Виноваты будут двое (джен)

Солнечный луч скользнул по щеке Гермионы, заставив ее поморщиться и повыше натянуть на себя одеяло, но сон уже окончательно ушёл. Она медленно перевернулась на спину, протерла глаза и только тогда осознала, что её разбудило. Просто солнечный свет — не собственный крик, не кошмар.

Гермиона приподнялась на локте, удивлённо моргнула и настороженно прислушалась к своим ощущениям. Она почти забыла, каково это — просыпаться не разбитой, не измотанной тревожными снами, а просто выспавшейся. Жаль, что «Сон без сновидений» нельзя было принимать постоянно.

Девочка села на кровати, но тут же поморщилась — тело ответило ноющей болью, напоминая о вчерашних событиях. Щёки тут же обожгло, как от пощёчины, ей захотелось спрятаться под одеялом, стоило лишь вспомнить свою наглую просьбу. Как она вообще решилась просить о подобном? Как посмела? Особенно после того как профессор и так не наказал её за Малфоя, да даже выговор не сделал. А она ещё набралась наглости просить приходить к нему каждый день. Каждый день! Помогать! Она скривилась. Скорее, мешаться под ногами, отнимать его время…

Гермиона сжала кулаки так сильно, что ногти болезненно впились в ладони, но даже это не помогло остановить противную, нестерпимую дрожь в пальцах. Что он подумал о ней тогда? Наглая, самонадеянная девчонка. Совсем потеряла чувство меры…

Но всё-таки… Он согласился.

Эта простая мысль внезапно прорвалась сквозь пелену стыда, заставив сердце болезненно замереть. Значит… Значит, он снова дал ей шанс? Неужели он правда что-то в ней увидел? Но что, если профессор уже пожалел о своем решении? Что, если уже сегодня он поймет, какую ошибку совершил вчера, позволив ей приходить?

Она резко вскочила на ноги, пытаясь стряхнуть тяжёлые мысли. Боль тут же прострелила колено. Гермиона облокотилась на край прикроватного столика, прикусив губу и пережидая неприятные ощущения. Тело явно помнило вчерашний вечер куда лучше, чем ей бы того хотелось. Девочка сделала осторожный шаг, затем другой, глубоко вздохнула и выпрямилась. Нужно было просто собраться. Просто перестать накручивать себя. Ей нужно было доказать, что профессор не ошибся. Что она справится, что заслуживает этот шанс.

Гермиона шагнула к сундуку, взгляд случайно зацепился за собственное отражение в зеркале, заставив Гермиону резко остановиться и замереть, словно от удара. На неё смотрела незнакомка: осунувшаяся, болезненно-бледная девочка с усталым взглядом и кругами под глазами. Пряди волос спутаны, лицо почти прозрачное, будто она вот-вот исчезнет. Гермиона непроизвольно коснулась пальцами щеки. Она правда выглядела так? И давно? Почему никто ничего ей об этом не сказал?

Она нахмурилась, вспоминая что-то едва уловимое. Может, и говорили? Макгонагалл, вроде, не раз спрашивала её, как она себя чувствует, и мадам Помфри обеспокоенно качала головой при их последней встрече, даже профессор Флитвик, кажется, пару раз что-то осторожно замечал... Но всё это вызывало лишь глухое раздражение, почти отвращение. Пустые слова. Просто формальности, не стоящие внимания. Не это ей было нужно.

Она резко отвернулась от зеркала. Достаточно. Не об этом сейчас надо думать.

Гермиона торопливо переоделась, стараясь больше не бросать взглядов на зеркало, и поспешно собрала спутанные волосы, будто бы это могло хоть как-то помочь привести мысли в порядок.

Впереди был еще целый день.

День, полный мучительного ожидания и беспокойства, в который каждое мгновение тянулось бесконечно, страницы учебников сливались в одно мутное пятно, голоса учителей казались пустым и бессмысленным шумом, а сердце снова и снова болезненно сжималось от одной и той же мысли: что, если сегодня всё пойдёт не так? Если окажется, что она не способна справиться с тем, что профессор от неё ждёт?

К концу последнего урока девочка чувствовала себя так, будто прошла сквозь бесконечную череду испытаний, каждое из которых отнимало силы. Она медленно поднялась, стараясь унять дрожь в ногах, и заставила себя направиться вниз, в сторону подземелий.

С каждым шагом, приближающим её к кабинету Снейпа, тело словно наливалось тяжестью. Встав перед дверью, Гермиона глубоко вдохнула и осторожно постучала, непроизвольно задержав дыхание.

— Войдите, — донёсся знакомый холодный голос.

Она осторожно толкнула дверь, вошла и застыла у порога, едва осмеливаясь дышать. Только сейчас, в этой тишине, где малейший скрип пола казался слишком громким, она по-настоящему почувствовала, куда ее пустили. Здесь всё было другим. Здесь существовал какой-то чёткий порядок, понятный только профессору. Каждая вещь занимала свое строго отведенное место. Казалось, даже книги стояли под определённым углом, и даже воздух здесь был другим — тяжелым, наполненным дисциплиной и внутренним распорядком, о котором никто, кроме профессора, не имел ни малейшего понятия.И вот теперь здесь была она.

Гермиона застыла на пороге, непроизвольно сжимая край мантии и чувствуя себя неловко и виновато от того, что вторглась сюда и нарушила этот выверенный, чужой уклад уже одним своим присутствием.

Там, за дверью справа, была его личная лаборатория. Не похожая на класс зельеварения, где всё было ясно и привычно — чистить котлы, перебирать ингредиенты, выполнять то, что ей точно под силу. На отработках её роль была простой и понятной, не претендовавшей ни на что большее. А здесь она нагло заявила, что будет ему помогать. Помогать?! Гермиона вновь ощутила болезненный укол стыда. А была ли она вообще способна на это?

Ей было не место здесь. Совсем не место.

Но вчера она была не в том состоянии, чтобы заметить это, чтобы понять, что просит о том, на что не имеет права.

— Если вы собираетесь весь вечер простоять в дверях, мисс Грейнджер, вы могли бы с таким же успехом отправиться обратно, — холодный, раздраженный голос профессора заставил её вздрогнуть и поднять голову. — Я не намерен повторять по два раза.

Гермиона быстро шагнула вперед, напряженно ожидая дальнейших указаний. Профессор несколько мгновений пристально смотрел на неё, хмурясь, словно не мог принять окончательного решения. Затем резко отвернулся и негромко, но чётко произнёс:

— Тинки!

С лёгким хлопком появился домовик, вопросительно подняв огромные глаза на Снейпа.

— Принеси сюда ужин для мисс Грейнджер, — коротко приказал он, будто раздраженный уже самим фактом того, что должен был это говорить.

Гермиона растерянно моргнула, удивлённо вскинув на него взгляд. Ужин? Но ведь она пришла работать, а не есть. Девочка почувствовала, как предательски вспыхивают щёки, и неловко переступила с ноги на ногу.

— Профессор, я не…

— Не припомню, чтобы я спрашивал вашего мнения, мисс Грейнджер, — оборвал он её резко и холодно, снова оборачиваясь к ней и скрестив руки на груди. — Или ваша помощь подразумевает эффектное падение в обморок прямо посреди лаборатории?

Гермиона невольно прикусила губу и опустила глаза, чувствуя, как щёки горят ещё сильнее. Профессор снова оказался прав. Впрочем, он всегда был прав, даже когда она отказывалась это признавать. Девочка молча опустилась на предложенный стул, слушая, как эльф с тихим хлопком исчезает выполнять поручение Снейпа.

В груди неприятно сжалось, когда она осознала, что реальную помощь ей снова оказал именно он. Не те, от кого она привыкла ждать поддержки — не друзья, не другие преподаватели. Впрочем, даже от них принимать помощь после всего, что она натворила, было бы неправильным. Что уж говорить о профессоре Снейпе, который и так сделал для неё гораздо больше, чем кто-либо другой, хотя совершенно не был обязан ей ничем помогать.

* * *

Он уже сто раз успел пожалеть о своем вчерашнем решении.

Мерлин, это было единственное место во всей школе, где он мог побыть в тишине и одиночестве. Где он мог хоть немного расслабиться. Здесь всё было на своих местах. Всё подчинено его правилам. Никаких неожиданностей.

Но теперь сюда вторглась она. Назойливая девчонка. И одним своим присутствием уничтожила хрупкую иллюзию покоя, превратив его личное пространство в ещё одно поле битвы. Даже не с ней — с собой. Со своими же эмоциями, с ощущением потери контроля над ситуацией и собственными реакциями. Любая мелочь в этой внутренней борьбе могла стать слабостью, а слабость означала поражение. И он уже начинал проигрывать.

Снейп с досадой скривился, бросив на Гермиону короткий взгляд. Девчонка почти закончила есть, механически подцепляя вилкой последние кусочки и всё ещё упорно избегая поднимать на него глаза.

Вот с чего он решил ее накормить? Почему именно сегодня? Она выглядела измотанной уже несколько недель, и он до этого прекрасно обходился без вмешательств.

Нет, конечно, это было логично. Если девчонка всерьёз собралась здесь работать, то ему не нужны были ее обмороки посреди лаборатории. Проще решить проблему заранее, с минимальными усилиями. Снейп нахмурился, ощутив смутное раздражение: мысль была абсолютно рациональной, удобной, но что-то в этом объяснении было не так.

Он снова мельком взглянул на девчонку и поймал себя на том, что вновь мысленно возвращается к её записям, словам, пропитанным таким искренним уважением и восхищением… Мерлин бы побрал эту тетрадь вместе с ним самим и этой идиотской сентиментальностью.

Что он вообще себе возомнил, позволяя ей остаться здесь сегодня? Он не собирался становиться для нее тем, кого она умудрилась в нем увидеть. Будто мало вчерашнего — мало этого абсурдного порыва, когда он впустил чужого человека туда, где никому, кроме него самого, не было места. Снейп резко выдохнул, раздраженно сжав пальцами край стола, подавляя очередную волну досады. Вчера еще ладно — проклятое воспоминание, секундная слабость, с которой он не успел справиться. Но сегодня-то почему не остановился? Он сощурился, ощущая, как внутри нарастает глухое, злое бессилие от осознания того, что вопрос был бессмысленным — он уже знал ответ, знал ещё вчера, в тот самый момент, когда согласился. И теперь оставалось лишь упрямо делать вид, что у него всё ещё был выбор. Что он все еще владел собой.

Снейп резко развернулся, прерывая поток собственных мыслей и окончательно возвращаясь к привычной роли — холодной, отстраненной, той, что всё ещё позволяла сохранять хотя бы видимость контроля.

— Как закончите, мисс Грейнджер, будьте добры перестать изображать из себя запуганного домовика и наконец заняться делом. У нас впереди много работы.

Девчонка поспешно вскочила со стула, едва не опрокинув тарелку. Он, не дожидаясь, когда она последует за ним, направился к двери лаборатории и резко распахнул её, пропуская Грейнджер вперёд.

Она сделала несколько робких шагов и вдруг остановилась как вкопанная. Снейп, раздраженный её замешательством, уже собирался резко напомнить ей, где она находится, но, заметив выражение её лица, осекся.

В её взгляде читался неподдельный, почти детский восторг — карие глаза были широко распахнуты, зачарованно и восхищенно оглядывая лабораторию, словно пытаясь охватить взглядом всё сразу. Снейп стиснул зубы. Это же просто лаборатория. Его лаборатория. Не музей. И уж точно не повод для восторгов всяких гриффиндорок.

Вот только Грейнджер об этом, видимо, не знала и оглядывалась вокруг так, словно перед ней открыли дверь в сокровищницу. Его собственную, тщательно скрываемую от посторонних глаз. Каждый инструмент, каждый редкий ингредиент, находившийся здесь доставался ему с трудом — долгими поисками на черных рынках, спорами с торгашами и тратой большей части зарплаты.

Он резко отвёл взгляд, заставляя себя смотреть куда угодно, только не на это ее нелепое выражение лица. Но разве не он сам потратил столько сил, чтобы всё здесь выглядело именно так? Не на такую ли реакцию подсознательно рассчитывал, когда часами тщательно расставлял инструменты по полкам, аккуратно подписывал баночки, отыскивал то, чего не было ни у кого другого? Снейп поморщился, отгоняя эту нелепую мысль. Какая разница, на что он там рассчитывал? Уж точно не на одобрение гриффиндорской девчонки. Снейп резко выдохнул и усилием воли стёр с лица все эмоции, возвращая привычную холодную отстранённость.

— Подготовьте ингредиенты, — распорядился он сухо. — Корни аконита, семена бубонтюбера, сушеную календулу. Всё необходимое на столе.

Гермиона мгновенно оторвала взгляд от окружающего пространства, торопливо и виновато опуская глаза, и подошла к рабочему месту, стараясь не совершать лишних движений.

Снейп же занялся котлом, делая вид, что полностью поглощен работой, но его взгляд раз за разом невольно цеплялся за неуклюжие, нервные движения девчонки. Она действовала так осторожно, будто нож мог взорваться в её руках, и это нелепое зрелище начинало действовать ему на нервы. Снейп раздраженно сжал зубы, замечая грубые, неровные ломтики аконита. Как будто он дал ей какое-то особо сложное задание! Что трудного может быть в простой нарезке? Что вообще было в его голове, когда он решил, что она сможет хоть чем-то здесь помочь?

Он усилием воли перевёл взгляд обратно на котёл, но уже через мгновение заметил, как Гермиона попыталась исправить свою ошибку, ещё больше испортив и без того изуродованный корень. Ну прекрасно! Она что, собиралась превратить все его тщательно отобранные ингредиенты в бесполезные обрубки?

— Я не припомню, чтобы просил вас разрубать аконит на куски, мисс Грейнджер, — отчеканил он ледяным тоном, даже не пытаясь скрыть раздражение. — Если уж взялись помогать, постарайтесь делать это хотя бы без элементарных промахов.

Гермиона мгновенно замерла, щеки её вспыхнули ярко-красным цветом.

— Простите, сэр, — тихо пробормотала она.

Он резко выдохнул, усилием воли подавляя желание вышвырнуть её отсюда немедленно. Если уж спустя пару минут его терпение было на исходе, то дальше, очевидно, лучше не станет. Вечер обещал быть невыносимо долгим.

Несколько минут прошло в полной тишине, нарушаемой лишь тихим стуком ножа о разделочную доску. Снейп пристально следил за пузырьками в котле, заставляя себя думать только о зелье, но раздражение никуда не уходило — наоборот, росло с каждым ее новым движением. Теперь, правда, её руки двигались чуть увереннее и осторожнее, ошибки стали менее очевидными, но вместо облегчения он чувствовал лишь новую волну досады.

Что-то было не так. Что-то раздражало его даже сильнее, чем неловкие движения и испорченные ингредиенты. Он нахмурился, пытаясь понять, что именно, и тут его вдруг осенило: она молчала. Гермиона Грейнджер молчала. Ни единого вопроса за всё это время — ни раздражающего «почему именно аконит?», ни нелепых теорий, которые прежде звучали с надоедливой регулярностью, ни восхищенного взгляда…

Он резко отбросил эту мысль, внутренне поморщившись от того, насколько нелепо было вообще задумываться об этом. Если ей так нравиться изображать немую, пусть хоть до конца вечера держит рот на замке. Ему же проще.

Но очередная минута этой напряженной тишины, прерванная едва слышным, испуганным «Мерлин, нет…», когда сок аконита брызнул во все стороны, заливая доску и край стола девчонки, стала последней каплей. Он с громким стуком отложил нож, повернувшись к девочке:

— Если вы чего-то не знаете, мисс Грейнджер, то потрудитесь наконец спросить вслух, вместо того чтобы молча портить мои ингредиенты.

Гермиона вздрогнула и виновато посмотрела на него.

— Простите, сэр… Я не была уверена, имеет ли значение направление волокон аконита для сохранения магических свойств при нагревании, поэтому пробовала нарезать по-разному.

— Конечно, это имеет значение, мисс Грейнджер, — резко произнёс он. — Нарезайте поперек. Именно так разрушается внутренняя структура волокон, и сок выделяется постепенно, что позволяет сохранить стабильную концентрацию магических веществ при нагревании. На будущее — задавайте такие вопросы сразу, а не молча уничтожайте мои запасы.

Гермиона кивнула и вернулась к работе. Но в её взгляде он успел заметить уже знакомое восхищение. Такое, с каким она смотрела на него на отработках. Такое, которое чувствовалось в его словах, записанных в ее тетрадке, которую он никак не мог выбросить из головы. Снейп поморщился, чувствуя, как раздражение по непонятным причинам начало слегка ослабевать. Абсурдно. Нелепо. Девчонка наделала кучу ошибок, испортила ценные ингредиенты, но стоило ей лишь посмотреть…

Какого Мерлина? Неужели причина в её взгляде? Чушь. Он всего лишь подтверждение, что девчонка поняла указания. Что ошибок станет меньше. Ничего больше. Дело явно не в нём. Скорее уж в этих её бесконечных вопросах, точнее — в их внезапном отсутствии. Но с каких пор это стало большей проблемой, чем её вторжение сюда? Чем беспорядок на столе, учиненный ей? Чем искромсанный аконит?

Он резким движением убавил огонь под котлом, заставляя зелье прекратить слишком бурное кипение. Нет, конечно, это всё было взаимосвязано: чем меньше она спрашивала, тем больше ошибок совершала. Это же логично: его бесило не само по себе отсутствие вопросов, а молчаливый погром его лаборатории, который из этого следовал. И тогда понятно, почему раздражение снизилось, стоило ей хоть что-то спросить.

Он на мгновение прикрыл глаза, словно это могло помочь убедить себя в разумности собственных мыслей. Логика звучала натянуто даже для него самого, слишком явно выдавая его отчаянную попытку зацепиться за хоть какое-то рациональное объяснение. Ведь кроме этого взгляда и вопроса ничего не изменилось. Всё тот же беспорядок, всё те же неумелые движения. И всё та же непрошеная гостья в его личном пространстве.

Снейп стиснул зубы, злясь уже не на неё — на себя. Резко повернувшись к котлу, он принялся яростно перемешивать зелье, лишь бы не признавать очевидного: того, что он уже слишком привык к её вопросам, безумным теориям, этим взглядам, этой благодарной, искренней реакции на каждый его ответ. И вновь затянувшееся молчание, с каждой минутой раздражавшее его всё сильнее, было всего лишь еще одним подтверждением этого.

Не выдержав, он бросил взгляд через плечо, пытаясь понять, чем сейчас занята девчонка. Та продолжала молча возиться с семенами бубонтюбера. Пересыпала их из ладони в ступку и обратно, зачем-то проверяя каждое на ощупь, словно пыталась найти несуществующую разницу. Снейп едва слышно втянул воздух сквозь зубы, с трудом сдерживая желание вмешаться прямо сейчас. И как нарочно — девчонка потянулась за пестиком, явно собираясь измельчить семена, не раздавив их предварительно, рискуя потерять весь сок. Чуть нахмурилась, пальцы дрогнули. Ещё секунда — и она всё испортит. Уже в который раз. Ещё одна ошибка. Ещё один загубленный ингредиент. Сколько можно? Да спроси уже наконец! Хоть что-нибудь. Глупость. Нелепицу. Только нарушь эту проклятую тишину.

Он резко повернулся, собираясь сорваться на девчонку, высказать всё, что накопилось за эти бесконечные минуты. Но прежде чем он успел открыть рот, Гермиона словно почувствовала его намерение. Рука с пестиком застыла в воздухе, девочка быстро подняла на него глаза и тихо, едва слышно произнесла:

— Извините, сэр… Семена бубонтюбера — раздавить перед измельчением или сразу в порошок?

— Сначала раздавить, — процедил он сквозь зубы, чувствуя, как злость, вместо того чтобы утихнуть, лишь усиливается.

Она спросила. Сделала именно то, чего он хотел. Так что не так? Снейп раздражённо вздохнул, отворачиваясь обратно к котлу. Не тот вопрос. Не та реакция. Он с силой помешал зелье, так резко, что жидкость выплеснулась через край котла. Всё не то. Слишком практично, слишком сухо. Где её нелепые гипотезы, которые почему-то хотелось дослушать до конца? Где тот интерес в глазах? Где та живая реакция на его ответы?

Какого Мерлина он вообще об этом думает? Когда всё это стало важно? Он ещё раз раздражённо вздохнул, отбрасывая палочку на стол. Она глухо стукнула о деревянную поверхность, покатилась, едва не упав на пол. Пусть. Наплевать.

Он получил желаемое. Она спрашивала, а не молча портила ингредиенты. Почему тогда он чувствовал себя обманутым? Ждал большего? Глупо. Бессмысленно. Ничего он не ждал. Тем более от неё. Тем более здесь. В месте, куда он не пускал никого. Кроме нее.

Он почему-то поверил, что она другая. Что именно она заслуживает права быть здесь. И сейчас это казалось ему самой большой глупостью из всех возможных. Бездарность. Жалкая пародия на то, что он видел в ней на отработках. Что она вообще может понять, если не способна задать даже нормальный вопрос? Если даже здесь, сейчас, ведёт себя как безликая, безмолвная кукла?

Злость душила, сжимала горло, пульсировала в висках, усиливаясь с каждой секундой, пока не стала невыносимой. Снейп стиснул край стола, едва удержавшись от того, чтобы не ударить по нему кулаком. Нужно было выставить её отсюда ещё вчера. Сразу, не задумываясь. Никогда не позволять переступать эту черту. Но теперь уже было поздно.

И словно подтверждая это, за его спиной вновь раздался осторожный голос девчонки. Она снова решилась задать вопрос. И снова не тот.

Последняя капля. Терпение лопнуло окончательно, и Снейп резко обернулся к ней:

— А сами как думаете? — рявкнул он. — Или вы рассчитываете, что я буду стоять здесь и пошагово разъяснять вам каждое элементарное действие? Как, по-вашему, нужно поступить с семенами, если вам уже ясно сказали, что сначала их надо раздавить?

Девчонка вздрогнула, растерянно замерев с пестиком в руках. Несколько секунд она молчала, явно собираясь с мыслями, потом неуверенно заговорила, сбиваясь и спотыкаясь на каждом слове:

— Я… думаю, что если раздавить семена слишком сильно, то сок может вытечь раньше времени… и тогда… тогда свойства будут потеряны. Наверное, нужно… слегка придавить, чтобы кожура треснула, но сок остался внутри, а уже потом измельчать осторожно, не допуская, чтобы он высох до добавления в зелье… Но я не была уверена… Решила уточнить… Простите.

— Так бы сразу, мисс Грейнджер, — процедил он, почти сплюнув слова. — Или вы решили, что с приходом сюда необходимость думать самостоятельно пропала?

Не дождавшись ответа, он продолжил:

— Достаточно на сегодня. Ваша сообразительность и так уже исчерпала мои запасы терпения. Убирайте рабочее место и уходите.

Снейп отвернулся обратно к столу, ощущая глухую, опустошающую усталость. Раздражение, злость, разочарование — всё смешалось в клубок, который уже не было сил распутывать. Он уже почти не замечал, как Грейнджер торопливо приводила стол в порядок, чувствуя лишь одно отчётливое желание — остаться наконец в одиночестве.

* * *

Гермиона закрыла за собой дверь, оказавшись в полутьме подземелий. Только здесь, за пределами кабинета профессора, она впервые за вечер смогла свободно вздохнуть. Она медленно прислонилась к холодной стене, закрыла глаза, стараясь успокоить бешено стучащее сердце.

Снова всё испортила. Идиотка. С чего она решила, что чем меньше слов произнесет, тем полезнее будет в качестве помощника? Впрочем, у неё ведь был просто замечательный план — молчать до последнего, лишь бы не потревожить профессора. Конечно, задавать вопросы — это же так неуместно. Отвлекать его своими уточнениями ни в коем случае нельзя. А испорченные ингредиенты, значит, профессору совсем не мешают. Блестящая логика. Порубленный в кашу аконит — это, очевидно, совершенно нормально. Семена бубонтюбера, чуть не лишённые всего сока, тоже не проблема. Зато профессор смог спокойно поработать, не отвлекаясь на её вопросы. Гениально, Грейнджер. Просто гениально.

Её щёки пылали от стыда и злости на себя. Ведь она сама напросилась ему помогать. Именно для того, чтобы иметь возможность спрашивать. Проверять свои гипотезы. Разбираться. Профессор ведь давно уже дал понять, что ждёт от неё именно этого — самостоятельных размышлений и понимания сути дела. Почему же тогда сегодня она решила вести себя иначе? Что вдруг изменилось? Испугалась, что профессор выгонит, если она скажет хоть слово? Но какая разница? Молчать в лаборатории или за её пределами? Результат-то один: пользы никакой. Ни ей, ни профессору. Ему-то вообще лишь сплошной вред от её присутствия. Ладно бы просто молчала. Нет, она умудрялась ошибаться даже в самых простых вещах — просто потому, что нервничала и боялась сделать хоть что-нибудь неправильно. И тем самым делала ещё хуже.

Но даже так он терпел её. Даже когда она сделала буквально всё не так, он не выгнал её окончательно. Дал шанс прийти снова. Значит, у неё ещё есть возможность всё исправить. Завтра. Завтра она точно оправдает его доверие. Докажет, что способна быть полезной.