Я не Поттер! Часть 2 | Магия освобождает (джен)

Основной фанфик окончен, главный смысл высказан, а герои — на своих местах. Кто над землёй, кто в ней, а кто ходит себе, как ни в чём не бывало. Тем не менее ничто никогда не заканчивается. Уж тем более поиски света во тьме.

Перед вами своеобразная «кроличья нора», где раскрываются некоторые подробности произошедшего. Взгляды героев на события и людей могут не совпадать с вашими. А на арену выходят персонажи, которым уделили мало внимания в основном тексте. Стиль может отличаться, повороты сюжета — сбивать с толку.

Каждой главе соответствует жизнь одного мага, но все они тесно связаны, перетекают друг в друга и в целом — фанфик продолжается, просто еще сильнее отдаляясь от «первых» героев.

СЕРАФИМ

Он просто стоял у окна, опираясь на подоконник спиной, и не мог сфокусировать взгляд. Крики Броуди, больше похожие на волчий вой, от которых хотелось рассыпаться в пыль, настолько они были отчаянные, раздавались словно из бочки. Послушав их, он быстро понял — произошла нелепая случайность. По вине того, кто мог контролировать в этом мире абсолютно всё, кроме своей злости и силы.

Понимание неотвратимого сбивало с ног, как и горестные вопли Гарри, от которых за окном чернела листва. Пришлось прикладывать усилия, чтобы стоять ровно, но он смог — его взгляд то и дело обращался к лестнице. Он знал, чей мир сейчас разбился вдребезги, лишенный самого дорогого. Взрослые найдут утешение, а вот она…

Он отпустил, потому что узнал силу любви, которую испытывал сам. Увидев её там, в зеленой глубине обожаемых глаз, Серафим просто опешил. Парень очень старался, но так и не смог почувствовать ненависти к сопернику. Просто потому, что знал, как болезненна и разрушительна такая любовь и какое невыносимое счастье приносит. А та, ради кого он жил, была влюблена до безумия — просто в другого.

Мерида говорила с ним до утра — плакала, смеялась, снова плакала, призналась в беременности, умоляла понять и простить, рассказывала, как хочет просто жить, не задумываясь о борьбе, как мечтает просыпаться вдали от замка с… любимым.

Серафим понял каждое слово — он в жизни так ясно никого не понимал, как её в ту роковую ночь. Пусть слезы катились по щекам, пусть смысл из жизни испарился, словно и не было, он отпустил. Оставив хранить в темных закоулках разума все её тайны — от имени возлюбленного и до места, где они все вместе живут.

Тело лежало на диване — юное, сильное, в коротком ситцевом платье, но уже совсем холодное, неживое. Гарри стоял возле неё на коленях и сжимал её руку, просто черный от горя, но она уже никогда не сможет сжать его пальцы в ответ.

Несложно было понять, что будет происходить дальше — сильный маг попытается сотворить чудо. Он уже видел, как к крыльцу хромает Кайл в капюшоне, и понимал, что сейчас начнутся безумные попытки обмануть время, природу, судьбу. Серафим верил в магию, просто каким-то шестым чувством ощущал — всё бесполезно, её больше нет. В какой-то момент он даже глубоко вздохнул, принимая страшную реальность, оторвался от подоконника и шагнул на ступеньки, никем не замеченный.

О его дочери все забыли, и она просто складывала пирамидку на коврике в углу светлой комнаты. Лучи мягкого закатного солнца играли в её пшеничных волосах, как когда-то в волосах матери, которыми от так любил любоваться. Никто к ней не спешил — те, во втором доме, опасались Гарри, и не смели сюда аппарировать. Сердце сжалось, и он всё же не выдержал — упал на колени и заплакал.

Всё, чего он хотел для Эмилии в этой жизни — заботливая и счастливая мать.

Девочка сначала испугалась, а затем поднялась и подбежала, указав на него пальцем.

— Мама!

Собравшись, он ей улыбнулся, но сил на ложь уже не хватило.

— Мама больше никогда сюда не зайдет…

— Папа!

Серафим оглянулся на двери.

— Папа придёт, обязательно… — он протянул руку к её волосам. — Он сейчас просто занят. А в кого это у нас такие прекрасные кудри, а?

Парень подхватил её на руки и сел в кресло-качалку в углу, прежде убрав оттуда книгу со сказками. Её явно читала дочери Мерида, и пришлось на пару мгновений зажмуриться, чтобы снова не напугать ребенка слезами.

— Это очень плохо, Эмилия, — он усмехнулся. — Знаешь, как эту красоту по утрам сложно расчесывать? Пока справлюсь — рычать начинаю!

Он изобразил шуточный рык и уткнулся носом ей в шею. Ребенок захохотал от щекотки, её зеленые глаза заблестели, а Серафим просто затаил дыхание. Всё детство он представлял, что мать его на самом деле не бросила и не писала записки. Он до последнего надеялся, что произошла чудовищная ошибка, и она со дня на день ворвется в приют и спасет его из кошмара. Уведет за собой под завистливыми взглядами тех, кто остался.

Серафим сгорел дотла от бессмысленного ожидания чуда, бесконечных побоев, несбывшихся надежд и суровой реальности, в которой его жизнь оказалась для родителей менее ценной, чем какая-нибудь книга, побрякушка или чье-нибудь одобрение. Ненависть и без того разъела его, словно ржавчина, но осознание того, что кошмар продолжится уже в жизни его дочери, и вовсе лишало рассудка.

Гарри, ясное дело, не хотел убивать дочь — к ней дотянулся вовсе не он, а его тьма, чего маг абсолютно точно боялся. Серафим даже отпрянул от Эмилии и еще раз внимательно рассмотрел её пухлое личико.

— Ну уж нет — ошибки твоего деда я точно не повторю… — прошептал он, вновь прижав малышку к груди. — Ты даже имени моего никогда не услышишь!

В этот момент двери распахнулись и в комнату ворвался Броуди — белый, с потрескавшимися губами и красными от рыданий глазами. Он хотел что-то сказать, но замер на месте, в ужасе рассматривая Серафима.

— Папа! — крикнула малышка и протянула руки.

Мужчина сделал к ней шаг, но пошатнулся и чуть не упал, схватившись за ближайший комод. Он еще не смирился, не мог — его потеря была даже больше, чем потеря самого Серафима.

Он видел Броуди впервые — высокий, мускулистый, с добрыми синими глазами, полными такой невыносимой боли, что ему опять пришлось вдохнуть поглубже, чтобы не раскиснуть теперь уже перед ним. Тем не менее в детстве Серафим если и представлял отца, то именно таким — способным защитить и любить. То, что сейчас мужчина не кидался на него с проклятиями и не выхватывал дочь, как последний придурок, тоже говорило в его пользу. Парень оценил выбор любимой, пусть и не мог до конца поверить, что Мерида отдала за него самое ценное — жизнь.

— Клянусь Эмилией — не заберу… — прошептал Серафим. — Иди вниз!

Они смотрели друг другу в глаза еще минуту, но это была совсем не дуэль. Оба словно оказались на одной дороге горя и бороться на ней уже было не за что.

— Там некромант… — пробормотал Броуди и шагнул к двери.

— Она ушла, — сказал Серафим и улыбнулся Эмилии. — Насовсем.

— Как ты… — прошептал мужчина.

— Не верь мне, не надо — просто иди, — он перебил, не желая топтаться по его последней надежде. — Только скажи кому-то, в другом доме. Есть же там, кто посмелее? Пусть ей еды принесут... Не убью.

— Внизу есть — я могу… — просипел Броуди.

— Не напоминай Гарри о ней лишний раз, — строго сказал он. — Вы и так скоро схлестнетесь... Давай не прямо сейчас?

— Хорошо…

Когда Броуди ушел, он поднялся с притихшим ребенком на руках и подошел к окну.

— Какой сад красивый… — пробормотал он. — Как жаль, что почернел. Ну ничего, полагаю папа что-то придумает. А что там? Груша? Ты любишь груши?

— Вкусно! — малышка устало потянулась и положила голову ему на плечо.

— Любишь, значит… — прошептал он. — А я первую попробовал в одиннадцать лет. Представляешь — она мне не понравилась! Не привык к сладкому…

— Серафим?

Он резко обернулся.

— Цвет предателей! Лично! — ухмыльнувшись, он вспомнил, что не время для сарказма, но ничего не мог с собой поделать. — Решился? Поджилки не сильно трясутся?

Все, кто сменили сторону — бесили Серафима неимоверно. Он чувствовал в них какую-то боль из детства, где его бросили точно также, обманув все надежды. Предавший однажды — предаст минимум дважды. Так говорил Гарри, и он ему верил. Уход Кеннета, всегда делившегося с ним всем, от расчёски до личных переживаний — был самым болезненным, просто валил с ног, но он сцепил зубы и сделал вид, что ничего не произошло. Притворяться пришлось еще много раз, но желание убить отступников от этого меньше не становилось.

— Прости, но ты всё-таки никогда не был нормальным, — прошептал парень и поставил тарелку на комод. — Больная, безумная душа...

Он бросил обеспокоенный взгляд на ребенка:

— Как он её тебе только оставил?

Кеннет — широкоплечий и крепко сбитый, сейчас выглядел просто увядшим. Он тоже переживал её смерть и от идеи ответить на оскорбление магией Серафим неожиданно для себя отказался.

— Иди отсюда вон, Маклагген…

— Сам покормишь, что ли? — удивился он и постарался как можно обиднее хмыкнуть.

— Не шути с моим безумием, очень прошу…

Он исчез, прежде осуждающе покачав головой.

— Ну что? Поздний ужин? — весело спросил Серафим, усаживая ребенка в кресло.

— Мама?

Ложка со звоном упала обратно в тарелку, но он взял себя в руки и всё же покормил малышку, хоть это и оказалось гораздо сложнее, чем он думал. Эмилия смотрела на двери, звала мать и тем самым просто рвала его сердце на части.

После еды он опять взял её на руки, прижал к себе и подошел к окну — летний воздух манил ароматами. Сумерки уже обволакивали и сад, и долину, но не заметить два светлых силуэта среди черной листвы было нельзя. Они легко парили над землей, держась за руки, и Серафим застыл, словно изваяние, понимая, что видит её в самый последний раз и другого не будет.

— Эмилия, — тихо сказал он враз севшим голосом. — Помаши маме ручкой…

Она тоже увидела и радостно замахала, и Мерида остановилась, не выпуская руки Гленна. После чего обернулась, нежно улыбнулась им и послала воздушный поцелуй. Он успел только улыбнуться ей сквозь слезы — как душа испарилась, вырвавшись из ловушки магии некроманта.

Он плохо помнил, что было после — больше не смог молчать. Серафим взвыл, испугав малышку, и повалился на спину. Она была слишком молода, чтобы погибнуть, а он был слишком поломан, чтобы когда-нибудь полюбить кого-то еще.

Очнулся он только от пощечин Броуди и вылитой на него воды.

— Тише, она же дрожит вся… — бормотал он. — Ты что творишь? Очнись!

Повернувшись, он увидел заплаканную Эмилию на своем коврике, и резко замолк.

— Она ушла с Гленном… — еле слышно пробормотал он мужчине.

Малышка указала на окно.

— Там мама и дядя!

Броуди понял, почему парень не выдержал. Он просто отполз к ближайшей стене и обхватил колени руками.

— Она ушла, он ушел, все ушли — ничего не помогло, — сказал он вскоре. — Тело я не отдал — похороню утром.

— Эмилию тоже ему не отдавай, а то убью… — с угрозой прошептал Серафим, глядя в потолок.

— Она моя дочь! — жестко ответил Броуди и даже весь подобрался.

— Да я не спорю, — ответил Серафим и усмехнулся. — Не рви себе душу…

Мужчина посмотрел на него удивленно, словно не верил своему счастью.

— Что, и драться не будем?

— Ты ничего не знаешь обо мне, Броуди, — прошептал парень пересохшим горлом. — Навещу её пару раз, а после просто исчезну…

Серафим поцеловал Мериду в холодный лоб и поправил густые мягкие волосы. Жизнь её оказалась очень короткой, но принесла в мир много любви, оставила яркий след. Поэтому он даже нашел в себе силы еще раз ей улыбнуться, хотя лицо до сих пор заливало слезами. Броуди подал ему руку, прощаясь, но когда он решился и пожал её, тот остановил взгляд на метке.

— Ты… к нему?

— Я? — задумчиво переспросил Серафим и сам опустил взгляд на змею. — Нет — я на свободу…

* * *

Он аппарировал наугад и попал не в ночь, а в солнечный магловский парк, даже не удосужившись понять, где именно оказался. Да это и не имело значения. Главное — уйти. Вырваться из плена магического мира, который вдруг исчез для него, оставив после себя лишь тягостную пустоту. Всё равно куда — лишь бы подальше.

Шум, звонкий детский смех, скрип качелей — всё это оглушило его, словно удар. Он вздрогнул и поспешно отошёл от лужайки, где играли дети. Но, не найдя в себе сил уйти еще дальше, опустился на ближайшую скамью. В груди будто зияла чёрная дыра, всасывающая все желания и маршруты, по которым он мог бы идти.

Серафим сидел долго, в задумчивости глядя на окурок перед собой, и изо всех сил пытался подумать о своем будущем. Лицо с побледневшими веснушками и навсегда закрытыми глазами всё еще не отпускало, и думать не получалось совершенно — он сидел и просто дышал.

— Хочешь? — девочка лет пяти протянула ему одуванчик. — Если подуть — он полетит!

Он поднял на неё взгляд, всмотрелся в улыбчивые детские глаза и медленно взял цветок, кивнув в знак благодарности. В тот же момент он узнал в ней что-то знакомое, словно печать тьмы, известную каждой клеточке его тела. В нем бурлила похожая, а потому Серафим невольно ухмыльнулся, словно зверь, вкусивший однажды человеческой крови и больше неспособный от неё отказаться.

К ребенку подлетела мать и уволокла за собой, за что-то извинившись, но оглядывалась на него с нескрываемым ужасом.

Опасаться следовало вовсе не его, а благовидного старичка с тростью, восседавшего на соседней скамейке. Полный, обаятельный, он приветливо улыбался проходившим мимо детям и их родителям — словно добрый дедушка, вызывая вежливые улыбки в ответ. Только Серафим знал, что скрывается за этой личиной.

Ощущения, такие же, как после смерти Мериды, нахлынули на него, словно бурный поток. А за ними ужасные картинки, от которых начинало мутить. Девочку с одуванчиком старик выбрал три месяца назад и каждый день совершенствовал свой план, целью которого было — оборвать её жизнь, прежде вдоволь измучив.

Серафим незаметно проводил его до одноэтажного дома с идеальным газоном и розовыми кустами возле крыльца, дождался вечера и, слившись с тенью, проскользнул внутрь. Когда за ним тихо закрылась дверь, его прекрасное лицо озарила тень улыбки — хищной, предвкушающей, жаждущей крови.

Он не был героем, но в мире, где правит тьма, даже чудовища могут стать последней надеждой.

* * *

Мужчина в дешёвой полосатой рубашке, пуговицы которой с трудом сходились на его внушительном животе, сжал в ладони крестик на шее и, закрыв глаза, зашептал:

— О, Пресвятая Дева Мария, защити меня, утешь в скорби, укрепи в вере, направь к свету и огради от зла. Ам…

Удар папкой по голове от худосочной женщины в тонкой кожаной куртке, сидевшей за смежным столом, не дал ему закончить.

— Линда, ты чего? — взвыл он и потер лысину.

— Роберт, просто отнеси ему свой отчет! Он час назад просил!

— Что, и помолиться перед встречей с начальством нельзя?!

— Нет! — рявкнула она.

За их спинами раздались смешки.

— Может, сам отнесёшь? — буркнул Роберт, обернувшись к смеющемуся коллеге.

— Ни за что, — хмыкнул тот. — Я вообще ни одной молитвы не знаю…

Линда закатила глаза, явно осуждая обоих, и уткнулась в монитор.

— Ну как?! — возмущённо зашептал Роберт. — Как можно быть красивым, как икона, и таким страшным? Объясните мне!

— Мы первые по раскрываемости — это тебе о чём-нибудь говорит? — спокойно уточнила женщина, не отрываясь от клавиатуры.

— Помню я… — тоскливо вздохнул он.

Он уже почти выбрался из-за стола, искоса глядя на стеклянную перегородку, где сидел белобрысый капитан, но увидел, как в зал входит новенький. Переведённый из отдела по борьбе с наркотиками в отдел по расследованию преступлений против детей, он явно не считал это повышением. Репутация у него была соответствующая: увлекался рукоприкладством, за что не раз поплатился.

Глаза Роберта загорелись. Он выудил из нагрудного кармана смятую двадцатку и потряс ею перед лицом Линды.

— Спорим, что и этот споткнётся?

Она тяжело вздохнула, но всё же достала из кошелька купюру. Молодой от участия отказался — был уверен, что споткнётся.

— Дэвид! — громко позвал Роберт. — Подойди-ка!

— Привет, — мужчина кивнул, хорошо зная всех присутствующих. — Как он там? В настроении?

— Долохов? — вкрадчиво переспросил Роберт. — Всегда! В ужасном, конечно, но тоже ведь настроение… Передай ему отчет мой, а? Не хочется вам мешать…

Линда фыркнула, но промолчала.

Дэвид говорил с капитаном около получаса, и было видно, что начальник не очень-то рад пополнению. Досье новичка он просто кинул на стол. Критерии отбора в отдел у него точно были, но вот какие — за пять лет совместной работы Роберт так и не смог отгадать.

Как, впрочем, и многое другое.

Например, как за столь короткий срок службы он успел побывать и офицером, и детективом, и сержантом? Вопреки уставу? Почему его так настойчиво поддерживает начальник департамента? Как ему прощаются «вынужденные» выстрелы в подозреваемых? Его что, крышует теневое правительство? И, самое главное, почему на его счету этих трупов так… много?!

Ну и самое главное — каким образом социопат вообще смог пройти все аттестации и стать капитаном?

Пусть на столе у него и стоит фото какой-то рыжеволосой девушки — с годами оно не меняется, и детектив подозревал, что её давно нет в живых. Однако это единственное, что очеловечивало начальника, и даже этому фото Роберт был рад. В его присутствии ему всегда хотелось сесть в углу, чтобы лучше видеть все его движения — инстинкты старого копа не давали покоя.

Долохов никогда не проявлял эмоций. Не веселился и не грустил, никого не одобрял и не поддерживал, словно ленился тратить себя на других. А смотрел так, словно мысли читает, и они ему очень не нравятся. Он мог скривиться, впервые увидев человека, будто уже всё о нем знал.

Правда — это работало в плюс на допросах. Без него их старались не проводить, чтобы не терять драгоценное время — на кону были судьбы и жизни детей. Судьи подписывали ордера, едва услышав его имя, а экспертизы вдруг выполнялись с космической скоростью.

Дверь кабинета начальника резко распахнулась, и наружу шагнул посетитель, пунцовый от злости. Едва переступив через порог, он споткнулся о что-то невидимое и едва не рухнул.

Потирая руки детектив схватил купюру со стола напарницы, абсолютно счастливый.

— Ладно, молись… — вздохнула Линда, сдаваясь.

— Он сказал, чтобы ты поднял свою задницу и сам принес отчет, — недовольный голос Дэвида заставил его обернуться.

— Что, не подписал перевод? — догадался Роберт.

Кинув папку на стол, мужчина громко ответил:

— Какое он вообще право имеет?!

— А ты главному рапорт на подпись подай, — участливо пробормотал молодой, едва скрывая усмешку. — На лицо превышение полномочий...

— Я так и сделаю, Джастин! — со злостью ответил мужчина и удалился.

— Ага, давай, — буркнул тот, когда мужчина удалился. — Надо же ему имя твое как-то запомнить.

Все трое прыснули со смеху и долго не могли остановиться.

Наконец, Роберт вспомнил про отчет и с сожалением покинул стул, прежде тяжко вздохнув.

— Да хранит тебя Бог! — усмехнулась Линда с явным сарказмом.

— Если не вернешься, можно я твой монитор заберу? — с живым интересом спросил Джастин. — Мой мигает не хуже гирлянды!

Роберт бросил на него мрачный взгляд, ясно давая понять, что монитор останется неприкосновенным при любом исходе, и поплёлся к начальнику.

— Опять Линду ограбил? — спросил тот, скептически осматривая своего детектива. — Там порог слишком высокий!

— Разумеется, сэр… — пробормотал Роберт, абсолютно с ним не согласный.

Должна же быть причина, почему об этот «слишком высокий» порог спотыкаются разве что те, кто чем-то интересен капитану? А вот курьеры и уборщики почему-то знают о нем, будто с рождения!

— Давай пройдемся по всем показаниям заново… — прошептал капитан, вчитываясь в страницы отчета. — Вот тут? Тойота с белым пятном на капоте? Помнишь, три года назад в лесу? Девочка?

Роберт начал вспоминать, стараясь не задумываться, почему не мог вспомнить раньше, и удобнее умостился в кресле, исподтишка рассматривая сосредоточенного и традиционно мрачного капитана. Пусть в его присутствии замерзало сердце и буквально холодело в животе, словно он ведром льда на завтрак объелся — он всё равно боготворил Серафима за его самоотверженность в их нелегком деле и потрясающую проницательность.

Стараниями начальника в отделе просто не было случайных или равнодушных людей — он привел их сюда сам. Каждого. Переманивал из других служб тех, кто ему подходил, и каким-то странным образом выдавил из него остальных. Все, кто работают здесь, хорошо знают, сколько детских душ было бы загублено или не отомщено, не будь у них такого необычного капитана.

Любой его чих воспринимался как смертельный недуг, требующий срочной госпитализации, а стоило начальнику сломать ногу — в отделе случилась истерика. Они бегали к нему в больницу, а потом и домой — по составленному расписанию.

Роберт пришёл в его серый, богатый дом с окнами в пол, но почти без личных вещей, вместе с женой. Принёс тыквенную запеканку — любимое блюдо. В тот день он впервые увидел благодарную усмешку капитана и понял, что тот всё же умеет нормально улыбаться, но... не хочет.

Прошлое его, несомненно, было тяжёлым — настолько, что, казалось, выбило из него желание радоваться. Он иногда задумывался, не вырос ли тот в какой-нибудь секте или уличной банде, но в базе не нашёл ни одной татуировки, похожей на ту, что уродовала его руку. А попытка получить доступ к его личному делу с треском провалилась даже у внутренней службы, словно сама судьба оберегала его тайну.

В конце концов, Роберт просто смирился и принял его таким, какой он есть — загадочным, одиноким, недобрым, вызывающим у окружающих страх.

Капитан занимал своё место заслуженно, словно его в кресло усадило само провидение — именно в этом была его главная сила, за которую они его безгранично ценили.

* * *

Это уже стало привычкой — спускаться воскресным утром в подземный этаж, скрытый за массивной бронированной дверью, своими руками заваривать в турке кофе и садиться с чашечкой горького напитка за ноутбук. Затем взмахнуть палочкой, получить временный адрес из тысячи символов и вбить его в поисковую строку. Немного подумав, браузер открывал не просто страницу, а дверь в мир магии американского континента — далёкий, своеобразный, непохожий на Британию и гораздо менее приверженный традициям.

Серафима устраивало такое положение дел — не надо было заказывать выпуски Пророка через транспортный коридор по дну океана, усовершенствованный когда-то давно Гиббоном. Предметы в нем перемещались за секунды, конечно, но вот путь сов от транспортного узла и до его дома приходилось скрывать. Для этой цели он использовал трех птиц разных пород, характерных для пересекаемой ими местности, и те очень часто доставляли или обрывки газеты, или вообще теряли ношу в пути.

Поартачившись перед самим собой и своей нелюбовью к переменам — он всё же выбрал иной способ. Сканированный Пророк, как и газеты многих других стран, читался также хорошо, как и бумажный. Тем более магловского интернета для открытия сайта не требовалось, и он не «следил».

Более десяти лет он с замиранием сердца пролистывал страницы магического вестника, чтобы найти нам новости про тех, кто имел отношение к жизни Эмилии. Остальные люди из прошлого — его не интересовали совсем. По-своему он был привязан ко многим, но время и расстояние сделали своё дело.

Мельком он отметил, что Фрейя полностью реформировала систему детских приютов, Кайла признали главой Всемирного конгресса некромантов, а Кэс возглавила Отдел регистрации маглорожденных — переименованный, наверное, в тысячный раз. В канцелярии, должно быть, висит памятка со всеми названиями, чтобы не перепутать.

Сердце дрогнуло и уголки губ несмело поползли вверх только при прочтении новости о назначении судьи Визенгамота еще и независимым судьёй Трибунала, а после об объединении должностей. Тот, о кого тушили сигареты в детстве, шантажируя жизнью кота — взлетел по карьерной лестнице, словно птица. Гилберт, способный и вынести приговор, и привести его в исполнение, на самом деле был справедлив, хоть и вспыльчив. За него он не переживал — силы этого жесткого мага неиссякаемы.

Переживать и нервно постукивать пальцами по столешнице, обнаружив его имя в заголовке, приходилось за Броуди Целлера. Ветвь его организации теперь называли «белой» или «чистой», и для того было несколько причин. Во-первых Броуди вдоволь насмотрелся на гадкое поведение участников крыла из Парижа и не принимал в свои ряды грязнокровок из их числа, никак этого не объясняя.

При этом совсем недавно они сами нашли способ спасать детей от связывания их магии — разработали защитное заклинание, не позволявшее ритуалу срабатывать. Разумеется, для этого ребенка со способностями к магии надо было отыскать раньше врагов, но это был значительный прорыв, почти революция. Серафим не понимал, кто и как смог придумать такую магию и что этому неизвестному гению мешало проделать тоже самое в прошлые годы, но маги об этом явно задумывались в последнюю очередь. Имя главы «белых» стало популярным, а внешность известной задолго до этого, и читать о нем приходилось всё чаще.

Популярность подобного рода не сулила ничего хорошего — и не найдя некролога или заметки о его смерти он выдыхал с облегчением. До следующего воскресного утра и следующего выпуска итогового Пророка.

Во-вторых, все эти годы они старались избегать крови и сражений — в отличие от Пожирателей и умелых Стражей, которым в этом не было равных. Их оружием были шпионская сеть, отчаянная борьба за тёмные души, подкуп и другие способы, позволяющие не разбиться о жестокие скалы этой уже казавшейся вечной войны. Да, они сражались храбро, но только когда не оставалось других вариантов.

Гарри, пришедший к власти тринадцать лет назад, не щадил никого из них, кроме Броуди. По крайней мере, так он обещал — и до сих пор мага даже не ранили.

Вся их жизнь держалась на Гарольде, но они об этом не подозревали. Он сделал всё, чтобы никто не нашёл этот дом, и ещё больше — чтобы никто не подобрался к Эмилии. Любая проверка её документов проходила благодаря его вмешательству. Уже в первые годы он окружил её какой-то родственной магией, сплёл невидимый кокон защиты. Любые детские проказы, благодаря такой защите, оканчивались более-менее хорошо, то есть без травм, слез и незаметно для посторонних.

Серафим тогда еще приходил к Броуди — посмотреть, какой счастливой растёт его дочь среди фей и цветов.

Они в то время виделись и говорили с Гарри не раз, и не всегда эти встречи были спокойными. Пару его приходов чуть не закончились похищением Эмилии — дед безумно хотел её воспитать сам. Повезло, что ни возле дома, ни в нем — он больше не мог поднять палочку. Физически ничего не мешало — останавливало нечто иное.

Однажды он просто выбежал из дома, не сумев даже открыть дверь, где с ребенком притаилась какая-то девушка. Затем рухнул на колени и начал яростно колотить кулаками по земле. Боль его была такой, какую разумом не понять.

Тем не менее по прошествии лет — его обиду он уже хорошо понимал. Сам все эти годы ждал, что вот еще одна спасенная жизнь, еще одно отомщенное детское тело, давно истлевшее в лесной глуши, еще одна победа над злом и он… станет лучше.

Серафим бился, как рыба об лед, а его тьма становилась только темнее. Он чувствовал её в груди — холодную, скользкую субстанцию, утягивающую в себя последнюю надежду на нормальную жизнь.

В подвале его дома хранились книги по Тёмной магии и артефакты, но не как украшение. Все эти годы он оттачивал свои навыки, не в силах прожить без запретной магии ни одного дня. Его настоящий дом был здесь, во тьме, а не в насквозь просвечиваемом, баснословно дорогом доме из стекла и бетона.

Вечно юный, но кровавый правитель, тоже не раз пытался пойти против своей природы, но каждый раз мир возвращал несчастного на трон, воссоздавая его величие буквально из пепла. Когда же он своими руками оборвал жизнь дочери, то понял — у судьбы нет пощады. Тьма не терпит предательства, и если ты рожден для зла — ей твои хорошие чувства, словно кость в горле. Можно кричать, можно молить, но руки твои по-прежнему будут держать палочку, а сердце — пылать огнем разрушения.

— Я же так любил… а её превратили в моё испытание… не пощадили… — его голос сорвался.

Он всё еще стоял на коленях и не мог отдышаться.

— Она сказала мне стать в строй. Вот что это значит, да? — он усмехнулся, но в этом смехе не было ни капли веселья. — Ненавижу… эту жизнь… Когда же она закончится? Ну когда, Серафим?!

Оба понимали, что тьме не нужен покой — ей нужен тот, кто пойдёт дальше. Это была прописная истина в мире темной магии, у которой всегда есть цена. Он отряхнется и будет править, каждый день мучаясь от вины. А какой у него выбор?

Серафим любил Гарри как друга, даже если тот давно стал другим человеком. Он не злился на него — ни за ту страшную случайность, ни за боль, что тот причинил. Никто не оберегал Мериду так, как этот юнец с сердцем отца. Какой смысл обвинять его в том, что стало для него самого сущим кошмаром?

Уходя, парень его не предавал, не сдавался и не отступал от своей сути. Он сделал единственное, что оставалось — попытался побороть судьбу, даже зная, что она редко оставляет шансы тем, кто осмеливается ей перечить.

— Дай руку, Гарри… — попросил он тогда.

Тот ухватился за протянутую ладонь, поднялся с колен и едва слышно пробормотал:

— Прости меня, что ли…

Серафим шагнул вперёд, и они обнялись — крепко, по-настоящему, словно пытались удержать друг друга от падения в бездну. В этот момент Гарри наконец понял его. Он пообещал не тянуть Эмилию в свой не самый лучший мир. Не трогать Броуди, чью жизнь Мерида буквально выкупила своей. А еще не провалиться в безумие, что уже легко угадывалось по странному блеску в черных глазах.

— Будь сильным, Гарри, — тихо, но твёрдо сказал Серафим, и в его голосе звучала искренняя тревога. — Она бы не хотела видеть тебя… одичавшим.

— Сильным быть легко, а вот живым… — вздохнул он, устало глядя вдаль, где горизонт терял очертания.

Он промолчал, ведь знал, что ничьи слова не остановят того, кто две жизни балансирует на краю.

Они ещё поговорили минут десять о защите Эмилии, словно пытались отсрочить неизбежное, но из дома раздался плач ребенка и невольно Серафим всем телом потянулся в ту сторону. Малышку и девушку оставили под его охраной на пару часов, пока Броуди не вернется, и это время подходило к концу.

Глядя на него Гарри еле заметно усмехнулся своим мыслям.

— Если у меня не вышло, — сказал он спокойно, но с заметной горечью, — значит, я буду болеть за тебя…

А потом маги попрощались и больше уже никогда не увиделись. Гарри отпустил его на свободу и пожелал найти если не свет, то хотя бы покой.

Увы, у Серафима не вышло.

Перед глазами всё ещё стоял полностью чёрный выпуск Пророка, на первой странице которого белыми буквами кричали два заголовка: «Смерть постигла Верховного Правителя Гарольда Снейпа во второй раз» и «Великий Правитель Тёмный Лорд вернулся из небытия дважды».

Ноутбук давно ушёл в спящий режим, экран погас, но Серафим не отводил взгляда от его тёмной поверхности. В голове крутилась одна мысль: сколько раз можно умирать и возвращаться, прежде чем граница между жизнью и смертью… сотрётся?

Видимо, для Гарри граница уже стерлась — он был уверен, что маг освободил себя от этого бремени сам. Вдруг резко стало обидно и за себя, и за него. Оба они хотели от жизни того, что им не полагалось, и оба слишком редко испытывали настоящую радость.

Внучка была для деда чужой, и в их тщательно продуманный план по её спасению от его тьмы закрался изъян. Никто из родных не смог удержать Гарри от этого шага — и это при том, что у него был родной сын, приёмная дочь, преданная жена и море друзей. Очевидно, что настоящая привязанность связывала его только с Меридой. Наверное, отец был прав, назвав её своим испытанием.

Актёр безупречно сыграл все свои роли, выполнил поставленные задачи, решительно опустил занавес и ушёл — не просто со сцены, а в вечность.

Как теперь сложится жизнь Эмилии, когда никто не будет вычеркивать имя её отца из импровизированных списков смерти? Заявит ли свои права на неё Антонин? Как много времени пройдет после смерти Гарри, прежде чем её родной дом обнаружат?

Эти вопросы роились в голове весь понедельник. Он просто сидел, уставившись невидящим взглядом в часы над дверью, с самого утра и до конца рабочего дня. Даже пропустил брифинг для прессы — за него отдувалась Линда.

Ради имитации хоть какой-то деятельности он позволил отчитаться по свидетельским опросам Роберту и молодому детективу по имени Алан.

Парень был хорошим, самоотверженным человеком и жизнь посвятил поиску пропавшей младшей сестры. Серафим знал, что свиньи в том загоне съели даже её ботинки. Он никогда ничего не найдет. А убийца погиб в аварии через неделю после своего преступления. Однако пригласил его в отдел из-за неудержимого рвения. Время от времени давая надежду и подкидывая «зацепки», чтобы оно не угасло.

Жалеть его он не жалел. Он мог свыкнуться с маглами, кого-то даже начать уважать, но для него они всё равно оставались чужим племенем. А если судить по его работе, то куда более жестоким, чем маги.

Только чистые души, а именно дети, трогали его холодное сердце. Маги они или маглы — не имело значения. Ради них он был готов сражаться до последнего.

В кабинете со сломанной системой вентиляции было слишком холодно, как для знойного августа. Более чем мрачное настроение Серафима влияло на магию внутри него, а та, в свою очередь, на температуру. Никого не хотелось в нем видеть еще и по этой причине. Тем не менее он выслушал детективов и даже сказал что-то умное, а затем сердито приказал работать активнее и указал им на выход.

Выходя, замёрзший Алан чихнул Роберту прямо в затылок, отчего тот раздражённо засуетился, достал платок и принялся яростно вытирать свою внезапно отсыревшую лысину.

Но сидеть взаперти вечно было нельзя.

Он ненадолго отлучился — сначала за кофе, а после в уборную. А когда возвращался, то, притормозив у поворота, увидел, как в его кабинет зашли техники. Блок питания должны были поменять быстро. Сам он не успел даже попробовать исправить проблему — поломку заметили раньше.

— Шутишь, что ли? — донёсся до него шокированный голос Алана. — Это розыгрыш для новичка, да? В смысле — она с пятницы не работает?! Да у меня не то что пальцы на ногах, у меня печень промёрзла!

Линда пару раз многозначительно вздохнула, но не произнесла ни единого слова.

— А я тебе говорил! — довольно воскликнул Роберт.

— Ты мне говорил, что он «чуть-чуть экстрасенс» и «чуть-чуть странный», — прошипел Алан. — Так вот, чуть-чуть странный — это когда носки разные, а не промерзание внутренних органов!

— Ну не мог же я сразу всё выложить? — детектив оправдывался. — Накатал бы еще на меня нашей великолепной комиссии, до пенсии бы лечили…

— Молитву ему подскажи! Пригодится! — хмыкнул Джастин, сидевший позади всех.

Роберт вздрогнул и на время забыл о начальнике.

— А какого черта вы с Салливаном не на выезде?!

— Капитан сегодня сам не свой — запрос на ордер только перед обедом отправил. Ждем подпись, команда готова.

— Сколько лет с ним работаю — такое впервые… — обеспокоенно протянул Роберт. — Как предметы местами менялись, а я на них в упор смотрел и не заметил — помню. Но чтобы не отправить ордер? Не помню…

Алан сделал пару шагов к кабинету, наблюдая за работой техников. Серафим видел его спину.

Детектив покачал головой и пробормотал:

— Бес какой-то, честное слово…

— Ну ты это… словечками не разбрасывайся! — внезапно Роберту болтовня разонравилась, и он заговорил с новичком строже.

В другой день он бы дал Алану фору и как-то шаркнул ногой, кашлянул — но сегодня был другой, особенный день.

Серафим сделал уверенный шаг вперёд.

— Экзорцизм — дорогое удовольствие, — громко произнёс он. — Ватикан давно уже организация не бесплатная. Не знал, разве?

Алан побледнел и посерел одновременно. Открыл рот, чтобы что-то ответить, но ни одного звука так и не выдал. Его карьера детектива зависела от капитана, а второго перевода за неполный месяц ему никто не подпишет. Скорее отправят на переаттестацию или, что ещё хуже, пропишут визиты к психологу. А это уже совсем нежелательный пункт в личном деле.

— Молчишь? — Серафим сделал глоток кофе и кивнул. — Понимаю… Религия не позволяет с бесами разговаривать?

— Сэр… я… сэр… Вы всё не так поняли!

Остальные в этом тихом закоулке, где всего четыре стола, склонили головы и уставились в столешницы с таким интересом, словно там были начертаны тайные знания. Джастин даже покраснел, предпринимая попытки сползти по стулу как можно ниже, что с его двухметровым ростом было непросто.

Он не захотел выслушивать глупости еще и от них и отправился к себе в кабинет. На мгновение остановившись и окинув взглядом отдел. Десятки людей сновали туда-сюда, а за столами сидели заплаканные пострадавшие со своим горем или же пока еще заявлением, то есть надеждой.

За одним из столов он узнал ребёнка — она выжила после десяти ножевых в прошлом году. Её мать ходила сюда как на работу, пытаясь разузнать, есть ли хоть какие-то подвижки в их деле. Сара тоже его узнала и приветливо махнула рукой — он кивнул ей в ответ. Мучитель был близким родственником, но улик не хватало и, чтобы не тратить время на создание новых, Серафим просто выкинул его прах в урну.

Шум в помещении, словно на оживленной улице мегаполиса, уже долгие годы не раздражал, но только в этот момент он понял — ему никогда не будет конца.

Здесь всегда будут лить слёзы. Всегда будут шуршать бумаги, распутываться загадки исчезновений, вскрываться причины жестокости — есть он в мире маглов или же нет. Спасти все невинные души — ему не под силу. Заглушить свою жажду тьмы — тоже.

Тем более, как бы хорошо они к нему не относились, он для них чужой — бес.

Возможно, стоит сосредоточиться на одной невинной душе?

Страх повторить роковую ошибку другого темного отца еще сдерживал его. Однако страх того, что Эмилия попадет в лапы уже его отца — был не меньше.

Серафим знал, что Гарри рассказал о своей трагедии Антонину, как довольно близкому другу. Тот даже подбивал его забрать ребенка и чуть не на коленях умолял… передать ему. Измученный злобой отвергнутых детей приютский мальчишка его мало интересовал. А вот милая, явно хорошо воспитанная девочка, родная кровь, из которой можно слепить всё, что угодно… Это был уже другой разговор.

— Капитан… — раздалось за спиной.

Голос Алана выдернул его из водоворота мыслей.

— Говори.

— Я вас безмерно уважаю за ваш вклад… — парень кивнул на гущу народа в отделе. — В дело.

— И? — он не утруждал себя приветливостью.

Детектив побледнел, словно барышня, но нашёл в себе смелость продолжить:

— Прошу прощения… мой язык меня не впервые подводит…

Серафим тяжело вздохнул, склонил голову на бок, словно прицениваясь к мужчине.

— Ладно.

Он уже развернулся, чтобы, наконец, сбежать в тишину кабинета, но Алан вдруг рванул вперёд и встал перед ним, загораживая путь.

— Простите… а вы не могли бы… ответить — почему в кабинете было так… холодно?

Похоже было, что детектив сейчас совершил свой самый храбрый поступок в жизни — и сам ему ужаснулся. По крайней мере, выглядел так, будто в любую секунду готов рухнуть в обморок. Но загадка кабинета, по какой-то причине, была для него важной.

— Из окна дуло, Алан, — прошептал Серафим и неторопливо положил руку в потайной карман брюк, где всегда хранилась невидимая палочка. — У меня оно открывается.

Парень нахмурился, бросив взгляд на экран телефона.

— Но… на улице сорок один градус по Цельсию…

Серафим видел, почему это его так волнует. Даже слегка посочувствовал. К сожалению, дать молодому, достойному детективу сорваться в эмоциональный штопор было нельзя. Пусть он и не «чуть-чуть экстрасенс», а видящий сквозь пространство маг — тайна его сестры, как путеводная звезда, должна вести его по жизни только вперед. В противном случае — в отделе от него не будет никакой пользы.

— Должен же я тебе что-то ответить… — загадочно прошептал он и подмигнул.

Алан опустил руку, телефон выскользнул из неё и с треском разлетелся на две части.

Разворачиваясь спиной, Серафим махнул рукой и громко бросил через плечо:

— В заявке новых не будет!

Детектив упал на колени, судорожно собирая обломки дрожащими руками.

Пусть боятся, пусть шепчут, пусть крестятся — главное, чтобы слушались. Когда тьма защищает, свету остаётся только дрожать. А страх, смешанный с благодарностью, рождает верность. Если он покинет эти стены навсегда, о нём расскажут «правильную» историю — почти легенду. Одни будут произносить его имя с тревогой, другие — с уважением, но след его в мире маглов уже никогда не сотрётся.