Честный. Честный? Честный обмен! (джен)

Особняк в Опалихе. Палыч и Сурок. Спустя шесть часов и две бутылки виски после встречи на рынке

Сурок вывалил на крахмальную скатерть вазочку с оливками и, гоняя их вилкой, изобразил диспозицию:

— Вот мы, вот отсюда стреляли. Как ты стоял, засечь их было невозможно. Звук затвора? Максимум сорок метров, и то в ночной тишине, а до них было все сто!

— И что?

— А то! Ты не мог их ни видеть, ни слышать!

— Значит, не мог! — покорно согласился Палыч.

— Но ты меня оттолкнул!

— Я?! Эт’ когда?

— Тогда! Под Джелал… бабадом!

— А ты там был?

Сурок пытал его уже минут пятнадцать, Палыч изворачивался. Есть вещи, о которых не стоит рассказывать никогда и никому. Их и наедине с самим собой вспоминать боязно, потому что в полушаге маячит дурка. Хотя крутятся в голове ночами, не давая заснуть. Тот случай под Джелалабадом Палыч помнил с тысячами зримых подробностей. Если б умел, мог бы нарисовать по картинке на каждую секунду.

Тогда потерявший берега сержант вырезал огромный лоскут из шинели замполита, чтобы обтянуть обложку дембельского альбома. Замполит был зануда, стукач и жмот, по шинели натурально плакал, что здорово подняло настроение Палычу. При всем том Сурок попался, а это уже был серьезный косяк, поэтому Палыч дрючил его со всем неисчерпаемым энтузиазмом воина-интернационалиста. И вдруг в голову пришло, что разведвыход складывается нереально спокойным. Заданной точки достигли вовремя, ничего не забыли, связь работала идеально для горных условий, молодняк не натер ноги, и даже дембеля шуршали как электровеники, боясь упороть косяк перед самым вылетом домой. Командиру и дел не осталось, кроме как воспитывать Сурка, откровенно говоря, взятого в этот выход, чтобы спрятать от замполита.

Палыч воевал пятый год, закон «Если все идет хорошо, значит, ты о чем-то не знаешь» сидел в подкорке. От острого приступа тревоги сердце беспорядочно забилось в ребра, как будто пытаясь проломить грудную клетку. Мир в глазах подернулся красной пеленой, и вдруг Палыч осознал, что взмывает над мелкими старыми окопчиками, занятыми его группой, и видит каждый до дна, как с вышки… Первой мыслью было: «Убили нах!». Но — нет, он стоял, как прежде, контролируя частью сознания поток матов, извергаемых на понурого Сурка. Из любопытства Палыч-воспаривший облетел Палыча-матерящегося. Осудил пыльное пятно на отвисшем заду штанов. Матерящийся похлопал рукой, отряхивая. Воспаривший спохватился и взлетел выше, чтобы разведать обстановку.

Духи обнаружились на карнизе, так сильно источенном эрозией, что Палыч побоялся оставить на нем наблюдателя. Один уже целился из дедовского «Ли-Энфилда», другой, с автоматом, страховал его со спины. Не успев закрыть рот, Матерящийся смёл Сурка и, оттолкнувшись от него, сам отскочил в сторону. Звук выстрела он услышал еще в прыжке и, как только утвердился на ногах, ответил из подствольника. Воспаривший проследил за гранатой и попытался подправить траекторию, но был не уверен, что получилось. Так или иначе, граната пришла точно под основание карниза, и сорок восемь граммов взрывчатки стронули многотонную плиту. Раскалываясь на части, она съехала по осыпи к окопчику победителей вместе с покоцанными и растерявшими оружие духами.

Любопытный Сурок потом разыскал отметину от пули, и вышло, что дух стрелял в него. Хотя должен был сообразить, что приоритетная цель тот, кто орет, поскольку он старше по званию. Прояснить эту странность у самого стрелка тогда поленились или не успели, а потом обоих духов обменяли на пленного солдата.

В общем, банальная для той войны история. Если не считать раздвоившейся личности тогда еще капитана Лыкова. Он искал свой случай в учебнике психиатрии, потом в Интернете — нет, глухо! Личности раздваивались, иногда так радикально, что от мужчины отпочковывалась женщина или наоборот. Однако занимали тело посменно, не подозревая друг о друге, и медицина не знала случаев, чтобы половинки воспаряли.

— Ну, не могу я это объяснить! — с чувством сказал Палыч. — Оттолкнул и оттолкнул. Чуйка сработала!

— А куда гранатой пальнуть, тоже чуйка шепнула? Там же эхо, в горах. Никто не понял, откуда стреляли. Никто, кроме тебя! Я потом сто раз слышал и сам рассказывал, это ж любимой байкой стало в роте: «Упали в окопчики, водим жалом, а командир бац — и в точку!».

— Это как раз легко, — отмахнулся Палыч. — Окопчики те — брошенный выносной пост, их мои ребята долбили еще в восьмидесятом, и тогда я оставлял бойца на карнизе. В другой раз был уже опытнее и не стал рисковать. Но карниз держал в голове как потенциально опасную цель, а других не успел наметить.

— Легко… когда с твое повоюешь, — согласился Сурок. — Эх, а я-то думал, что ты экстрасенс! Встретил тебя — обрадовался…

— А теперь не радуешься?

— Я тебе по-любому рад. Но если б ты оказался экстрасенсом, было бы клево.

— Ты же строитель, на хрена тебе экстрасенс? Геопатогенные зоны и прочие фэн-шуи?

Сурок покачал головой:

— Не. Я б его брал на переговоры с заказчиками.

— На…бывают?

— Пытаются. Внесут аванс, а с расчетом затянут. Инфляция-хренация, вся моя прибыль коту под хвост. Иной раз и свои не отобьешь.

— А если брать полную предоплату?

— Я и беру — с частников. Но большие деньги в организациях, а там предоплату делают под восемьдесят процентов отката.

— Как же тогда строить? — изумился Палыч.

— А строить не надо. Надо банкротиться. Это другой бизнес, не мой. Нунах, не хочу портить карму. — Сурок свернул голову очередной «Белой лошади» и разлил. — Давай за тех, кто не вернулся!

— За них уже пили, не стоит ребят беспокоить.

— Тогда за нашу шестьдесят шестую отдельную мотострелковую. В целом.

— Погоди… — Палыч накрыл стопку рукой. Чуйка взвыла: «Молчи! Засветишься — убьют!». Офицер припечатал: «Херня! Все равно или сопьюсь, или зарежут за горсть мелочи и доходное место у ворот. А так есть шанс изменить жизнь. Пацанчик свой, со стержнем. Ишь, карму портить не хочет»… Подполковник набрал в грудь воздуха и сказал, как нырнул в воду: — В общем, бери меня на переговоры! Если будешь задавать прямые вопросы, я точно скажу, правду тебе отвечают или врут.

— Значит, все-таки экстрасенс, — не особенно удивился Сурок. — Мы с ребятами подозревали... Помнишь, как ты заначки с травкой потрошил? Я еще тогда сказал, что экстрасенс, а Поп и Бурый — «Он собаку приводил!».

— Приводил, — кивнул Палыч. — Только собака на взрывчатку была натаскана. Я просто так походил с ней, чтоб перед вами не светиться.

— Командир, я — никому, — поклялся Сурок, — сам в этом заинтересован… Командир! Эй!

Палыч сидел с остановившимися глазами, прислушиваясь к себе. В голове… звучал чужой голос? Нет, Палыч не разбирал тембра — мужчина или женщина? «I`m a man!», — раздраженно отозвалось ЭТО. Оно думало его мозгами!!!

— Кажись, мне хватит, — немеющими губами прошептал Палыч.

Сурок всполошился:

— Что, затошнило? Хочешь, отвезу на воздух?

— Не… Сур, ко мне белочка пришла и п…дит по-английски!

— Брось, командир! — не поверил собутыльник. — Ты ж банку держишь, значит, не алкаш!

— И че? Если не алкаш, то уже и белке ко мне не прийти?! — оскорбился Палыч.

— Все гораздо безнадежнее, командир. Она не придет, во-первых, потому что ты не алкаш. Во-вторых — потому что ты выпивши, а белка приходит с похмелья.

— Может, это наша белка такая разборчивая в связях, а у меня-то английская! Кто знает, что у нее на уме?

— Да то же, что и у всех лайми: наша нефть и наши бабы. Без нас, — разоблачил засланку сержант запаса.

— Зачем белке наши бабы?.. Опа! Сур, Я ЕЕ ПОНИМАЮ!!!

— По-английски?

— Ага. А я крайний раз в академии его сдавал. В объеме «Твоя фамилия? Звание? Номер части?».

— Так спроси ее!

— Спрашивал, не колется… Сур, она говорит, что жить мне осталось не больше часа…