Красное на чёрном, или мост в Терабитию (гет)

*Третья часть, по традиции, будет носить постмодернистский (то есть, стыренный где-то в культурных пластах) подзаголовок. Но, если первые две части у нас щеголяли киношными, этот будет книжный — позаимствованный из названия романа Ника Перумова.

«Северус Тобиас! Объясни немедленно, почему в тайнике не убавилось денег после твоей поездки в Косой?! Я же видела, что ты паковал учебники и новую мантию мерил! Откуда у тебя всё это, если ты не потратил ни кната?! Если я узнаю, что ты брал деньги у этих Эвансов, как последняя нищенка на паперти!.. То следующее письмо будет Громовещателем — и пусть вся школа знает о твоём позоре и о том, что ты прячешься за мантию своей богатенькой подружки. Принцы никогда не опускались до подачек, до милостыни, кинутой из жалости, никогда не влезали в долги и никогда не были кому-то обязанными! И если ты вдруг решил побыть Принцем-консортом на содержании, то дома тебе лучше не показываться!..»

«Мам, не шуми. Да, Принцы никогда не одалживались, а я Принц, пусть и полукровка. И в моём понимании, честь семьи — это не только фамильная гордость, но и целые портки, прости Мерлин. Поэтому давай не будем кидаться громкими словами о позоре и консортах, ладно? А то мне тоже найдётся, что сказать в ответ. Никаких денег у Эвансов или у кого другого я не брал — и не возьму, а если ты могла подумать иначе, то плохо ты знаешь собственого сына, выходит. Я, к твоему сведению, работал всё лето, чтобы обеспечить себя всем необходимым и не вводить в расходы тебя. Хотя бы на мои нужды. Да, с твоими заказчиками и от твоего имени, уж так вышло — своими ещё не обзавёлся. И планирую продолжать это дело из Хогвартса, так что если вдруг тебе придёт письмо от кого-то из них по поводу заказа (хоть я и постарался, чтоб этого не произошло), то будь добра, перешли его мне.

P.S. А говорить плохо о Лили или её семье, право, стоит прекратить, раз и навсегда, а то дома мне и правда показываться будет незачем.»

С первых дней в школе стало понятно, что третий курс — это совсем не то, что младшие. Там расписание составляли за тебя, а ты только послушно ходил на уроки, теперь же выбор предметов, а значит — и своей дальнейшей карьеры, оставался за учеником, и только от него зависело, какие знания и в каком объёме он вынесет из этого учебного года. Кто-то предпочёл нагрузку поменьше, а тренировок на квиддичном поле и просто свободных часов побольше.

Кто-то, но не воронята. Сев вообще был бы рад нагрести себе всех предметов, какие только предлагались, но для этого категорически не хватило бы суток. Даже если не спать. Совсем. Скрепя сердце, они с Лили решили пожертвовать Прорицаниями (хватит нам и твоих снов, Лилс), Магловедением (ой, я тебе лучше всякого учебника расскажу, Сев!), Полетами (тут даже сердце было спокойно) и Основами домоводства (Не кривись, Лилс, ты и так уже отличный Домовод, если вспомнить мантии!).

И всё равно времени не оставалось практически ни на что — ведь к новым предметам прилагались ещё и новые домашние задания. Лежала недочитанной последняя книжка про хоббитов и Кольцо, заседания Ложи свелись к субботним торопливым тренировкам Щита в попытках за день наверстать неделю, анимагическое превращение всё откладывалось и откладывалось — по-видимому, до каникул.

Заказы Сев выполнял поздним вечером, если не сказать ночью. Притерпевшийся Слагхорн уже не требовал непременного присутствия Лили, пуская его в лабораторию, чем Сев и пользовался, провожая подругу спать и вставая на вахту к котлу. Пока удавалось не сорвать ни одного срока и не заснуть носом в парту ни на одной лекции, кроме Истории магии, где не дремать под монотонный бубнёж удавалось только самым стойким или самым выспавшимся.

Во всей этой круговерти Лили если и вспоминала о тревожащих образах из Осознанных снов, то лишь мельком, на бегу, или стоя утром на холодном кафеле перед зеркалом со щеткой во рту. Странное будущее-небывалое отодвинулось на второй план, уступив место настоящему, а оно спуску не давало, уж всяко — не поначалу, с отвычки и после летней вольницы. Красноглазое лицо, загадочный «Левикорпус», тошнотворная свадьба — всё это не забылось, но как бы спряталось, заваленное ворохом пергаментов с эссе, пророщенных Дремоносных бобов, превращенных в стулья тыкв и флаконов с Уменьшающим зельем.

К тому же, с недавнего времени Лили не давали покоя совсем другие сны, после которых она так же просыпалась с колотящимся сердцем, но ещё и с пылающими стыдом щеками, боясь потом за завтраком поднять на Сева глаза. Откуда ей было знать, что Севу в этом плане приходится ещё хуже, просто в окклюменции он поднаторел побольше, чем она. И всё же, нет-нет да и вспыхивали оба ни с того ни с сего, просто столкнувшись взглядами над заставленным тарелками столом, а уж столкновение рук на кувшине с соком и вовсе вызывало фейерверк под веками и внезапную секундную глухоту. Это немного раздражало, будто взбунтовавшееся тело начало жить отдельной, слабо связанной с редко подводящим разумом, жизнью. Самую капельку раздражало, а всё больше — дарило упоительное ощущение приближающегося праздника, предвкушение чего-то небывалого и захватывающего, предвкушение, которое само по себе праздник, и оттого его хочется длить, длить до бесконечности…

— Бомбарда! — Люпин, покраснев от натуги, машет палочкой в сторону двух своих лучших друзей, сжавшихся в углу за почти невидимой, неуловимой завесой. Ему уже не страшно задеть их, как в первые дни и месяцы, он знает — завеса не лыком шита.

— Бомбарда максима!..

— Экспульсо!..

— Конфринго!.. («Агуаменти! Агуаменти! Ну какого фестрала, Рем, это же не точечное заклятие! Выручайку спалить хочешь?!»)

— Баубиллиус!..

— Делетриус!..

Щит держал. Все известные Ремусу заклинания кончились ещё в первые две недели сентября, потом в ход пошла библиотека и учебники за старшие курсы. Одновременно с силой Щита возрастали и знания Ложи об опасных или просто мощных заклинаниях. Но этого было мало.

— Мы не проверим Щит в условиях, приближенных к боевым, пока не используем на нём Тёмную магию!

— Ты что, хочешь, чтобы Рем кидался в нас настоящей Авадой?! Нарушил закон, применив Непростительное?!

— Нет, конечно… Да он и не сможет: Авада — это тебе не Левиоса, на отвали не сработает. Надо хотеть, чтоб она сработала, очень хотеть. А ненавидеть Рем вообще, кажется, не умеет. Тем более — нас.

— И что тогда? Какой ещё Темной магией ты хочешь испытывать Щит?

— Такой, о которой законники ничего не знают, а следовательно — и под запрет она не попадает. Ведь нельзя запретить то, что не существует в природе, правда?

— Ты… ты хочешь сам изобрести какую-то новую «аваду»?..

— Не «аваду», чего её изобретать — уже наизобретали! Но что-то такое же злоебучее и, главное, неизвестное.

— Всего лишь для проверки?!

— И для проверки, и так… пригодится…

— Но это же… это же Тёмная магия, Сев!..

— Вот уж не ожидал от тебя, крушительницы устоев! Не сама ли ты меня убеждала, что не бывает совсем белого и совсем черного, абсолютного добра и беспросветного зла, а кто думает иначе — тот тупой, как флоббер-червь?

— Я не говорила про червя!..

— Про червя говорю я! Ну, Лилс, ну включи голову: какая, нафиг, Темная и Светлая, ну! Ты ещё сказочных ведьм с бородавкой и когтями в фут вспомни! Любая магия — всего лишь инструмент, из одного, единого источника взятый. А уж что ты будешь делать этим инструментом: гвозди забивать или череп кому-то кроить — это дело сугубо личного выбора каждого волшебника!

— Ты… ты не будешь никому ничего кроить?..

— Только если они не полезут кроить мне! Или тебе. Или Рему. Хочешь, магией поклянусь?

— Да ну тебя, Сев… Я и так верю! Будь поаккуратнее только, пожалуйста, ладно?

— Пф! Где ты видела неаккуратных зельеваров?.. Ну, улыбнись, Лилс! Всё будет хорошо, обещаю! Вот увидишь!..