Под керосиновым дождем (гет)

Примечания:

Внезапный вопрос.) Есть ли среди читателей те, кому было бы любопытно познакомиться с плейлистом Дождя?

---

Вечер следующего дня наступает пугающе быстро. Каз уходит из Клепки как всегда незаметно — просто растворяется в мареве приближающегося заката и сворачивает в первую из тех узких улочек, которыми так славится Бочка. Джаспер встречает его в условленном переулке, и дальнейший путь до конспиративной квартиры они проделывают вдвоем.

Где-то в Клубе Воронов Родер, одетый в один из любимых костюмов и шляп Каза, скользит между столов, постукивая многим печально знакомой тростью. Ещё один экземпляр этой трости вместе со своим обладателем из инициативных птенцов разгуливают где-то на виду стражи, старательно прихрамывая на одну ногу. Хочется верить, что на правильную.

Каз как раз хромает, и, наверное, даже сильнее обычного. Несколько дней назад он вновь посетил Нину, поэтому тешил себя надеждой, что его шаг останется относительно ровным до самого дела, но после тех пробежек по лестницам эффект значительно ослабел, а обновлять его Каз не стал. Он злится сам на себя, что вообще связался с этим лечением, на Зеник, что не может излечить его до конца, на Инеж, которая убеждала его перестать упрямиться… Почему Каз не вызвал Нину к себе сегодня утром или не отправился к ней сам, он и сам не знает. Утром он был не расположен видеть кого-либо в принципе, а потом стало некогда.

Каз неосознанно пытается переносить вес на здоровую ногу. Тело помнит о травме, ощущает остатки фантомной боли, путает её с настоящей, сбоит и путается — всё это, скорее, затрудняет дело, чем помогает в предстоящей миссии. Поэтому Каз идет, упрямо стиснув зубы, и лишь изредка неразборчиво чертыхается.

Джаспер идет рядом, он видит эту неловкость, эту неуклюжесть, но молчит, просто отворачивается и слегка морщится, как будто видит нечто, что предполагал изначально. И в движении этом странно знакомая досада и утомленность. Каз хмурится, пытаясь вспомнить, что же в этом жесте ему так знакомо. Когда он спотыкается в очередной раз, Джаспер закатывает глаза и не глядя, выставляет руку, страхуя его. В это мгновение Каза окатывает холодной волной осознания: он знает, кого ему напоминают эти манеры. Его самого — в те моменты, когда Пер Хаскель действовал на нервы своей глупостью.

Джаспер не тараторит, не выражает беспокойства, он вообще как будто бы сознательно уходит на позиции телохранителя, ничего не значащей шестёрки, которая успеет прикрыть босса своим телом и убить столько нападающих, сколько успеет. Это не бойкий и нахальный лейтенант с живым умом и неуместной инициативой, Джаспер будто бы отказывается от этой роли, и Каз чувствует его глухую обреченную злость. Он и сам начинает злиться в ответ.

Они добираются до условленной конспиративной квартиры, не глядя друг на друга.

— Иди переоденься, — бросает Каз.

Джаспер безразлично пожимает плечами.

— Как скажешь.

Каз падает на стул и притягивает к себе запыленную бутылку виски. Не то чтобы он хотел выпить, но ему это нужно. Всё кажется неправильным, ужасной ошибкой и смертельной ловушкой, в которую он уже почти привел всех остальных. Нога чутко реагирует на перемены погоды и тянет мерзкой тягучей болью. Самого же Каза трясет от напряжения, он не хотел бы, чтобы Джаспер видел его таким. Только не он. Для Каза не секрет, что именно Джаспер — тот, кто больше не верит в его авантюры, в его устремления. Сегодня это ощущается особенно тяжело, словно они уже проиграли.

И кажется отчего-то, что это Джорди насмехается над ним с того света, как это частенько бывает во снах. В самых жутких кошмарах, о которых Каз никогда не рассказывал ни одной живой душе, изуродованное болезнью лицо брата расплывается в торжествующей усмешке, а затем он отступает назад и жестом манит к себе человека, который выходит из тьмы. Маттиас выглядит так же, каким Каз запомнил его в тот день: рубашка залита кровью, лицо бледное как мел, но глаза открыты. И когда Джорди дружески обнимает его за плечи, Маттиас улыбается ему, как старому другу. Джорди берет его за руку и понуждает продемонстрировать Казу своё предплечье: на том месте, где у других отбросов вытатуирован ворон, у Маттиаса бугрятся гнойные страшные пузыри.

— Слышишь, братишка, — говорит Джорди, и в голосе его смех, — однажды они все уйдут ко мне. В мою банду! Они мои!

И в самых плохих снах они приходят: Нина, бережно придерживая рукоятку ножа, торчащую из живота, смеется и целует Джорди в изъеденную язвами щеку; обгоревший Уайлен, у которого зияют сквозные раны по всему телу и не хватает кусков плоти, с восторгом демонстрирует окружающим миниатюру своей летающей машины. Джаспер, изрешеченный доброй сотней пуль, вальяжно обнимает Джорди и Маттиаса за плечи, и ручейки крови струятся по его пальцам, капая на сырые доски доков.

И последней приходит она — Инеж. Её одежда изорвана, волосы спутаны, по ногам тянутся темные кровавые полосы, спускающиеся с внутренней стороны бедер. Обычно у неё перерезано горло или на шее висит пеньковая веревка, которую она кокетливо перебрасывает через плечо, прежде чем потянуться к Джорди.

Во снах Каз не может ни отвести взгляда, ни закрыть глаза, он обречен смотреть, как его мертвый брат, сюрреалистично повзрослевший, целует Инеж, бесстыдно проталкивая язык к её рот, а затем черты его лица начинают растекаться, меняясь, и в следующий момент Каз смотрит на самого себя — безоговорочно мертвого.

Остатки виски плещут в мутный стакан. Каз рывком опрокидывает в себя его и резко выдыхает, утирает рукавом рот.

Сегодня у него выдалась чертовски плохая ночь.

— Ты стал много пить.

Переодетый Джаспер подходит к нему и опирается ладонями на стол, нависая сверху. Каз молча смотрит на него из-под челки. Надо будет зачесать волосы назад. И не жалеть масла.

— Тебе кажется.

— Вероятно, — Джаспер приподнимает брови. — Так же ты говорил в тот раз с юрдой. Кем я был тогда, чтобы указывать тебе что делать!

— Именно.

Звучит резко, непримиримо, но Каз все же отводит взгляд. Джаспер напоминает ему об эпизоде, который сам Каз хотел бы забыть навсегда. Тот случай, когда собственная воля обманула его. Тогда, в шестнадцать, юрда казалась обманчиво удобной, она позволяла не спать и не есть, дарила выносливость и силы, даже когда казалось, что взять их неоткуда. Каз не обратил внимания, когда щепоть под язык стала ежедневной традицией, он начинал с этого день, а порой и заканчивал, когда выпадала ночная смена или дело. Со временем он перестал спать, стал резким и вспыльчивым, а во рту появились странные язвы.

Паренек с земенской фермы отлично знал эти симптомы. Злоупотребление юрдой дешевой выделки рано или поздно приводит человека к желтянке. Рыжие зубы или бессонница — лишь малая часть. Желтянка разъедает человеку рот и нос, а затем спускается глубже в горло, но обычно эту последнюю стадию болезни больной уже не сознает, потерявшись в воспаленных видениях лихорадки.

— Кажется, я и сейчас никто, — констатирует Джаспер после продолжительного молчания. — Что будет после того, как вы получите займ?

— Купчика не выкинут из Торгового Совета и он сможет основать производство по изготовлению летательных аппаратов, — равнодушно отвечает Каз. — Мы сможем представить миру опытный образец, Плавиков и все остальные будут ему не страшны.

— А потом?

— Потом постараемся разобраться с таинственным кораблем и блокадой, чтобы Инеж могла спокойно выйти в море.

— И ты вот так просто отпустишь её?

Каз поднимает на него взгляд. Джаспер смотрит серьезно, испытующе. Кровь сочится из множества пулевых отверстий, пеньковая веревка болтается из стороны в сторону. Каз прикрывает глаза.

— Думаешь, не смогу?

— Думаю, что ты сделал всё, чтобы в Равке её не переносили на дух, — без лишних деликатностей произносит Джаспер. — Это так не работает, Каз. Если она захочет вернуться к своим, она вернется, и ты не сможешь этому помешать.

— Плавиков убил её человека, который сбежал от сулийских фанатиков, — ровным голосом отзывается Каз. — Какова вероятность, что это совпадение? В Равке на неё проще всего надавить, отсечь от нас, поймать в ловушку. Я не верю её сородичам, я их видел. Сулийцы настолько же продажны и жестоки, насколько и керчийцы, но здесь я хотя бы знаю точки, на которые легко надавить.

— Аргумент, — соглашается Джаспер. — Но если хочешь мой совет, заканчивай с аферами!

— Не хочу.

— Ты мог играть с моими чувствами, — продолжает Джаспер, не слушая, и в голосе его глухая сдержанная горечь, — мог манипулировать Уайленом, давить на больное Пиму и Птенцам, но с женщинами так нельзя. Они другие, не такие как мы! Когда ты перейдешь грань, это будет конец!

— А ты такой специалист по женщинам? — с едкой злобой интересуется Каз. — Что-то не замечал!

— Я знаю достаточно, чтобы не связываться с ними, — спокойно парирует Джаспер. — Я могу понять тебя или Уайлена, но они — другой мир. Это как сравнить пистолеты и… танки!

— Молись, чтобы я не рассказал Зеник, что ты сравнил её с танком, — хмыкает Каз. — Инеж понимает, ради чего всё это.

— Если продолжишь в том же духе, её понимания хватит ненадолго, — предупреждает Джаспер и отворачивается. — И хватит использовать Уайлена в качестве посыльного, когда хочешь сделать личный подарок!

— Это не…

— Просто хватит.

— Идея была твоя, чтобы Инеж страховала купчика, — замечает Каз. — В них должны быть уверены даже слуги. В ней должны видеть его даму, а не телохранителя, как и в тебе — друга и делового партнера.

Джаспер отрывисто кивает.

— Отыграем в лучшем виде, — он кривит рот в ироничной усмешке. — Не волнуйся, босс!

Каз поднимается на ноги, его очередь одеваться. Пока он застегивает пуговицы на рукавах, Джаспер за его спиной возится с боеприпасами, пытаясь половчее распределить их под фабрикаторским одеянием, которое обвисает на его фигуре, точно крылья золотистой летучей мыши.

— Иди сюда, — Джаспер жестом подзывает его ближе. — Распахни пиджак пошире.

Каз подчиняется и позволяет Джасперу протянуть сквозь ткань стальные нити, призванные послужить дополнительной защитой.

— Я не прошу тебя играть, — тихо произносит Каз, глядя на его макушку сверху-вниз. — Я говорю тебе быть тем, кто ты есть.

Джаспер поднимает голову и смотрит на него, его лукавый и вместе с тем беззащитный взгляд проникает куда-то внутрь, будто смотрит туда — в тот самый сон. Каз с трудом подавляет искус отвернуться.

— Беда в том, — Джаспер улыбается, обнажая зубы, — что я и сам не знаю, кто я. Кто я для тебя? Раньше я знал, а теперь — нет. Но я встану между тобой и пулей, что бы ни случилось. Надеюсь, хотя бы в это ты веришь.

Он вопреки всем установленным правилам и привычкам, дружелюбно хлопает Каза по плечу и отходит, что-то беззаботно насвистывая.

— Джаспер, — начинает Каз, но останавливается. Слова не идут. Наверное, они никогда не говорили друг другу ничего ближе того признания. Того случайного воспоминания о Джорди. Им никогда это не требовалось — говорить.

Или точнее, это не требовалось самому Казу.

Теперь это не требуется Джасперу. Он ловит взгляд Каза, качает головой и подносит палец к губам. Темные глаза его блестят смесью знакомого озорства и невыразимой грусти.

— Когда-нибудь я докажу тебе, Каз Бреккер, — произносит он весело. — Когда-нибудь ты поверишь! А сейчас пришла пора надрать кому-нибудь его высокопоставленный зад! Пошли!

Он кидает Казу его шляпу и первым выходит из комнаты.

Каз хмыкает, не торопясь водружает её на голову и ухмыляется сам себе в зеркало, когда шляпа касается гладко зачесанных волос.

Сегодня им улыбнется удача! Однозначно! И пусть только, дрянь, попробует отвернуться — Каз оттаскает её за волосы и притащит силой. Он никому не отдаст своих воронов, как бы ни смеялся призрак Джорди где-то там за гранью.

* * *

Прием на этот раз проходит в посольстве Шухана, что расположено на Амбассаштрад — главной улице Правительственного района Каттердамма. Оно не так уж далеко от уже известного им посольства Равки, но в отличие от него не запрятано в изгибах каналов. Напротив, живописный причудливый силуэт здания, отсылающий к роскошествам старинной шуханской архитектуры, красуется на небольшой возвышенности прямо напротив Третьей гавани. Говорят, что его видно с моря, и когда по вечерам на балконах и крышах зажигаются бумажные фонарики, то шуханские корабли берут на него курс, как на маяк, ведомые тоской по дому.

Это, конечно, байки сентиментальных моряков, но тем не менее нежный свет, струящийся из-под бумажных разноцветных абажуров, разливается по изящным террасам и дорожкам, сам ложится под ноги путнику, направляя его все выше по широким мраморным лестницам к гостеприимно распахнутым дверям.

Легкий ветерок с моря мягко шевелит черно-красные флаги, играется с золотистой мишурой и крыльями бумажного сокола. Горделивый и неприступный он вьется где-то там в вышине, привязанный лишь тонкой золотой нитью к ажурной балюстраде, ограждающей широкую террасу. Когда Джаспер проказливо ухмыляется и делает вид, что сейчас перережет эту нить, Каз делает ему страшные глаза и спешит оттащить заигравшегося товарища подальше. Последнее, что им нужно, чтобы их выкинули отсюда ещё до того, как всё начнется. Усатый шуханский швейцар с большим подозрением щурил и без того раскосые глаза, когда рассматривал их приглашения, и даже принял за студентов. Положа руку на сердце, Каз должен признать, что так его не оскорбляли уже давно!

Кстати о студентах, их здесь собралось неприличное множество. Каз редко бывает в Университетском районе, а потому даже слегка дичится этих напыщенных безусых юнцов в вычищенных костюмах и с зализанными волосами. Многие из них его ровесники, и ощущение это непривычно и неприятно — как будто он оказался в одной луже с большеротыми надменными лягушками, от которых только и проку, что квакать по ночам в фермерском пруду под луной.

Джаспер же напротив чувствует себя как рыба в воде, скользя в людском потоке с непринужденностью, о которой Казу приходится лишь мечтать. В этом море разномастных лиц он даже ухитряется выцепить нескольких знакомых и обменяться новостями.

— Оказывается, здесь будет выступать мой профессор по баллистике! — воодушевленно докладывает он, вернувшись к дожидающемуся его у колонны Казу. — Что-то про философию оружия! Представляешь, он делит доклад с дочерью! Девушка, которая смыслит в баллистике, ты можешь себе это представить?

— Я потрясен, — отзывается Каз с язвительностью высшей пробы, на которую только способен. — Соберешься остепениться, считай кандидатка в жены уже найдена!

После недавней выходки Пима тема определенно является больной. Впрочем, до жизнерадостного Джаспера ирония не доходит, он лишь нетерпеливо отмахивается и, пользуясь преимуществами роста, жадно вглядывается в толпу.

— Кого тут только нет! Смотри, Сфорца пожаловал!

Каз кривится и подталкивает расшумевшегося Джаспера подальше в тень, под тоненькие деревца ароматных апельсинов. Им совершенно ни к чему сталкиваться со хозяином вечера раньше времени. Учитывая, что отношения с Шуханом последние пару десятков лет практически полностью находятся под контролем старого Сфорцы, то ни для кого не секрет, что и в посольстве заправляет всем именно он. Прием тоже его рук дело.

Как бы они с Кридсом ни делили власть, такое мероприятие Кридс бы доверил лишь кому-то из тех, кто слишком давно тянет в общей упряжке этот скрипящий подтормаживающий возок, имя которому славная, гордая, но очень неповоротливая Керчия. В мире Кридса это называется дипломатией и политикой, в мире Каза — нарываться на заведомые неприятности. Впрочем, чего удивляться, по сути в банде те же порядки, что и в правительстве, разве что масштаб поменьше.

Сильно поменьше.

— Когда пойдем на выставку? — азартно спрашивает Джаспер, глаза его горят нездоровым блеском предвкушения.

— Пусть схлынет эта волна, — Каз морщится и обводит рукой забитую лестницу. Теплый вечер манит к себе терпким запахом моря и розовым маревом заката, поэтому люди не торопятся проходить внутрь и скапливаются на входе, образуя разряженную плотную толпу, которую не обогнуть ни с одной стороны.

Каз и сам не стремится внутрь здания — в эту опасную, полную напряжения духоту. На воздухе ему нравится значительно больше. Остается иллюзия невинной легкости, которую невольно навевает архитектура вокруг.

Он отходит к перилам, упирается в них руками и смотрит по сторонам. Напротив, через улицу, белеет земенское посольство, отличающееся высокими колоннами и фигурными арками, которые украшены искусными барельефами. Если верить Джасперу, то по ним можно восстановить всю историю культурного выращивания юрды, а если пожевать юрды реальной с подходящими примесями, то можно увидеть в сплетениях каменных цветов и видения далекого будущего. Чуть дальше золотится крыша каэльского посольства и виден их поднятый штандарт, развевающийся по ветру.

Ветер с моря дует в лицо, шаловливо ерошит тщательно причесанные волосы, ласково гладит щеки прохладной ладонью. Каз прикрывает глаза на мгновение, наслаждаясь этими краткими секундами странной гармонии с городом и с собой. Ему отрадно видеть величие и красоту Каттердама в этот момент. Сейчас они не противники, сейчас они как будто заодно.

И внезапно он будто бы наяву видит легкокрылый самолет, кружащий в небе над Каттердамом, охраняющий его покой. От картины на душе становится спокойно. Возможно, такое будущее и впрямь стоит того, чтобы за него побороться!

Особенно если оно принесет помимо спокойствия ещё и деньги.

Громкий голос Джаспера за спиной побуждает его обернуться, однако против ожидания обращается тот вовсе не к Казу. У него завязалась совершенно своя беседа, и собеседница его Казу незнакома. Тем не менее, речь Джаспера она слушает с неподдельным интересом. Каз не может побороть искус незаметно приблизиться и подслушать.

Джаспер говорит непривычно искренне, увлеченно, будто бы всерьез заинтересован сложившейся дискуссией. Странно видеть его таким — учтивым и по-настоящему окрыленным.

— Да, я действительно думаю, что танки изменят мир, — признается он. — Вы видели их?

Каз незаметно закатывает глаза. Что могла видеть эта невысокая девочка со строгим, одновременно с тем располагающим лицом и светлым лучистым взглядом, в котором до сих нет ни боли, ни презрения к этому миру. Джаспер зря теряет время.

И внезапно девочка кивает.

— Да, мы видели их с отцом на параде во Фьерде. Величественное зрелище. Но испытания в Южных колониях потрясают сильнее.

— Испытания?.. — Джаспер беспокойно хмурится.

— Полгода назад танки впервые испытали в открытом бою против жителей, которые не хотели покидать этих территорий, — тихо и серьезно произносит девочка, и Каз видит, как взрослеет и углубляется её взгляд. — Это страшная сила, и она действительно способна перевернуть мир. Пехота и конница не способны им противостоять. Ружья и пушки бесполезны.

— Как… против жителей? — Джаспер бледнеет. — Мы же добились мира!

— Сейчас в Южных колониях ситуация складывается крайне непростая. Как таковой войны нет, но на самом деле она разгорается последние четыре года. По сути танки воюют за своё существование.

— Что вы имеете в виду?

— Плато Блютванарден, земенцы называют его “Кровь земли”, и это действительно так. В его недрах кроются залежи того вещества, из которого изготовляют топливо для танков. И ещё керосин.

— Нафта, иначе нефть, — Джаспер кивает. — Я слышал о нем, но не думал, что оно начнет играть такое значение. Его используют в оружейном производстве и для изготовления керосина, но это... это что-то совсем иное.

Он наклоняется к собеседнице, заинтересованно, всем корпусом, и Каз внезапно оказывается поражен тем чистосердечным порывом приязни, который Джаспер излучает всем своим существом. Это не флирт, это очарованность и искреннее неудержимое любопытство. Каз чувствует неприятный укол: когда-то в юности безвестный земенский паренек, неудачник-студент, с таким же неподдельным интересом тянулся к самому Казу, завороженный изяществом и безумством его идей.

Как же горько, оказывается, потерять его.

— Значит, видели танки вживую?

— Больше скажу, на один я взобралась!

Джаспер присвистывает, Каз презрительно поджимает губы: эка невидаль! Инеж такой угнала!

— Ха! Я в одном ехал!

— Кхм-кхм, — с нажимом произносит Каз и решительно вышагивает из-за дерева. — Вот ты где, дружище, я тебя потерял! А ты тут с очаровательной леди...

С лица Джаспера мгновенно слетает одухотворенное выражение и всякая оживленность, он бросает на Каза едко-горький взгляд.

— Подвернулась возможность, когда в последний раз был в Новом Земе, — поясняет он с таким же ответным нажимом, мол, посмотри, босс, и я умею врать. — Простите моего друга, он любит внезапные эффектные появления.

— Звучит как достоинство!

Смелый звонкий ответ. Каз беспокойно морщится.

— Ну не всегда, — Джаспер смеется. — Иногда он любит делиться своими идеями ранним утром, а то и посреди ночи. В эти моменты он резко теряет в очаровании.

— О, так вы инженер?

Девчонка обращается к нему так уверенно и спокойно, словно и не было никогда вокруг Каза этого флера Грязных Рук, словно они равны. Хотя сдержанные золотые украшения в ушах и на пальцах рук безмолвно свидетельствуют о том, что в обычной жизни они бы не пересеклись ни при каких обстоятельствах. Она его ровесница, но Каз органически не способен воспринять её всерьез. Всё в нем протестует против этого. Если Каз поддастся, то и он проникнется этим неуловимым очарованием сочетания энергии и ума, попадется, как Джаспер. Его так легко не провести!

Лучше даже в уме называть её девчонкой.

— Я в некотором роде финансист, — сдержанно отвечает он. — Работаю с Биржей.

И она кивает, черт бы её побрал! Как будто понимает, о чем он говорит.

— Тогда, возможно, вам будет интересно послушать сегодняшний доклад, — говорит она просто. — Речь пойдет в том числе о том, как современное вооружение меняет ситуацию на мировом рынке.

Он хотел бы запротестовать, отпустить едкую язвительную шутку, но Казу нечего сказать. Да, ему интересно. Это та тема, которую не затронет ни одна газета, которую не выкрасть ни у одного купца (попросту потому что они боятся о ней говорить), которая стоит на гребне волны.

— Да, пожалуй, вы правы. Буду рад услышать.

Джаспер кивает в такт его словам.

— Эсме, дорогая, мы с твоим дядей наконец утолили потребность в свежем воздухе и готовы идти, — раздается рядом незнакомый голос. — Впрочем, я вижу, что у тебя тоже появилась хорошая компания. Если меня не подводит память на лица, отчасти даже из моих студентов.

Джаспер подскакивает на месте и вдруг становится похожим на встрепенувшегося испуганного кролика.

— Профессор Боохт?

Седовласый бородатый мужчина в полосатом костюме улыбается с дружелюбной усмешкой.

— Карл, познакомься, это мистер Фахи, мой студент! Очень талантливый юноша, но питает неприязнь к академическим аудиториям. Вероятно, поэтому в последнее время на занятиях его совсем не видно, а между тем в моем предмете он делал большие успехи.

— Премного рад знакомству, — сухо сообщает Карл Наас и показательно жмет Джасперу руку. — Мистер Бреккер, приветствую вас.

Джаспер, заметно присмиревший после того, как его так мягко пожурили, неуютно ежится и беспокойно переводит взгляд с профессора на Каза и обратно. Ему не нравится пересечение этих двух миров. Как Эсме с отцом не догадываются о его бандитской стороне жизни, так и Каз не должен видеть, каким Джаспер бывает с обыкновенными людьми, каким он может быть настоящим.

— Думаю, пора пройти внутрь, — произносит Карл Наас, ловит взгляд Каза и добавляет. — Полагаю, нас уже заждались.

* * *

Перед тем, как выйти к Уайлену, Инеж долго смотрит на себя в зеркало. Ей и странно, и страшно, и отчего-то зарождается где-то в груди нечто ей ранее несвойственное — чисто женское превосходство. Она красива, и ей нравится это ощущение.

Пусть это и всего лишь бутафория, но сейчас она одета так роскошно, что способна затмить собой половину Каттердама и Равки вместе взятых. Хелен никогда не получила бы ничего подобного, кого бы ни ублажала, расстилаясь подле его ног.

Инеж не делала ничего, чтобы получить столь яркое событие в своей жизни. Каз, сам того не подозревая, нарядил её как царицу этого города.

Она всё ещё злится на него, но что-то внутри неё парадоксально испытывает благодарность. Впервые ей не претит отражение в зеркале, впервые за долгое время она готова выйти к публике без страха.

Проклятые женские мягкосердечие и любопытство — как они мешают праведному гневу порой! Возможно, Каз не заслужил этого, но Инеж хочет знать, как сузятся его глаза, когда он увидит её такой. Хочет услышать, изменится ли его дыхание? Станет ли голос более хриплым, а взгляд — очарованным? Ей хочется представить на мгновение, как она улыбается ему в этом обличье и уводит его за собой, ощущая всю мощь своей власти. Женской власти. Ей хочется испытать её на деле.

Инеж толкает дверь и выходит к Уайлену. Ножи плотно прилегают к телу, и она чувствует уверенность — впервые с момента встречи с Косом Карефой. Это всё ещё она, это всё ещё её тело. И оно не достанется никому кроме того человека, которого она выберет сама.

Лицо Уайлена при виде её озаряется мягкой улыбкой. Он протягивает ей руку в белой перчатке и помогает переступить порог.

— Меня спросят, из какого дворца я тебя украл!

— И что ты ответишь? — иронично интересуется Инеж, мимоходом проверяя, насколько юбка стесняет шаг.

— Скажу, что крал не я, — Уайлен озорно подмигивает ей, пока они идут к дожидающемуся их экипажу. — Как думаешь, попросят адресок мастера?

— Чтобы на этот раз он украл меня уже у тебя? — Инеж приподнимает брови.

— Он и так украдет, — беззаботно отмахивается Уайлен. — Вопрос лишь в проценте, который мы стряхнем с доверчивого фили, оставшегося с носом!

— В кого мы тебя только превратили? — Инеж качает головой. — Что ты делаешь?

Уайлен, присевший на корточки перед экипажем, наклоняется, заглядывая под днище, поэтому, когда он отвечает, голос его звучит слегка задушенно из-за тесного высокого воротника. Неудобный и неприятный, он тем не менее надежно защищает шею.

— Проверяю, не появилось ли чего лишнего. Взрывчатки, например.

Инеж неуютно передергивает плечами и машинально прощупывает крепления ножей. Она привыкла быть тенью, но сейчас чувствует себя скорее яркой блестящей безделушкой, которой играют втемную.

Кучер по имени Оскар, против обыкновения одетый в странный крикливо алый плащ, безмятежно наблюдает за ползающим вокруг экипажа хозяином, словно имеет счастье наблюдать эту картину каждый день. Поймав взгляд Инеж, он улыбается ей уголками губ, словно в знак поддержки.

Инеж благодарно кивает в ответ.

— Всё чисто, идем, — Уайлен наконец выпрямляется и подает ей руку. — Оскар, накинь капюшон!

Инеж оглядывается в последний раз, прежде чем залезть в экипаж, и ей отчего-то кажется, что в одном из окон она видит белые кудри Малены. На душе становится тоскливо от смутного ощущения вины, но Инеж спешит отмахнуться от него и занять своё место. Уайлен присоединяется к ней спустя минуту и повелительно стучит в стенку, веля кучеру трогать.

Инеж исподволь наблюдает за ним. Непривычно жесткое лицо Уайлена кажется ей лицом незнакомца, когда он плотно сжимает губы и хмурит лоб. Когда-то мягкие юношеские черты ожесточились, огрубели, приобрели то непреклонное выражение, которое свойственно людям, не раз наступивших на собственную совесть. Это присуще Казу, который слишком давно привык посылать людей почти что на смерть, это знакомо Джасперу, который слишком часто смотрел в глаза тех, чьих надежд он не оправдал. Эти же черты Инеж всё чаще видит и в собственном отражении.

Уайлен держался дольше всех, однако тот свет, что хранился в его душе на протяжении всех этих лет, тоже оказался не вечен. Постепенно угасает и он. Что-то терзает его, угнетает душу и разум. Какая-то ноша, которую он едва ли доверит Инеж. Он добр к ней, мягок, вежлив, сострадателен, но закрыт со всех сторон.

Инеж невольно сравнивает эти два экипажа. Тот, в котором они с Уайленом едут сейчас, и тот, в котором увозил её из порта Каз. Он был зол на неё, взволнован, считал её глупой, взбалмошной — Инеж видела всё это в его гневных глазах и впервые за долгое время чувствовала себя в безмятежной безопасности, будто бы вернулась в детство под родительское крыло. Странное чувство, давно позабытое, но оказавшееся болезненно желанным.

Она бы даже не вспомнила, если бы не довелось сравнить.

Будто бы Уайлен и Каз из прошлого поменялись местами. Теперь для Уайлена она всего лишь исполнитель, безликая функция, телохранитель, обязанный делать свою работу. Инеж чувствует его требовательную отстраненность и сосредоточенность. Он доверяет ей свою спину, он ждет от неё, что она сохранит ему жизнь. Он рассчитывает, что она будет сильной.

Инеж готова дать ему всё это. Работа — то, к чему она привыкла. У неё хватит самообладания и навыков выполнить задачу, какой бы сложной та ни была. Однако с тех пор, как она знает об этом страшном искушении — чувствовать себя защищенной и спокойной, ей становится всё сложнее жить без этого ощущения. Она хочет вернуть его обратно, даже если это означает брюзжание Каза над ухом, его недовольный мрачный вид и неодобрительный прожигающий взгляд. В конце концов, на эти мелочи она давно научилась не обращать внимания.

Виды вечернего Каттердама проплывают за окнами, различимые сквозь тонкие щели. Джаспер настоял, чтобы они ехали с закрытыми ставнями и накануне долго возился, укрепляя и улучшая все места, которые казались ему ненадежными. При виде железных полос, опоясывающих экипаж со всех сторон, Уайлен заметно изменился в лице и деликатно поинтересовался, реально ли будет вернуть всё в прежний вид? Джаспер искренне оскорбился таким небрежением его художественных талантов, но клятвенно обещал после превратить художественную груду металлолома обратно в любимый экипаж Уайлена. Впрочем, Инеж видела, как он скрестил пальцы за спиной: исправлять сделанное Джаспер умел чуточку хуже.

Ехать им недолго: Уайлен живет совсем рядом с Правительственным районом. Инеж слушает стук колес о мостовую и считает минуты. Напряжение, зародившееся ещё при отъезде, нарастает с каждой секундой.

Что может случиться? Это белые районы — светлые, богатые. Кто посмеет устраивать заварушку посреди правительственных зданий?

Сначала звучит невнятный гортанный выкрик, а затем экипаж встряхивает так, что они падают со своих мест. Инеж ухитряется сгруппироваться, Уайлену везет меньше: он больно ударяется локтем, а подняться ему не дает уже Инеж и валит на пол, прикрывая собой. Снаружи стрекочут пули, с визгом врезаются в дерево, рикошетят об железо. Испуганно ржут лошади, слышится свист хлыста и громкая ругань кучера. Инеж упирается лбом в плечо Уайлена, чувствуя, как он сжимает её ладонь.

— Готов?

— Подожди, — Уайлен качает головой, Инеж ощущает, как он касается подбородком её волос. — Оскар справится!

В его голосе звучит непререкаемая воля, и Инеж приходится уступить. Она бросает косой взгляд в сторону тайника с оружием, спрятанного на случай, если придется отбиваться.

Каждый крик снаружи больно режет душу, Инеж чувствует пробирающую тело дрожь и неосознанно жмется к Уайлену. К глазам подступают слезы.

— Тш-ш-ш, всё хорошо, — шепчет он. — Всё будет хорошо.

Карета набирает скорость, несется, подскакивая на камнях. Инеж чувствует, как отдается в теле каждая неровность на мостовой, и молча смотрит в пустоту.

Она знает, что хорошо уже не будет. Не узнать этот клич невозможно, как невозможно не узнать и этот язык.

Её родной язык.

— Сули амено танаар! Элум тахри! Элум мэртэт!

Сулийский народ един. Смерть отступникам. Смерть неверным.

Скачут лошади, катится экипаж, а рука Уайлена, лежащая на спине, кажется тяжелой как могильная плита.

* * *

— А здесь миленько! — присвистывает Джаспер. — И вон тот красавчик — однозначно моя любовь! Ты только взгляни на него! Я влюблен! Я уже его хочу!

— Пожалуй, могу тебя понять, — произносит глухо Каз, не сводя глаз с приковывающего их внимание объекта. — И я очень хотел бы знать, как он здесь оказался!

Он не отказался бы испепелить его взглядом, но состоящему из толстых металлических пластин, возвышающемуся посреди зала танку нипочем любое пламя. Тому самому, который так сложно и дорого перевозить по морю на деревянных кораблях.

— Я покорен, — заключает Джаспер. — Слушай, это же первый танк на территории Керчии! Это действительно событие!

— Очень надеюсь, — Каз делает глубокий вдох и дополняет мысль, — очень надеюсь, что первый.

Их северный гость пользуется заслуженным вниманием. Люди скапливаются вокруг, словно их притягивает невидимый магнит. Купцы средней руки презрительно разглядывают его через очки и лорнеты, те, что побогаче, деловито оглядываются друг на друга и быстро подзывают секретарей. Разряженные дамы трепетно вздрагивают и картинно прикладывают руки к щедро декольтированной груди, не в силах выдержать рядом с собой такую неприкрыто грубую жестокую силу, механическое сердце будущих войн.

— Пожалуй, это первый прием, на котором мне точно не будет скучно! — Джаспер азартно потирает руки. — По плану у нас есть полчаса, пошли!

Каз качает головой, но позволяет увлечь себя в сторону высоких стеклянных витрин с образцами современных ружей. Что-то в груди неприятно сжимается от вида окружающего их оружия. Начищенные корабельные пушки насмешливо щерятся ему в лицо темными глазницами дул, фотобомбы новейших образцов сложены красивыми горками на серебряных подносах. Табличка рядом жизнерадостно обещает, что одной такой хватит, чтобы Каз больше никогда не мучился от боли в ноге. И от мигрени — тоже.

То, чего нет, обычно не болит, не правда ли?

Почему-то сегодня он наконец-то верит словам Пима. Война будет. Вопрос, когда именно и по какому поводу, но можно не сомневаться, сильные мира сего уже послали уличных мальчишек подогревать толпу, чтобы взорвать её изнутри. В конце концов, как ещё украсть нечто ценное, как не устроив кровавый переполох?

Ему никогда не нравилось огнестрельное оружие. Каз умеет стрелять, и весьма неплохо, но не любит. Это слишком громко, слишком заметно. Это значит, что тщательно спланированная операция пошла не по плану и уже не остается ничего, как отчаянно биться уже не даже за желанный куш, а просто за собственную жизнь. Выстрел для него равен безысходности.

Господин Кридс стоит у одной из витрин, окруженный приближенными. Он улыбается любезно, держит руки в замке перед собой, учтиво раскланивается с теми, кто подходит к нему засвидетельствовать своё почтение. Он кажется человеком мира, полноватый и слегка растерянный от этого железного смертельного изобилия, но Каз видит, как из-под этой маски проглядывает истинная суть. Кридс ждет проблем, оценивает обстановку быстрыми, почти незаметными взглядами. Свет ламп переливается на тронутых сединой волосах, и Каз впервые задумывается, что для своего возраста Кридс почти неприлично молод. Не столько внешностью, сколько манерой движений, интересом во взгляде, движением мысли. Он старше Пера Хаскеля, но отчего-то кажется почти равным самому Казу.

Настоящая старость склонна скрываться за маской снисходительной отстраненности, прятать испуганные глаза под бельмами равнодушия. Старики не успевают за временем, их пугают новшества, у них не хватает сил следить за всеми изменениями этого мира, для них подвиг встать с кровати с утра, и чуть поменьше — покинуть уборную. И от этого их жажда крови лишь возрастает — от злости, от зависти, от понимания, что они все равно не увидят последствий своих поступков. Старость сжигает все мосты: за стариками не придет возмужавший мальчишка, которому разрушили жизнь, он сможет лишь бессильно потоптаться на могиле. Старики могущественны хотя бы потому, что отомстить им невозможно.

Каз знает их повадки достаточно хорошо, чтобы пользоваться этим и знать, в каком возрасте он сам хотел бы покинуть этот мир. Сорок пять — вполне достаточно, чтобы узнать эту жизнь со всех сторон, кроме бесполезного угасания. Впрочем, он не верит, что способен дожить даже до такого возраста.

Каз неторопливо следует вдоль витрины и в конце концов останавливается напротив Кридса, учтиво склоняет голову.

— Господин Кридс.

— Мистер Бреккер, рад вас видеть. — тот кивает в ответ и даже делает шаг — не навстречу, но к витрине, будто бы к привлекшему его внимание экспонату.

Каз оглядывается через плечо: сталь корабельного винта играет опасным проблеском на остром крае.

— Мистер Ван Эк-младший уже прибыл?

Каз коротко качает головой. Кридс чуть сводит брови.

— В таком случае настоятельно рекомендую вам через десять минут засвидетельствовать господину Ван Бюррену своё почтение, а затем выкурить парочку сигар.

— Я не курю.

— Самое время начать, — невозмутимо отзывается Кридс. — Не все вещи стоит делать в обозначенный срок.

— Я вас понял.

Кридс бросает на Каз короткий взгляд и отворачивается, будто бы потеряв всякий интерес.

— Начали хорошо питаться, мистер Бреккер? — невзначай замечает он напоследок, и в голосе его звучит намек на одобрение. — Вам стоит поменять портного, этот костюм вас полнит. Пусть пока это заметил только я.

— Для уличного мальчишки звучит как комплимент, сэр, — Каз не позволяет ухмылке проскользнуть на лицо, но в голосе она на диво хорошо различима. — Я учту на будущее.

Кридс пожимает плечами и отходит обратно к своей свите клерков, успокоенный. Каз поправляет рукав привычного темно-серого костюма и перехватывает трость поудобнее. В отличие от Джаспера, красующегося золотым шитьем по всей спине, Каз предпочел не становиться посмешищем.

Он всё ещё хотел бы производить впечатление серьезного человека, пусть даже и беззащитного.

Прием набирает обороты. Каз смотрит на время: ещё час будет посвящен приветствиям и любованию всем тем металлоломом, что представлен за стеклами витрин, затем начнется заседание, затем перерыв и по новой. И где-то в этом промежутке они с Уайленом, Кридсом и Ван Бюрреном должны успеть уединиться, чтобы подписать бумаги и заключить официальное соглашение о сотрудничестве. Не то чтобы бумагам от Кридса Каз доверял в последнее время, но опытный жулик не повторяется. Это не эффективно.

Кридс придумает другую страховку. Точнее, он уже её придумал.

* * *

После пережитого нападения выдерживать необходимый уровень светского лоска становится несколько сложнее. Уайлен улыбается любезно, раскланивается со знакомыми и не очень купцами и крепко держит за руку Инеж. Внутри всё заходится в мандраже тщательно скрываемого бешенства: пыл короткой схватки ещё не выветрился, а потому его откровенно тянет в драку в ответ на любой косой взгляд. А они с Инеж собирают их немало, спасибо Казу. Демон бы его сожрал!

С другой стороны, нельзя не признать, ход отличный. К ним внимание приковано неотступно, и напасть в течение приема смерти подобно, учитывая, как скапливаются вокруг немногочисленные гриши. Они молчаливы, суровы, но учтиво склоняют головы в приветствии, когда Уайлен и Инеж проходят мимо. Капитан Гафа спасла немало жизней, потопив несколько дрюскельских кораблей, что не постеснялись связаться с работорговлей.

Карл Наас и Вигель Сфорца заняты негромкой беседой, когда Уайлен подходит к ним, чтоб засвидетельствовать свое почтение. И если Наас лишь кивает сухо и нервно, то Сфорца расплывается в презрительной сытой улыбке.

— А, молодой Ван Эк? Как всегда в специфической компании?

Уайлен боится признаться даже самому себе, что только теплая твердая рука Инеж рядом удерживает его сейчас в рамках приличия. Что бы он делал без неё? Джаспер — гений! Такая реакция организма тревожит. Чем старше он становится, тем больше скрытой агрессии поднимается из глубин его души. С виду он многим кажется все тем же робким мальчиком. Наверное, с какой-то точки зрения так и есть, но когда гнев застилает глаза и ярость кипит где-то в груди, Уайлен действительно боится того, что может сделать.

Однако сейчас в его полномочиях лишь улыбнуться — спокойно и безмятежно.

— Позвольте мне выразить своё восхищение, — он кивает на возвышающийся посреди зала танк. — Это феноменально! Не представляю, каких усилий могла стоить транспортировка!

Несмотря на неприязнь Сфорца выглядит польщенным:

— Главное, поставить на рельсы, а дальше всё легко! — скрипит он. — Когда увидим в деле ваш аппарат, Ван Эк? Может, будем доставлять танки по воздуху, хе-хе?

— Быть может, однажды, — кротко отвечает Уайлен. — Я буду рад, если вместе они сослужат хорошую службу нашей стране.

— Самонадеянно, но смело, — крякает Сфорца. — В этом все Ван Эки! Ваш отец уже оступился на юрде, не следуйте его примеру.

Уайлен чувствует, как кровь отливает от лица и на виске начинает бешено биться жилка.

— Позволите доложить, сэр, — вклинивается в разговор до невозможного знакомый вкрадчивый голос, — заседание по регламенту начинается через тридцать две минуты. Господин Кридс приглашает вас выкурить по сигаре.

Сфорца что-то ворчит, сжимает покрепче тяжелый посох в узловатых пальцах, раскланивается с Наасом и, тяжело переваливаясь, вальяжно бредет в указанном направлении.

— Благодарю, мистер Плав, — сдержанно произносит Карл Наас и слегка приобнимает застывшего Уайлена за плечи. — Позвольте представить вас друг другу. Уайлен, это мистер Плав, служит в штате господина Сфорцы. Очень толковый юноша. Думаю, вам ещё случится работать вместе. Мистер Плав, это уже знакомый вам по нашим упоминаниям Уайлен Ван Эк.

— Для меня большая честь познакомиться с вами, мистер Ван Эк, — Данил Плавиков церемонно кивает, его лукавый взгляд светится издевательским триумфом. — Я так много о вас слышал!

Он протягивает Уайлену руку, и у того на мгновение темнеет в глазах. Рукопожатие кажется похожим на безмолвную борьбу, кто кому сломает пальцы прямо сейчас.

— Я ещё не имел чести быть представленным вашей восхитительной спутнице, — Плавиков и не думает униматься.

— Инеж Гафа, прославленный капер Керчии, в миру известна под именем Призрак морей, — с нажимом произносит Уайлен. — Неужели не разу не слышали?

— Как-то не пришлось, — нагло ухмыляется Плавиков. — Иначе я бы отдал вашей спутнице свое сердце куда раньше. Госпожа Гафа, выглядите невероятно… дорого!

Карл Наас предупреждающе сжимает пальцы на плече Уайлена, и тот осознает, что уже рванулся вперед с пока ещё непродуманными, но очевидными намерениями.

Инеж выглядит спокойной, Плавикова она рассматривает со смесью брезгливости и презрения.

— Как жаль, что дуэли уже пару веков как отменили, — цедит Уайлен, не слишком заботясь о том, чтобы понизить голос. — Раньше безрассудный комплимент мог дорого стоить. Раньше люди были осторожнее…

— Госпожа Гафа, от всего сердца прошу простить мои слова, мой керчийский ещё так несовершенен, — Плавиков прижимает руку к вышеупомянутому органу. — Позвольте мне загладить свою вину, я настаиваю!

— Так, с меня хватит!.. — Уайлен чувствует, как глаза заливает багровой пеленой.

Карл Наас ловко подхватывает его под локоть и силой заставляет обернуться.

— Уайлен, помните, я давно обещал вас представить одной очаровательной юной леди? Познакомьтесь! Моя племянница Эсме Боохт. Эсме, позволь представить тебе моего младшего компаньона Уайлена Ван Эка.

Плавиков издает тихий смешок.

* * *

Каз скользит среди людей, держась подле Джаспера, который восторженно тараторит о свойствах той или иной железяки, пересыпая речь кучей терминов, которых не понимает никто из невольных слушателей, включая самого Каза. Университет определенно оказывает своё влияние.

Со стороны, верно, кажется, что Джаспер так увлечен, что ничего вокруг не видит. Однако он ловит в отражении взгляд Каза и незаметно подмигивает, складывая пальцы в условленный жест, а затем лицо его вытягивается.

В отражении витрины мелькает рыжий отблеск. Каз оборачивается, Джаспер следует его примеру. Женя Сафина стоит перед ними, сложив руки в замок перед собой, её равкианское окружение держится на отдалении, но Каз не сомневается, что рапорты про их встречу полетят в Равку сегодня же. Царица Назяленская будет недовольна, с другой стороны когда Женя Сафина обращала на это достаточно внимания?

На губах её играет доброжелательная улыбка, но идеально гладкое, без единой морщинки, лицо, затянутое пеленой маски, кажется застывшим на тонкой грани между красотой и уродством. Пугающе неподвижный взгляд искусственного глаза пронзает её собеседников насквозь, пока настоящий пытливо отыскивает в них намеки на ложь.

— Госпожа Сафина, премного рад вас здесь встретить, — Каз склоняет голову.

Первая ложь. Она определенно не та, кого бы он хотел видеть здесь и сейчас. Особенно если учесть, что он все ещё не засек в толпе появления ни Уайлена, ни Инеж. Душу стискивают ледяные руки глухой тревоги.

— Мистер Бреккер, — Женя Сафина улыбается чуть шире. — А для меня, признаться, встреча неожиданна, однако я всегда рада встрече с друзьями короны. Интересуетесь оружием?

— Я интересуюсь всем, что приносит деньги, — Каз тоже улыбается, как и Сафина, одними губами. — А оружие сейчас как никогда актуально.

— Это верно, — она кивает. — Если уж Керчия начала проявлять интерес к оружию, то нам стоит больше ценить то время мира, что нам отведено. Впрочем, я хочу верить, что разумные люди всегда сумеют договориться, не проливая крови.

Вот только у многих разум не включается до тех пор, пока они не осознают, что кровь хлещет у них из горла или дыры в животе. Это знает Каз, это знает и Сафина, и они кивают друг другу в безмолвном понимании этой неприятной истины.

В мире Каза в упреждение мятежа отрезают пальцы, в мире Сафиной — держат в кандалах и расстреливают в тюремных двориках.

Самое время сменить тему, это чувствуют оба.

— Вы пришли без спутницы, мистер Бреккер? — Женя Сафина как будто пытается вспомнить, что это такое — лукавство и тепло в голосе. Получается тяжело, с усилием, но всё ещё получается.

— Мне вполне достаточно его компании, — Каз кивает на Джаспера.

Тот ухмыляется во весь рот. Женя Сафина хмыкает, а затем внезапно бросает пристальный взгляд в другой конец зала, будто бы что-то особенное привлекло её внимание. Каз поднимает глаза, уже заранее зная, что там увидит. И он к этому не готов.

Он никогда не будет готов.

Инеж в переливах весенней зелени и золота кажется ему незнакомкой — девой-гришом, шагнувшей в этот зал из глубины веков. Блеск драгоценностей окружает её невидимым защитным ореолом. Она крепко держится за локоть Уайлена, скользит рядом с ним невесомыми шагами и улыбается — сдержанно, безмятежно и отстраненно. Так улыбаются царицы. Изумруды вызывающе сияют на её груди, просверкивают дерзким блеском зеленые искры в ушах и на пальцах.

Брови Жени Сафиной поднимаются все выше, и даже маска не в силах скрыть этой невольной мимики.

— Что ж, — произносит она, и в голосе её внезапно прорезается острый лед. — Полагаю, всё именно так, как вы говорите, мистер Бреккер. Компании меняются, но это не всегда во благо! Надеюсь, вы останетесь верны себе и прекрасно проведете вечер.

Она уходит. Равкианская делегация начинает шептаться ещё оживленнее. Каз видит, как остатки беглой аристократии, старательно избегающие представителей равкианского посольства, начинают сбиваться мелкими группами, прикрываясь веерами и лорнетами, что-то передают друг другу. Впечатлительные дамы ахают, их влиятельные спутники подкручивают плохо завитые усы и говорят басовито и авторитетно. Одно Каз может сказать без сомнений: скандал зарождается первоклассный. На это у него нюх отточен ещё с малолетства, когда он сновал в толпе маленькой зловредной крысой, подзуживая её и заставляя звереть на руку старшим товарищам.

Одну сплетню передают за другой, ткут драгоценную парчу слухов и создают словесные шедевры. Можно не сомневаться, сегодня равкианцам будет не танков и кораблей, их ждет рыбка покрупнее: безродная сулийка, открыто поставившая себя вровень с царицей. Каков скандал? Каз готов побиться об заклад, что кое-кто из беглых диссидентов уже прикидывает, нельзя ли устроить государственный переворот на жестокой обидчице-родине. Судя по лицу ушедшей Сафиной, Каз может себя поздравить: в Равке Инеж будут не рады ещё долго.

Их взгляды пересекаются на мгновение, и Каз видит в глазах Инеж отражение собственных мыслей. Но в отличие от него Инеж отнюдь не рада, скорее наоборот. Она в бешенстве. Глаза её сверкают как у дикой кошки, и Каз жив лишь до той поры, пока она не выпустила когти.

Вполне справедливо, но Каз не доверяет её родине. И пока в мире царствует эпоха неопределенности и предательства, он предпочтет, чтобы она оставалась под юрисдикцией Керчии. Здесь он хотя бы может применить своё влияние в любой мере, какая потребуется.

Он покидает Джаспера на несколько минут и скользит к группке равкианских светских львиц. Ему любопытно узнать, какие сплетни успели зародиться в их украшенных изысканными тиарами головках. Они говорят на смеси керчийского и равкианского, ему не стоит большого труда смешаться с их маленькой толпой, вбросить пару комплиментов и осторожно закинуть крючок. Улов превосходит все его ожидания.

— Неудивительно, — произносит пожилая дама в красной шляпке, обмахиваясь веером. Каз услужливо подает ей желанный бокал и становится лучшим собеседником на этот вечер. — Я давно говорила, что эти сплетни про любовницу царя взялись не на пустом месте!

— Оу?

— О, об их романе всей Равке давно известно! Говорят, молодой Ланцов в ней души не чаял! Об их скандальном танце на том балу ходят легенды. Такой кошмар, до сих пор сердце трепещет! Хуже было бы разве что, если бы они оба были в неглиже!

— Не сомневаюсь…

— Жене своей руки так не целовал, как этой сулийке, — охотно делится собеседница подробностями. Содержимое бокала испаряется на глазах, буквально в несколько секунд. — Поговаривают, он потребовал от Назяленской развода, чтобы жениться на ней, но царица пообещала лишить его прав на корону, поэтому ему пришлось смириться и держать роман втайне. Единственный вариант для него — это новый государственный переворот, но на него у нашего царя не хватает сил. Проклятые гриши прочно узурпировали власть!

— Пожалуй… — покорно соглашается Каз.

Красная шляпка навязчиво мотается перед носом. Или это красные пятна скачут в глазах? Он чувствует себя в ловушке: старуха чутко отслеживает его движения, не давая отстраниться и ускользнуть, щедро изливая на него всё, что породило пораженное старческим маразмом сознание.

— Но если она успеет родить ему наследника раньше Назяленской, то у царя есть шанс отстоять государство! Аристократия поднимется в едином порыве — вернуть старую Равку. Мы поддержим этот брак! И сегодня время наконец-то пришло! Царь Ланцов дает нам знак!

— Разве? — слабым голосом спрашивает Каз.

— Видите, она в зеленом, — старуха заговорщицки хватает его за локоть, заставляя наклониться ближе к ней. — И зрение меня не подводит: королевские изумруды я ещё способна различить. Знаете, что это значит? Она беременна от царя, это несомненно!

— Да неужели?

— Её народ считает зеленый священным цветом материнства. Надев изумруды и столь вызывающий наряд, она ясно дает понять, что она претендует на место Назяленской, и у неё есть все шансы! Я, конечно, не очень люблю сулийцев, слишком грубый народ, но эта кажется вполне породистой…

Каз, несмотря на всю прискорбность своего положения, все-таки ухитряется извернуться и ловко выхватить у кого-то ещё один полный бокал. Выпивка укорачивает жизнь, так что он в любом делает благое дело, особенно когда втискивает бокал в сухонькую, но цепкую руку старухи. К его счастью, навык пить и говорить одновременно пока что недоступен как гришам, так и обычным людям. Стоит красной шляпке сделать глоток, он выдергивает руку из её хватки, бормочет вежливое прощание и молниеносно растворяется среди людей.

Джаспер, до этого беспечно болтавший с кем-то из студенческой братии, судя по безупречно зализанному виду и нелепому бело-красному платку в кармане пиджака последнего, мгновенно переключается на Каза и подхватывает его, когда тот вываливается из толпы разряженных равкианцев.

— Воу! Что это с тобой?

Вероятно, вид у Каза действительно живописный. В глазах Джаспера тревога.

— Кажется, мы слегка перестарались, — признается Каз в редком для себя порыве искренности, — И похоже, я ухитрился только что выдать Инеж замуж за Ланцова, а заодно посадить её на трон Равки, если верить местным сумасшедшим!

Джаспер присвистывает.

— Хочешь сказать, ты перестарался? — прозорливо уточняет он. — Это ты ведь у нас горазд на выдумки! Смотри, вдруг Ланцову понравится идея?

— Я так больше не буду, — бормочет все ещё ошеломленный Каз. — Идея так себе, ты был прав!

— То-то же, — наставительно поднимает палец Джаспер. — Инеж и так захочет тебя убить, если на те слухи, что уже есть, наложатся новые, да ещё такие сумасбродные. Если нарядить отказницу в подобие кефты, то что тут удивительного…

— Какие слухи?

— Хм, — Джаспер осекается. — В портах шутили, бывало, мол, сменил одну боевую сулийку на другую. Они же воевали вместе. А что?

— Ничего, — мрачно отзывается Каз. — Действуем по плану.

Закованная в кефту Инеж с высокой прической, слегка растрепавшейся с одной стороны, и впрямь кажется ему настоящей царицей. И что особенно неприятно, сияющий улыбкой обходительный Ланцов в позолоченном мундире сейчас кажется для неё куда более подходящей парой, чем хромой ублюдок-бандит, грубый, жестокий и оскверняющий всё вокруг себя одним прикосновением.

Слухи про себя Каз тоже знает наперечет.

Однако всё это уходит далеко на задний план, когда какой-то хлыщ, увивающийся вокруг Инеж, на которого Каз поначалу не обратил внимания, вдруг оборачивается и в упор смотрит на Каза.

Плавиков расплывается в такой широкой насмешливой улыбке, что Каз разом понимает: их неприятности только начались.