец погиб в Каларии. Но вам вряд ли известно, что он был убит.

— Убит?..

— Да. Вскоре после этого, на моей коронации, меня тоже пытались убить — с помощью темной магии. Вы слышали об этом покушении?

Элика ошарашенно кивнула.

— Мне рассказывали о короне Кметрикса. Ее то ли заколдовали, то ли отравили — но сэр Ирем сорвал планы заговорщиков. Я думала, что вся эта история уже закончилась.

— Боюсь, что нет. Тот человек, который убил моего отца и пытался убить меня, все ещё жив. И до тех пор, пока он жив, он будет делать все возможное, чтобы убить меня и истребить династию дан-Энриксов. Если у меня будут дети, то они окажутся в большой опасности. Как и вы сами, если станете моей женой. Возможности этого человека... весьма велики. Из-за него и его магии я — пленник в собственной столице. Окажись я за пределами Адели, моя жизнь будет в большой опасности. Если вы станете моей женой, то ваша смерть наверняка доставит моему врагу не меньше удовольствия, чем моя собственная смерть. Этому человеку свойственна особенная, изощрённая жестокость. Он не остановится ни перед чем, чтобы заставить страдать тех, кто перешёл ему дорогу или стал помехой его планам.

Все эти откровения звучали так дико, что на краткую секунду в голове у Элики мелькнуло подозрение, что ее собеседник просто выдумал все это, чтобы ее впечатлить. Благодаря придворным дамам Элика успела уяснить, что многие мужчины — особенно молодые — порой врут напропалую и любят изображать из себя романтических героев.

Но, конечно, Валларикс был для такого чересчур серьезен. И к тому же, большинство придворных кавалеров напускали на себя загадочность, чтобы выглядеть более внушительно. Кому-то вроде Валларикса это совершенно ни к чему.

— Но кто он такой, этот ваш враг? И за что он так ненавидит вас? — спросила Элика. Она не представляла, чтобы Валларикс — такой добрый, сострадательный и мягкий — способен был причинить кому-то зло, которое бы оправдало эту ненависть.

— Боюсь, что этого я не могу вам рассказать. Во всяком случае, сейчас, — поправился Валларикс. — Это старая история, и многие детали в ней бросают тень на моих предков. Как бы я не относился к их поступкам, я не чувствую, что вправе перетряхивать их грязное бельё... даже в беседе с кем-то, кого я люблю и кому доверяю. Может быть, если вы станете частью нашей семьи, мне будет проще это сделать — ведь тогда это будет касаться вас не меньше, чем меня. Ну а сейчас... сейчас, простите, Элика, я не могу.

Слова "если вы станете частью нашей семьи..." заставили все остальные мысли отодвинуться на задний план. Она поняла, что Валларикс на самом деле женится на ней — если она покажет, что слова об их темных семейных тайнах и грозившей ей опасности ее не оттолкнули и не испугали. Сейчас это было для неё важнее всего остального.

— Вы сказали, что боялись подвергать меня опасности. Но вы же ведь не собираетесь всю жизнь избегать женщин только потому, что у вас есть опасные враги? Стране нужны наследники, а значит, вы должны на кому-нибудь жениться, — сказала она.

— Я... понимаю, — сказал Валларикс, должно быть, несколько опешивший от ее прямоты. — Но я надеялся, что я смогу решить наши семейные проблемы до того, как мне придётся втягивать в эту историю кого-нибудь ещё. Кого-то вроде вас, — добавил он. — Когда мы с вами познакомились, я начал думать — когда все это закончится, когда я смогу предложить своей жене что-нибудь лучшее, чем постоянная угроза ее жизни, я буду свободен — и тогда я попрошу вашей руки. Конечно, я не думал, что вы сами мне ее предложите, — едва заметно улыбнувшись, сказал он. — Это серьезно осложняет дело. Но, возможно, мы могли бы заключить помолвку и держать ее в секрете до тех пор, пока...

— Пока вы не избавитесь от вашего врага? И когда это будет?.. Судя по вашим словам, вы сами этого не знаете! — сказала Элика.

Теперь, когда она была вполне уверена в любви Вальдера, это придало ей смелости, и она чувствовала, что ее настойчивость не будет выглядеть бестактно и назойливо.

Валларикс сдавленно вздохнул.

— Вы правы. Я действительно не знаю этого.

— Значит, это может занять и десять, и пятнадцать лет...

Валларикс рассмеялся.

— Не могу поспорить, в таком виде это звучит глупо.

— Потому что это глупо.

Ещё накануне Элика бы не поверила, что может говорить с правителем подобным образом, но сейчас она произнесла эту крамольную фразу, глядя на Валларикса с улыбкой — и эта улыбка прогнала последние следы сомнения с его лица.

— Значит, вы предпочтете разделить мою судьбу, несмотря на опасность?

— Да, — сказала Элика.

— Отвага украшает королеву, — сказал император, прикоснувшись губами к тыльной стороне ее руки. — Завтра я объявлю о нашей помолвке.

Валларикс сделал такое движение, как будто бы хотел вернуться во дворец, но задержался, глядя на ее лицо. Казалось, что он не решается уйти. Элика была уверена, что знает, о чем он думает.

— Поцелуйте меня, — сказала она императору.

Глаза Валларикса блеснули. Он шагнул вперёд, и она наконец-то ощутила его губы на своих губах одновременно с теплом твердых пальцев на своих предплечьях. Усы и борода у Валларикса были совсем мягкими, и Элика сделала то, что ей уже давно хотелось — подняла ладонь и погладила его по щеке. Кожа, которая со стороны казалась жёстче и грубее её собственной, на ощупь оказалась гладкой и прохладной от ночного ветра.

Император проводил ее до самой спальни, словно не решаясь попрощаться с ней, и уже в темном коридоре, удержав ее за локоть, неожиданно спросил:

— Вы раньше целовались с кем-нибудь?

— А вы?.. — смутившись этим неожиданным вопросом, ответила Элика.

— Я — нет. Ирем всегда смеялся надо мной. Он полагал, что это глупо. Но я никогда не был влюблен... и мне казалось странным целоваться с девушкой, которую не любишь, — сказал император.

Элика почувствовала себя обезоруженной подобной честностью. Так что она сказала то, чего никак не собиралась говорить.

— Я как-то раз поцеловалась со своей подругой. Нам было тринадцать. Она была влюблена в одного парня, который был на два года старше, и очень боялась, что он сразу же поймет, что она никогда не целовалась. Мы с ней долго обсуждали, как это следует делать, а потом она подбила меня потренироваться.

Элика боялась, что подобное признание шокирует собеседника, или что его покоробит от ее распущенности, но Валларикс расхохотался.

— Хвала Альдам, Ирем всегда был достаточно самоуверен, чтобы не мучить себя подобными сомнениями! Когда он влюбился в первый раз, то делал вид, как будто опытнее его нет никакого на целом свете, хотя я прекрасно знал, что до этого он даже не прикасался к девушкам. Ну ладно... я надеюсь, что я вас не слишком разочаровал. Вы не похожи на тех девушек, которые считают, что мужчине полагается не пропускать ни одной юбки.

— Нет, конечно. Честно говоря, я очень рада, что вы не похожи на вашего сэра Ирема.

Вальдер покачал головой.

— Я не имел в виду мессера Ирема. Он не тот человек, каким обычно кажется со стороны.

— Вам лучше знать, — дипломатично согласилась Элика. Преданность Валларикса своему лучшему другу была ей известна, и к тому же, Элика ничуть не сомневалась в том, что коадъютор тоже беззаветно предан императору. Способен ли Ирем на верность женщине или же на глубокую и сильную любовь — это уже другой вопрос... Впрочем, те женщины, которые вечно крутились рядом с коадьютором, явно ценили в нем совсем другие качества.

Элика улыбнулась императору и проскользнула за дверь спальни, которую она делила с парой других придворных дам.

 

…Открыв глаза, Элика с изумлением уставилась на белый потолок. Во рту у нее страшно пересохло, и она не понимала, где она находится и как она здесь оказалась, если только что она беседовала с Валлариксом.

Он сделал ей предложение… нет. Нет, вспомнила Элика. На самом деле, он был ее мужем несколько последних лет.

Она упала с лестницы. Такиец Рам Ашад сказал, что ее ребенок погиб…

Элика тихо застонала. Валларикс сейчас же оказался рядом с ней и наклонился к ее изголовью.

— Элика? Ты меня слышишь?..

Она слегка наклонила голову — на большее у нее сейчас не было сил. Собственное тело казалось ей тяжелым и бесчувственным, и, сколько бы она не старалась, ей не удалось пошевелить хотя бы одним пальцем.

Валларикс поднял ее каменную руку и прижал к своим губам. Судя по его изможденному лицу, пока она спала, он не находил себе места, думая, что она больше не проснется. Элика постаралась улыбнуться, чтобы показать ему, что с ней все хорошо.

— Тебе не больно?.. — озабоченно спросил Вальдер.

Элика покачала головой.

— Я совершенно ничего не чувствую, — прошептала она.

— Вам надо отдохнуть, — заметил Рам Ашад — Элика обнаружила, что успела отвыкнуть от его акцента за то время, пока находилась без сознания.

— …Вам тоже, — добавил такиец, тронув Валларикса за плечо. После чего сообщил Элике — Ваш муж не отходил от вас, пока вы спали.

«Интересно, сколько прошло времени» — подумала она. Судя по сдвинутым портьерам и зажженным лампам, была уже ночь — или, по крайней мере, поздний вечер.

— Который час?.. — спросила она Рам Ашада.

— Скоро полночь, — отозвался тот.

Судя по взгляду императора, до этого момента Валларикс не отдавал себе отчет, что уже настолько поздно.

— Я дам вам сопровождающих, чтобы они проводили вас до дома, — сказал он такийцу. Но тот лишь нахмурился.

— Каких еще сопровождающих, мессер? Я должен оставаться рядом с моей пациенткой.

Лицо Валларикса напряглось.

— Значит, вы полагаете, что жизнь моей жены по-прежнему в опасности?

Врач пробормотал себе под нос несколько слов на неизвестном королеве языке, после чего сказал :

— Я полагаю, что после любой достаточно серьезной операции врачу следует по возможности оставаться рядом с больным и наблюдать за его состоянием, мессер.

Валларикс очень пристально взглянул на Рам Ашада, и Элика вдруг подумала, что ее муж, скорее всего, понял те слова, которые такийский врач пробормотал себе под нос. Валларикс воевал в Каларии в том возрасте, когда люди сравнительно легко осваивают новые наречия, и Элика ничуть не удивилась бы, если бы оказалось, что Валларикс понимает айшерит.

— Что ж, я распоряжусь, чтобы слуги постелили в этой комнате постели нам обоим, — сказал он. На этот раз такиец не пытался убедить его уйти — должно быть, он уже успел понять, что это ни к чему не приведет.

Многие дамы говорили, что страсть их супругов быстро угасала после свадьбы, и что галантные ухажеры за каких-нибудь полгода превращались в равнодушных и как будто бы скучающих мужчин. Но к императору это не относилось. Он так откровенно демонстрировал свою любовь к жене, что при дворе вскоре сложилось что-то вроде культа королевы. Те же самые мужчины, которые до ее замужества не уделяли Элике внимания, теперь, казалось, были безответно влюблены в нее и считали себя счастливыми, если им удавалось заслужить хотя бы мимолетный взгляд. Элике иногда казалось, что любовь Вальдера окружала ее сияющим ореолом, который притягивал придворных, как свет фонаря — ночного мотылька.

— Постарайтесь заснуть, миледи, — сказал Рам Ашад. — Вам сейчас нужно отдохнуть. Люцер все еще действует, и боль не помешает вам поспать.

Элика сомневалась в том, что сумеет заснуть по-настоящему — в конце концов, она ведь проспала не меньше десяти часов. Но веки у нее и впрямь были слишком тяжелыми, чтобы держать глаза открытыми, так что Элика предпочла закрыть глаза и подумать о видении, которое она увидела под действием люцера. От обычных снов его отличало то, что все в нем соответствовало ее подлинным воспоминаниям о дне ее помолвки. Но, в отличие от большинства воспоминаний, видение королевы было абсолютно четким, полным ярких и реалистических деталей. Может быть, все, что она когда-то видела, слышала или осязала, сохраняется в глубинах ее памяти в такой же точности, как эта сцена, просто извлечь все эти детали на поверхность в состоянии только пары люцера? Ведь не даром же дышать люцером часто дают заключенным на магических допросах…

«Надо попытаться вспомнить что-нибудь еще» — подумала она. Рам Ашад говорил, что действие люцера еще не закончилось, и, очевидно, он был прав, поскольку она до сих пор не ощущала боли. Может быть, и ее память все еще способна в удивительных подробностях восстановить другие сцены прошлого — ну, например, начало их совместной жизни с Валлариксом. Хотя, откровенно говоря, Элика и без этого довольно часто вспоминала первый год своего брака. У нее были на то серьезные причины…

Через пару месяцев после их свадьбы двор потряс скандал, связанный с сестрой императора. Принцесса, прежде даже не смотревшая на добивавшихся ее внимания придворных ухажёров и казавшаяся совершенно неприступной, оказалась беременна, причем уже достаточно давно — во всяком случае, живот у нее вскоре стал таким большим, что этого уже нельзя было скрывать при помощи широких платьев и других обычных ухищрений. Император выглядел встревоженным, сердитым и растерянным. Похоже, все его старания разговорить сестру и выяснить, кто был отцом её ребенка, не принесли никакого результата.

Элика всерьез боялась, что Валларикс, того и гляди, попросит у нее поговорить с золовкой, полагая, что той будет проще сказать правду женщине. Элике совершенно не хотелось браться за подобную задачу. Не то чтобы она невзлюбила сестру мужа — просто гордая и замкнутая Амариллис всегда внушала ей странную робость. Молодая королева просто-напросто не представляла, как подступиться к ней с бестактными вопросами. Из всех придворных дам ее золовка, судя по всему, дружила только с Галатеей Ресс. Уж если Амариллис ничего не захотела говорить родному брату, то Элике и подавно не на что было надеяться в подобном деле.

К ее облегчению, Валларикс, вероятно, тоже это понимал — во всяком случае, он не стал обсуждать с женой свою тревогу за сестру или просить ее о помощи. Вместо этого он постоянно запирался с Иремом и, судя по всему, обсуждал с ним, как задушить неумолимо назревавший династической скандал.

Итогом этих совещаний стало то, что Амариллис вместе с Галатеей неожиданно исчезли. Элика решила, что ее золовка наконец-то поддалась на уговоры брата и перебралась куда-нибудь подальше от придворных сплетников. То, что Галатея Ресс покинула столицу в то же время, что и Амариллис, укрепляло Элику в ее предположении. Она не прочь была узнать, где именно теперь находятся принцесса и ее подруга, но Вальдер не изъявлял желания поговорить об этом, и, поколебавшись, Элика решила, что лучше будет ни о чем его не спрашивать. В ту осень Валлариксу и так пришлось слишком много волноваться из-за ситуации с его сестрой.

Рождение их с Вальдером дочери заставило Элику совершенно позабыть об Амариллис. Большую часть времени она в то время проводила между своей спальней — и смежной с ней комнатой, в которой в отделанной золотом кроватке спала ее маленькая дочь.

Однажды ночью Элика проснулась от того, что ей почудилось, как будто она слышит детский плач. Открыв глаза, она сразу же поняла, что эти звуки не были плодом ее фантазии — но в то же время они доносились почему-то не из комнаты Элиссив, а из коридора. Подойдя к дверям, Элика распахнула тяжелую створку, и увидела из-за плеча гвардейца поразившую ее картину — ее мужа в компании совершенно незнакомого мужчины с длинными, седыми волосами, но отнюдь не старческим лицом. Этот мужчина держал на руках ребенка, заливавшегося плачем. Прежде, чем она успела что-нибудь сказать или привлечь к себе внимание, оба мужчины уже повернули в смежный коридор и скрылись из виду.

Элика взглянула на дежурного гвардейца.

— Вы знаете мужчину, который был с моим мужем? — спросила она.

Рыцарь покачал головой.

— Впервые его вижу, моя леди, — с сожалением ответил он.

Элика поблагодарила юношу кивком — а про себя решила, что завтра же выяснит у мужа, кем был его спутник и почему он явился во дворец с ребенком на руках.

К ее большому удивлению, Валларикс разбудил ее вскоре после того, как она легла спать. Вальдер не отказался от привычки спать в одной кровати с ней даже после того, как она родила Элиссив, но обычно он устраивался на своем краю кровати достаточно тихо, чтобы она обнаружила его только наутро. В этот раз он поступил иначе — Элика проснулась от того, что император обнимал ее за плечи, прижимаясь к ней, как человек в поисках утешения. Не успев до конца проснуться и понять, что с ним произошло, Элика машинально погладила мужа по щеке — и с ужасом почувствовала, что щеки у него мокрые от слез.

Вплоть до этой минуты она ни разу не видела Вальдера плачущим и, вообще-то говоря, даже не думала, что взрослые мужчины могут плакать точно так же, как женщины или дети.

— Что случилось?.. — спросила она с испугом.

Вальдер несколько секунд молчал, как будто собираясь с силами, чтобы ответить.

— Амариллис… умерла, — произнес он в конце концов.

— Так, значит, это был ее ребенок! — вырвалось у Элики.

— Значит, ты видела? — на удивление бесстрастным, как будто бы выцветшим от горя голосом спросил Вальдер. — Да, это был ее ребенок. Ее сын.

— А этот... человек, — Элика не смогла сказать "старик", — который принес принца... Это его родственник?

— Да, — сказал император после секундного колебания. — Это был его родственник.

Элика постепенно начала осознавать, что Амариллис в самом деле больше нет, что она в самом деле умерла, и что никто из них никогда больше ее не увидит. Они с золовкой не были дружны и, в сущности, ни разу толком не поговорили за все время своего знакомства — но при мысли, что сестра Вальдера умерла, Элике все равно сделалось жутко. Она крепко обняла Вальдера, словно пытаясь его согреть.

— Мне очень жаль… мне, правда, очень жаль, — прошептала она, прижавшись лбом к его плечу. Подобный способ выразить сочувствие казался глупым и беспомощным, но ничего умнее этого она сейчас придумать не могла. — Ты знаешь, что случилось с Амариллис?

— Тяжелые роды… судя по всему, — откликнулся Вальдер. По его тону она поняла, что он не хочет говорить об этом, и решила сменить тему:

— Как зовут ребенка?

Император тяжело вздохнул.

— Князь отказался говорить, как Маллис назвала своего сына. Сказал, что будет безопаснее, если никто не будет называть его тем именем — не только вслух, но даже мысленно. Имя любого человека — ключ к тому, чтобы найти его с помощью магии. А его обязательно будут искать.

«Значит, родственник принца — маг. В противном случае он бы не знал таких вещей» — подумала про себя Элика. А вслух сказала :

— Тогда нам придется дать ему другое имя. Нам же нужно его как-то называть.

Вальдер несколько секунд молчал, прежде чем нехотя сказать :

— Боюсь, что к тому времени, когда он мог бы начать откликаться на какое-нибудь имя, его уже здесь не будет. Его родственник хотел, чтобы мальчика перевезли… в другое место. Там он будет в безопасности.

 

По ночам сын Амариллис постоянно плакал. Опекающим его служанкам приходилось брать мальчика на руки и без конца расхаживать с ним взад-вперед по комнате — только тогда он успокаивался и замолкал, а потом даже начинал дремать. Но стоило служанке опустить его в кроватку, как он открывал глаза и снова заливался плачем. Элика задавалась вопросом, почему здоровый и крепкий с виду мальчик оказался таким беспокойным. Конечно, шестимесячный младенец уже в состоянии почувствовать, что он внезапно оказался под надзором совершенно незнакомых женщин, но Элика подозревала, что дело было не только в этом — иначе как объяснить, что днем сын Амариллис вел себя вполне спокойно и начинал плакать исключительно с приходом темноты?

Возможно, ночь соединилась в восприятии ребенка с той минутой, когда незнакомец с пронзительным взглядом и седыми волосами вырвал его из привычной обстановки и унес его в чужое место, полное новых людей, звуков и запахов. Во всяком случае, Элика предпочла бы думать, что причина его страха заключалась в этом, а не в чем-нибудь другом.

Однажды ночью Элика проснулась от того, что место Валларикса на кровати пустовало. Успевшая остыть постель доказывала, что ее муж ушел уже достаточно давно. Элика тоже поднялась, накинула на плечи теплый плащ и заглянула в комнату принцессы. Там все было мирно — Элиссив крепко спала в своей кроватке, как и несколько ее служанок. Тогда Элика решила, что поищет мужа в спальне принца — но идти туда ей не пришлось. Стоило ей выйти на галерею, как она увидела Вальдера, который медленно прохаживался взад-вперед с ребенком на руках, полностью погруженный в свои мысли и не замечающий смущенных взглядов стражи.

Гвардейцы явно не знали, что им делать — предложить правителю какую-нибудь помощь (но какую?..) или просто делать вид, что они ничего не видят. В отличие от Валларикса, никто из этих молодых парней, служивших в Ордене и соблюдающих обет безбрачия, не успел стать отцом, и вид младенца вызывал у них такое замешательство, которого не мог бы вызвать целый вражеский отряд, вооруженный до зубов. Как поступать с врагами, они знали хорошо, но маленький ребенок вызывал у них беспомощность и явное желание немедленно позвать на помощь женщин и сунуть младенца им. Судя по взглядам, который они украдкой бросали на короля, когда Валларикс поворачивался к ним спиной, они не понимали, с какой стати ему вздумалось по своей воле забрать принца у служанок и расхаживать с ним взад-вперед.

Элика, наоборот, почувствовала прилив нежности и что-то вроде гордости за мужа. Она поплотнее запахнулась в плащ и подошла к Валлариксу.

— Давно ты здесь? — спросила она шепотом.

— Даже не знаю… Я проснулся от того, что мне почудилось, будто я слышу плач. Я заглянул к нему, и увидел, что он просто надрывается от крика. Думаю, все дело в том, что его няньки до смерти устали, и притом им кажется, что, если мальчик будет плакать слишком долго, все решат, что они не умеют выполнять свою работу. Он почувствовал, что они беспокоятся, и это напугало его еще больше. Я забрал его у них и велел им ложиться спать.

— И они согласились?.. — с удивлением спросила Элика.

— Не сразу... Поначалу они начали оправдываться и предположили, что у ребенка болит живот или режутся зубы. Чтобы их успокоить, я сказал, что сам я тоже много плакал в детстве безо всякой видимой причины, и что я ни в чем их не виню. Я вынес его сюда и стал ходить с ним взад-вперед по коридору, потому что его няньки в один голос говорили, что обычно это его успокаивает. Это, кстати, правда… Когда я прошел туда-сюда раз десять, он уже перестал плакать, а сейчас — ты сама видишь — крепко спит.

Валларикс говорил все это тихим, убаюкивающим голосом, не переставая мерять галерею ровными шагами. Элика шла рядом с ним, поглядывая на ребенка, которого Вальдер держал на руках. Кроме нескольких прядок мягких, словно пух, темных волос, ей почти ничего не было видно, потому что мальчик был закутан в одеяло.

— Хочешь, я его возьму? — спросила она шепотом. — Ты ходишь с ним, наверное, уже не меньше часа. Когда я увидела, что тебя нет, кровать была совсем холодная…

— Не надо, — мягко возразил Валларикс. — Он тяжелый. Эти бедные служанки, надо думать, уже надсадили себе поясницу.

— Женщинам не привыкать. Ты думаешь, что девять месяцев носить ребенка в животе — намного легче, чем качать младенца? — усмехнулась Элика. Валларикс покосился на жену и улыбнулся углом рта.

— Я думаю, разница в том, что с животом мы вам ничем помочь не можем, а вот поносить младенца на руках мы вполне в состоянии. Если, конечно, один его вид не нагоняет на нас ужас, как на остолопов сэра Ирема, — беззвучно усмехнулся император, дернув подбородком в сторону своей охраны.

— Ну, я думаю, что их можно понять, — вступилась за гвардейцев Элика. — Если ты не привык иметь дела с детьми, то такой маленький ребенок кажется слишком уж хрупким.

— Брось… как только их кобыла или гончая родит, они тотчас же мчатся посмотреть ее приплод, и безо всяких колебаний трогают щенков и жеребят, — парировал Вальдер. — Не беспокойся за меня. Этот парень не тяжелее моего щита или турнирного копья.

 

— …Мы оба знаем, что ты сильно привязался к этому ребенку, — сказала Элика пару дней спустя. — И я тоже буду рада, если сын твоей сестры останется у нас. Давай просто оставим его здесь и вырастим его вместе с Элиссив. Тогда мы, по крайней мере, будем знать, что у него все хорошо.

Слушая ее речь, Валларикс улыбался, и Элика ожидала, что он согласится, но, когда она умолкла, Вальдер покачал головой.

— Боюсь, судьбу этого мальчика решать не мне.

Элика рассердилась.

— Если этот родственник его отца рассчитывал, что он будет распоряжаться его будущим, незачем было привозить его к тебе. Он твой племянник. У тебя гораздо больше прав решать, что будет лучше для него!

— Именно это я и должен сделать — выбрать то, что будет лучше для него. — Вальдер потер глаза рукой. — Мне очень жаль, но, если мальчика оставить здесь, его наверняка убьют. Принца придется спрятать вдали от двора.

— Но ты надеешься со временем вернуть его сюда? — предположила Элика.

Валларикс подпер рукой подбородок, задумчиво глядя на свою жену.

— У нас есть план, — тихо и доверительно сообщил он. Элика поняла, что говоря «у нас», он подразумевает Ирема. И, может быть, еще того странного человека с пепельными волосами, который принес ему ребенка. — Когда мальчику исполнится двенадцать, его отдадут в ученики…

— В ученики? — не веря собственным ушам, переспросила королева. — Ты хочешь сказать, что собираешься отдать его в семью какого-то ремесленника? Сына собственной сестры?!

Валларикс невесело усмехнулся.

— Рад, что это кажется тебе невероятным. Я очень надеюсь, что настолько же невероятной эта мысль покажется и тем, кто будет искать мальчика.

Элика несколько секунд молчала, в бессильном раздражении кусая нижнюю губу.

— Ну хорошо, допустим. А потом?..

— Потом он, разумеется, начнет работать в мастерской. Где-нибудь через пару-тройку месяцев туда заглянет один из гвардейцев Ордена — Ирем пообещал найти для этой цели человека, которому можно доверять. Возможно, он скормит своему человеку сказочку о том, что он когда-то сошелся с девушкой из обоза энонийского торговца, и что у него в провинции растет бастард-южанин. После такого рассказа его подчиненного не удивит, если Ирем попросит взять парня к себе в стюарды. Этот рыцарь привезет принца в столицу, где он постоянно будет на глазах у Ирема, и в то же время никому не придет в голову обратить на происходящее особое внимание. Какой-то там гвардеец подобрал мальчишку-сироту и сделал его своим слугой — ничего интересного. Через год-полтора можно будет, опять-таки не привлекая к ситуации ненужного внимания, сделать парня оруженосцем, а со временем и рыцарем. Ну, а когда он вырастет и обрастет связями в Ордене, настанет время просветить его насчет того, кто он такой.

— Какая чушь! — вскипела Элика.

Валларикс, никогда раньше не слышавший от жены таких резких отзывов о своих планах, ошарашенно сморгнул.

— Если наш дом и этот ваш хваленый Орден могут обеспечить безопасность твоей дочери, наследницы престола, то, надеюсь, здесь вполне можно оставить и сына твоей сестры!

— Послушай, Элика…

— Нет, это ты послушай! Я не знаю, чего ты боишься, потому что ты ни разу мне об этом не рассказывал. Но кое-что я знаю точно… Перед нашей свадьбой ты считал, что всем, кто свяжется с вашей Династией, будет грозить серьезная опасность. Но, как видишь, я по-прежнему жива! — выкрикнула она ему в лицо.

— Но Амариллис больше нет. И ее мужа, отца принца, тоже.

Император сказал это совсем тихо, но от его тона по спине у Элики прошел озноб.

 

— Что с ней такое? — испуганный голос Валларикса вырвал Элику из вязкого, как тинистый болотный омут, сна. — Почему у нее такой сильный жар?

— Боюсь, что нам не удалось избежать заражения, мессер, — ответил голос с сильным северным акцентом. Элика не сразу смогла вспомнить, кому он принадлежал — но потом в памяти все-таки всплыло имя «Рам-Ашад». — Мне очень жаль, но жизнь вашей жены в большой опасности.

— Это я понял и без вас, — процедил Валларикс. — Я хочу знать детали. Все ваши проклятые врачебные подробности, которые вы с самого начала не хотели мне рассказывать. И вы мне их расскажете.

— Мессер…

— Это приказ, — перебил Валларикс. — Хотя вы и чужеземец, вы решили жить в этой стране. Значит, я ваш король, и вы будете делать все, что я от вас потребую.

Судя по наступившему вслед за вспышкой Валларикса молчанию, Рам Ашад был слишком изумлен, чтобы собраться с мыслями.

— Я жду, — поторопил Вальдер.

— Я с самого начала сомневался в том, что операция пройдет успешно, — признал Рам Ашад в конце концов. — Матка вашей жены разорвалась, и плод... — такийский лекарь замолчал, а потом вдруг решительно сказал. — Государь, я не вижу смысла мучить вас подобными деталями. Вы требуете говорить вам все, как есть, не щадя ваших чувств, но это не поможет королеве. Вы просто пытаетесь наказать самого себя за то, что не способны ей помочь. Как будто, причиняя себе боль, вы облегчаете или по крайней мере разделяете ее страдания. Это бессмысленно. Я не могу в этом участвовать.

— Вы, видимо, не поняли того, что я сказал, — тяжелым голосом, несколько не похожим на его обычные обходительные интонации, сказал Вальдер.

Лекарь вздохнул.

— Я понял, государь, — заверил он. — Вне этой комнаты — вы мой король. Но здесь вы — родственник моей пациентки. И я буду выполнять свой долг врача по отношению к больному и его семье.

Элика не могла не восхититься его твердостью. Похоже, этот Рам Ашад и в самом деле был незаурядным человеком.

— Ос…тавь, — прошептала она.

Тут же забыв про спор с врачом, Вальдер бросился к ней.

— Элика, милая моя, ты меня слышишь? Тебе очень больно?

— Нет, — солгала королева.

Но Вальдер все понял по ее глазам. Он быстро развернулся к Рам Ашаду.

— Дайте моей жене еще люцера, — потребовал он.

— Боюсь, что люцером нельзя пользоваться так часто, — грустно сказал такийский врач.

— Тогда хотя бы твисса, — процедил Валларикс таким тоном, как будто на самом деле он хотел сказать — «Да сделайте же, наконец, уже хоть что-нибудь!».

— Хорошо, — помедлив, согласился Рам Ашад.