Лекарство для демона (джен)

Чариос нервно мерил шагами свою комнату, ревность застилала взор красной пеленой, не давая мыслить здраво. Стоило ему представить Милагрос в объятиях Азазеля, и хотелось всё крушить. Но стоило вспомнить её непримиримый взгляд, полный слёз, и сердце сжималось от сознания того, что он совершил роковую ошибку, которую будет нелегко исправить, если такое вообще возможно. Ярость и отчаяние боролись в нем, словно два диких зверя, разрывая его на части. Он презирал себя за слабость, за то, что позволил сомнениям и ревности взять над собой верх. Милагрос… Как он мог усомниться в ней? В ее преданности, в ее теплых чувствах к нему? Но картина их предполагаемого единения с Азазелем вспыхивала в сознании, подпитывая огонь ненависти — к себе, к сопернику, к ней…

В следующий миг его охватывала волна нежности. Он вспоминал ее смех, ее прикосновения, ее взгляд, полный восхищения. Неужели все это было ложью? Или он сам разрушил то, что было самым ценным в его жизни?

Он остановился у окна, глядя на ночной город. В голове пульсировала только одна мысль: вернуть ее. Во что бы то ни стало. Но как? Как заслужить прощение за такую низость, что он совершил? Сомнения вновь прокрадывались в душу, отравляя его решимость. Возможно, он потерял ее навсегда. Возможно, он не достоин ее. И от этой мысли становилось еще больнее. Он едва сдерживал порыв пойти к ней и умолять о прощении, но гордость правителя не давала признать свою ошибку таким образом. Её слова не давали покоя и терзали не хуже палача.

«Когда-нибудь вы полюбите и всё потеряете».

Но разве он уже не потерял, не лишился всего того светлого, что было в его душе, теперь осталась только тьма.

— Что же я наделал, что натворил, — тихо произнёс Чариос.

Он вспомнил её, стоящую посреди комнаты, её тело, манящее своей юностью, хотя и не совсем идеальное, но его красоту затмили мерзкие развратные мысли, стоило представить её в объятиях другого, того, кого ненавидел всеми фибрами души, того, кого мечтал увидеть мёртвым. Ярость закипала в нём, словно ядовитый котёл, отравляя каждую клетку его существа. Эта девчонка, наивная и невинная, как полевой цветок, стала причиной его мучений. Он, император, привыкший к власти и повиновению, оказался бессилен перед этим наваждением. Её кожа с лёгким золотистым загаром, по которой скользил свет луны, вышедшей из-за туч, высокая грудь и широкие бёдра. Живот, мягкий и податливый, плавно переходил в изгиб бёдер, создавая линию, волнующую своей естественностью. Тонкая талия подчёркивала контраст между средними формами груди и бёдер, придавая фигуре выразительность. Соски, слегка набухшие от прохлады ночного воздуха, казались темнее на фоне золотистой кожи. Линия ключиц, изящно очерченная, вела к плечам, округлым и плавным. Руки, гибкие, покоились вдоль тела, их пальцы слегка согнуты. Ноги, сильные и стройные, привыкшие к активности. Каждый изгиб, каждая линия тела дышали жизнью и женственностью, создавая гармоничный образ, сотканный из света и тени. Каскад тёмно-русых волос был единственным её одеянием.

Этот образ преследовал его. Чариос чувствовал её близость, и всё это лишь усиливало его ненависть к тому, кто осмелился посягнуть на то, что он считал своим. Его мысли превратились в грязную клоаку, полную злобы и отвращения. Он желал ей страданий, унижений, всего того, что сам испытывал, терзаемый ревностью и бессилием. Её невинность казалась ему насмешкой, её красота — проклятием. Он ненавидел её за то, что она пробудила в нем эти темные, низменные инстинкты, за то, что заставила его чувствовать себя слабым и уязвимым.

Девушка сидела посредине комнаты, и её пустой безразличный взгляд был устремлен куда-то вниз, и мокрые дорожки от слёз всё не высыхали. Она походила на сломанную тряпичную куклу, выброшенную за ненадобностью.

Её надежды, её мечты на жизнь, полную свершений, рядом с сильным мужчиной оказались прахом, фантазией, которую она сама себе придумала. Ей уготовано только страдание из-за ложного обвинения в измене. Но почему он не дал ей возможности оправдаться, всё объяснить? Он настолько её ненавидит?

Отчаяние давило на неё, словно каменная плита. Каждый вдох обжигал легкие, напоминая о несправедливости. Слёзы текли, не переставая, размывая очертания комнаты, превращая мир в мутное бесформенное пятно. В горле застрял крик, не находя выхода, разрывая изнутри на мелкие осколки.

Милагрос чувствовала себя загнанным зверем, пойманным в капкан лжи и предательства. Сердце сжималось от боли, а в голове пульсировала одна мысль: «За что?». За что ей выпала эта участь? За что он так жестоко обошелся с ней, не дав даже шанса на защиту?

Воспоминания о счастливом прошлом, которое теперь казалось лишь призраком, недостижимой мечтой. Она почувствовала, как холод проникает в её тело, и его охватила крупная дрожь. Девушка, пытаясь не вспоминать его полный ненависти и презрения взгляд, пыталась укрыться от обрушившегося на нее горя, но тщетно. Отчаяние пронизывало каждую клеточку тела, отравляя разум и лишая воли к жизни.

Милагрос с трудом встала на ноги, сделала пару нетвердых шагов к кровати, увидев раскрытое письмо Риты. Она впопыхах забыла его спрятать. Так Чариос и узнал о своем родстве с Анцифером. Нужно было взять себя в руки, успокоиться и действовать. Сейчас была задача поважнее — спасти Цири. Пусть он решит, что и его она предала, выдав его тайну, но она не позволит императору навредить ему даже ценой своей жизни. Девушка подошла к шкафу, достала другую сорочку и бархатный халат с широким поясом, быстро одевшись, покинула комнату.

Азазель прохаживался по гостиной своего дома со злорадной улыбкой на лице. Теперь он знал, как навредить ненавистному монарху, как сделать его жизнь сущим кошмаром. Только взглянув на него тогда, когда он со своими рыцарями вторгся в квартал, демон понял, что злит его и что так мучает. Милагрос станет для него тем наказанием, которого он заслуживает, станет оружием мести, его мести. В этом случае смерть для него была бы предпочтительнее как избавление от страданий, но нет, пусть живёт и мучается, а он будет с нескрываемым удовольствием наблюдать за его болью.

Момент истины настал во время того, как он, пылая праведным гневом, увидел её в его объятьях. Всё это не укрылось от его острого взгляда. Он понял: император ревнует. Ревнует к нему, к тому, что произошло между ними. Видел ли Чариос их поцелуй? Пусть даже инициатива исходила только с его стороны и он остался безответным, но кто об этом знает. Ярость заставит его сознание дорисовать умильную интимную картину той непринуждённости и нежности, что якобы царила между ними. И тогда в голове Азазеля созрел коварный план.

Он будет подогревать эту ревность, раздувать ее, как пламя, пока она не поглотит императора изнутри. Он сделает так, что Милагрос станет яблоком раздора между ними, источником нескончаемых мучений для властителя. Но ирония заключалась в том, что, увлеченный своей местью, он не замечал, как сам попадает в ту же ловушку. Ревность, как змея, заползала в его сердце, обвивая его своими ядовитыми кольцами. Он ревновал Милагрос к императору, сам того не осознавая, и это лишь усиливало его злорадство.

«Пусть мучается, — думал он, — пусть знает, каково это — терять то, что дорого».

И эта мысль грела его душу, отравленную жаждой возмездия.

— Что ты задумал? — спросила Бельфегор, сидевшая на диване и пригубившая красное вино в высоком бокале.

Она внимательно следила за тем, как менялось выражение лица беловолосого демона. Азазель взглянул на неё торжествующим взглядом.

— Теперь я знаю, как превратить жизнь Чариоса в ад, — ответил он.

— Милагрос, — догадалась демоница. — Ты уверен, что знаешь, что делаешь? Не навредит ли это всем нам?

— Не беспокойся, я всё продумал, — заверил её демон.

— Вот это меня и пугает. Насколько я помню, любая твоя идея заканчивалась провалом, и мы едва оставались в живых. Теперь же в лучшем случае это закончится пленением и тюрьмой, или тебя заставят сражаться на арене в качестве гладиатора, убивая себе подобных, чтобы выжить. Не пора ли оставить мысли о мести Чариосу? Милагрос подарила нам жизнь, о которой мы и не мечтали. Почему бы тебе не продолжить её дело, жить ради своего народа? — говорила Бельфегор, стараясь вразумить его.

— Всё это, безусловно, будет, но после. Я выяснил, где находится её комната и что там есть балкон. Так что проникнуть в её покои не составит труда, — упрямился Азазель.

Бельфегор тяжело вздохнула.

— Ты хоть понимаешь, что от твоих действий девушка может пострадать? — возмутилась демоница.

— Как будто мне есть дело до судьбы какой-то человечки, — усмехнулся демон.

— Ты хоть себя-то слышишь? Ты готов был вцепиться императору в глотку, когда Милагрос повели к нему. Можно подумать, ты её не ревнуешь, — говорила Бельфегор.

— Я сделал всё, чтобы Чариос так и подумал, что между нами что-то есть, — злорадно улыбаясь, произнёс Азазель.

— Говори что хочешь, всё равно ты ничего уже не изменишь, — сказала демоница, прежде чем уйти.

На столицу опустился вечер. Азазель снял с крючка черный рваный плащ с глубоким капюшоном и покинул дом. Расправив гигантские вороньи крылья, стремительно взмыл в воздух, быстро затерявшись в темноте. Он летел, ловко маневрируя между городских башен, и только шелест гигантских крыльев был слышен в ночи. Демон направлялся к императорскому дворцу, чтобы снова увидеть ее, невесту императора, и если его замысел удастся, то монарх с ума сойдет от волнения. Хотя стоило ему вспомнить девушку в своих объятьях и их поцелуй, то неясная дрожь охватывала всё его тело, чему он упорно не предавал значения. Жар опалял его изнутри, стоило лишь представить ее волосы, рассыпавшиеся по ее плечам, ее голос, звенящий в его душе. Демон, привыкший к власти и подчинению, обнаружил себя пленником ее синего взгляда, полным невинности и скрытой страсти. Эта хрупкая смертная пробудила в нем чувства, о которых он и не подозревал. Он, повелитель тьмы, теперь мечтал о свете, исходящем от нее.

Один лишь поцелуй, украденный на улице квартала средь толпы, изменил всё. Он ощутил ее трепет, ее нерешительность, и в то же время — ответный огонь, разгорающийся в ее сердце. Он знал, что похищение — это безумие, игра со смертью, но мысль о том, что она станет чужой, невыносима. Он украдет ее не как трофей, а как самое драгоценное сокровище, как саму жизнь.

Азазель потряс головой, чтобы отогнать лишние мысли.

«Нет, я делаю это только ради мести, только ради неё», — твердил он себе, но подобные собственные мысли звучали всё менее убедительно.

Милагрос стремительно шла по коридору, расталкивая слуг, которые пытались ей помешать. Её быстрые шаги направились к лестнице на другой этаж, туда, где размещались комнаты для гостей, туда, где жил Анцифер. Она молила всех богов, чтобы он оказался там, ведь вполне вероятно, что после того, как Чариос узнал правду о нём, тот вполне себе мог заточить его в темницу или приказать убить.

«Нет, он не пойдет на такое. Как он объяснит потом смерть иноземного княжича? Несчастным случаем? Подосланным убийцей? Анцифера не так-то просто убить. Он искусный фехтовальщик и не позволит застать себя врасплох», — шла она, сопровождаемая тревожными мыслями.

Приближаясь к заветной цели, она услышала лязг доспехов. По лестнице с другого крыла поднимались рыцари, и их черные доспехи не сулили ничего хорошего. Предчувствие подсказало девушке, что они явились по душу Анцифера, значит, он всё ещё был в комнате. Надо было торопиться. Она почти бегом устремилась по коридору. Его дверь охраняли двое слуг, которые попытались ей помешать. Но несмотря на это, ей все-таки удалось громко постучать в дверь.

— Цири, Цири, открой!!! — крикнула она, боясь, что он лёг спать.

Милагрос огляделась. Тяжёлая поступь ониксовых рыцарей была всё ближе. Через несколько секунд дверь его комнаты открылась, и девушка ринулась внутрь. Она прислонилась к двери и взглянула в обеспокоенные глаза Анцифера.

— Что случилось? — обеспокоено спросил он.

— Тебе нужно бежать. Чариос обо всем узнал. Он нашёл письмо от Риты в моей комнате, — второпях объяснила она.

Анцифер быстро стал надевать дорожный костюм, затем направился к двери на балкон, которая была заперта. Видимо, это сделали слуги в его отсутствие. Девушка направилась к этим дверям, попутно вытаскивая из волос шпильку. Умению вскрывать замки научил её Лусио, и сейчас оно так кстати пригодилось. Он вышел на балкон, но вдруг остановился и обнял её.

— А как же ты? — волнуясь, спросил он.

— Не беспокойся, со мной всё будет в порядке, — заверила она его, и тут послышался громогласный стук в дверь, от которого она чуть не рассыпалась на части, заставляя её вздрогнуть.

— Именем императора откройте! — произнёс командир ониксовых рыцарей.

— Беги, прошу тебя! — взмолилась она.

Демон понимал, что, как бы он ни волновался за судьбу сестры, оставшись, он только усугубит её положение, да и своё, впрочем, тоже. Он вскочил на перила и легко шагнул в темноту, расправив огромные перепончатые крылья. И она наблюдала, как его силуэт скрылся в ночи под грохот ударов. Наконец дверь распахнулась, и рыцари ворвались внутрь, но обнаружили комнату пустой, и только девушка стояла на балконе.

— Миледи, как опрометчиво с вашей стороны вмешиваться в дела императора. Не думаю, что он одобрит ваш поступок, — говорил командир, приближаясь к ней. Она прижалась к перилам и напряженно смотрела на мужчину. Ночной ветер играл её распущенными волосами, тело овевало прохладой.

— Я защищаю свою семью, и мне все равно, как к этому отнесется император, — упрямо заявила девушка.

— Император предполагал такой исход событий и дал четкие указания на этот счёт. Вы должны немедленно пройти с нами, — заявил рыцарь, направляясь к ней.

Милагрос в мгновении ока оказалась на перилах балкона.

— Ещё один шаг, и вы будете виновны в моей гибели, — решительно произнесла девушка.

Рыцарь растерянно посмотрел на неё, остановившись.

— Вы этого не сделаете, — сказал мужчина, уверенный, что она блефует.

— Хотите проверить? — упрямилась она.

Через мгновение в комнате появился Чариос, за которым послали слугу. Увидев девушку в смертельной опасности, он остолбенел. Злость в его взгляде смешалась со страхом, и вид происходящего казался нереальным.

— Миледи, не глупите. Не подвергайте свою жизнь неоправданному риску, — сказал он, попытавшись к ней приблизиться.

— Пока ещё моя жизнь принадлежит мне. Или вы полагаете, что участь, которую вы мне уготовили, лучше смерти? — горько усмехнулась она.

— Вы снова пошли против моей воли, — с укором произнёс Чариос, сделав осторожный шаг к ней.

— Я поступила так, как велит мне моя совесть и моё сердце, что вам не ведомо, — произнесла она гордо, глядя на него свысока.

— Не надо горячиться. Давайте всё спокойно обсудим, — сказал он, сделав ещё один шаг и протягивая ей руку. Девушка опасно балансировала на ограждении, и любое неверное движение, даже резкий порыв ветра мог стать фатальным.

— Не подходите, Ваше Величество, иначе станете вдовцом, ещё не успев стать мужем. Незавидная репутация для императора людей, не так ли? — говорила она, и её взор застилали непрошенные слёзы.

— Милагрос, умоляю, я был неправ, — сказал он так тихо, чтобы только она слышала его слова.

— Я вам не верю, — сказала она и печально улыбнулась.

Он кинулся к ней, чтобы схватить её, но она, вздрогнув, почувствовала, как её ступни скользнули назад, и девушка стала заваливаться на спину. Ей не было страшно. Она молча смотрела, как Чариос попытался схватить её за руку, и только кончики его пальцев скользнули по её ладони. Милагрос видела ужас и отчаяние в его золотистых глазах из-за невозможности что-то изменить. Рыцари быстро убрали его с балкона.

«Ну вот и всё. Через несколько секунд всё кончится. Простите», — думала она, вспоминая лица родных и друзей из Лаведании и тех, с кем успела подружиться здесь, кого больше никогда не увидит.

Ветер свистел в ушах, обдувая её тело. Последняя мысль девушки была о том, что ей все-таки удалось спасти Цири, и это служило хоть каким-то утешением перед неминуемой гибелью. Милагрос ждала болезненного приземления, но потеряла сознание.