Багровый барсук (джен)

Похоронные работы продолжались далеко за полночь. Десятки фонарей и факелов освещали склоны, помогая в нелегком труде по опознанию мертвых. Уртблад распорядился расположить могилы на прибрежной равнине с восточной, обращенной к суше стороны Саламандастрона, где океанские волны и морские ветра не смогли бы потревожить их даже в самые свирепые бури. Кротам, каким бы искусными землекопами они ни были, требовалась вся возможная помощь. Большинство выживших выдр Сэйбрука взялись за работу, разрыхляя песчаную почву своими копьями и сгребая ее широкими хвостами на края рвов. Изможденные крысы и ласки, еще не до конца осознавшие, насколько им повезло остаться в живых, помогали, используя мечи, топоры и щиты вместо лопат. Тем временем звери поменьше — мыши, ежи и землеройки — неустанно трудились на южных склонах, укладывая погибших вместе по видам, чтобы Кротоначальник имел представление, насколько большими должны быть братские могилы.

Как бы ни хотелось Уртбладу и его капитанам отдать дань уважения каждому павшему бойцу, выделив для него отдельную могилу, сделать это было невозможно при таком числе жертв. Лучшее, что они могли, — похоронить каждого в общей могиле с себе подобными. Таким образом, кроты и их помощники выкопали девять огромных продолговатых рвов, выстроенных с севера на юг: по одному для выдр, землероек, мышей, ежей, лис, ласок, горностаев, хорьков и крыс. Последний из них был самым большим, так как в сражении погибло почти сто крыс. Горностаевые и хорьковые подразделения были практически уничтожены, но все же получили отдельные могилы. Землеройки также почти полностью сложили головы, но из-за своего небольшого роста им требовалась могила скромнее остальных.

Во главе могил землероек и хорьков вырыли две меньшие для Бремо и Порёка. Еще две появились рядом с громадной братской могилой крыс — для Лорша и Чермака. Хотя бы капитаны Уртблада удостоились индивидуальных захоронений.

Однако для Махуса отдельной могилы рядом с лисьей не было. Уртблад приказал похоронить предводителя мечников прямо на том месте, где он пал, чтобы увековечить его самоотверженный поступок.

Пока войска Уртблада трудились, Долгий патруль собирал своих павших. Поскольку нижние склоны горы уже были сплошь покрыты телами, шесть десятков заячьих тел перенесли выше и уложили в аккуратные ряды там, где фланг майора Саффорда сражался с землеройками и выдрами, и где сам майор нашел свою смерть. Что делать с ними дальше, ещё предстояло решить.

Уртблад стоял среди дрожащих теней, отбрасываемых факелами. К нему устало приблизился Тревеллер, едва переставляя лапы, словно каждая поступь давалась с огромным трудом.

— А что насчет наших павших? — спросил он.

— Как я уже говорил, — ответил Уртблад, — мои кроты могут выкопать отдельную братскую могилу для Долгого патруля. Они не сделали этого пока лишь потому, что ждут ваших указаний.

— Не хочу, чтобы моих друзей отправляли в последний путь рядом с крысами, хорьками и прочей нечистью.

— Тогда их можно похоронить в другом месте. Вон там, у южного подножия горы. Или с северной стороны, если тебе так больше по душе.

— Не хочу и братской могилы, — продолжил Тревеллер. — Каждый из этих зайцев заслуживает отдельного надгробия.

— То, что заслуживают эти павшие воины, и то, что мы можем им дать — большая разница, — заявил Уртблад. — Я не могу выделить достаточно зверей, чтобы копать отдельные могилы ни для твоих зайцев, ни для моих собственных солдат. В знак уважения я предложил позаботиться о твоих павших товарищах так же, как и о своих. Если вы хотите, чтобы у ваших зайцев были отдельные захоронения и надгробия, вам придется делать это самим.

— Во! Хорошая шутка. Может, к следующему сезону отдохнем достаточно, чтобы этим заняться.

— Я понимаю, что вы измотаны донельзя. Я спрашивал, хотите ли вы помощи в сборе ваших мертвых, но вы отказались.

— Как я уже говорил, — резко ответил Тревеллер, — они зайцы. Мы сами о них позаботимся. По справедливости, они должны быть похоронены внутри горы, где и положено покоиться зайцам их доблести.

— Этого я не позволю. Они сражались против законного властелина горы.

— Это касается и Лорда Уртфиста? — Тревеллер бросил взгляд вниз по склону, где лежал его павший господин. Тело Уртфиста никто не тронул; он покоился в той же позе, в какой пал.

— В его случае я могу сделать исключение, — ответил Уртблад. — Уртфист был моим братом и владыкой этой горы. Он доблестно исполнял свои обязанности, защищая побережье все двадцать сезонов, пока я был занят в других местах. Несправедливо, что я так резко оставил его. Если бы меня не тревожило так сильно пророчество, возложенное на меня судьбой, возможно, я бы задержался и объяснил Уртфисту, что намерен сделать, и тогда он не совершил бы этой ужасной ошибки насчет меня. Но нет, я сам тогда не до конца понимал, чего потребует от меня это пророчество — как же я мог объяснить его кому-то другому? Возможно, это была жестокая судьба, что он неверно истолковал оставленные мною слова… возможно, ему было предначертано, по замыслу, который мне не дано постичь, сойти в безумие, рожденное его необоснованной ненавистью ко мне, и что один из нас должен был убить другого согласно плану, установленному еще тогда, когда мир был молод, а по Саламандастрону текли реки расплавленного камня. Если так, то мы оба стали жертвами сил, неподвластных нам. Я не могу винить его за заблуждение, если такова была его роль, предписанная судьбой. Его последнее пристанище будет достойно его благородства и чести, а не тех последних сезонов, что он провел во власти безумия.

Слова Уртблада про Уртфиста резанули по усталым ушам Тревеллера. Но в то же время старого зайца тронуло искреннее примирение врага-барсука с павшим братом. Впервые за двадцать сезонов Тревеллер увидел в Уртбладе не только того злодея, каким он стал в представлении Долгого патруля. На мгновение ему показалось, будто мир вокруг него изменился, ускользнает из-под лап, уступая место чему-то новому. В этот короткий миг Тревеллер увидел Уртблада не как властителя своей судьбы, а как пешку в водовороте сил, незримых, но неумолимых, подчиняющихся не ему, а высшему замыслу. И если это так, осознавал ли сам Уртблад свою роль?

Тревеллер встряхнул головой, прогоняя смятение. Если это был какой-то хитроумный обман, значит, Уртблад обладал способностями, о которых и помыслить было нельзя. Но если это было не обманом, а истиной, то всему случившемуся на этой горе был смысл куда больший, чем просто битва двух барсуков. Здесь действовали силы судьбы. Уртблад наверняка это понимал. Будь он добром или злом, правдой или ложью, он был зверем судьбы, и знал это. Такое существо — великое и ужасное. Такого не остановить, пока сама судьба не решит, что его время пришло. Любая другая попытка обречена на провал.

Или, может, Тревеллер просто слишком устал, и его разум начал играть с ним шутки. Он был на грани полного изнеможения — как и все уцелевшие зайцы Патруля, да еще и раненые, — но все равно они держались, чтобы позаботиться о павших товарищах и убедиться, что никто из их мертвых не будет осквернен.

Но теперь сил больше не осталось, и Тревеллер не мог притворяться, что это не так. Если могильщики Уртблада не выкопают для них могилу, значит, никто ее не выкопает.

— Если бы только здесь был полковник… — пробормотал Тревеллер. — Он бы знал, что делать. Чует мое сердце, он бы не согласился с братской могилой.

— Даже полковнику Клевистону пришлось бы смириться, — ответил Уртблад. — Но его здесь нет, и, возможно, он не вернется еще несколько дней. Решение должно быть за тобой, Тревеллер.

Старый заяц наконец кивнул, соглашаясь.

— Ладно. Копайте могилу для всех зайцев.

— Конечно. Где бы ты хотел ее разместить?

* * *

В конце концов, оставшиеся в живых зайцы все же сдались Уртбладу. Так было проще. Многие из них были тяжело ранены и нуждались в лазарете, где их могли бы как следует вылечить лекари-лисы. Большая часть остальных тоже несла раны, хоть и менее серьезные, но оставаться в изгнании на песке уже не имело смысла. Уртблад без труда мог бы перебить их еще раньше, и после странного разговора с барсуком Тревеллер был уверен, что тот сдержит свое слово и не причинит им вреда. Кроме того, за ним будут следить Винокур и Александр. Тревеллер был единственным оставшимся предводителем зайцев, и все смотрели на него в ожидании решения. Так что, когда он предложил всем вместе войти в Саламандастрон, даже несмотря на то, что это означало сдачу оружия и содержание под стражей, никто не стал оспаривать его слова.

Общая заячья могила была вырыта к югу от горы, на том самом месте, где Патруль ненадолго остановился, перед тем, как Уртфист начал сражение. Тревеллер не мог придумать лучшего места, чтобы предать своих товарищей земле: оно было не хуже других, а главное — достаточно далеко от захоронений врагов. В честь майора Саффорда, который так доблестно командовал Патрулем, Тревеллер последовал примеру Уртблада и велел кротам вырыть отдельную могилу для майора у южного края братской могилы. Они взяли с барсука еще один пример: как и Уртблад, записывавший имена всех павших воинов при погребении, Тревеллер пожелал сделать то же самое для своих зайцев. Винокур принес с собой стилус и свиток, чтобы записывать имена, которые выкрикивали, укладывая каждого зайца в могилу.

Когда шестьдесят один боец был предан земле, а их имена занесены в список, глаза Винокура налились влагой, и причиной тому была не только усталость от письма в дрожащем свете факелов. Некоторые из зайцев тоже не скрывали слез, и впервые в полной мере осознали, сколь тяжелую цену им пришлось заплатить в этом несчастливом бою. Однако даже в скорби они сохраняли достоинство, не позволяя себе сломаться окончательно. Они были слишком измотаны — и телом, и сердцем. Они будут скорбеть в полную силу после того, как отдохнут.

И они отдохнут. Досмотрев засыпание могилы, чтобы кроты выполнили работу с должным почтением и аккуратностью, зайцы, оставив оружие, поднялись и вошли в Саламандастрон. Уртблад и дюжина выживших выдр Сэйбрука сделали перерыв, чтобы сопроводить их. В обеденном зале один из лисов осмотрел каждого, выделил троих, кому срочно требовалась помощь лекаря, и отправил их в лазарет. Остальных отвели в ту же просторную спальню, где до них содержался отряд полковника Клевистона, накормили и напоили (хотя у большинства не было аппетита), а затем заперли, выставив охрану за дверью.

До рассвета оставалось всего несколько часов, и уже многие дни зайцы не знали нормального сна. Все простыни и одеяла, использованные Клевистоном для побега, были возвращены на кровати, но уставшие зайцы могли бы уснуть и на голых досках, и даже на каменном полу.

— Отдыхайте, зайцы, — пробормотал Тревеллер, даже когда его товарищи уже закрыли глаза, погружаясь в сон. — Сейчас нам нужнее всего сон. Этот день позади, и нам его уже не изменить.

* * *

Александр провёл всю ночь в лазарете рядом с Миной.

Кроты хорошо справились с перевязкой ее головы, прежде чем их вызвали на ночную работу по рытью могил. Мина изо всех сил старалась не заснуть, жаждая услышать все подробности о том, как завершилась битва, но впала в забытье еще до того, как лисы начали приносить первых раненых, зная лишь одно: Уртблад убил Уртфиста, и этого было достаточно.

Она очнулась на рассвете и увидела, что Алекс еще сидит у её постели, не отрывая от нее внимательного взгляда. В просторной палате горели многочисленные лампы и фонари, поставленные у изголовья и в ногах каждой кровати. Когда она засыпала, кроватей здесь было меньше, и теперь все они были заняты. Двое лисов тихо переходили от одной койки к другой, проверяя состояние пациентов. Эти мастера клинка отложили оружие, приняв на себя другую, столь же важную роль — целителей. Их веки отяжелели от усталости, шаги замедлились, а черные мундиры пропитались кровью как павших врагов, так и раненых, за чьи жизни они теперь боролись. Но они продолжали свой труд, не позволяя себе отдыха.

Алекс улыбнулся ей:

— Только представь! Ты спала, как дитя, несмотря на весь этот шум, пока приносили раненых и ставили новые кровати, но стоило воцариться тишине — и ты сразу проснулась! Ну, как себя чувствуешь?

— Голова болит… нет, скорее просто саднит. Снаружи все ноет и чешется. Думаю, Кротоначальник слишком туго затянул повязку. — Белка села, опершись на подушку, и внимательнее осмотрелась. — Впрочем, грех жаловаться. Остальные выглядят куда хуже меня. Должно быть, я действительно спала мертвым сном, если не проснулась от всего этого.

— Ты спала часами, — сказал Алекс. — Как ангел.

— И ты все это время был здесь?

— Конечно. Да и это было, пожалуй, лучшее место, чтобы узнать, что происходит снаружи. Ведь сюда приносят раненых со всех частей поля битвы. Многие без сознания или слишком слабы, чтобы говорить, но хватает и тех, кто делится новостями.

Глаза Мины загорелись интересом:

— Расскажи мне, что ты слышал, Алекс.

Его улыбка померкла:

— Ну… Лорд Уртблад потерял лапу…

— Да, я знаю. Правую, верно? Я услышала это перед тем, как вырубилась.

— Думаю, да. Он был здесь всего несколько минут, пока ему перевязывали рану, а потом снова ушел. Этот зверь просто неостановим. Но есть и худшие новости. Махус…

— Махус пал?

Алекс печально кивнул

— Он пришёл на помощь Уртбладу... вероятно, спас ему жизнь и решил исход всей битвы.

Мина откинулась на подушку.

— Думаю, лорд Уртблад бы охотнее пожертвовал своей мечевой лапой, чем потерял Махуса. Потерять их обоих в один день… В Северных землях будет всеобщее рыдание, когда это страшное известие дойдёт до дома!

— Прости. Мне не следовало тебе рассказывать.

Сдерживая слезы, Мина крепко сжала лапу Александра.

— Даже не смей ничего от меня скрывать, Алекс. Если бы не этот удар по голове, я бы уже была там, разбирая мертвых и раненых. Теперь расскажи мне все, что я должна знать.

— Ну, я не очень хорошо знал остальных капитанов, но… посмотрим… капитан землероек мертв, вместе с большей частью своего отряда. Оба крысиных капитана погибли, как и один из других командиров хищников… горностай, кажется, или, может, хорек?

Мина обвела взглядом комнату.

— Вон там капитан Бандон, командир горностаев… похоже, он потерял лапу. Значит, погиб Порёк, или, может, Маттун.

— Не Маттун. Он был здесь после окончания битвы, я его помню. Только три горностая пережили сражение, и Бандон был одним из них. Его завалило телами других павших сразу после того, как ему отрубило лапу… только поэтому Уртфист его не заметил. Бандону очень повезло, что лисы нашли его прежде, чем он истёк кровью. Погиб Порёк. Порёк-хорёк. — Алекс вспомнил, как всех в Рэдволле сначала позабавило это имя. Теперь в нем не было ничего смешного.

Алекс продолжил:

— Один из выживших горностаев — тот, что был прикован к мыши.

— Да, Брогген. Он был вместе с Янсом в мышиной шеренге. Там он был в относительной безопасности.

— Не в достаточной. Несколько зайцев прорвались и убили его мышиного товарища. Брогген провел остаток битвы, прикованный к мертвецу. Уртбладу пришлось срубить цепь боевым топором после объявления перемирия.

— Как ужасно! Бедный Янс… и бедный Брогген. Этот зверь очень привязался к своему мышиному напарнику. Они были вместе столько сезонов, что мы все думали: если они падут в бою, то только вместе. Никому и в голову не приходило, что один может погибнуть, а другой остаться! Я узнаю много печальных неожиданностей.

— Это точно, — мрачно согласился Алекс. — В Рэдволле тоже будут скорбеть. Пусть Варнокур и не жил в Аббатстве постоянно, но мы всё равно считали его одним из нас.

— Ну, по крайней мере, всё могло быть хуже. Винокур тоже мог бы погибнуть, если бы ты не подстрелил того зайца, что уже занес копьё над его головой.

Эти слова заставили лежавшего на соседней койке зайца сесть, поморщившись от боли, несмотря на перевязанную лапу.

— Постойте-ка, мэм. Вы только что сказали, что этот рэдволлец подстрелил майора Саффорда?

— Я не знаю, в какого зайца я стрелял, — ответил Алекс. — Я видел лишь одно: он собирался убить моего товарища по Рэдволлу, зверя, давшего клятву мира. И если бы пришлось сделать это снова, я бы не колебался.

Раненый заяц откинулся обратно на подушку и вздохнул сквозь стиснутые зубы.

— Майор Саффорд, убитый рэдволльцем! Вот уж точно, мэм, печальная неожиданность!

— Как обстоят дела у Долгого патруля? — спросила Мина.

— По моим сведениям, выжили около двух десятков, — ответил Алекс.

— Два десятка? Это еще неплохая боевая сила, особенно для таких умелых воителей.

— Может, в обычных условиях и да. Но среди них есть раненые. Даже те, кто не так сильно пострадал, совершенно измотаны. А с гибелью Уртфиста у них больше нет цели, ради которой можно было бы сражаться, верно?

— Пожалуй. Но вернёмся к нашим собственным войскам. Каковы наши общие потери?

— Точно сказать не могу, Мина. Мыши, ежи, выдры… половина лисов, плюс-минус… но хуже всего пришлось землеройкам и хищникам. Кто-то говорил, что, возможно, ни один хорек не пережил битву. Не знаю, правда ли это. Крысы тоже понесли тяжелые потери, но их изначально было куда больше.

Мина покачала головой, не веря в услышанное.

— Я собиралась сказать, что удивлена малым числом раненых здесь, но теперь понимаю. Уртфист не стремился выиграть битву или взять пленных. Он просто резал врагов. Любой, кто попадал под его клинок, погибал. Неудивительно, что за ним оставалось так мало выживших.

— Именно, — кивнул Алекс. — Он атаковал, как бешеный зверь, и выкашивал передние ряды так, словно это было единственное, что имело для него значение. Может, Уртфист и правда был безумен.

— Эй! — возмутился заяц на соседней койке. — Прояви уважение к мертвым!

Мина нахмурилась.

— Я уважаю тех, кто этого заслужил. А как еще можно объяснить его поведение?

— Он не мог с собой ничего поделать. Это из-за оружия он так взбесился.

— Оружия? — Алекс и Мина переглянулись в недоумении. — О чем ты говоришь?

— То оружие, что было у крыс, горностаев и хорьков… Оно ведь было выковано барсуками. Неужели не дошло? Звери, на которых накинулся лорд Уртфист, — это те, кто держал в лапах эти сокровища. Вы сами до этого не додумались?

— Я… он прав, Алекс. Уртфист не пошел вверх по горе, как было бы логично. Он остался у подножия и рубил передние ряды, хотя мог бы уже давно прорваться дальше. Он даже отступал назад и отходил в стороны, чтобы продолжать их истреблять. Мы с плато видели это лучше, чем кто-либо. Почему мы не поняли раньше?

— Потому что просто решили, что Уртфист обезумел, — медленно произнес Алекс. — Но если это правда… то оружие, которое Уртблад выдал своим войскам для защиты, стало их же погибелью!

Раненый заяц приподнял голову и с хитрым видом навострил уши.

— Во, а почему сам Уртблад, со всем своим пророческим зрением, не предугадал, что так и случится?

— Да, — эхом повторил Алекс. — Почему он этого не знал?

Мина ничего не ответила.