И всякий прочий хлам... (гет)

Один эпизод из своей семейной истории Гермиона и Северус вспоминать не любят. Тогда они некоторое время даже жили порознь — Снейп перебрался в директорские покои Хогвартса, а Гермиона осталась дома, что называется, одна на хозяйстве. Совсем не хотелось бы воскрешать в памяти те события, но именно благодаря им Гермиона Снейп приобрела дополнительную известность в научных и прочих кругах волшебного мира.

Когда она ещё числилась Гермионой Грейнджер, у неё не только не было своего сейфа в банке Гринготтс, но и сам вход в банк был для неё закрыт. После эпичного ограбления банка их троицей — грабежа, отягощенного угоном живого имущества Гринготтса с последовавшим разрушением части самого здания — воинственные спокон веков гоблины были в ярости, алкали, что называется, крови преступников, и грозили всевозможными карами всему волшебному сообществу. Последовавшие сразу за ограблением события и роль в них тех самых грабителей немного поумерили их пыл, а свеженазначенному министру Магии удалось конфликт если и не замять, то перевести из острой фазы в хроническую. Злопамятные гоблины помнили всё, но не могли же они, в самом деле, демонстрировать свою мстительность главному герою магической Британии, который к тому же владел в их банке сразу двумя полученными в наследство сейфами древних и уважаемых родов: небедных Поттеров и богатейших Блэков. При появлении в банке вышеупомянутого героя — туловища сотрудников буквально складывались пополам в почтительном поклоне, а что они при этом думали, то было ведомо только им. Второй же фигурант уголовного дела — Рон Уизли — собственного сейфа в банке никогда не имел, и потому был для гоблинов практически недосягаем, да и какая им с него сатисфакция? В результате руководство банка и объявило нежелательным лицом, персоной нон грата, только одну Гермиону.

Однако после заключения магического брака, став миссис Снейп, она получила неотъемлемое и неотчуждаемое право совместного владения их с Северусом общим семейным сейфом, и, само собой, этим правом при необходимости пользовалась, не обращая внимания на злобные взгляды и скрипучее шипение гоббледука у неё за спиной.

Вот и в тот раз она, старательно не глядя по сторонам, прошла через большой зал банка, довольно далеко углубилась в лабиринт коридоров верхнего яруса, на котором находились самые «молодые» и непрестижные сейфы, в соответствующем месте повернула налево, привычно отсчитала с правой стороны нужную ячейку, поскрежетала в замке здоровенным ключом, распахнула дверь в хранилище и зажгла осветительный шар.

Прямо перед ней — над наставленными в тесном помещении ящиками и коробками с их невеликими сокровищами — парил в воздухе жемчужно-серый силуэт привидения. Одновременно ахнули они обе — и Гермиона и полупрозрачная женщина очень средних лет, приобретающая всё более и более чёткие очертания.

— А что вы тут делаете? — растерянно спросила Гермиона, понимая, что задаёт, наверное, самый идиотский вопрос в своей жизни.

— Боюсь, что я тут живу, — трагически выдохнула слегка просвечивающаяся особа, подлетая к Гермионе, явно стараясь рассмотреть её получше со всех сторон и обдавая при этом леденящим холодом.

Сама же особа имела недовольное с мелкими чертами лицо в обрамлении взбитой копны волос, глазки — слегка маленькие, носик — слегка коротковатый, губки — слегка поджатые, платье по моде примерно позапрошлого века, и явный избыток украшений, свидетельствовавший скорее о плохом вкусе, чем о материальном благосостоянии. Вероятно, результатами осмотра данная особа была удовлетворена, поскольку выражение её лица стало просительным, а руки взметнулись в молитвенном жесте:

— Мадам, у вас такое интеллигентное лицо! Я вижу, что вы просто не сможете оставить в беде несчастную женщину. Я заточена здесь, замурована неизвестно за какие грехи. Я была убита любовницей своего же мужа, она по сговору с ним задушила меня в моём собственном доме моей же собственной подушкой, а потом оклеветала, очернила и опозорила так, что муж-изменщик велел похоронить меня за оградой кладбища и ни разу не пришел на мою могилу. Я просто не посмела тогда сразу уйти за Грань, будучи столь униженной и растоптанной, я должна была обелить моё честное имя, хотя обстоятельства и сложились так, что мне это не удалось ни тогда ни в дальнейшем. Да, кстати, до замужества с этим недостойным человеком я носила фамилию Кинсон, вам это ничего не подсказывает? Намекну: я родилась признанным бастардом известной чистокровнейшей семьи. Ну, догадались?

— Простите, нет.

— Неужели можно жить в этом замкнутом волшебном мирке и никогда не слышать фамилию Паркинсон?

— Нет, то есть да. То есть фамилию я, конечно же, слышала.

— Значит вы понимаете насколько благородна моя кровь и как несправедливо обошлась со мной судьба! Кстати, прошу вас так и называть меня по девичьей фамилии — мадам Кинсон, Аделина Кинсон. Знаете, после того как непокаранными ушли из жизни этот недостойный человек и та проклятая душегубица, на которой он впоследствии так подло женился, я, конечно, пыталась устроить свою судьбу, но среди привидений так мало достойных партнёров по загробному существованию и так мало мест, существование в которых можно назвать достойным…

— Послушайте, но как вы всё-таки оказались здесь, в нашем сейфе?

— Поверьте, мадам — не знаю. Уверена только, что это происки гоблинов, — мадам Кинсон всхлипнула, достала из-за лифа платья тонкую призрачную сигаретку, прикурила от пальца и пустила в потолок струйку призрачного дыма. — Последнее, что помню перед тем как оказалась замурованной в этом склепе: мы в одной приятной компании занимались медитацией — очень, знаете ли, полезно для поддержания здорового духа в здоровом посмертном теле — и там был еще такой неприятный гоблин, он как-то слишком заинтересованно на меня смотрел, я еще успела подумать про него всякое, а потом уже ничего не думала, куда-то свободно плыла, плыла, плыла, а потом — хоп! — и я тут. И выйти отсюда никак не могу, стены не пропускают, в замочную скважину и то не удаётся просочиться. И даже сейчас, когда дверь открыта, я чувствую, что там для меня стоит стена, она меня не выпустит даже вместе с вами.

— Ещё бы — тут же по всему периметру пространства защита банка Гринготтс. Зайти и выйти могут только хозяева ячейки и работники банка.

— Вот! Я же говорю — это всё происки гоблинов, знаем мы этих работничков банка и весь их дурной народец! — истлевшая сигаретка была изящным движением призрачного пальчика растворена в воздухе. — Мадам, как ваше имя? Снейп? Не знаю-не знаю, никогда не слышала такой фамилии, но моя надежда только на вас. Спасите меня мадам, выведите меня отсюда в мир и найдите мне в этом мире достойное место.

— У вас есть дом, готовый вас принять?

— Увы! Родных нет, а прежние Паркинсоны меня так и не признали за родную кровь, хотя я всегда готова была распахнуть им свои объятия. После моей незаслуженной смерти я проживала то тут, то там, но в популярных местах всегда такая скученность и такие низкие нравы среди привидений. Одиноких строений с остаточной магией сейчас и вовсе не найти — магглы, знаете ли, повадились хищно захватывать выморочные волшебные дома. Раньше хоть где-то при монастырях можно было пристроиться, но там так скучно, я там чувствую себя такой старой и никому не нужной, а кладбища я не переношу — тамошняя грубая жизнь совсем не подходит женщине благородной крови. Меня устроит простой крепкий дом c необходимым магическим фоном и добрыми непритязательными хозяевами. Но главное сейчас — выбраться отсюда, здесь я чахну, бледнею, мне не хватает впечатлений, событий, общения с приятными людьми. Помогите, мадам Снейп! Я же чувствую — вы неспособны оставить в беде несчастное привидение, не так ли?

Мадам Снейп задумалась. А не было ли появление здесь этого создания частью продуманной мести гоблинов ей, Гермионе, лично? Но даже если и так — то ситуация несправедлива по отношению именно к мадам Аделине, потому что в любом виде, облике и агрегатном состоянии индивид имеет право на свободу, по крайней мере — на свободу передвижения и волеизъявления. Насильно заточённое привидение волеизъявило осознанное желание покинуть этот душный сейф и найти более достойное для посмертного пребывания место. И держать его, то есть её, и дальше практически замурованной — неправильно. Несправедливо! И, поскольку в желании гоблинов отомстить виновата она сама, Гермиона, то и вина за появление тут заточённого привидения тоже является её виной. И если несправедливость творится по её вине, то значит и восстановление этой самой справедливости — её, и только её, долг.

…Борьба за восстановление справедливости как была, так и осталась сильной стороной и слабым местом Гермионы Грейнджер, ныне Гермионы Снейп…

И она дала призраку Аделины Кинсон слово, что придумает как вызволить ту из невольного заточения и найдёт для неё достойное пристанище, на что получила заверения в вечной («понимаете — вечной на века») благодарности и признательности вышеупомянутого призрака.

Весь вечер у неё ушел на поиск необходимой для решения задачи информации, она просмотрела несколько книг из домашней библиотеки и сделала оттуда пару выписок. На следующий день она посоветовалась с коллегой из Отдела Тайн, написала заявку в министерский Отдел магического оборудования, а ближе к концу рабочего дня отправила Гарри в Аврорат почтовый самолётик, в котором написала, что им нужно срочно увидеться и обсудить нечто важное.

Встретившись в Атриуме министерства, они прошли камином в «Дырявый котел», пробрели, выйдя в маггловский Лондон, еще несколько кварталов, и наконец нашли подходящий по виду паб, в котором и устроились среди множества галдящих посетителей, заказав традиционные фиш-энд-чипс и по бокалу лагера.

— Вот, собственно, и весь рассказ, — закончила Гермиона изложение вчерашних событий. — Я дала слово, а значит мне предстоит вызволить эту Аделину и найти для неё дом, но без твоей помощи тут не обойтись. Задача наша решается в два действия. Действие первое — я уже послала в наш спецхран заявку на суточную аренду Переноски для эктоплазмы, и мне понадобится подписанное Авроратом разрешение на вынос её из министерства.

Находящийся в процессе пережёвывания пищи Гарри понятливо кивнул.

— Насколько я могу судить по картинкам и описаниям в каталогах — эта Переноска достаточно тяжёлая, громоздкая и нести её нужно вдвоём. Кроме того, проблема в том, что когда переносимая эктоплазма уже там внутри, то нельзя на эту штуку налагать никакие чары типа там уменьшения, облегчения веса, невидимости и прочего. С ней нельзя аппарировать и пользоваться порталом, а в камин два человека плюс она просто не поместятся. Её можно всего лишь тупо тащить, держа за ручки с двух сторон.

Гарри понятливо кивнул.

— Я почти уверена, что нашла способ обойти защиту Гринготтса, не выпускающую Аделину из банковского хранилища. Я должна буду зайти в сейф, поместить привидение в Переноску и произнести над ней формулу Присвоения: во всеуслышание объявить своей собственностью ту вещь, которую собираюсь вынести из своей же ячейки банка. Право клиента распоряжаться личной собственностью выше прав банка на меры по защите имущества своих клиентов.

Жующий Гарри понятливо прикрыл глаза.

— Но вот с этого момента мы переходим ко второму действию нашей задачи: куда Переноску тащить будем? У кого и где эту Аделину можно поселить? Какие будут соображения?

Гарри помолчал, вдумчиво глотнул пиво, расстегнул трансфигурированный из мантии плащ и уселся поудобнее.

— Честно говоря, идеальным бы вариантом было поселить твою мадам у моей тёти Петуньи, ей бы хоть было не так одиноко, а то она, когда овдовела, совсем закисла — Дадли с семьей далеко, подружек у неё сроду не было, и она всё жалуется, что даже поговорить целыми неделями не с кем. Если была бы в ней хоть капля магии, но… увы, маггловский дом отпадает. По ассоциации с тётей Петуньей — дом миссис Фигг, она сквиб, так что вполне. Но кошки, кошки… У неё же книззлы. Если среди них хоть один окажется с повышенной чувствительностью, то привидению в доме жизни не будет. Значит ищем только среди своих.

— Я уже тоже думала-думала. Подумала о Невилле с Ханной — у них большой дом, хозяйство, старинное как-никак магическое поместье. Но склоняюсь в сторону «Норы», там, конечно, места поменьше, но зато хозяева самые замечательные, покладистые, жизнь кипит и очень при этом уютно.

— Нет, Гермиона, ты что! Там же их семейный упырь на чердаке, туда привидению никак нельзя.

— Ой, я совсем про него забыла, он такой скромный и ненавязчивый, что совсем из головы выскочил. О других Уизли я тоже думала, всех в уме перебрала, но как-то никто не подходит, не в Румынию же её отправлять к Чарли и драконам.

— О, а в Румынии, говорят, привидений куча, просто толпами по улицам плавают, жаль, что далеко тащить... Я бы её к себе взял, у нас тоже нескучно, но, сама понимаешь — у меня Кикимер старенький, Вальбурга нервная, куда еще третьего персонажа в их компанию… Ой, слушай — у МакКошки же целый клан родственников в горной Шотландии, чистейший воздух, древний край, прекрасный виски, горы и луга, старые дома, большие дружные семьи…

— У профессора, — Гермиона сделала ударение на этом слове, — у профессора МакГонагалл все родственники — магглы, ты что не знал?

— Честно говоря, не знал. Ты серьёзно?

— Ну да. И это совсем не секрет, что ведьмой была только её мать, и даже сестра тоже не волшебница, хотя семья там действительно большая, дружная и разветвлённая. Думай дальше.

— Я придумал! Визжащая хижина — вот то самое место для привидения. И Хогсмид рядом, есть куда пойти и с кем пообщаться.

— Ах, если бы! Занята наша хижина, там уже несколько лет как обосновалось какое-то угрюмое ирландское привидение — мерзкий оборванный старикашка-сквернослов, неведомо как туда попавший. Сидит сычом, никуда не выходит и никому приблизиться не даёт — такой бранью поливает, что даже Северус впечатлился и даже Аберфорт отступился. Вот, а кстати — Аберфорт! Вполне можно ему предложить приютить бездомную нежить, как считаешь?

— А что, предложить стоит. Но ты не пробовала Снейпа спросить: может он твою протеже попросту в Хогвартс определит? Места полно, антураж соответствующий, магический фон что надо, сплоченный устоявшийся коллектив, да еще и такой выдающийся директор в придачу.

— Если я Северуса и спрошу, то в самую последнюю очередь. Боюсь, мне и так предстоит выслушать, что я опять кому-то что-то пообещала, не подумав перед тем годик-полтора, что я опять спасаю каких-то несчастных и вообще опять влипаю в какую-то сомнительную историю, не посоветовавшись с ним.

— А может, Малфою предложить обзавестись собственным привидением? Главное — сказать, что на континенте это сейчас в тренде, а там он уже сам договорится с этой мадамой, чтобы она повсюду представлялась фамильным привидением Малфой-менора.

— Самому не смешно? Стоп! Я точно знаю подходящее место. Дом Лавгудов, там именно привидения и не хватает для завершенности образа, и очень точно по стилю подходит, не находишь?

— Я нахожу, что у нас уже есть несколько вполне рабочих вариантов, и мы можем спокойно допить пиво.

И они допили тогда пиво и разошлись по домам с тем, чтобы завтра к вечеру отправиться в Гринготтс, вызволять привидение и доставлять его по месту нового жительства.

Прибывшая к полудню из спецхрана Переноска оказалась здоровенным сачком, натянутым на тяжёлую прямоугольную раму из неизвестного маггловской науке металла, а крышка рамы была сплошь покрыта мелкими цепочками рун. Сплетённая из волос русалки сеть сачка выглядела достаточно густой и прочной, но вот ручки с боков рамы были, казалось, специально изогнуты так, чтобы держаться за них было неудобно. Гермиона попробовала поднять девайс с пола, охнула и быстро наложила на него чары минимизации веса, а затем, уменьшив еще и размер, засунула в сумку и стала ждать конца рабочего дня.

Накануне вечером она сначала отправила сову мистеру Лавгуду, а потом решила, не дожидаясь ответа, связаться по камину с «Кабаньей головой».

Она была готова к тому, что Аберфорт отошьёт её сразу, но тот выслушал, выспросил подробности, задал несколько уточняющих вопросов о внешнем возрасте и наружности предлагаемой на поселение дамы и о причинах личной заинтересованности Гермионы в её судьбе, а выслушав весь рассказ, что-то там себе в бороду пробормотал, и только потом проворчал, что, несмотря на почтенный возраст, он, в отличие от неё, еще разума не потерял — и покинул камин.

В ответном письме Ксенофилиуса Лавгуда тот выражал глубокое сожаление, что должен отказать Гермионе в её просьбе, несмотря на то что так давно мечтал о собственном привидении. Дело в том, — писал он, — что из последней экспедиции Луна с мужем привезли и оставили ему на подращивание колонию молодых лизогубок, и она сама — Гермиона то есть — безусловно понимает, что произойдёт, если эманация эктоплазмы соприкоснётся с газообразными выделениями лизогубки.

Что именно произойдёт Гермиона понимать категорически отказывалась, она и про лизогубок-то раньше не слышала, но пришлось поверить отцу Луны на слово, и задействовать третий и последний рабочий вариант — связаться с Невиллом.

К её радости друг, подумав, согласился, рассудив, что общительная дама может составить неплохую компанию его бабушке, которая тоже любит поговорить, а места в старинном и довольно запущенном поместье Лонгботтомов хватит и еще на пару-тройку привидений. Договорившись с Невиллом о месте и времени встречи, Гермиона с лёгким сердцем уселась с любимое насиженное кресло, взяла книжку и стала ждать Северуса, который по её расчетам вот-вот должен был появиться. Она всё никак не могла решить — рассказать ему о своих планах на завтрашний день, или не стоит. Но появившийся-таки поздним вечером Снейп настолько быстро уединился в лаборатории, пробормотав что-то про цейтнот со срочным частным заказом, что вопрос отпал сам собой. И потом, уже ночью, дыша Северусу в подмышку, она почувствовала желание поведать ему о том, как ловко она в этот раз нашла способ обойти защиту Гринготтса, и как вообще рада тому, что сможет сделать хоть маленькое доброе дело… но он так крепко спал, что будить его было бы просто злодеянием.

И даже в тот момент, когда она взяла Гарри за руку, готовясь аппарировать к банку, у неё мелькнула мысль, что зря она ничего не сказала Снейпу, и что это немного нечестно по отношению к нему, хотя что тут нечестного, если скрывать ей от него совершенно нечего.

Над входом в «Гринготтс» висел большой рекламный плакат с Гарри Поттером, который левой рукой держал набитый галлеонами пузатый мешочек с печатью банка, а правой — выводил палочкой жест заклинания. Над головой национального героя переливались мерцающие буквы слогана «Акцио, деньги!», а мешочек на его ладони аж подпрыгивал от возбуждения. Настоящий, не плакатный, Гарри скрипнул зубами, накинул капюшон и буквально дёрнул Гермиону за руку, втаскивая её поскорее в мраморный холл, откуда они быстрым шагом устремились вперёд, глядя исключительно себе под ноги. Стоило только Гермионе открыть дверь хранилища как белая фигура рванулась по воздуху к ним, заставив обоих отшатнуться от буквально пронизывающей холодом ауры привидения.

— О, я не зря уверовала в вас, миссис Снейп! И я счастлива, безусловно счастлива познакомиться с таким очаровательным мистером Снейпом! — воскликнуло оно.

— Добрый вечер, мадам Аделина, но это не мистер Снейп, это мой друг, он поможет мне забрать вас отсюда, — сказала Гермиона, но была прервана пронзительным вскриком привидения, вглядевшегося в скрытое капюшоном лицо.

— Гарри Поттер! Это же великий Гарри Поттер! — в экстазе заверещало оно. — Какая честь для меня, я и не чаяла счастья узреть вас воочию! Это же сам Гарри Поттер! Меня прибыл спасать сам Гарри Поттер! Вы мой герой, вы мой кумир! Гарри Поттер!

Гарри отшатнулся от буквально влетевшего в него привидения, едва не влип в стенку и совершенно по-детски попытался отмахнуться от него рукой.

— Уймитесь, мадам! Я совсем не Гарри Поттер, я абсолютно не Гарри Поттер, я даже не похож на него, вы ошиблись, — повторял он, старясь отклонить голову подальше и просительно глядя на Гермиону.

— Вы действительно ошиблись, — сказала та, с трудом сдерживая смех, доставая Переноску и взмахами палочки возвращая ей реальные размеры. — Это не Гарри Поттер, но он поможет вызволить вас отсюда. А для этого нам надо будет упаковать вас в эту штуку.

— Это я что, должна буду влезть сюда? — резко поменяв тональность голоса с возмущением вскричала мадам. — Но у меня, знаете ли, клаустрофобия! Вы забыли — меня же задушили подушкой!

— Мадам Кинсон, клаустрофобия — это боязнь закрытых пространств, а уж их-то привидение бояться никак не может. А боязнь удушения называется ангинофобией, но хочу вам напомнить, что вы и вовсе не дышите.

— Кроме того, — резонно заметил Гарри, выразительно постукивая палочкой по ладони, — если вы не хотите, то мы и не настаиваем. У нас есть и другие планы на сегодняшний вечер.

Мадам Аделина укоризненно взглянула на несостоявшегося кумира.

— Таким тоном, юноша, говорить с дамой непозволительно. Если вы женаты, то я не завидую вашей жене. Надеюсь, — перевела она взгляд на Гермиону, — надеюсь, что мистер Снейп воспитан лучше, иначе я соболезную и вам тоже.

— Мы с мистером Снейпом легко переживём ваши соболезнования, — отрезал аврор Поттер, направив палочку на Переноску. — Решайте поскорее: или вы сюда или мы отсюда.

— Вы не оставляете мне другого выхода — я подчиняюсь и вверяю себя в ваши руки, миссис Снейп, — пафосно произнесла мадам, втягиваясь ногами вперёд в сачок, крышка которого немедленно захлопнулась за ней.

Гермиона показала Гарри большой палец, а затем очертила ритуальным мелком большой круг вокруг Переноски, сама встала в него, вздохнула и вытащила из сумочки свиток пергамента с записанным на нём текстом ритуала.

— Я, Гермиона Джейн Снейп, объявляю, заверяю и подтверждаю свои единоличные права на содержимое данного магического артефакта как принадлежащего мне по праву личной собственности. Я присваиваю его, и да будет оно с этого момента считаться присвоенным мною! — она сделала замысловатый пас, и из палочки вылетел пучок белых искр. — Ну, вроде всё правильно прошло, можем уже выходить отсюда.

— Тогда вперёд. Я обещал Джинни прийти сегодня пораньше, — Гарри взялся было за ручку, попытался приподнять устройство со своей стороны, ахнул и с ужасом посмотрел на Гермиону. — Ты уверена, что мы вдвоём это потащим?

— Другого выхода нет, — со вздохом ответила та, берясь за вторую ручку. — Точнее, для меня-то выход как раз есть — и это выход из банка, где нас будет ждать Невилл. А вот для тебя я действительно другого выхода не вижу, раз уж согласился помочь мне совершить благородный поступок.

— Что-то я уже засомневался в необходимости этого благородства, — пробурчал Гарри, стараясь принять на свою сторону больший вес и медленными шагами продвигаясь в сторону коридора через беспрепятственно пропускающую их дверь.

До большого зала банка они минут пятнадцать буквально волокли свою тяжелую ношу волоком по каменным коридорам, стараясь не обращать внимания на исходящий от неё даже через магическую сетку пронизывающий могильный холод, но через зал постарались пройти, максимально распрямившись и стараясь придать лицам самое независимое выражение. Возле белых мраморных ступеней «Гринготтса» их действительно ждал переступающий с ноги на ногу Невилл, и они оба облегченно выдохнули, опуская Переноску на землю у его ног.

— Гермиона, — Невилл закусил губу и зачастил, виновато глядя в сторону, — прости меня, что я тебя так подвожу, но Ханна, понимаешь… Ей же скоро рожать, вот она и сказала, что нельзя нам сейчас привидение в дом, что оно ребёнка испугать может, понимаешь, и ей тоже на такое нельзя сейчас смотреть, да, я знаю, что предрассудки и вообще… Но ты пойми, это я виноват, что без неё решил и пообещал, но в общем я не могу это взять, понимаешь? Я не знаю что делать, я у ребят уже у всех своих поспрашивал, но никто не хочет, я еще спрошу потом… Но ты только прости…

— Прощу, куда денусь, — обречённо вздохнула Гермиона. Она была в полном замешательстве и растерянности, понимая, что нет другого выхода как тащить мадам Аделину к себе домой, и осознавая, что теперь-то разборок со Снейпом точно не избежать, и что так ей и надо — благими намерениями, как известно… — Ладно, мальчики. Придётся нам с Северусом принять бесприютное привидение под свою крышу. Авось, временно, наверняка же есть кто-то, для кого дом без привидения просто не может считаться полной чашей. Беритесь, мастер Лонгботтом, вместо меня вот за эту ручку, и тащим дальше.

— Пешком так дойдём года за полтора, — прикинул Гарри, когда они вдвоём с Невиллом приподняли поклажу. И уже оценивший масштаб проблемы Невилл посмотрел на него с ужасом.

— Зачем пешком, когда существует «специальный транспорт для ведьм и волшебников, попавших в трудное положение», и пусть только кто-то скажет, что мы сейчас не в нём находимся. В положении этом самом находимся, а не в транспорте, но и до него тут совсем недалеко. Одним, словом, нам повезло, что стационарная остановка «Ночного рыцаря» как раз за углом банка.

Поездку в автобусе они пережили с трудом, и не только потому что, как известно, без крайней нужды на этом сверхскоростном брыкающемся средстве передвижения никто второй раз ехать не пожелает, но и потому, что появление там взмыленного народного героя в перекошенной от переноски тяжестей мантии вызвало такой ажиотаж, что даже отвлекло внимание от его спутников и перевозимого ими груза. Но все тяготы — в прямом и переносном значении слова — показались им несущественными, когда после оглушительного «баха» при торможении автобуса, буквально выплюнувшего их в пережёванном виде возле нужного дома, они увидели, кто их возле этого самого дома ждёт.

Снейп стоял, поигрывая палочкой и покачиваясь с пятки на носок. У него было лицо того самого профессора Снейпа, который был боггартом Невилла, снился в беспокойных детских снах Гарри и которого меньше всего хотела бы видеть в любимом муже Гермиона.

— Лонгботтом, это вы у них теперь третьим вместо Уизли? — вежливо осведомился Снейп.

— Эм-м-м.. — произнёс Невилл.

— Добрый вечер, сэр, — столь же вежливо сказал Гарри, усилием воли подавив аврорский рефлекс — выхватить палочку в потенциально угрожающей ситуации.

— Мистер Лонгботтом, приведите в порядок мантию и в следующий раз тщательнее выговаривайте буквы. А вас, Поттер, даже ни о чём не спрашиваю — судя по вашему виду, у вас сегодня трудный день, как и все ваши героические дни главного борца с мировым злом, но с чем именно сегодня боролись вы, Лонгботтом?

Снейп переводил взор с одного на другого, обходя взглядом Гермиону так, как будто её здесь не было вовсе.

— Ребята, заносите это в дом, — решительно сказала она, становясь перед Снейпом и этим как бы отсекая друзей от взгляда мужа. Те живо подхватили сачок и скрылись из виду, а Снейп тяжело уставился уже на неё.

— И ты думала, я ничего не узнаю про твою очередную глупость, — выплюнул он после затянувшейся паузы.

«Неужели Аберфорт?» — мелькнуло у неё в голове. — «Кроме него некому, то-то он вчера всё выспрашивал, но зачем? Почему?»

— Да, Аберфорт, — подтвердил Северус. — А кроме того, картину дополнили те твои заметки, что уже второй день валяются на столе в библиотеке. Я, к сожалению, слишком поздно всё сопоставил и не успел предотвратить.

— Ты же обещал не лазить ко мне в голову! — возмутилась Гермиона.

— А ты тише думай. Хотя про что я вообще говорю — в отношении тебя слово «думать» неупотребимо. Притащить в дом неизгоняемое привидение…

— Северус, пожалуйста…

— Вот-вот-вот, именно с этих двух слов в моей жизни обычно и начинались самые крупные неприятности. Ты хоть понимаешь, во что ты, то есть теперь мы, вляпались? Тебя случайно не прокляли в детстве каким-то заковыристым проклятием, когда человек всё знает, но ничего не соображает?

Из дома торопливо вышли Невилл и Гарри, причём последний буквально на ходу сунул подруге уже уменьшенную до размеров спичечного коробка Переноску. Они одновременно произнесли «До свидания, сэр» и быстро свернули за угол дома, откуда донеслись два синхронных хлопка аппарации. И Гермиона в очередной раз убедилась, что даже самым продвинутым, индивидам — как, например, старший аврор и уважаемый мастер гербологии — на глубинном уровне имманентно присуще бояться огня, змей и суровых школьных учителей…

— Скажи мне, ты как Поттер — знаешь о привидениях только то, что они все уже умерли? Гермиона, привидение — это прилипала, магическая пиявка, оно существует за счет чьей-то магии. Да, есть такие, которые предпочитают жить в одиночку, в заброшенных домах, но дома эти стоят, как правило, на местах силы или в них есть остаточная магия, причём так живут только те особи, которым не меньше трёхсот-четырёхсот лет и которые и при жизни были мизантропами. Характер вообще с возрастом — хоть обычным возрастом, хоть посмертным — не меняется, только заостряются две-три его черты, они и становятся ведущими, а остальные стираются, уплощаются, постепенно исчезают. И поэтому у большинства этих созданий очень скверный нрав. И вот такое угробище ты, не моргнув глазом, приволокла в дом. И если бы это было просто рядовой глупостью, то нашли бы мы как от этого пугала избавиться, но ты же… ты же провела ритуал Присвоения… Нет, я никогда не перестану поражаться грифиндорскому слабоумию! Вы же с этим привидением теперь друг дружку присвоили: не только оно тебе теперь принадлежит, но и ты принадлежишь ему. Дошло? Ритуал-то работает в обе стороны. Теперь тебе от него никак и никогда не избавиться, оно будет вечно жить в твоём доме по полному праву, его никуда теперь не выселишь, и даже в безразмерный Хогвартс я не смогу теперь его определить. Она теперь — часть тебя. Не хотите ли оторвать себе руку, миссис Снейп?

Гермиона потерянно молчала.

— А теперь попробуй себе представить, — тем же ровным голосом продолжил Снейп, — как это… как это нечто будет жить в нашем доме. Это ведь не только твой дом, но и мой тоже. А я не хочу, вот просто не хочу, не желаю жить в одном доме с чьим бы то ни было привидением, даже если оно … тьфу-ты, чуть не сказал «твоё»! И что ты прикажешь мне делать теперь?

А вот так поставленного вопроса Гермиона уже вынести не смогла:

— Что тебе делать теперь? Знаешь что, Северус Снейп! Как говорят шотландцы, любишь меня — люби и мою собаку, а как говорят англичане, любишь меня — люби и мои бородавки. Так что ты реши пожалуйста, если уж из-за меня, слабоумной грифиндорки, ситуация сложилась так, а не иначе: способен ли ты если не любить, то хотя бы терпеть мою собаку со всеми нашими с ней бородавками?

Северус Снейп любил свою жену. Действительно любил. И уважал. И ценил.

Он еще постоял, покачиваясь с пятки на носок, а потом развернулся так резко, что мантия буквально завилась вокруг его ног, и вошел в дом.

Мадам Аделина с призрачно дымящейся сигареткой в столь же призрачных пальцах бодро порхала по гостиной, деловито суя нос во все углы и что-то напевая под нос. Поймав убийственный взгляд вошедшего Снейпа, она одарила того в ответ собственным не менее губительным взором, критически оценила противника и, выдержав достойную паузу, демонстративно отвернулась и подплыла к зашедшей следом Гермионе:

— Дорогая миссис Снейп, мне кажется, вам стоило выбрать в мужья того интересного мужчину в очках, а не этого неприятного человека, — и Гермиона буквально отшатнулась, от окатившей её волны жгучего холода, сопровождавшего приближение призрака. — Я узнаю́ этот взгляд, уж поверьте мне! Тот, кто способен так смотреть на даму, тот никогда не сможет понять и оценить никакую женскую душу, мне ли не знать этого! А ваша душа, дорогая миссис Снейп, как никакая другая, заслуживает самой высокой оценки. Поверьте, я зрю в самую суть этих подлых созданий — мужчин, я вижу, что этот ужасный человек недостоин вас, — и привидение тускло замерцало изнутри серебром, демонстрируя всю глубину своих чувств.

— Мадам, вы бы хоть представились сначала, — насмешливо сказал Снейп.

— И представлюсь, мне стыдиться нечего, я из благородной семьи, из Паркинсонов, да! А вот вы, юноша, — она пренебрежительно осмотрела Снейпа со всех сторон, — стесняюсь спросить, но не из Принцев ли будете, а то мне форма вашего клюва подозрительно знакомой кажется? Не вашему ли прадедушке Прокулусу Принцу я серебряную ложечку на первый зубик подарила? Так они меня так благодарили, так благодарили… Что с них взять — такой захудалый обнищавший род, для таких и серебряная ложечка сокровище. И вам, я смотрю, тоже хвастаться нечем, причём ни в каком, знаете ли, смысле. Я же не просто вижу, я в корень зрю, причём и через одежду тоже…

Гермиона закрыла глаза, втянула носом воздух и начала мысленно считать до пяти. На счёте три она почувствовала, что на её плечо успокаивающе легла рука Северуса.

— Уберитесь подальше, мадам, — устало сказал он. — И старайтесь не попадаться мне на глаза.

— Хам! Мужлан! Мы еще посмотрим, кто из нас уберётся отсюда подальше! — презрительно воскликнула мадам Аделина, втягиваясь в стенку и всем своим видом выражая негодование.

И это стало объявлением войны.

Северус Снейп действительно любил свою жену. И еще Северус Снейп умел владеть собой. Не умел бы — давно бы уже отмучился или под палочкой одного из двух своих бывших хозяев, или под ясным взглядом другого. И уж он-то как никто другой умел в любых ситуациях прятаться под маской хладнокровия и независимости, умел давать отпор и добиваться своего. И, безусловно, он бы продержался в этом противостоянии дольше, если бы на его стороне сражался с наглым привидением Живоглот. Но кот, попав снова в Хогвартс, категорически отказался возвращаться домой, вспомнив годы молодые, вкус свободы и вкус тех самых сливок из хогвартской кухни. Он сразу же влился в содружество местных котов, нагулял авторитет и получил в своё распоряжение огромную территорию замка, тихую площадку Астрономической башни, солнечную полянку на опушке леса и множество мягких диванов и кресел в факультетской гостиной. Он не откликнулся на укоризненные увещевания Гермионы, специально прибывшей за ним в Хогвартс, а в ответ на суровый, призывающий к ответу, взгляд Северуса, заступившего коту дорогу в коридоре замка и даже присевшего перед ним на корточки — зашипел и поднял было когтистую лапу, но быстро одумался, прижал уши и сбежал. Так что и этого союзника у Снейпа в доме не было. А привидение было, и было оно везде.

Мадам Аделина, словно газ, буквально заполняла собой всё пространство дома и заползала во все его укромные уголки. Она беспардонно нарушала все личные границы Северуса — нарочно подстерегала его над каждым дверным косяком; вырывалась из стенного шкафчика, когда он священнодействовал на кухне; вылетала из-под кресла, сидя в котором он читал; неожиданно просовывала голову сквозь стену супружеской спальни; нагло пялилась на него в ванной и хихикала ему прямо в лицо, выглядывая из унитаза. Никакие щиты и охранные чары против неё не действовали, потому что привидение не просто принадлежало хозяйке дома на правах личной собственности, но еще и было ею неотъемлемо присвоено. И потому — не могло быть ограничено в правах внутри дома, и не могло быть отчуждено, то есть выгнано прочь, разве что только вместе с этой самой хозяйкой. Магический ритуал это такое дело… Снейп, конечно, быстро восстановил прежние шпионские навыки выдержки и самообладания, тем более что и директорство в Хогвартсе требовало порой не меньше хладнокровия и уравновешенности, чем иные сборища ближнего круга Тёмного лорда. И всё же пару раз он всё-таки не сдержался — вот только безрезультатно, если не считать результатами обугленную дверь ванной и осыпавшуюся штукатурку в спальне.

При этом мадам считала ниже своего достоинство тратить на хозяина дома слова — с ним она хотя бы не разговаривала, сопровождая свои действия только хихиканием или непристойными жестами, а вот рядом с «дорогой миссис Снейп» Аделина просто не закрывала рот, повсюду увиваясь за ней полупрозрачным белёсым хвостом. Сверхпопечительное привидение, советовало Гермионе держать спину ровнее, не уродовать свою восхитительную фигуру непристойными мужскими штанами, не пить портящий цвет лица кофе, не оголять локти, варить яйца не долее одной минуты, не дышать бумажной пылью в библиотеке, не есть плебейский овощ картошку… (ну, право же, каждый из нас может продолжить этот список по собственному опыту, и не ошибётся)… Она душно и занудно призывала Гермиону поделится с ней сокровенными секретами и маленькими женскими тайнами, и сокрушалась, беспрестанно дымя призрачными сигаретками, что та не пускает её в закоулки своей души. А рефреном озвучивался главный пункт заботы о дорогом человеке — избавиться от того старого уродливого типа, которого она — о, безусловно, только по неведению чистой юной души — впустила в свою жизнь и в свой, то есть теперь наш, дом. И избавиться как можно быстрее, не дожидаясь пока он в сговоре со своей еще более молодой любовницей — да-да, и не закатывайте глаза, дорогая миссис Снейп, они все одинаковы! — уберёт надоевшую жену с дороги самым радикальным способом.

Гермиона перепробовала все доступные в этой ситуации меры воздействия на мадам Аделину — просила, разъясняла, убеждала, даже сердилась и кричала, но с тем же успехом она могла призывать нюхлера к соблюдению заповеди «не укради». А в результате сдалась и просто замолчала, решив, что если все её призывы игнорируются, то молчание хотя бы поможет сэкономить жизненные силы.

Они оба чувствовали себя в осаде, да, собственно, так оно и было. Их дни тянулись как стая тяжеловесных перелётных гусей, а ситуация неуклонно накалялась — как плавно и постепенно закипает нагревающаяся вода. Сначала со дна поднимаются мелкие редкие пузырьки, а потом они летят вверх всё быстрее, становятся всё крупнее, и постепенно превращаются в бурный кипящий поток, грозящий выплеснуться через края обжигающей лавой.

Железобетонная выдержка Снейпа закончилась в тот день, когда наглое привидение, намеренно метнулось ему под руку в тот момент, когда он в подвальной лаборатории тончайшей пипеткой отсчитывал капли яда акромантула в горючее заказное зелье, над которым простоял уже несколько часов. К чести мастера, рука его не дрогнула, но вот внутри с треском лопнула сдерживающая пружина, которая и без того уже была закручена слишком туго.

Он завершил последний цикл медленных помешиваний, снял зелье с огня, разлил его по флаконам, неторопливо поднялся по лестнице и встал перед Гермионой, комкая в руке ворот собственной мантии. Закатный свет светил из окна ему в спину, обрисовывая чёрную фигуру с высоко поднятой головой.

— Я больше не могу держать себя в руках, Гермиона. Я больше не способен жить в таком напряжении, даже дома не иметь возможности чувствовать себя в безопасности, не иметь возможности расслабиться. Всему есть предел, и к своему пределу я подошел уже вплотную, еще шаг — у меня внутри сорвёт все замки, и я наделаю бед. Что тогда может случиться и что я могу натворить — даже думать боюсь, но главное чего боюсь — что вся тёмная дрянь, которая заперта там у меня, выплеснется на тебя, — он смотрел на неё чёрными горячечными глазами и кусал губы. — Успокоительные зелья на меня уже не действуют, а в Умиротворяющем бальзаме мне осталось только ванны принимать. Вот поверишь, никогда не мог бы подумать, что какие-то повседневные бытовые мерзости могут выгрызать душу не хуже дементора. Но если дементора можно отогнать, то я пока еще не в Азкабане, чтобы покорно терпеть постоянное психологическое насилие. Короче, я буду жить в Хогвартсе. Я всего только хочу, чтобы никто чужой не плавал в моей тарелке и не лез ко мне в брюки. И, представь, даже сексом я охотнее займусь там на столе у себя в кабинете под указаниями и комментариями Альбуса, чем под наблюдением твоей мадам. Можешь меня презирать, осуждать и считать кем хочешь, я не хочу лишний раз говорить, что это в интересах твоей же безопасности, но другого выхода для нас сейчас не вижу.

Гермиона молча смотрела на него полными слёз глазами, а Северус осторожно дотронулся пальцем до её щеки и невесомо провёл ладонью по волосам. И они еще несколько долгих минут продолжали стоять, безмолвно глядя друг на друга, а потом он отвернулся, швырнул в камин горсть дымолётного порошка и шагнул в зелёный огонь.

Белая полупрозрачная фигура, всё это время зависающая над подоконником, разразилась победным кличем и раскинув руки, закружилась вокруг абажура под потолком.

Гермиона проплакала всю ночь в подушку, свернувшись калачиком на снейповой половине кровати, утром отполировала лицо чарами гламура, чтобы никто не увидел покрасневших запавших глаз, и вместо завтрака выпила одновременно Успокоительное с Бодрящим. Ей казалось, что жизнь кончена, и ничего хорошего в ней уже никогда не произойдёт. После работы она долго бесцельно бродила по маггловскому Лондону, забрела в какой-то трущобный квартал, опомнилась, решила аппарировать на Гриммо к Гарри и Джинни, но представив, что там придётся о чём-то говорить и что-то слушать — поняла, что сейчас этого не вынесет, и что надо возвращаться домой, то есть в дом, который раньше был её — их — домом.

А назавтра был выходной, и Гермиона проснулась от стукнувшего в окно камушка. Стоящий прямо на газоне перед домом Снейп махнул ей рукой, и она вылетела к нему в холодное апрельское утро едва обувшись и на ходу застёгивая мантию. И они аппарировали куда-то на юг, в деревушку на холмах Саут-Даунс, где провели чудесный день, гуляя по окресным лужайкам и рощам, сидя в маленьком сельском пабе, болтая обо всем на свете, и целуясь на закате на окраине чьего-то поля. А уже к ночи он аппарировал её к дому, а сам вернулся в Хогвартс.

Так началась странная жизнь, в которой они, как бездомные подростки, встречались два-три раза в неделю после работы и проводили вместе совпадающие выходные. Она стала задерживаться на работе дотемна, потому что дома было пусто и уныло, и ждало её там только отвратительно бодрое привидение, находящееся теперь в прекрасном расположении духа и повадившееся пташкой порхать по дому, громко распевая салонные романсы типа «А едва весной повеет моё сердце тихо млеет, милый-милый пастушок, приходи на наш лужок». Гермиона сразу, зайдя в дом, окружала себя коконом заглушающего заклинания, и утыкалась в книгу, стараясь читать и не думать о том, что и следующий вечер, день, жизнь будут такими же пустыми и никчемными. Она теперь завтракала в Министерской столовой, а ужинала бутербродами, потому что готовить что-то и есть это одной — значит беспрестанно думать о том как бы было вкусно есть это вдвоём, вместе. Она хотела, как и раньше, по вечерам толкаться вместе с Северусом на кухне, готовя ужин в четыре руки и две палочки. Она изнывала от невозможности в любой момент обнять его, целоваться с ним до остановки дыхания, любить друг друга в собственном доме и в собственной постели, валяться чуть ли не до полудня рядом и болтать по утрам в выходные, сидеть рядышком, каждый со своей книжкой, перед разожженным камином, спорить о каких-то безумно важных вещах в собственной библиотеке, или просто лечь вдвоём на заднем дворе дома на траву и смотреть на звёзды. Ей казалось, что и звёзд этих было над их собственным домом даже больше, чем над Астрономической башней школы.

Она зачастила в Хогвартс, где для неё всегда был открыт камин в директорском кабинете, благодаря чему другие обитатели замка могли не знать о её визитах. Она понимала, что все они, особенно Минерва, будут очень рады её увидеть, но необъяснимо стеснялась того, что кто-то может по утрам и вечерам застать её в комнатах собственного мужа. Они с Северусом в день рождения Эйлин даже нарушили все существующие школьные правила и замечательно провели вечер втроём в гостиной директорской башни — пили чай, объедались сладостями, играли в загадки и всякие другие игры, а потом разомлевшая дочь так и уснула, сидя между ними на диване и положив ноги на колени папы, а голову на колени мамы. Но всё равно Гермионе казалось, что портреты бывших директоров шушукаются у неё за спиной на тему её ночёвок в директорской спальне.

И всё это, порознь и вместе, ощущалось Гермионой как горячая и жгучая тоска, кислотой разъедающая изнутри. Тоска вместе с чувством непроходимой вины перед Северусом — он ведь и так достался ей ломаным-переломанным, с рубцами на теле и шрамами в душе, с саднящей совестью и с вечным переживанием какого-то вселенского долга…

Она всё чаще думала, что если появление мадам Кинсон на её жизненном пути действительно было происками злопамятных гоблинов, то надо признать — их месть удалась на славу. Хотя, что уж тут говорить, она и сам тому немало поспособствовала, но тем больнее, что в результате страдает Северус. Неужели, великий Мерлин, из их ситуации действительно нет никакого выхода?

А ведь было и еще одно, ни разу не озвученное ими вслух, но неизменно присутствующее за кадром. Учебный год приближался к концу, и значит, что всё ближе и ближе тот день, когда Эйлин выйдет из поезда на вокзале Кингс-Кросс, вернувшись на лето домой к маме и папе. Что ей говорить? Как объяснять, что вместо папы в их доме живёт... А кто там, собственно, живёт и почему живёт? Ой, нет, нет, нет, слов для объяснения всё равно подобрать не получится…

Неизвестно сколько бы еще это продолжалось и чем закончилось. Но заканчивается на свете всё. Вот вообще всё-превсё, даже то, что конца, казалось бы, иметь не может, как говорят математики, «по определению». Закончилось и эта история, причём столь же неожиданно и нелепо, как и началась.

В один действительно прекрасный день Джейн и Джон Грейнджеры приехали навестить дочь и зятя, и приехали специально поближе к вечеру, потому что уже несколько раз, заезжая к дочери, зятя они дома не заставали. Да и Гермиона выглядела подурневшей и осунувшейся, усталой и какой-то неспокойной. На все расспросы она отвечала преувеличенно бодро, уверяя, что всё у них в порядке, что она просто скучает по Эйлин и Живоглоту, а у Северуса в последнее время так много работы, что он возвращается только ночевать, а бывает, что и ночи проводит в лаборатории Хогвартса, если у него много частных заказов на зелья. Но материнское сердце — вещун, и Джейн чувствовала, что у дочери с зятем как-то неладно, и что вообще в их доме стало трудно дышать, словно в него пришла беда. И потому она всё пыталась что-то выведать у дочки, что-то предпринять и бежать на помощь туда, где обижают её такую взрослую и слишком самостоятельную девочку. И горе зятю, если этим обидчиком окажется он, хотя девочка изо всех сил и старается его выгородить.

Гермионе и без того тяжело давались такие проверочные наезды, а тут она еще с утра чувствовала себя неважно — побаливала голова, саднило горло и вообще нарастали все признаки начинающейся простуды, а то и обычного маггловского гриппа. Для неё вообще единственным плюсом в этих участившихся визитах было то, что мадам Ангелина считала ниже своего достоинства появляться перед ничтожными магглами, и, пока родители были в доме, находилась, слава Мерлину, где-то вне поля зрения. Но даже после их ухода она какое-то время плавала по комнатам, презрительно поводя носом, словно чувствовала вонь. Отсутствовала она и сейчас, а Гермиона изо всех сил старалась быть веселой, внимательной и приветливой, стойко выдерживая тревожно-вопрошающие взгляды матери и стараясь не слышать тяжелые сочувственные вздохи отца.

Когда родители, озабоченно покачивая головами, наконец-то уехали, она почувствовала себя совсем плохо. Температура явно поднималась, но при этом её знобило и хотелось укутаться во что-то тёплое, а то и горячее. В тумбочке у кровати нужного снадобья не нашлось, и она медленно, боясь, что может закружиться голова, спустилась в подвальную лабораторию, где хранился запас зелий. Мадам немедленно спикировала следом, мельтеша перед глазами и причитая на тему «вот до чего носатый мужлан довёл мою бедную миссис Снейп», а у Гермионы не было даже сил от неё отмахнуться.

Когда оказалось, что запасы Бодроперцового закончились и тут, она подумала, что её сил сейчас хватит ровно на то, чтобы лечь здесь же на каменный пол, свернуться калачиком и закрыть глаза. Но поскольку этого Гермиона себе позволить всё же не могла, то выход оставался один — сварить за 20 минут это простейшее зелье, остудить, выпить и почувствовать себя человеком. И она открыла шкаф с ингредиентами, думая о том, что сейчас главное как-то преодолеть озноб, потому что дрожащими руками не сможет правильно и точно нарезать корень мандрагоры. Достала баночку основного активного ингредиента — огненных семян, чтобы отсыпать необходимое количество, неудачно её открыла, несколько семян упали на пол и зашипели там, энергично выделяя тепло.

— Ах, миссис Снейп, осторожнее, осторожнее, — запричитала мадам Аделина, бросаясь к ней от противоположной стены лаборатории.

И Гермиону пронзило ужасом от предощущения — она представила как врежется сейчас идущая от привидения волна студёного холода в её и без того дрожащее от стылого озноба тело. Не отдавая себе отчета, инстинктивно защищаясь, она выхватила из шкафа первую попавшуюся банку с широким горлом, неведомо откуда взявшимся усилием выдернула пробку, и выплеснула содержимое на полупрозрачную фигуру.

Привидение вскрикнуло, дёрнулось, белёсое тело пошло волнами, и на нём тут и там, источая запах гниющего болота, стали вздуваться и громко лопаться красные пузыри, фигура стала оседать и с шипением испаряться. Не прошло и десяти секунд как от неё не осталось ничего, кроме ещё витающего в воздухе запаха….

Так Гермиона Грейнджер, в замужестве Гермиона Снейп, открыла Тринадцатый способ применения драконьей крови.