Для того, кто умел верить... (гет)

Французский парк, окружавший дом Малфоев, в последнее время перестал быть пустынным; спускаясь с высокого парадного крыльца, Северус невольно пожалел о прежней величавой тишине старинного поместья, где теперь толклись, точно на базаре в Косом переулке, Упивающиеся, оборотни и егеря. Стремительно сгущающиеся сумерки делали это место ещё более неприятным и непривычным.

Нарцисса Малфой в сопровождении сына шла ему навстречу — они вышли откуда-то с боковой аллеи, и гравий на дорожке тихо шуршал под их ногами. Нарцисса кивнула Северусу, Драко нервно дёрнул головой и отвернулся. У Снейпа не было причин испытывать симпатию к матери несносного, избалованного мальчишки, поставить которого на место декан Слизерина не имел права; после же Нерушимого обета Нарцисса смотрела на профессора глазами побитой собаки, и этот взгляд вызывал в его душе одновременно жалость и какое-то странное отвращение. Но он с прежней учтивостью ответил на приветствие хозяйки дома.

Они поравнялись и разошлись. Под ноги Нарциссе медленно выплыл белоснежный павлин, волоча за собою сложенный хвост. Группа егерей, развалившихся прямо на лужайке, загоготала над какой-то шуткой, заключавшейся в сравнении леди Малфой с этой дорогостоящей и самодовольной птицей. Хозяйка остановилась, задыхаясь от возмущения; Драко втянул голову в плечи; Северус обернулся, в лучших своих традициях взметнув полами плаща, и громовым голосом приказал егерям заткнуться.

Гогот мгновенно смолк. Снейп был страшен, к тому же егеря прежде забирались на территорию, граничившую с Хогвартсом, и уже успели узнать, что с директором шутки плохи. Он стоял слишком высоко, и перед представителем Ближнего Круга они пресмыкались. Другое дело — тот, кто показывал слабость.

Нарцисса и Драко были именно такими; да и Люциус, при всём своем богатстве, уважения не вызывал: слишком много юлил, слишком часто выходил из воды сухим. Сейчас в фаворе у толпы были те, кто успел пострадать, и более серьёзно. Жалкий год в Азкабане не был достаточным для этих людей, которых впечатляли более жестокие и кровавые жертвы, более крупные подношения, сожжённые на алтаре славы.

Снейп проследил за тем, как леди Малфой со своим непутёвым сыночком благополучно исчезла в доме, и зашагал по широкой подъездной аллее. Смех и разговоры смолкали при его приближении, и люди… да и не только люди… расступались, боясь лишним взглядом или движением вызвать недовольство директора Хогвартса.

«Интересы магической аристократии — прежде всего…» — всплыли в его памяти слова Волдеморта. Ну-ну. Гражданская война, подобно тёмному ритуалу на грани безумства, вызывает из пламенеющих ненавистью и ужасом адовых глубин самых мерзких и страшных демонов, которые сметают всё на своём пути, устанавливая собственные законы — законы хаоса, грубой силы и жестокости. Этого ли все они хотели? Хотели ли они плясать под дудку этой толпы, которая составляла большую часть армии Волдеморта?

Тёмный Лорд и сам отлично знал, сам говорил об этом в минуты откровенности, которая уже не могла никого подкупить: все эти люди, толпящиеся в парке Малфоев в надежде на аудиенцию, на благосклонный взгляд, на мелкое поручение, которое поможет проявить себя, — хотели величия, денег, известности, влияния, мести. Их интересы, мелкие, мелочные перед лицом Вечности, за призраком которой гонялись на вершине организации, сталкивались и сметали всех, кто подворачивался неудачно.

В этом не было ничего благородного. И Снейп сам был одним из них, палачом и жертвой одновременно. Он не мог удержать на краю пропасти ни Драко, ни других подобных ему детей, чьи головы к одиннадцати годам были набиты шовинистической чушью, он не мог сказать им в лицо правду и написать её крупными буквами на доске, он мог лишь оттенять свет и играть роль затаившегося неприятеля. Он не мог не убить человека, заменившего ему отца, — и только ради того, чтобы заслужить благоволение сумасшедшего диктатора (разве диктаторы бывают иными?) и уважение толпы мерзавцев и отщепенцев, следовавшей за ним.

Он не мог, несмотря на всю свою власть и на высокое положение, остановить запущенную в Министерстве машину репрессий, не мог спасти всех. Вывести из-под удара вверенных ему учеников, нынешних и будущих, — всё, что ему было подвластно.

Уже давным-давно Снейпу было наплевать на интересы магической аристократии. Он шагнул за грань, где всё маловажное растворилось и рассеялось во мгле. «Дети — прежде всего». Кто сказал эти слова? Если сказал?

Но об этом Северус вспомнит позже… сейчас слишком много дел[1].

[1] «Дети — прежде всего» — один из вариантов той фразы, которую сказал Януш Корчак немецкому офицеру в ответ на предложение спастись, оставив своих подопечных — еврейских детей из приюта, отправляемых в гетто. Другой вариант его слов — «Не все люди — мерзавцы». Это легенда, у неё несколько прочтений, но суть остаётся неизменной.