Я не Поттер! Часть 2 | Магия освобождает (джен)

Фрейя

Фрейя обожала его смущённую улыбку — ту самую, редкую, ускользающую, когда Гарри опускал глаза и усмехался в пол. В эти моменты на щеках проступали ямочки, и он снова становился похож на того мальчишку, в которого она когда-то влюбилась до головокружения.

Добиваться этой улыбки приходилось самыми нелепыми комплиментами.

— Вот состарюсь, что такой красавчик со старухой делать будет, а?

— Я не красавчик… — бормотал он, смущаясь.

— А это кто такой милый? — Фрейя подносила к его лицу зеркало, ловя в отражении его недовольный взгляд. — У кого локоны, как у девчонки?

Гарри начинал возмущённо пыхтеть, а она заливисто смеялась, откидывая голову назад.

— Ну вот вечно ты… — ворчал он, но неизменно притягивал её к себе.

Она крепко обнимала его в ответ.

— Какая ещё старуха? Я не дам тебе состариться!

Любовь её к нему была столь всеобъемлющей, что затмевала собой весь остальной мир. Однажды мать сказала ей, что из-за Гарри она стала черствой и разучилась чувствовать что-то к другим, и Фрейя знала — та была абсолютно права.

Когда-то, ещё будучи юной старшекурсницей, она тонула в его взгляде и замирала от любого прикосновения, как героиня дешёвого любовного романа. А время, когда маг держал её в замке, выхаживая от последствий проклятия — и вовсе изменило её жизнь.

Тогда-то она впервые заметила, что ночами он украдкой пробирается в самый тёмный угол комнаты, садится в кресло и молча наблюдает за ней. Чаще всего под его взглядом она не только засыпала, но и встречала рассвет. Первый страх — осознание того, что взрослый мужчина вглядывается в неё, глупую девчонку, — постепенно уступил место другому чувству. Сердце начинало биться быстрее, в животе вспыхивало незнакомое волнение — то самое, что всегда предшествует первой влюблённости.

Позже она совершила ошибку, приняв его сдержанность за равнодушие, и её первым парнем стал Гилберт.

Судьба не сдавалась — будущий супруг не согласился с таким положением дел и всё-таки нашел в себе смелость признаться ей в чувствах. Он лишил её свободы от себя, но это не имело значения, потому что свобода ей больше не была нужна. Фрейя стала его частью, его продолжением, смотрела на мир его глазами, восхищалась только им и думала лишь о нём.

Она не замечала в нём ничего, что могло бы разрушить его образ — образ её тёмного короля, и с момента свадьбы до самого конца была счастлива. Семья в лице родителей растворилась в тумане прошлого, друзья отошли на второй план, и даже родной сын не смог стать для неё важнее его отца.

С собственным же отцом она поговорила дважды: один раз — до замужества, и ещё один — после.

Гарри оберегал её всю жизнь, чувствовал малейшие перемены в её настроении, потакал капризам, решал все проблемы, словно она была хрупким тепличным цветком, неспособным выжить за пределами привычного уюта. Тем не менее сообщить будущему тестю о свадьбе наотрез отказался.

— Фрейя… это… — он не мог подобрать слов и отвернулся, пряча выражение лица. — Прости, но для меня это… слишком неловко. У меня нет желания краснеть перед твоим отцом.

— Краснеть? Ты? — она не могла поверить в услышанное.

— В такой ситуации даже я справлюсь… — пробормотал он, будто сам с собой разговаривал. — Может, Люпин? Он не такой уж и глупый, слова подберёт …

— А может… милорд?! — она обиделась и даже отошла от него.

— Ну… — протянул он задумчиво и усмехнулся той самой, смущенной улыбкой. — Такой вариант всё равно в разы лучше, чем я. Попросить?

Рассержено махнув на него рукой и не оценив шутки, она упала на диван в расстроенных чувствах. Фрейе вдруг впервые показалось, что он недостаточно рыцарь, как для любви всей её жизни, и ей захотелось заплакать.

— Почему вдруг не ты?!

— Том хотя бы не жил с ним, не рос… — не договорив, он вдруг осёкся и замолчал. — Тебе нужно подрасти — ты поймёшь меня позже.

«Позже» наступило всего через неделю, когда она впервые за долгое время вернулась в дом, где уже не жила несколько месяцев. Родители знали, что у неё появился новый парень, и это точно не Гилберт, но его имя оставалось для них тайной.

— Явилась пропажа! — мать всплеснула руками, открыв двери.

— Ну, мам… — Фрейя закатила глаза, привычно фыркая. — Я же сто раз говорила: живу в замке. Никуда я не пропадала и пишу через день!

— Проходи… — вздохнула Ханна. — Голодна?

— Нет, пить хочу. Жарко… А где Трикси?!

Она прошлась по комнате, но клетки с попугаем нигде не было.

— У отца в кабинете. Там прохладнее.

Сердце сжалось — их отношения с отцом давно стали прохладнее любой комнаты.

После того как она, ещё ребёнком, написала Дайанне с просьбой забрать её из нового дома, они, конечно, помирились. Отец не мог долго злиться на несмышлёную первокурсницу, на свою любимую дочь. Уже через неделю он сам прибыл к ней в школу с извинениями. С тех пор семья снова стала дружной, и никакие невзгоды не могли пошатнуть их веру друг в друга.

Всё изменилось, когда на пятом курсе Фрейя призналась родителям, что сама выбрала Слизерин и… не жалеет. Потому что этот выбор дал ей возможность учиться магии у самого Тёмного Лорда.

За всю жизнь она так и не поняла, почему её признание стало переломным моментом. Многие дети, у кого хватало наглости или магического влияния, умудрялись уговорить Распределяющую Шляпу отправить их на желаемый факультет. Разве это было чем-то из ряда вон выходящим?

А милорд… они же не думали, что она единственная среди всех начнет от него бегать?

Ей с головой хватило своего почти смертельного испуга от понимания того, чья личность живет в Гарри. Однако он никогда не угрожал ей, не давил, не высмеивал ошибки. Даже когда у неё не выходило очередное заклинание, он просто молча брал её руку и направлял. Постепенно страх ушёл, и она поняла, что страшны не люди, а мысли о них.

Фрейя твердо пообещала себе больше не бояться тех, кто рядом, если они не сделали ничего, чтобы заслужить её страх.

Тёмный Лорд был как раз из таких.

Сначала отец перестал ей улыбаться, затем перестал с ней разговаривать, а после выпуска — начал демонстративно игнорировать за столом. Человек, который всю жизнь растил её, защищал, заботился, вдруг будто сломался, замкнулся в себе, словно сошёл с ума от боли, причины которой она понять не могла.

Милорд лично поздравил её с окончанием школы и вручил аттестат, будущий муж красиво признался в любви, бывший парень со слезами на глазах пожелал ей счастья, а декан на выпускном вечере крепко обнял и чмокнул в макушку, отпуская во взрослую жизнь.

Отца рядом с ней в эти счастливые дни уже не было.

— Ты никогда его не поймёшь, дорогая… — тихо сказала мать, когда Фрейя, не выдержав, разрыдалась, перебирая вещи перед отъездом.

Гарри просил её быть с ним хотя бы ночами, ведь днём его почти не бывало дома. И она не смогла отказать. Отец же, узнав, что дочь уходит, просто заперся в своём кабинете на ключ.

Здороваться с ним один на один, как и объявлять о свадьбе, ей было попросту страшно.

— Мама, мне нужно вам кое-что сказать… Обоим, — натянуто улыбнувшись, она сглотнула. — Давай зайдём вместе?

Мать замерла на мгновение, почти испугалась, но согласилась.

Отец выглядел постаревшим, осунувшимся, ещё более худым, чем она помнила. Он поднял на неё тусклый, помутневший взгляд и молча кивнул.

— Добрый день, папа, — она заговорила быстро, стараясь не дать себе времени на сомнения. — Через две недели я выхожу замуж и пришла сказать вам об этом…

Они отреагировали не так, как обычные родители — в их взглядах легко угадывался ужас. Понимая, где сейчас живет Фрейя, они моментально догадались, что выбор её пал отнюдь не на кого-то из их окружения.

— Кто он? — мужчина обратился к дочери впервые за долгое время.

В этот миг она поняла, почему Гарри строго-настрого запретил ей приходить сюда одной. Почему даже предупредил Фреда и Серафима, что, возможно, понадобится их помощь. Но ей не хотелось приводить кого-то в родной дом в подобный момент.

Она сделала глубокий вдох, затем ещё один.

— Гарри.

Гром был бы гораздо тише, чем обрушившаяся на неё тишина.

Мать медленно опустилась на стул и закрыла лицо руками. Отец, мертвенно бледный, рывком встал.

— Так ты пришла сюда прямиком из его… постели?! — его крик пронзил воздух, словно удар хлыста.

Она не нашла в себе сил даже попятиться, а тем более убежать. Отец, с налившимися кровью глазами, сыпал такими мерзкими словами, описывая что в этой самой постели делает с ней враг всего живого на планете, что больше половины из них она за всю жизнь никогда не услышала.

Даже мать оторвала руки от лица и удивленно прошептала:

— Невилл… что с тобой?

Впрочем, защищать дочь — она точно не собиралась. Только спустя минуту, выслушав самые мерзкие пошлости на свете, пунцовая и дрожащая, она дотянулась до амулета.

— Не трогай своими грязными руками ничего в этом доме! — его голос, полный ненависти, не утихал. — Поняла меня? Шлюха!

Спустя еще минуту в дом, а затем и в кабинет ворвались перепуганные до полусмерти Гарри и Каллум. Они явно не знали, чего им ожидать от её вызова, и увидев невесту невредимой парень согнулся и с облегчением выдохнул. После чего схватил её за руку и притянул к себе ближе. Она едва не упала на него, окаменев от услышанного, а по щекам скатились молчаливые, горячие слёзы.

— Тише, — прошептал он, целуя её в лоб и крепко прижимая к себе.

После чего, слегка успокоив, толкнул в сторону Финнигана.

Тот, где бы не появлялся, первым делом начинал действовать — и в первые же секунды пребывания здесь взял на прицел и мать, и отца, сковав их движения.

— Уведи её, — приказал он ему, не глядя ни на кого, кроме её отца. — Не ждите меня.

— Гарри, ты не… — просипела она пересохшим горлом.

На одно короткое мгновение ей показалось, что он может убить их.

Он с нежностью погладил её по щеке.

— Не волнуйся…

Но в этот момент раздался голос отца — полное яда шипение:

— Грязный старый потаскун… Теперь еще и растлением наших детей занимаешься? Ради кувыркания с тобой он её тогда вытащил, да?!

В этот момент Каллум сильнее сжал её запястье и настойчиво потянул за собой. Она пошла за ним быстрым шагом, понимая, что уже никогда не захочет вернуться. Фрейя не испытывала к отцу ненависти за его слова. Просто хорошо понимала, что он во-первых — не прав, а во-вторых — сошел с ума и поэтому сам на себя не похож. Чувства её к мужу были теплыми и светлыми, и даже после его смерти остаются такими. Тем не менее с родными в тот день Фрейя мысленно попрощалась.

Краем глаза она ещё успела увидеть, как Гарри медленно подошёл к столу, наклонился и заговорил, но слов уже не расслышала.

Их таких, отверженных родными, оказалось лишь двое. Роззи постигла та же участь — родные словно вычеркнули её из своей жизни, оставив за порогом родного дома. Из родных по крови о кузине всю последующую жизнь заботился только Фред. Остальные дети «другой стороны», когда-то перешагнувшие порог дома отца милорда, общались с близкими. Кто-то имел натянутые отношения, кто-то очень хорошие, но они с ней не имели вообще никаких.

Молли пылинки сдувала с Алисы — ставшей главой мрачного, почти потустороннего ковена, отвечавшего за источники магии. У неё даже взгляд от силы и тьмы практикуемой магии потерял всякую человечность.

Родители Фреда, по его словам, ни разу его даже не упрекнули. А друзья парня — Каллум, Гилберт и Серафим частенько у них даже обедали, и делали это без приглашения. Просто потому что удобно и их там всегда ждали. Они все вместе смеялись за столом, обсуждая какие-то глупости из Пророка. Флер часто приглашала на чай и её, но она чувствовала — за этой вежливостью нет настоящего интереса, только сочувствие. А ей не хотелось быть объектом чужого сожаления. Флер и её родные охотнее общались с теми, кто ежедневно был рядом с их сыном, и Фрейя это понимала.

Патриция стала звездой в семье, где еще никогда не водилось министерских чиновников такого ранга. Мать и отец вырезки из газет, где упоминалось имя дочери, собирали.

Буту прочили вообще все важные должности в стране, где во главе угла стояла публичность. Милорд, наверное, разделил бы его на полезные части, если бы мог. Парень умел играть с прессой, красиво говорить с трибун, собирать симпатии тысяч людей. Высокий, сильный, атлетичный, с цепким умом и подвешенным языком, он вызывал уважение даже у Гарри, несмотря на своего отца. Впрочем, последний сыном гордился. Чета переехала из пригорода в презентабельный район Лондона в первый же год после того, как сын окончил Хогвартс, а Темный Лорд до отказа набил галеонами все их хранилища.

Хранилище её родителей — ломилось аналогично, как и у всех семей приближенных, но никто и никогда оттуда не взял даже монетки.

Пройдут годы, родители состарятся, кто-то умрет, а маги обзаведутся своими семьями, и буря эмоций, связанная с изменениями, уляжется. Мать Фреда перестанет её приглашать.

А сам Фред, Гилберт и Каллум, потеряв из своей тесной компании Вилфреда и Серафима, будут чаще собираться в подземелье Кайла и пить… вовсе не чай.

Однако в их с Роззи отношениях с родными — даже время оказалось бессильно.

Свадьба состоялась и вышла поистине грандиозной. Пышное торжество с сотнями гостей, толпой фотографов, оркестрами и танцорами ещё долго обсуждали в газетах не только Англии, но и далеко за её пределами.

Даже сам милорд не отказал себе в удовольствии выпить и повеселиться, а затем официально объявил журналистам, что его друг и соратник, Гарольд Северус Снейп, вернулся из небытия — пусть и в другом облике, но с той же храброй душой. Никакого ажиотажа это не вызвало — правда уже давно ходила среди магов, и удивлённых почти не осталось.

После праздника и недели отдыха на океанском побережье Гарри просто вернулся к своим обязанностям, оставленным много лет назад в связи со своей «смертью». Жизнь продолжилась.

Эта жизнь не была скучной — в ней бурлила молодость, а вместе с ней и горячая, нетерпеливая кровь. В их мире то и дело вспыхивала и гасла страстная любовь, трещала по швам дружба, но за ночь могла склеиться вновь, скандалы сменялись примирениями, а боль от утрат заглушалась пиршествами и бесшабашным весельем.

Опасность витала в воздухе, придавая всему особую остроту — враги не дремали, а за углом всегда могла притаиться потусторонняя тварь. Страх потери, безусловно, имел горький привкус, но вкус победы был слаще — он рождался из успехов в магии, из силы, что росла день ото дня, а также из власти, что крепла в руках Гарри и Тёмного Лорда.

Фрейя вошла в его дом, когда там уже жила Цинния — девочка, называвшая Гарри папой, — и Мерида, для которой он действительно был отцом.

Жена осуждала мужа за похищение младшей дочери директора. Зная, что это месть за попытку убийства — она всё равно долго не могла принять ни этого поступка ни, как следствие, саму девочку. Она напоминала ей о чужом горе, и отмахнуться от этих чувств было непросто.

Впоследствии, увидев, что Гарри стал для неё буквально отцом мечты, она изменила своё отношение.

Почувствовав ночью боль в животе, маленькая Цинния будила вовсе не мать. Она забиралась под бок к отцу, шептала жалобу на ухо, и он, сонный, шёл готовить ей зелье — без единого вздоха усталости и раздражения. Поил её и сидел на краю кровати до тех пор, пока дочери не становилось лучше и она не засыпала. Связь между ними была такой крепкой, что Фрейя частенько завидовала.

Однако помимо зависти она испытывала боль и сожаление — не за себя, а за его первую дочь. Со старшей подругой они никогда не ссорились, жили душа в душу, и мысль о том, что та погибла от рук собственного отца, была для неё пыткой. Она не смогла пережить этой потери, поскольку её так и не смог пережить Гарри.

Глядя на Циннию, он часто замирал, его взгляд становился пустым, полным смятения, словно он не понимал, кого видит перед собой. Жена знала, о ком он сейчас думает, и от этого делалось только больнее.

В тот страшный вечер первым, кого она встретила, был Кайл — мокрый от слёз и с трудом ковыляющий в подземелье. Он не отвечал на её вопросы, будто даже не слышал их.

Спустя несколько часов в спальню ввалился муж — и никогда прежде она не видела, чтобы живой человек выглядел таким мёртвым. Он корчился на кровати, охваченный невыносимой болью, выкрикивал бессвязные слова о любви, которая не способна никого спасти, и рыдал. Бесконечно, горько и безнадёжно…

Фрейя чувствовала его раскаяние каждой клеточкой своей души. Она не винила его — никогда. Гарри мог быть любым, и она принимала его таким, прощая даже то, что другим простить было бы невозможно. Он привык убивать быстро, его магия всегда была резкой и беспощадной. Не хватило пары мгновений, чтобы разобраться в том, что он видит перед собой в том злополучном доме.

— Там было её счастье… — прошепчет он ей позже, срывающимся голосом. — Я бы и пальцем никого не тронул. Ради неё. Но я… разозлился, потерял контроль, не узнал его… А он забрал у меня двоих, Фрейя! Двоих! Ты понимаешь?!

Она не ответила, только молча положила голову ему на грудь и тихо вздохнула — некоторые ошибки исправить нельзя, как и найти им оправдание.

Смерть дочери разбудила в нем страшных зверей. Не сделала лучше и не заставила переосмыслить свой путь. С близкими он стал мягче, но их осталось немного, особенно после ухода милорда. Остальным магам в стране и за её пределами — пришлось мириться с не самыми приятными переменами.

По углам шептались, что он стал ещё беспощаднее, чем прежде, что страх перед ним теперь — абсолютен. Фрейе всё чаще приходилось уговаривать его остановиться, не рубить с плеча, дать себе время остыть.

До её гибели он думал, что неспособен на зло по отношению к тем, кого смог полюбить всей своей темной душой. Гарри искренне верил, что его пороки не коснутся Мериды, раз она ему так дорога. Но любовь, о важности которой ему твердили всю жизнь, оказалась слабым щитом, а пороки не просто коснулись — забрали жизнь.

От горя он оправится лишь через год, снова сможет улыбаться, вникнет в её неустанную работу с детскими приютами, чего раньше не делал, будучи равнодушным к чужим бедам. Через пару лет даже захочет ребенка, и она родит ему Регулуса, к которому отец останется холоден до самой своей смерти. Он не смог признать его — продолжение нового тела — своим. Гарри будет стараться обмануть мальчика изо всех сил, будет обнимать, целовать и везде таскать за собой, демонстрируя миру наследника, и даже обманет его, но так и не обманет жену.

Взгляд отца на сына из темноты какого-нибудь угла будет скорее не любящим или заботливым, а изучающим и… настороженным.

За все эти годы Фрейя встретила родителей лишь однажды — и случилось это случайно. Она зашла в магазин одежды, куда её затащила Цинния и, пока дочь перебирала платья, присела на диван рядом с Регулусом, усталым от бесконечных примерок. Веер лениво колыхался в её руке, спасая от знойного майского воздуха, тяжёлого, как в разгар лета. Она даже не сразу заметила их.

— Здравствуй, Фрейя… — пробормотала мать.

Та подняла взгляд и в глаза бросились новые морщины и дряблая шея матери, а уже потом отец, потупивший взор и спрятавшийся за спиной у жены.

Регулус, не желая дожидаться от матери привычных замечаний и грозных взглядов, равнодушно поздоровался первым, не отрывая глаз от сестры, которая всё ещё выбирала наряд:

— Добрый день… Цинния, давай только в этот раз быстрее, ладно?

— Ма-а-ам! — раздался звонкий голос дочери. — Может, это?

Фрейя с трудом оторвалась от Ханны, перевела взгляд на платье, которое ей показывала девочка.

— С ума сошла? — воскликнула она. — Бархат на лето?!

— А, ну да… — пробормотала Цинния и продолжила поиски.

Фрейя легким движением остановила Стражей, державшихся неподалёку, и тоже поздоровалась.

— Здравствуй, мама… — её голос прозвучал тише, чем ей хотелось. — Вы переехали? Я хотела вас навестить, но мистер Финниган сказал, что вы продали дом…

— Симус слишком много болтает, — недовольный голос отца заставил её вздрогнуть. — Ничего мы не продавали, просто уехали. Навещать нас… не стоит.

Регулус уловил что-то неладное в голосе деда и осторожно дёрнул мать за рукав.

— Всё хорошо, дорогой. Это твои бабушка с дедушкой, — Фрейя нервно ему улыбнулась.

— Что ж хорошего-то… — пробормотал ребёнок, зная о давней ссоре.

Мать осматривала его с интересом, а отец лишь бросил короткий взгляд и отвернулся.

— Не похож на тебя, — заключила женщина, завершая свой безмолвный осмотр.

Регулус был ярчайшим представителем рода Блэков, вся его внешность принадлежала исключительно этой линии. При желании в нем можно было угадать угловатые черты покойной Беллы, но уж никак не черты Фрейи.

— На него похож, одна кровь, — буркнул отец. — Пойдём уже, Ханна…

— М-а-а-ам! — раздался нетерпеливый голос Циннии.

— Меряй! — на этот раз Фрейя одобрила выбор платья.

Украдкой взглянув на девочку, мать решила высказать замечание:

— Её мать ведь жива, милая… Ты знаешь, что с ней произошло? Разве так можно? — голос её был полон укоризны.

Фрейя вздрогнула и в ужасе покосилась на сына. Он знал, что Цинния — не совсем дочь его отца, но подробностей ему никто никогда не рассказывал.

— Можно, — она резко поднялась на ноги. — Я вот так делаю!

Грубостью она хотела их выгнать из магазина.

— Черствая ты стала, еще очень давно, до ухода. Надо было нам сразу понять, что к нему… — прошептала мать с горечью. — Ничего к другим не чувствуешь, ничего...

Фрейя уже была готова их вытолкнуть или позвать охрану, но помогла Цинния.

— Регулус! — закричала она в очередной раз. — Позови папу! Пусть посмотрит!

Папина дочка не могла выбрать платье без его одобрения.

Гарри в это время обедал с Тодеусом и его детьми в соседнем кафе, вероятно, доедая последний кусок.

Брат впервые беспрекословно послушал сестру, сорвался с места и выбежал, будто не мог находиться рядом со стариками. Родители, разумеется, быстро последовали за ним. Мать вышла первой и задумчиво проводила внука взглядом, с дочерью никто из них — не простился.

Женщина не обижалась — на их месте она и сама не знала, как вела бы себя. Фрейя лучше всех в замке понимала, какая тьма живёт в нём, и чувствовала боль родителей, потерявших там дочь. Прекрасно различая добро и зло, она это зло во плоти… просто любила.

После свадьбы родители арендовали лачугу в Болгарии, обезопасили её сильной магией и планировали выкрасть дочь, чтобы открыть ей глаза на мужа. Настолько отчаянная попытка заставила вздохнуть даже Гарри, зачитавшего ей донесение разведки вслух. Она же и вовсе — заплакала. Посвятив годы борьбе с тем, за кого их дочь вышла замуж, они так и не смогли осознать, как глубоко новая власть пустила корни в магическом мире. О планах родителей доносили на каждом шагу — друзья, соседи, молочник.

Яксли буквально завалил их бумагами, среди которых были даже чеки о покупке мебели в спальню и новая клетка для попугая. А потом к ним постучался Амадей и спокойно объявил, что больше нет смысла скрываться у чёрта на куличках и можно возвращаться домой.

После чего родители просто продолжили жить, то ли смирившись, то ли просто её отпустив.

Она не задумывалась об их одиночестве, пока оно не накрыло её саму с головой.

Гарри обезумел от радости, встретив милорда, вернувшегося из вечного мрака. Маг существовал там тринадцать лет, растворённый в магической силе, уничтожая чудовищ своей кровью. Отдал годы в обмен на существование целого мира, но заверял всех, что их у него еще много. Мучился от отсутствия друга и его жертвы, которую вряд ли кто-то оценит, только муж.

Он обнял друга, не в силах произнести ни слова, а когда наконец отстранился, Темный Лорд спросил его о дочери. Девушке, которая за эти годы должна была превратиться в прекрасную женщину.

Вопрос был задан при ней, и Гарри… солгал.

— Она уже знает. Скоро прибудет, — сказал он, избегая её взгляда. — Ты о ней всё узнаешь.

Милорд улыбнулся и просто ушёл в свою комнату, а Фрейя не выдержала и бросилась прочь, будто пытаясь убежать от собственных мыслей. Всё, о чём когда-то только шептались за её спиной, вдруг стало явью. Дочь мужа действительно занимала в сердце Темного Лорда особое место. Она была для него близкой, дорогой, важной — возможно, даже важнее, чем кто-либо ещё.

Она не успела ни отругать, ни пожалеть Гарри — он исчез. Ушёл, словно растворился, и вернулся только вечером, когда темнота уже окутала замок. Долго целовал её, желая спокойной ночи. Затем, улыбаясь чему-то своему, достал из тумбы книгу, что-то в ней записал и вышел, аккуратно закрыв за собой дверь.

Фрейя подумала, что он, как обычно, отправился пожелать спокойной ночи и детям. Она пыталась дождаться его, собираясь сказать, что милорду нельзя лгать, но сон оказался сильнее. Женщина успокоила себя мыслью, что муж признается завтра, и они с ним как-нибудь переживут это горе, как пережили вместе много других, не менее ужасных потерь.

Среди ночи её разбудил пронзительный женский крик. Узнав голос дочери, без устали звавший отца, Фрейя всё поняла ещё до того, как пришла в себя. Цинния кричала так, словно мир вокруг неё перестал существовать. На негнущихся ногах женщина пробралась к тумбе со стороны Гарри, лихорадочно распахнула её и вытащила ту самую книгу, которую раньше в спальне даже не замечала. Страницы были испещрены крестиками, а под каждым стояли цифры — прошедшие дни его жизни.

Сразу она, затаив дыхание, взглянула на первую страницу — пусть и догадывалась, с какого дня он вел этот страшный подсчет. Сегодня — десятая годовщина её смерти, и самый первый неровный крестик Гарри поставил именно в тот день.

На последней странице он написал уже ровным почерком с завитками «Магия освобождает» и поставил жирную точку.

Цинния стояла на коленях в одной ночной сорочке, её тонкие руки судорожно сжимали тело отца, но спасти его уже было нельзя. На полу, в темном углу, скрываясь от света луны, неподвижно сидел милорд и смотрел в пустоту.

Мертвец лежал на шезлонге, в пропитанной кровью белой рубашке, с лёгкой, почти насмешливой улыбкой на губах, словно всё это было очередной шуткой, игрой, в которой он оказался умнее. Гарри вонзил кинжал в черное сердце на столике, закованное в металлическую клетку, а затем — уже в своё, бьющееся и живое…

* * *

Вскоре наступила та самая, страшная ночь, когда в спальне больше не было слышно ни его дыхания, ни скрипа кровати, ни даже отвлекающих мыслей в её голове — только бесконечное одиночество и тишина.

Она вставала раз по пять за ночь, чтобы проверить самочувствие Циннии и сон Регулуса, но это была уже пустая жизнь, без смысла и без него. На утро ей больше никогда не дотронуться до теплого родного тела, чьи изгибы она могла узнать даже наощупь.

Часть души Фрейи погибла, разорванная болью и обидой, и сколько не рыдай в подушку — уже не вернется. На крыше женщина с ужасом поняла, какая заветная мечта была у её мужа, и это вовсе не чистая магическая кровь, а собственная безвозвратная… смерть.

Только в тишине одиноких ночей она призналась себе, насколько болезненной и неправильной была её светлая любовь к жестокому темному тирану, возвращенному из мира мертвых. Такой любви попросту не должно было случиться в природе, а они не должны были с Гарри встретиться. Их миры и души соединил воедино милорд и именно он научил её мужа любить.

Но понимал ли он тогда, что, наполнив жизнь друга родными и близкими, он тем самым обрекал его на разочарование? Что привязанность не спасёт Гарри, а лишь погубит? Что любовь к дочери однажды заставит сбежать? Фрейя была уверена — нет, конечно же, нет.

Оставшись в мире без него, она чувствовала себя выброшенной на самый край бездонной пропасти, и по ночам, чтобы хоть немного унять боль, снова и снова шагала кругами по главному залу. Её собственные шаги эхом отзывались под высокими сводами, смешиваясь с гулом мыслей, что не давали покоя. Слёзы давно превратились в океан, но сколько бы она ни проливала их, облегчение не приходило. Однако в какой-то момент женщина поняла, что жалеет не только себя.

Фрейя представляла, каким мучением стало для Гарри ожидание свободы, раз уж даже самые дорогие ему люди не смогли удержать его в этом мире. Перед глазами всплывала его насмешливая, почти счастливая улыбка на бледном мёртвом лице, и тогда ей хотелось одного — чтобы он получил новый шанс, новую жизнь, в которой собственное отражение в зеркале не причиняло ему боли.

Серость рассвета отрезвляла женщину, мечты начинали казаться безумными и она, наконец, засыпала.

В одну из таких ночей, проснувшись от тревожного ощущения, Фрейя вновь не нашла Циннию в её постели. Вздохнув, она поднялась, накинула на плечи накидку и покинула этаж, направившись в подземелье. Она хорошо знала, с кем сейчас дочь делится своими переживаниями и у кого плачет на остром плече.

Жилище Кайла располагалось в самых недрах замка. Фрейя прошла мимо его роскошных покоев, обставленных дорогой мебелью, где он почти не бывал, и направилась дальше, в самый конец самого тёмного коридора. Там, за тяжёлой дверью, скрывалось настоящее логово некроманта, место, откуда он выходил на свет не чаще раза в неделю.

Чем ближе она подходила, тем гуще становилась темнота. Факелы давно остались позади, и приходилось подсвечивать путь палочкой, но даже этот слабый свет не мог рассеять липкий страх, пробуждающийся в груди. Аура мёртвого мира, с которым Кайл обращался так легко, будто с давно прирученной игрушкой, не была чем-то, к чему можно привыкнуть.

Тусклое помещение было завалено книгами, магическими шарами, странными табличками, а у стен стройным рядом стояли котлы. Несколько свечей, поставленных в кованые подсвечники, мерцали едва заметным светом, отбрасывая на каменные стены длинные извивающиеся тени. Рабочий беспорядок, царивший здесь с последнего её визита, не только не уменьшился — казалось, что хаос разросся, поглотив ещё больше пространства.

За небольшим столом Цинния задумчиво перебирала гладкие камни, словно пытаясь разгадать скрытые в них тайны, а Кайл, развалившись на диване, с интересом читал.

— Мама? — спросила сонным голосом Цинния, заметившая ей первой. — Ты почему не спишь?

— А ты как думаешь? — она резко шагнула внутрь. — Не нашла кого-то в кровати, вот и не сплю! — в голосе её звенела злость, за которой прятался страх. — Кайл, что ты творишь? Почему не отправил назад?!

Все знали, что тело Циннии не выдержало горя и сердце её чуть не остановилось, наплевав на всю магию. Вылечить её, разумеется, вылечили, но в рекомендациях колдомедиков бессонных ночей точно не значилось.

— Говорил же я тебе, что мать твоя меня просто прибьёт… — проворчал Кайл, даже не отрываясь от книги.

Цинния вздохнула и подняла на неё тоскливый, усталый взгляд.

— Ну, мам…

— Хоть бы оделась теплее! — недовольно заметила Фрейя.

— Халат тёплый… — попыталась возразить девушка, но под её суровым взглядом тут же осеклась.

Они замолкли и замерли, глядя друг на друга и понимая, что обеих сюда привела одна и та же невыносимая боль.

— Лови! — маг, не поднимаясь с дивана, запустил в Циннию свой свитер.

Девушка ловко его поймала и принялась кутаться.

— Так нормально? Не проклянешь меня, Фрейя? — лениво бросил Кайл, кривя губы в привычной усмешке.

Фрейя попыталась улыбнуться в ответ, но попытка вышла такой жалкой, что у неё даже защипало в носу.

— Опять мокроту разводить будешь, да? — он вздохнул, покачал головой и отложил книгу. — Ну иди ко мне, ладно, иди…

Он приподнял руку и Фрейя без колебаний забралась на диван, умостившись под боком. Подобрала ноги, прижалась щекой к плечу, и слёзы, которые она так долго держала в себе, хлынули наружу.

— А я?! — возмущённо подала голос Цинния.

— Ты же час назад прорыдалась!

— И что?! Я ещё хочу!

— Ну иди и ты ко мне, ладно…

Через мгновение обе они свернулись клубочками у него под руками, сотрясаясь от всхлипов. А Кайл молча гладил их по голове, словно привык быть пристанью, где можно спрятаться от самого сильного шторма.

С годами брат Гарри внешне стал еще страшнее, ведь детство больше не смягчало его черт, а ремесло некроманта не добавило обаяния. Среди других магов он старался появляться как можно реже, но вот его логово редко оставалось пустым.

Маг, чьей темноте могла позавидовать безлунная ночь, был добрым человеком, и с ним всегда кто-то хотел поговорить и просто излить душу. Разумеется, это были не посторонние, а только свои, но сути это никак не меняло. Когда-то здесь жаловалась на родителей Роззи, сама Фрейя признавалась в боязни материнства, прибегала даже Джиневра, упрашивая Кайла повлиять на беспутную Сабрину, никак не желавшую выходить замуж. Гилберт и Тодеус, самые суровые и жестокие маги из числа новых Пожирателей, и те сюда знали дорогу.

Иногда Фрейя задавалась вопросом — как можно было не озлобиться на сильных и красивых, когда сам не можешь без боли взойти по ступенькам, а пальцы твои с годами утратили возможность удерживать даже перо?

Зло в Кайле она видела всего один раз. В тот день, когда Гарри рассказал ему, что Гестия Снейп сошла с ума и теперь нуждается в уходе. Тогда в его зелёном глазу вспыхнул странный огонь, а губы тронула злая, торжествующая ухмылка. Это короткое мгновение быстро прошло и больше не повторилось.

Тем страннее и непонятнее казалась ей реакция мага на смерть брата. Казалось, Кайл не скорбел, а радовался вместе с покойным. На похоронах он лишь формально склонил голову, но на его лице не было ни тени печали — только тщательно спрятанное, оттого еще более пугающее спокойствие.

Она не стала устраивать сцену на кладбище, но через пару недель потребовала объяснений.

— Фрейя, я… — некромант запнулся, будто впервые осознал, как это прозвучит. — Прости, но я не вижу причин для печали. Гарри сделал все, что должен был, и смертельно устал. Он вернется, когда его позовут, понимаешь? С тем же сердцем, с похожей судьбой… Наш Гарри! Но сейчас его душе нужен отдых. Прими это, прошу…

— Неужели он так сильно не хотел жить… с нами? — выдохнула она, согнувшись от боли.

— Хотел, — прошептал Кайл, приобняв её. — Хотел быть счастливым, хотел любить, хотел видеть счастливыми вас… Но давай откровенно. Ты же знаешь, что твой любимый муж был… очень плохим, очень злым человеком. Да?

Она всхлипнула и кивнула.

— Он трогал наши души, он заботился о нас, хотел любить… но толку от его любви? Одна боль! — маг вздохнул. — Вот от этого он и устал — сложно ему было разобраться, когда он любит, а когда просто… вредит.

— Он нам не вредил! — крикнула она.

Маг её отпустил и почему-то отвел взгляд, но быстро взял себя в руки.

— Разумеется, Фрейя, — он поковылял к столу. — Просто давай его отпустим на покой, хорошо?

— Он нужен нам, Кайл… — прошептала она.

Маг не ответил ей, но по его лицу пробежала тень сомнения. Фрейя не отличалась искусной магией и мысли читать не могла, но дорого бы заплатила, чтобы узнать, о чем думал некромант в тот самый момент.

Совсем скоро она поймет и безо всякой магии — только слезы Циннии, скучающей за отцом, и сбивали мага с пути «отсутствия печали». Казалось, только она одна и расшатывала его уверенность в необходимости покоя для Гарри.

Добрая душа некроманта его подводила и Фрейя начала подозревать, что вызвать мужа обратно всё-таки можно.

Она знала, что Цинния требовала этого от милорда, чуть не кидаясь на него со своей отчаянной просьбой, но тот был непреклонен. Говорил, что время Гарри ушло и тот сделал всё, ему предначертанное, чтобы это случилось.

Понять, о чем он говорит, было невозможно, но дочь не сдавалась. Фрейя считала её настойчивость скорее истерикой, чем реальной надеждой, но желание узнать, что же скрывает Цинния, не давало покоя. Однако девушка не спешила делиться секретами, явно считая, что строгая и правильная мать её не поддержит.

Совсем еще ребенок — дочь не могла в ней рассмотреть отчаявшуюся женщину, готовую на всё, лишь бы еще раз обнять самого любимого мужчину на свете.

Лежа на груди Кайла, они с Циннией смотрели друг другу в заплаканные глаза, и вдруг дочь не выдержала.

— Кайл знает, как вернуть папу, — прошептала она едва слышно. — С его старым телом…

— Так! — некромант резко отстранился. — Цинния, я просил тебя никому не говорить!

— Он просто не хочет… — всхлипнула она. — Не говорит, где хранится палочка с его живой кровью, не уговаривает милорда…

Кайл встал с дивана и отошел в самый дальний угол, туда, где его силуэт почти растворился в темноте.

— Оставьте мертвеца в покое… — донесся вскоре его глухой голос. — Он заслужил этот чертов… покой!

Фрейя медленно поднялась и прошла к Кайлу, чтобы заглянуть ему прямо в лицо.

— Ты меня обманываешь, Кайл, — она рукой указала на дочь. — По какой-то причине ты же ей рассказал?

Она даже дыхание затаила в ожидании ответа.

— То была… минута слабости, Фрейя, — он сглотнул и отвернулся. — Мой век будет коротким. Эту осень вы встретите уже без меня. Рассказал, чтобы не унести тайну с собой! Милорд о таком и слышать не хочет. Вдруг, что-то случится? А его… нет? Уже пожалел, сама видишь…

Фрейя удивлённо вскинула брови, ощущая, как сердце вдруг застучало сильнее.

— Что значит — «будет коротким»? — её голос дрогнул. — Тебе же всего тридцать! Ты маг!

Даже в полумраке она разглядела его горькую ухмылку.

— У нас с Гарри не все раны от врагов. Самые глубокие — от тех, кто звался семьёй, — он взял её руку, и она ощутила, что та уж слишком холодная. — Больше тебе знать не стоит, Фрейя… Ты же у нас прекрасное украшение замка? Такой и останься!

Внезапно Цинния бросилась Кайлу на шею, едва не сбив его с ног. Фрейя поняла, что дочь уже приготовилась проститься со вторым дорогим человеком.

— Не оставляй нас… — прошептала она, закрывая лицо ладонями.

— Мы же будем совсем одни! — всхлипнула Цинния.

— Ты душишь меня, дорогая… — пробормотал маг.

— Он может вернуть папу… но только когда сам окажется в мире мёртвых, — девочка подняла на мать заплаканные глаза. — Понимаешь? Будет всего один шанс!

Фрейя долго допрашивала его, буквально цепляясь за руки, едва ли не падая перед ним на колени. Она взывала к его гордости лучшего некроманта, умоляла, напоминала, какими одинокими останутся они с дочерью. Просила дать брату шанс на новую, счастливую жизнь. Давила на жалость и плакала.

В конце концов Кайл сдался, но поставил условие: либо они добудут палочку, которая, вероятно, хранилась в доме дочери Мериды, без угрозы для девочки, либо он не хочет больше слышать об этом.

— Я давно стёр из памяти всё, что помнил о доме Броуди, — устало выдохнул он, повалившись на диван. — Мерида не хотела, чтобы кто-то знал…

Он задумался, взгляд застыл, но вскоре встрепенулся:

— Возможно, отец девочки — Серафим — рассказывал что-то Гилберту. Они были близкими друзьями, ты знаешь, Фрейя.

Она почувствовала легкую панику и начала заламывать руки.

— Он тайны друга не выдаст — ты тоже знаешь, Кайл…

— Мистер Долохов хочет поговорить с внучкой, — вдруг вспомнила Цинния. — Он же его обучал? Может, мы попробуем с ним вдвоем?

Неожиданно Фрейя поняла, что упустила во всем этом самое главное:

— А как ты узнал, что в палочке не только волос, но и… живая кровь? Милорда же не было!

Кайл на мгновение замер, а затем ответил туманно, словно не хотел говорить больше:

— У мёртвых от меня нет секретов…

Фрейя вскоре увела упрямую дочь, заставив вернуться в постель, но сама заснуть не смогла. Слова Кайла — человека, который всегда был важной частью их семьи — давили на неё тяжким грузом. Всё, что у неё было, так или иначе связывало её с мужем. Дом, друзья, мысли — всё вело к нему. Теперь же она не жила, а медленно тонула в отчаянии, теряя опору в мире, который без него становился бессмысленным.

Той ночью она дала себе клятву — во что бы то ни стало вернуть его, раз такой шанс есть. Пусть сама смерть признала его выбор, пусть мир вздохнул с облегчением, забывая его имя — для неё это не имело значения. Она вызовет судьбу на поединок, сыграет с вечностью в кости, и обязательно победит.