Гармония несоответствий (гет)

Старый дом на площади Гриммо встретил его привычным скрипом половиц. Грюм поднимался по лестнице, когда услышал смех из гостиной — звонкий, заразительный, такой знакомый, что на мгновение показалось, будто он очутился в прошлом. Словно он сейчас откроет дверь и увидит ее — молодую, наивную, только-только начавшую службу в Аврорате.

Магический глаз повернулся раньше, чем он успел себя остановить. Через стену увидел их — Тонкс и Люпина. Она сидела на подлокотнике кресла, запрокинув голову, ее волосы переливались всеми оттенками зеленого. Ремус смотрел на нее снизу вверх, и в его обычно усталом лице было столько нежности, что у Грюма перехватило дыхание.

Он помнил этот взгляд. Помнил, как сам смотрел на нее так же — когда она засыпала в своем кресле над отчетами, когда тренировалась до изнеможения, когда смеялась над его ворчанием.

Тонкс наклонилась к Ремусу, легко коснулась его щеки — такой знакомый жест. Когда-то она точно так же касалась шрамов самого Грюма, не боясь, не испытывая отвращения. «Они делают вас — вами», — говорила она тогда. Теперь она смотрела на Люпина с той же любовью и теплом, и Грюм почувствовал, как что-то надломилось внутри.

«Так и должно быть, — подумал он, заставляя себя двигаться дальше. — Она заслуживает счастья. Заслуживает того, кто не будет ставить долг выше любви».

Но горечь, копившаяся годами, поднялась к горлу. Сколько лет прошло? Война то затихала, то вспыхивала с новой силой, а он по-прежнему оставался один в своем доме, просыпаясь по ночам от кошмаров, в которых она умирала у него на руках. Он сделал выбор тогда — выбор, с которым мог жить дальше.

Только вот это оказалось не жизнью, а существованием. И глядя сейчас на ее счастливое лицо, на то, как она расцветает рядом с другим, Грюм впервые позволил себе признать: он ошибся. Ошибся так страшно, что все его шрамы — ничто по сравнению с этой болью.

* * *

Внизу хлопнула входная дверь — начали собираться остальные члены Ордена. Грюм заставил себя отвернуться от этой сцены, но образ остался перед глазами, словно выжженный: ее зеленые волосы, счастливая улыбка, рука, нежно касающаяся чужого лица.

Он научился жить с болью — физической, от многочисленных ранений, от потерянного глаза и ноги. Но эта боль была другой. Она не утихала со временем, не становилась привычной. Каждый раз, когда он видел ее — на собраниях Ордена, в коридорах Аврората — что-то обрывалось внутри.

«Постоянная бдительность», — как часто он повторял эти слова… Учил других не привязываться, не позволять чувствам брать верх над разумом. А сам? Разве он не нарушил собственное правило, когда влюбился в нее — молодую, яркую, полную жизни? Когда позволил себе поверить, что может быть счастлив?

Грюм достал из кармана фляжку, сделал глоток. Огневиски обжег горло, но не смог заглушить горечь воспоминаний. Он помнил их последний разговор. «Вы боитесь», — сказала она тогда. И была права. Он действительно боялся — не за себя, за нее. А в итоге причинил боль им обоим.

_____

— Аластор? — голос Молли Уизли вывел его из задумчивости. — Собрание через пять минут. Все ждут только вас.

Он кивнул не оборачиваясь. Достал палочку, проверяя периметр — старая привычка, ставшая второй натурой. Магический глаз продолжал следить за парой в гостиной, словно издеваясь над хозяином.

Люпин что-то прошептал Тонкс на ухо, и она рассмеялась, прижавшись к нему. Ее волосы стали ярко-розовыми — тот самый оттенок, который… он не позволил себе додумать.

С той последней встречи в кабинете они никогда не разговаривали на личные темы. И будь проклята чертова наблюдательность — с тех пор Тонкс не носила русый цвет волос.

Хотя, признаться, он ей совсем не шел. Еще с первой встречи Аластор видел ее внутренний огонь.

Она ворвалась в его жизнь внезапно и дерзко, а он научил ее всему, что знал. Выживать, сражаться, принимать сложные решения.

— Аластор, — снова позвала Молли. В ее голосе появилось беспокойство. — Ты в порядке?

«В порядке ли я?» — подумал он с горькой усмешкой. Был ли в порядке хоть один день за эти годы?

— Да, Молли, — ответил он хрипло. — Иду.

Он развернулся, тяжело опираясь на посох, и заковылял к лестнице. Позади остались смех и счастье, которые могли быть его, прояви он достаточно храбрости, чтобы рискнуть.

В коридоре первого этажа Грюм столкнулся с Дамблдором. Тот окинул его внимательным взглядом поверх очков-половинок.

— Тяжелые воспоминания, Аластор?

Грюм хмыкнул. Конечно, Дамблдор и его чертова проницательность.

— Прошлое лучше оставлять в прошлом, — проворчал он, пытаясь обойти директора.

— А ты оставил? — в голубых глазах мелькнуло что-то похожее на сочувствие. — Или носишь его с собой, как еще один шрам?

Грюм остановился. Сверху все еще доносился ее смех — теперь уже приглушенный, но от этого не менее болезненный.

— Какая разница? — спросил он устало. — Что сделано, то сделано.

— Ты защищал ее, — мягко произнес Дамблдор, и голос его звучал как дружеское похлопывание по плечу. — Как защищал всех, кто был тебе дорог.

— И где они все теперь? — Грюм развернулся к нему. — Мертвы. Или счастливы с другими. Может, пора признать, Альбус — я ошибался. Всю жизнь учил других быть начеку, не доверять, держаться подальше от привязанностей. А в итоге…

Он замолчал не договорив. В итоге остался один. Как хотел. Как считал правильным.

Дамблдор положил руку ему на плечо:

— Еще не поздно научиться чему-то новому, друг мой.

Но Грюм только покачал головой. Для него — поздно. Он сделал свой выбор и теперь должен жить с последствиями.

_______

В гостиной было шумно. Члены Ордена рассаживались вокруг длинного стола, переговариваясь между собой. Грюм занял свое обычное место у камина — отсюда он мог видеть всех присутствующих, и спина была надежно прикрыта.

Тонкс и Люпин вошли последними. Она все еще улыбалась, ее щеки разрумянились, волосы сияли. Такой он помнил ее в самом начале — живой, яркой, счастливой. Теперь ее свет предназначался другому.

— Итак, — начал Дамблдор, — у нас есть информация о передвижениях Пожирателей…

Грюм слушал вполуха. Его магический глаз, словно действуя отдельно от воли хозяина, то и дело возвращался к ней. Он замечал детали, которые предпочел бы не видеть: как их пальцы соприкасаются под столом, как она наклоняется к Люпину, что-то шепчет, как улыбается, встречая его взгляд.

— Аластор, — голос Дамблдора вернул его к реальности. — Твое мнение?

Он выпрямился, привычно нахмурился:

— Постоянная бдительность, — произнес свою фирменную фразу. — Нельзя…

И осекся, поймав ее взгляд через стол. В темных глазах промелькнуло что-то — понимание? Сколько раз он использовал это слова как щит, как оправдание.

— Нельзя терять бдительность, — закончил он хрипло отворачиваясь. — Но все же не стоит позволять страху управлять каждым решением.

По комнате пробежал удивленный шепот. Грюм никогда не говорил так. Он почувствовал на себе изумленный взгляд Дамблдора, но продолжил:

— Иногда нужно рисковать. Порой… — он замялся, — нужно доверять не только разуму, но и сердцу.

Краем глаза видел, как Тонкс выпрямилась, а ее плечи напряглись. Она знала — эти слова предназначаются ей. Запоздалое признание, ненужное оправдание, горькое сожаление — всему этому он позволил прозвучать в голосе.

Люпин накрыл ее руку своей, и Грюм заметил, как она благодарно сжала его пальцы. Да, теперь у нее был человек, способный дать ей поддержку. Близкий. Тот, кто не побоялся рискнуть всем ради любви.

— Интересная мысль, Аластор, — проговорил Дамблдор задумчиво. — Необычно слышать это от тебя.

— Старые псы тоже могут учиться новым трюкам, — пробормотал Грюм. — Хотя иногда слишком поздно.

Собрание продолжилось, но он больше не произнес ни слова. Смотрел в огонь, думая о том, как по-разному можно проиграть в этой войне. Можно потерять глаз, ногу, получить множество шрамов. А можно собственными руками разрушить единственное, что делало тебя по-настоящему живым.

И это станет самым страшным поражением.

______

После собрания все начали расходиться. Грюм намеренно задержался, делая вид, что изучает карты на стене. Он не хотел снова видеть их вместе, не сейчас, не в тот момент, когда старые раны неожиданно открылись.

— Аластор.

Он замер.

— Нимфадора, — произнес, не отрывая вгляда от карты. Магический глаз видел ее — она стояла в дверях. Одна. Люпин ждал в коридоре.

— Я просто хотела… — она запнулась. — То, что ты сказал сегодня. Про то, что нужно доверять сердцу…

— Старый дурак разговорился, — проворчал он, пытаясь спрятаться за привычной маской.

— Нет, — в ее голосе послышалась прежняя твердость. — Ты прав. Ты всегда оказывался прав. Иногда приходится выбирать между плохим и худшим.

Он наконец повернулся к ней. Она стояла, выпрямившись, как он когда-то учил ее — даже когда больно, держи спину прямо. В ее глазах не было упрека, лишь понимание. И от этого становилось еще тяжелее.

— Ты счастлива? — вопрос вырвался сам собой.

— Да, — она улыбнулась, и его сердце сжалось. — Я научилась быть счастливой.

«Без меня», — мысленно добавил он.

— Это хорошо, — произнес он хрипло. — Ты заслуживаешь счастья.

Она кивнула и повернулась к двери. На пороге остановилась:

— Знаешь, ты тоже заслуживаешь.

Он смотрел, как она уходит — зеленые волосы мелькнули в последний раз и скрылись за дверью. В коридоре ее встретил Люпин, приобнял за плечи. Они пошли вниз по лестнице, и звук их шагов постепенно стих.

* * *

До операции «Семь Поттеров» оставалось два месяца.