Я не Поттер! Часть 2 | Магия освобождает (джен)

Один

Со стуком в дверь окончилось детство — три глухих удара, будто непрошенный гость давал последнее предупреждение. Он уже был рядом, пришёл по их души, а стучал просто из вежливости.

Один помнил этот звук до сих пор. Во сне он раздавался так отчётливо, что казался явью. Маг просыпался в холодном поту, сердце глухо билось о рёбра, а взгляд метался в темноте, пытаясь найти источник стука. Но стоило осознать, что звуки доносятся из прошлого, а не из-за двери, — заснуть снова не удавалось. Оставалось лишь бодрствовать до рассвета, сжимая озябшими пальцами одеяло, словно в нём было спасение.

Когда-то его жизнь была иной. Он родился, жил и рос в самой обычной, благополучной семье — с теплом, уютом и правильными традициями. По воскресеньям они завтракали вместе, а во время каникул всей семьёй отправлялись на природу и веселились. На его день рождения в дом набивалось пол района детворы — большая часть без приглашения, но он всегда был рад всем.

Мальчику на ночь читали добрые сказки, а днем учили не обижать друзей даже случайно. Когда его мяч набивал соседскому мальчишке шишку на лбу — мать ругала его за неуклюжесть и за руку вела извиняться. Он послушно шёл, смущённо подбирая слова, и не обращал внимания на саркастичный смех старшего брата, который вечно сидел у окна в одиночестве.

— Наивный дурачок, — часто бросал Кайл, не отрывая взгляда от улицы.

В какой-то момент он просто перестал обижаться на него, привыкнув к этому бормотанию.

Родители старались соответствовать всем общепринятым нормам и у них получилось просто прекрасно. Узнав в гостях у друга, кто такие Пожиратели и как много магов они убили — ребенок в слезах побежал домой и кинулся матери на шею, требуя всё опровергнуть.

Растерянность Гестии в тот момент тоже запомнилась — она обняла его, пару раз вдохнула, но не ответила, а просто присела на ближайший к ней стул. С годами он понял, что увидел растерянность не столько от вопроса, сколько от понимания собственной, почти неисправимой ошибки.

Сорванец и душа любой компании тогда впервые заинтересовался историей. Молчание матери поразило его до глубины души, и той же ночью он полез в шкаф старшего брата, где в пухлых папках хранились пожелтевшие вырезки из газет.

Братец услужливо ему подсовывал всё новые и новые, и в ту странную ночь он впервые в своей жизни не спал до утра. Кайл рассказывал о зарождении движения, о том, как отец сыграл свою роль в возрождении Тёмного Лорда, взахлёб описывал заслуги погибшего старшего брата. Они лежали на одной кровати в тусклом свете свечи, и можно было подумать, что два непохожих ни внешне, ни по характеру мальчишки наконец-то ведут между собой увлекательный разговор.

Однако говорил больше старший ребенок, а младший только нервно кивал. Той ночью он понял, что монстры из сказок живут не на страницах книг, а в его родном доме.

Шок от услышанного вскоре пройдет — он даже ни о чем не спросит отца, побоится. А вот ужас от того, что творили последователи милорда будет идти с ним нога в ногу всю его жизнь. Самые близкие люди обманули его, а ему пришлось с этим смириться, потому что он их любил.

Мать, потакающая Кайлу во всём и наказывающая Одина за малейшие проступки, догадалась, откуда взялась задумчивость младшего сына, и отобрала у старшего те самые папки. Гестия продолжала играть в благопристойность, желая, чтобы дети видели, как сильно она старается быть справедливой.

Впрочем, через неделю она тайком вернула папки Кайлу, и Один лишь окончательно убедился, что ложь в их семье — точно такая же традиция, как и совместные завтраки.

В летнюю школу боевой магии должны были попасть два брата, но Один слег со странным недомоганием — у него отказали ноги. Отец отправился в Министерство и вернулся уже с другим приглашением, где значилось имя одного только Кайла.

Мать осталась явно недовольна — не хотела отпускать старшего, но отец настоял. В будущем Один даже не раз слышал от других, что это Гестия Снейп заставила сына-калеку учиться целое лето, наплевав на здоровье мальчишки.

Недомогание прошло, как только брат покинул дом. Пройдет еще лет пять, прежде чем Один поймет, что отец его спасал от влияния другого своего сына, чье тело погибло, а личность только окрепла. А затем еще годы, когда уже совсем взрослый молодой человек встретит Кайла в архиве Министерства и почувствует иголку в сердце — понимание того, насколько сильно Северус Снейп всё-таки не любил старшего сына.

Мальчишка напоминал ему Гарольда — умом, сообразительностью, неуемной тягой к темному миру, с которой оба будто бы родились. Отец ему об этом расскажет, словно пытаясь вымолить у младшего сына прощение, но тот его не простит. Эта беспричинная нелюбовь — и к Гарри, и к Кайлу — слишком дорого им всем обошлась.

Встретившись, братья обменяются приветствием, но Кайл стыдливо отведет взгляд. Если Один был не виноват в черствости старого мага к собственному ребенку, то у известного некроманта перед семьей — накопилось слишком много грехов.

— Злишься на меня? — голос Кайла прозвучал неожиданно мягко.

— Злюсь на тебя только за то, что ты для меня — не существуешь… — грустно, но честно ответил Один и изобразил намек на улыбку.

Они разошлись, но Кайл каким-то чудом его догнал и схватил за руку.

— Чувствую, как тебе больно, — пробормотал он со слезами в глазах. — Просто прости меня и станет легче. Вот такой плохой у тебя брат, что ж поделать…

— Когда-нибудь я попробую, Кайл, — он вырвал руку и зашагал прочь быстрее, не оглядываясь.

В детстве он мог быть с ним грубым, хотя старался сдерживаться, но и Кайл не был образцом вежливости. Тем не менее он любил старшего брата, жалел его, радовался его ровным шагам и бросался помочь, когда тот падал. Кайл же, отказавшись от родных в одиннадцать лет, что само по себе просто невероятно, четко дал понять, что любит и ценит только покойного родственника и своё новое окружение. Неожиданно именно с Гарольдом он объединился так, словно они были братья с рождения.

Мать рыдала ночами на кухне всё его детство, переживая предательство сына. С годами её характер настолько испортился, что Один к окончанию школы даже не мог вспомнить, когда с ней нормально разговаривал, без того чтобы ему не указали на его глупость и недостатки. Женщина еще держала себя в руках на работе, но дома от её истеричного крика — спасения не было.

Один нашёл свой способ спрятаться — не просто уйти, а исчезнуть из их поля зрения. На факультете, который ему точно не подходил. Шляпа отправляла его в Слизерин, но была готова распределить в Гриффиндор. Ему же нужен был факультет, где не было даже следов детей из летней школы, и для этого пришлось попотеть.

— Пуффендуй.

— Хитрость твоя — это Салазара трудная стезя! — настаивала она.

— Пуффендуй.

— Готовность жить в тени — Слизерина суть хранит внутри! — в голосе уже послышались нотки раздражения.

— Пуффендуй.

— Старания в тебе на мелкий грош — ты силою берёшь!

Один нахмурился.

— Это ты сейчас… о чём?

— Может, в Гриффиндор? — спросила Шляпа с надеждой.

Теперь в её голосе слышалась не просто нервозность — паника.

— Пуффендуй, я сказал!

Спор длился почти десять минут, но в конце концов Шляпа сдалась. Она нехотя выкрикнула нужное слово, и Один вздохнул с облегчением.

Он не хотел иметь ничего общего ни с родным братом, ни с единокровным, которого считал кровожадным монстром. Поэтому в школе построил вокруг себя мир, в котором прожил почти счастливые годы, за исключением самых последних. Не рвущийся вперёд, незаметный, дружелюбный, милый, красивый ребёнок — его обожали все без исключения. Даже задиры предпочитали с ним дружить. Обидеть его было страшно — свои ж заплюют.

О том, кто такой Гарри, он узнал в начале третьего курса. Сначала просто не мог поверить отцу, потом не понимал, а затем боялся. Боялся, что вместе с этим именем вернутся те времена, о которых взрослые маги шептались за плотно закрытыми дверьми. И, надо сказать, страх его был не безосновательным. После исчезновения Тёмного Лорда страна не вздохнула с облегчением — наоборот, её словно затянуло в зыбучие пески неопределённости, растерянности и скрытых угроз.

Зато именно понимание того, кто такой Лестрейндж — дало ему ответ на его главный вопрос. Кайл променял их не на чужого, а на другого брата, с которым у него была подобна не только судьба, но и разум, характеры. Они с ним были похожи — до ужаса, до тошноты, до зеркального отражения.

Причина, разрушившая их семью, отнявшая двух детей, искалечившая психику матери и принесшая бесчисленные беды, была пугающе проста.

Все дети Северуса — и воскресшие и просто живые, — по какой-то необъяснимой причине были ближе друг другу, чем родные братья и сёстры. Наверное, в другом мире, при других обстоятельствах, будь Гарри не воплощённым злом, а просто обычной душой в теле обычного мага, они могли бы дружить.

Но в этой реальности он был сумрачным кукловодом, и в нём не было ничего от нормальности. Его сущность была чужда этому миру, а люди, что пытались его любить, были обречены на боль и утраты.

Покойный министр впервые обратил на Одина внимание лишь на четвёртом курсе. Подошёл к нему, когда тот, задумавшись, сидел на ступеньках школы, лениво подбрасывая в воздух пожухлые листья. Они кружились, медленно падая, и завораживали его этим тихим, гипнотизирующим танцем.

— Привет! — сказал он бодро и сел рядом, не спросив разрешения.

— Недобор? — спросил Один, не поворачивая головы.

— Где? — мальчишка сначала не понял.

— В твоем театре? Кукол мало? — он посмотрел ему прямо в глаза. — Предупреждаю тебя, Гарольд Северус Снейп — во мне нет веревочек, за которые ты сможешь дергать…

Лестрейндж склонил голову, его холодные пустые глаза прищурились, словно изучая собеседника, а затем на губах появилась лёгкая, почти одобрительная ухмылка.

— А ты всё-таки спрятался от меня… Молодец.

— Можешь хвалебную песнь мне исполнить — это ничего не изменит, — он вновь взмахнул палочкой и листья взмыли ввысь, кружа в воздухе. — В этой жизни — давай без меня?

Глядя на листья, что еще не успели приземлиться, Гарри кивнул.

— Ладно, — легко согласился он и сам поднял в воздух следующую охапку.

— Вот так… просто? — настал его черед удивляться.

— В детстве я хотел быть таким, как ты, — тихо ответил Гарри. — До самого его конца… пока оно не закончилось.

Один напрягся, ожидая подвоха.

— Каким?

— Хорошим, любимым ребенком, — сказал он, усмехнулся и поднялся со ступеньки, разведя руки в стороны. — Как сам, наверное, знаешь — не вышло!

— Мне очень, очень жаль. Отец не должен был так… не любить.

Слова будто вырвались из глубины его личности, он даже не успел над ними подумать.

Задумчивый взгляд Гарри опустился на него, а его лицо уже было абсолютно серьезным и каким-то печальным. Исчезла даже насмешка.

— Знаю! — резко бросил он, разворачиваясь спиной. — Удачи, ученик Пуффендуя… Ну надо же… Пуффендуй… Лучше бы уже Гриффиндор…

Он ещё что-то возмущенно бормотал себе под нос, даже исчезая за дверьми замка — раздражённый, упрямый, полный внутреннего огня. Один горько улыбнулся: сильный и умный маг, внутри которого, к сожалению, таились кровожадные звери. Однако с того самого дня его звери словно забыли о существовании второго брата и Один получил шанс спокойно прожить своё уединенное школьное детство.

Три удара в дверь всполошили мать. Она металась по квартире, не находя себе места, а когда он вышел из спальни, схватила его за ворот рубашки и зашипела:

— Это Гарольд! Спрячь Циннию!

Совершенно глупая затея — прятать кого-то от Гарри Снейпа в таком маленьком пространстве не вдохновила его. Он остался стоять, как вкопанный, и круглыми глазами смотрел на Гестию, начиная понимать страшное.

Пересохшим от испуга горлом парень прохрипел:

— Что он сделал, мама?

Гестия подхватила дочь и отнесла её в потайную комнату на втором этаже. Отец создал её давным-давно — детям велели прятаться там, если в дом проберутся грабители. Этого не случилось ни разу — и всё детство он прятался там от приятелей во время игр и не задумывался, зачем его семье она в принципе нужна, и кто скрывался за словом «грабители».

— Мама! Что отец ему сделал?! — он перешел на крик и чуть не сорвал голос.

— Что-то очень плохое, сынок… — бормотала Гестия, хаотично носившаяся по коридору. — Уходи, Один!

Она толкнула его на лестницу.

— Аппарируй! Быстро!

Наивность матери поражала воображение. Пространство вокруг было скованно искусной рукой, и ни выбраться из дома, ни проникнуть в него, он возможности никому не оставил. Она хотела, чтобы маг рванул за ним, как за приманкой — кто ж оставит еще несмышленого ребенка в доме, куда ломится враг?

Один был уверен, что Гарольд бы не купился, аппарируй из дома хоть отряд волшебников с двумя детьми каждый.

— Почему ты его… не отговорила? — прошептал он, и в тот же миг дверь с грохотом слетела с петель.

В коридоре раздались уверенные, легкие шаги. Это неторопливой поступью в дом вошла совсем другая жизнь — детство закончилось, благополучие растаяло, а любовь испарилась.

Гарри был в бешенстве — его глаза сузились, а губы побелели. В нем клокотало зло и необузданная ярость. Однако даже ослеплённый гневом, он не швырнул его об стену, не ударил и не растоптал, а лишь отмахнулся, как от назойливого котёнка. После чего придавил магией к двери старой спальни Кайла, лишив возможности шевелиться. Это был чистый инстинкт — не жалость, а просто бессознательное решение, которое, возможно, он даже не вспомнил потом.

Непрошеный гость застыл на втором этаже чёрной тенью, похожий на мертвеца — бездушный, неподвижный, с мраморным лицом, в котором не осталось ни намёка на жизнь. Изящные черты, как маска для самых доверчивых, теперь лишь подчёркивали жестокость равнодушного взгляда. Он не оглядывался и не дышал — просто смотрел в одну точку, словно заранее знал, где здесь прячут самое ценное. От него хотелось бежать, но ноги не слушались.

В страхе за сестру Один попытался поднять палочку, но Гарри лишь небрежно указал на неё пальцем — и та мгновенно вылетела из его рук. Вдруг стало холодно — тьма, казалось, догнала хозяина и проникла в их дом, заполнив собой каждую щель.

— Вдвоём придумали? — крикнул он. — Выходи, Гестия! Мне уже сказали, где твоя дочь!

Он шагнул вперёд, направляясь к скрытой комнате, и на него из темноты вылетела с проклятиями мать. Она была ему никто и его злость отыгралась на ней в полную силу. Маг одним движением палочки сломал ей обе ноги — сын услышал хруст костей, но не дал несчастной даже закричать от боли. Зверь приложил палец к губам, жутко усмехнулся, и она смогла только стонать. Это были самые страшные минуты в жизни Одина, когда его беспомощность буквально делала ему больно. Он зажмурился — изо всех сил пытаясь сдвинуть руку с колена, но так и не смог.

Гарри не хотел пугать Циннию. Он открыл «невидимую» дверь так легко, будто знал её расположение с самого начала. А затем вышел из комнаты уже с девочкой на руках, крепко придерживая её голову, чтобы та не увидела ни брата, ни мать.

— Пойдём, папу проведаем? — тихо спросил он. — Хочешь, Цинния?

— В Хогвартс? — обрадовалась она. — Хочу!

Один хотел что-то крикнуть, как-то его остановить, но и он тоже потерял голос. Проходя мимо маг окинул его удивленным взглядом, словно впервые понял, что тот здесь, и на короткое мгновение даже остановился в легкой растерянности. Показалось, что он хочет ему сказать что-то важное, но мать смогла освободить руку и пошевелила ей, потянувшись к палочке. Хотя, скорее всего ей просто показалось, что она может куда-то тянуться.

Гарри даже не обернулся полностью, а просто взмахнул пальцами — и её запястья хрустнули, ломаясь, как высохшие ветки. Затем он снова посмотрел на Одина, но на этот раз — без интереса.

— Жизнь за жизнь! — весело крикнул он, спускаясь по лестнице.

— А мама с нами пойдёт? — спросила Цинния.

Он наклонился, прошептал ей что-то на ухо и сестра рассмеялась.

В тот момент они с матерью были уверены — он её убьет на глазах у отца.

Внутри Одина словно что-то оборвалось от безграничного ужаса. Впрочем, не убив физически, маг всё равно её уничтожил, превратив в любимую дочь, а себя — в дорогого отца.

Как его близкие могли обманываться, наделяя Гарри качествами, которых у него никогда не было?

Гарольд Снейп для Одина навсегда остался гениальным кукловодом и актёром, столь глубоко вжившимся в свою паршивую роль, что грань между игрой и реальностью для него стерлась, оставив лишь призрачный силуэт человека.

Возможно он сам… верил, что может любить?

Следов человека в нем не было, когда он ломал его матери руки и ноги, но он ярко проявился спустя годы. Однажды летним вечером Гарольд вновь ворвался в их дом — уже с Циннией. Повзрослевший и возмужавший — он и впрямь выглядел её отцом, а не братом. Девочке тогда было не больше восьми лет, но ребенок хорошо понимал, что его… оставляют.

Он бросил её в гостиной, растрёпанный, какой-то безумный — и исчез, словно вихрь. Цинния плакала молча, глядя на них исподлобья, а мать встала с кресла, упала на колени и протянула к ней руки.

Они успели её усадить за стол и узнать, что у неё погибла сестра. Та рыжая, с которой в школе Гарольд не сводил глаз, но не смог за ней уследить, когда та вырвалась от него и куда-то уехала. Услышав эту новость — родной дед погибшей отошел к окну и ото всех отвернулся. Спустя пару минут Северус к ним вернулся почти веселый и погладил дочь по блестящим волосам. Но как только она вздрогнула, тут же убрал ладонь, словно обжёгся.

Тридцать минут. На тридцать минут к ним вернулось забытое счастье.

А потом Гарри снова ворвался в дом.

Он упал перед Циннией на колени, не обращая внимания ни на кого. Его руки дрожали, лицо было мертвенно бледным, глаза опухли, словно он выплакал реки слёз. Это был уже не монстр — а сломленный горем отец.

Гарри вытирал ей слезы тыльной стороной ладони и шептал, будто в бреду:

— Прости… прости… прости… простишь?

Тогда они увидели прощальный привет от человека, и дальнейшие годы расправ показали, что он действительно с ним в себе попрощался.

Когда отец-самозванец обнял сидевшую на стуле дочь, уткнувшись ей в живот, она с детской нежностью погладила его по голове. Мать сразу поняла, что сейчас произойдет и… закричала.

Циннии — было всё равно на крики вокруг. Она обняла Гарри за шею, он взял её на руки, словно маленькую, и они двинулись к выходу.

У двери еще человек неуверенно обернулся, прикусил губу, а затем тихо произнес:

— И вы тоже — простите…

Бездумное зло понять можно, а вот человека, бездумно творящего зло, понять гораздо сложнее.

Они бы предпочли никогда не услышать эти слова от того, кто убил их два раза. Мать больше не сможет преподавать и буквально сойдет с ума, запершись в своей комнате. Отец ещё два года держался, но затем его заменили Малфоем, вынудив уйти на покой, чтобы он лишний раз не пересекался в Хогвартсе с Циннией.

Разрушив в их жизни всё, что можно было разрушить, Гарри вдруг попросил за это прощения. Один, даже обладая холодным умом и крепкими нервами, порой начинал истерично смеяться, смахивая слёзы, вспоминая те страшные полчаса.

Потеряв родную дочь — человек в нем ужаснулся той боли, которую принес родителям другого ребенка. Он убивал всю жизнь, не глядя на возраст — но дети врагов были для него посторонними. Теперь же горе всколыхнуло в нём то, что, казалось бы, давно умерло. Возможно, Гарольд просто утонул в этом отчаянии и на миг поверил, что расплата настигла его — и отняв чужую дочь, он лишился своей.

С ним подобного больше не повторится. Время его единоличного правления вошло в историю как «вечная зима» — годы, когда страх сковал всех, а надежда погасла. Люди перестали следить за новыми законами и списками «врагов режима» — они ждали лишь конца этого кошмара, то есть весны. Впрочем, мрачный и безразличный ко всему Верховный Правитель этого желания не разделял. Он правил железной рукой и в какой-то момент начал отправлять в Азкабан даже за мысли.

Один пошел по пути отца и стал зельеваром — отвары и зелья в его руках почти оживали, словно он мог ими повелевать. Самые сложные рецепты поддавались его разуму, как никакому другому, а тонкие пальцы уверенно отсыпали в котел идеальное количество ингредиентов безо всяких мер и весов.

Заботиться о немощном отце и полубезумной матери приходилось ему одному. На первых порах после отстранения Северуса не только от круга Пожирателей, но и Хогвартса — к ним приходила Аллекто. Скорее даже не к ним, а к нему одному.

Одинокая женщина любила Одина, как своего сына, но по этой же причине не смогла простить племяннице его незавидной судьбы и вскоре прекратила визиты. Она обвиняла Гестию в том же, в чем когда-то упрекнул её он сам — ей стоило отговорить мужа от попытки убийства того, кого убить не могли самые сильные маги планеты. Гестия Снейп знала о планах супруга — но не нашла в себе сил возразить, ведь к тому времени и сама ненавидела Гарольда за то, что тот якобы украл её старшего сына.

Пока он не знал, почему Кайл так уродлив, то думал, что тот просто попал в ловушку Гарри — как и многие тёмные маги. Поддавшись его гипнотической притягательности, став очередной куклой в личном театре теней. Но когда мать, окончательно потерявшая разум, наконец призналась в содеянном много лет назад, он впервые по-настоящему понял калеку.

Можно научиться жить с болью. Можно притворяться, что её нет. Но сколько бы лет тебе ни было, простить страдание, ставшее частью каждого шага, почти невозможно.

Тем не менее он сам не простил и никогда не простит Кайла — ни за отказ от него, а в школе он подошел к Одину всего пару раз, ни за подсказку врагу о скрытой комнате, где могли прятать Циннию, ни за многие другие беды, которые он им принес.

Именно Кайл рассказал своему старшему брату что, а вернее кого, ценят в этой семье больше всего. Разумеется, это был младший ребёнок — мамина и папина гордость, принцесса с большими, сияющими глазами.

После всех потрясений у них почти ничего не осталось — только дом, опустевшее хранилище в казначействе и иллюзия семьи, в которой все заперлись в своих комнатах, стараясь не пересекаться. Северус странным образом сдал моментально, слёг после снятия с должности. Вечно бормочущая бессвязные глупости мать пробегала мимо гостиной, где его поселили, с закрытыми глазами, чтобы не видеть разложения и не вдыхать запахи немощи. Как маг она ещё была молода, но нуждалась в уходе не меньше, чем муж.

Содержал их всех директор Малфой, по какой-то причине совершенно не опасающийся гнева Гарольда, а ухаживали домовики. Навещали же родных только он и его кузина Амалия. Молодые люди старались не появляться в доме одновременно — настолько разными были у них полюса притяжения. Слуга режима, убийца и обладатель метки — с ней у него не было общих тем, хоть они и росли вместе.

Один в жизни не навредил ни одному живому существу и его душа буквально отторгала тех, кто вредил постоянно и с особой жестокостью.

Однако добрая душа в мире Гарольда Снейпа — не достоинство. Его не брали на работу, не приглашали в ученики и помощники. Сын отверженного Пожирателя с громкой фамилией вызывал лишь опасения. Маги вежливо интересовались, почему бы ему не обратиться к старшим братьям, один из которых, между прочим, возродился и правит страной.

Помощь и должность ассистента преподавателя в школе предложил только Малфой.

— Гарольду это не понравится, — сказал Один, стоя в его кабинете.

Тот небрежно махнул рукой, словно Верховный Правитель был его последней заботой.

— Переживу! — улыбнулся он. — Ну что?

Не желая оказаться даже под таким, неочевидным протекторатом Гарри, он вежливо отказался. Позже ему рассказали, что Гарри и Малфой неплохо общаются и время от времени выпивают, а значит делятся тайнами. Поэтому еще раз убедился в правильности своего решения. Он мечтал о свободе от прошлого, о свободной судьбе, а не просто быть сытым. Интуиция подсказала ему, что Гарольд оказался бы как раз очень доволен — займи он должность в Хогвартсе, и все отказы работодателей вели его туда совсем не случайно.

Разозлившись, он в конце концов покинул страну и поселился в Румынии. Там ему чудом удалось найти работу у древнего зельевара — настолько старого и дряхлого, что тот даже не расслышал его имени при знакомстве.

Страна оказалась кладезью редких ингредиентов и вскоре хижина в горах, служившая торговой лавкой, стала точкой притяжения для сотен уважаемых магов, а Один завоевал у них популярность.

Старик вскоре умер от старости, завещав все свои пожитки одаренному помощнику, и парень переехал в столицу, где открыл собственную лавку зелий и впервые почувствовал волю от призраков прошлого.

Пускай от его школьной общительности и дружелюбия не осталось даже следа, он всё равно был по-своему счастлив. Каждое утро, переступая порог лавки в своём неизменном чёрном плаще, он первым делом скидывал капюшон и вдыхал терпкие, густые ароматы трав. Затем переворачивал табличку на двери и встречал благодарных клиентов.

Одним жарким июльским вечером перед самым закрытием к нему зашел тот, о ком он предпочел бы даже не слышать.

— Привет! — голос был глубоким, низким и неприятно знакомым.

Он поздоровался с ним во второй раз в жизни и точно также, как в первый.

Девчонка у стеллажа с любовными зельями сначала с интересом обернулась на высокого, ухоженного молодого мужчину. А затем от испуга чуть не выронила флакон и поспешила лавку покинуть, глядя исключительно в пол.

— Чем могу помочь? — безучастно спросил зельевар. — Зелье совести ищете?

Посетитель усмехнулся, а Один вдруг понял, что тот как-то странно взрослеет. На вид ему можно было дать не больше двадцати трёх-четырёх лет, хотя по всем законам времени давно должно было исполниться тридцать.

— Всё ещё смелый, только теперь в чёрном, — пробормотал Гарольд себе под нос. — Не рад меня видеть?

— Так тебя ненавижу, что совершенно не рад, — он отвернулся к окну. — Чего тебе?

— Всё ещё честный, — голос звучал с лёгким изумлением. — Какая интересная личность… Зачем, спрашиваешь? На тебя посмотреть!

Один уже было вознёс руки в возмущении, собираясь потребовать правдивый ответ, но осёкся, поймав слишком внимательный взгляд. Гарольд Снейп действительно зашёл… посмотреть. Он медленно ходил по лавке, длинными пальцами то и дело касаясь пузырьков и мешочков, потом снова оборачивался к нему, будто бы изучая.

— Семья есть? — вдруг спросил он.

— Нет и никогда не будет, — резко отрезал Один. — Хватит с меня… семейных проблем.

— Одиночка?

Один пожал плечами.

— Твоими стараниями.

Он не испытывал никакого желания иметь детей, жену, родных. Не только потому, что боялся пресловутого недобора в «театре» Гарри, а потому что не чувствовал в себе сил. В глубине души он даже надеялся, что род Северуса угаснет. Чтобы на свет, пусть и в далёком будущем, больше никогда не появились такие темные маги, как Кайл или Гарри.

Гарри походил еще минуту и подошел ближе, а Один оторвался от прилавка и инстинктивно сделал шаг назад. Визитер смотрел ему в глаза так пристально, словно пытался в них что-то прочесть. От этого странного внимания сердце вдруг застучало быстрее.

— Ты всё равно станешь преподавателем в Хогвартсе...

Один скептически хмыкнул.

— Ну уж нет. Там слишком много тебя.

— Понимаю, — кивнул тот, слегка склонив голову набок. — Меня вообще... слишком много.

Он резко развернулся и направился к выходу. Уже взялся за ручку двери, и вот-вот должен был раздаться звон колокольчика, но Одина подвело воспитание.

— До свидания, — буркнул он, неприветливо, но всё же первым.

Черные глаза мгновенно прожгли его взглядом, и уже не были такими спокойными — он словно застал их владельца врасплох.

— Прощай, моя лучшая копия…

Он вышел за порог, взглянул в небо и растворился в воздухе, оставив после себя необычную чёрную дымку. А ещё — неприятные чувства, холод и слишком много болезненных воспоминаний. Чертыхаясь, расстроенный зельевар закрыл лавку раньше срока и поспешил домой, желая смыть с себя темноту, уединиться у камина и выпить крепкого чая.

На следующий день он узнал, что Темный Лорд вернулся, а Гарри не стало.

Маги устроили шумные гуляния в честь этих двух событий, и вино лилось рекой, а у Одина не хватило сил даже открыть ставни. Он до самого вечера так и просидел на стуле в темной лавке с выпуском Пророка в руках.

Маг пришёл проститься и посмотреть на того, кем мог бы стать, но так и не стал. Сколько несбывшегося таилось в глубинах его чёрной души? Один предпочитал не задумываться. Гарри давно перечеркнул в себе человека и, в конце концов, проклятие прожитых лет настигло его. Старший сын Северуса заслуживал смерти куда более страшной, чем быть найденным мёртвым в своём доме.

Однако душа зельевара всё равно отказывалась радоваться его гибели, даже лучше всех зная, что при жизни тёмный маг был чудовищем. Тем более смерть — не наказание, а лишь освобождение, и Гарри обрёл покой, отделавшись слишком легко.

Зачем он творил всё это зло, если знал, что его время на исходе? Во имя чего?!

В одном умерший оказался прав — всего через пару месяцев после его смерти в лавку вошёл директор. Без лишних слов он положил на прилавок бледно-зелёный конверт.

— Прочти, — коротко сказал он. — Другого не будет.

Один медленно вскрыл письмо, украдкой бросив взгляд на мужчину.

— Соболезную, — тихо произнёс он. — Ходили слухи, что вы снова сдружились.

— Спасибо, — Малфой нервно кивнул. — Прочёл?

Это было приглашение на работу, но не на должность ассистента — а на место главного зельевара Хогвартса.

— Не ваш почерк…

— Думал, ты не заметишь, — директор горько усмехнулся. — Гарри написал его для тебя своей рукой. Сказал, что ты слишком талантлив, чтобы до конца дней варить зелья от ревматизма.

— Я не варю…

Малфой резко дёрнул головой, будто хотел пресечь любые возражения.

— Его больше нет, Один! Совсем! Тебе не с кем спорить! А я уже не в том возрасте, чтобы уговаривать! Просто ответь — ты принимаешь его посмертное предложение?

Один сглотнул, а взгляд снова упал на листок, на строгие буквы, пересечённые замысловатыми завитками.

— Принимаю… — прошептал он.

Один с ужасом понял, что Гарри всё же видел в нем брата, и даже иногда вспоминал. Зная, что при его жизни он не примет от него ничего, маг сделал попытку изменить его судьбу уже после своей смерти. Такую — искреннюю и человеческую заботу — молодой зельевар принял от мертвеца с благодарностью…