Иное (джен)

Грэм «поймал» профессора Райса после обеда возле двери из Большого зала. Он шептал «верум» на выход из зала — и попал. Профессор несколько удивлённо оглянулся на него и жестом поманил следовать за собой.

— Добрый день, мистер Фергюссон, — степенно поздоровался Райс, напомнив Грэму своими интонациями дядю — столь же неторопливо, размеренно.

— Добрый день, сэр, — Грэм помедлил, как всегда, не в силах задать вопрос. Как же его злила своя вечная медлительность! Но Грэм не мог ничего с собой поделать.

— Что вы хотели бы узнать? — помог ему профессор.

— Я… просто из всех профессоров вы должны больше всего об этом знать. Я задумался, ещё когда вы сказали о призраках. Они, получается, не некто из загробного мира…

— Не из загробного. Хотя и более чем интересный феномен, — кивнул профессор. — Так что бы вы хотели узнать? Не стесняйтесь, говори прямо.

— Профессор, сэр, а… — собрался с духом и выпалил. — А есть ли Бог?

— Не буду спрашивать, что подвигло вас на такой вопрос, — Грэм облегчённо вздохнул. Он и сам себе не совсем мог это объяснить, а уж кому-то другому… — Но ответ на него непрост для понимания. Скажите мне, что такое Бог?

— Всемогущий, всеведущий, справедливый и милосердный? — попытался сформулировать Грэм.

— Библейский, христианский Бог… — протянул профессор. — Я не знаю ответа. Я не находил прямых свидетельств его существования и вмешательства — но это не значит, что их нет. Мироздание, — обвёл Райс руками всё вокруг, — бесконечно велико и полным-полно чудес. Если вы хотите спросить про загробный мир, то я сталкивался с несколькими, скажем так, загробными планами. Но их неверно рассматривать как окончательные, место окончания пути, как последнюю награду или наказание. В лучшем случае — Чистилище. Но, возможно, вам будет интересно узнать, что я сталкивался с Силами, способными на сотворение и разрушение миров, вселенных и реальностей. Я сталкивался с существами, достаточно могущественными для этого, я присутствовал при некоторых актах Сотворения и видел несколько апокалипсисов. Не здесь, — улыбнулся он. — Я прошёл долгий путь по иным планам и мирам бытия, как и подобает магу инореальности, претендующему на звание мастера.

— Спасибо, — наконец, нашёлся Грэм.

— Я понимаю, что этот ответ — не тот, который вы хотели бы услышать, — ободряющая улыбка. — Но вы же помните правило номер один?

— Некоторые вещи не таковы, какими кажутся? Но причём здесь оно, сэр? — запутался Грэм.

— У каждого правила есть частные случаи, мистер Фергюссон. Одно из частных случаев этого правила звучит так: некоторые вещи гораздо сложнее, чем кажутся. Вопрос Бога именно таков. Я не буду советовать литературу, но позже… скажем, когда вы ощутите необходимость, то попросите у мадам Пинс книгу «О вечном и божественном». Она не стоит в Запретной секции, поскольку там нет практических знаний и она очень сложна для осмысления, особенно в юном возрасте. Чаще всего ей интересуются гости Хогвартса летом или новые профессора в учебное время. На инореальности мы коснёмся этих материй мельком — но, безусловно, каждый иномаг рано или поздно сталкивается с такими вопросами на практике.

— Что значит «когда ощутите необходимость», сэр? — уточнил Грэм, всё ещё запутавшийся.

— Просто доверьтесь своим чувствам, — хмыкнул профессор. — Вот скажите мне, сейчас время прочесть эту книгу?

Грэм резко мотнул головой:

— Нет! Это… как будто что-то внутри сказало, что не время! Это нормально?

— Это необычно, мистер Фергюссон, — тонко улыбнулся Райс, — но такое встречается. А теперь я прошу простить. Мне пора.

— Профессор! — окликнул Грэм быстро удаляющегося Райса. — Профессор, вы такой же, как я?

— Некоторые вещи, мистер Фергюссон, — с той же улыбкой обернулся тот, — не такие, какими кажутся.

— …Нет, Альбус, — устало вздохнул Этан Райс, глядя на директора Хогвартса. Профессор Дамблдор редко вызывал его в свой кабинет и вообще — предпочитал не трогать, доверяя. Этот раз — исключение. И, по правде говоря, он прекрасно понимал Альбуса и сделал бы точно так же на его месте.

— Если не ты, то кто, Этан? — нахмурился Альбус. — Давно я не видел будущее таким… запутанным. С тех пор, как Сивилла изрекла то самое пророчество.

— Но то пророчество не касалось моего будущего, — заметил он. Пророчество Трелони… очень неприятная вещь, и просто замечательно, что оно обошло его стороной. Страшен Сильф Времени, себя не сознающий.

— Поэтому ты счёл нужным самоустраниться, — неодобрительно покачал головой Альбус. — Сейчас я вижу, что линии, выстроенные пророчествами, остались точно такими же. Что-то перепутало то, что… между линиями. Фон, само течение времени — они перестали быть спокойными и упорядоченными. Меня крайне беспокоит это. Твои связи за пределами нашей реальности более обширны, чем мои — есть ли какие-то слухи, новости, важные события?

— Есть некоторые намёки, — осторожно сказал Райс. Эти намёки тревожили его уже давно, но только сейчас начала складываться единая картина. — Я не могу утверждать точно, но, кажется, что наша реальность стала более тесно связанной с одной или несколькими другими, в которых путешествия во времени — вещь более частая, чем у нас, даже обыденная.

— Но ты не уверен, — констатировал Альбус. — И недоговариваешь.

— Возможно — возможно! — акцентировал Этан, — что на нашу реальность обратил внимание опытный путешественник во времени и собирается инициировать некую цепочку событий. Тебе должно быть знакомо это: пророчества нет, но события точно складываются в чью-то пользу, и любая попытка направить их в другую сторону только помогают тому же самому исходу.

— Знакомо, — прищурился Дамблдор. — Очень хорошо, что ты заинтересован разобраться, что же происходит. Если необходимо, я окажу любую помощь в разумных рамках.

Райс скривился про себя. Проницательность Дамблдора иногда так не к месту! Конечно, он хотел разобраться и не собирался стоять в стороне, но Альбусу знать это было совсем не обязательно. С другой стороны, он сам предложил свою помощь.

— Очень хорошо, — сухо сказал он. — Если понадобится твоя помощь или будет важная информация, я сообщу. Больше ничего?

— Ты слишком серьёзен, Этан, — неожиданно улыбнулся Дамблдор. — Ты разучился воспринимать жизнь вокруг как большое приключение.

— Потому что она — не большое приключение, — поморщился Райс. — Жизнь…

— …гораздо сложнее, чем кажется, — подхватил Дамблдор, улыбаясь. — Я знаю. Но если мы не получаем удовольствие от жизни, то зачем она? — и хмыкнул. — Ты ведь вкладываешь в неё особенный смысл?

— Я — учитель, Альбус, — вздохнул Райс. — И, не сочти за хвастовство, все мои ученики достигли высот.

— Даже Том, — взгляд Дамблдора чуть похолодел.

— Даже Том, — спокойно ответил Этан. — Он применил свои силы не лучшим образом, но даже ты не можешь отрицать, что он могущественный иномаг.

Несколько секунд два волшебника не разрывали контакт взглядов, а потом Дамблдор сказал:

— Удачи с расследованием.

— Она не помешает, — кивнул Райс и покинул кабинет директора.

— Сегодня мы подробно поговорим о ваших индивидуальных якорях, — начал профессор Райс третью лекцию. — Начнём с теоретических основ. Наиболее подходящим, удачным для любой сущности, не важно, человек или нечто иное, является якорь, в своём роде, резонирующий с ней. Что? О, простите, мисс Уизли. Резонанс — это особый отклик, особое родство, когда два предмета в некотором роде похожи, подобны друг другу, их контакт приводит к усилению связи, — профессор наморщил лоб. — В маггловской физике это используется очень интересным образом. Но неважно. Здесь мы говорим про резонанс сущности человека, его души, индивидуальности с той вещью, которую он выбрал с якорем. Я думаю, все вы рано или поздно поймёте, в чём заключается это сродство… даже мистер Даффи. Якорит — самый надёжный, универсальный, идеальный, всем подходящий якорь. Возможно, этот факт тоже как-то выражает индивидуальность? Так или иначе, вам стоит задуматься над этим вопросом. Почему? Потому что первый якорь будет полностью индивидуальным, создавать его мы будем буквально интуитивно. Я буду давать подсказки, но не более того. Есть способы, в том числе заклинания, сделать якорем почти любой предмет, но такая связь всё равно хуже индивидуальной. И надеюсь, вы как следует постараетесь, поскольку чем раньше вся наша группа, — он обвёл их взглядом, — сделает якоря, тем быстрее мы приступим к настоящей практике. До этого я просто не буду вами рисковать.

Что, мисс Уизли? Да, конечно, я расскажу, с чего начинать. Вам предстоит нащупать некую идею и ощутить родство с ней. То, что выражает вашу душу. Если вы обнаружите её правильно, то после прикосновения, приближения, взгляда на якорь вы ощутите… что?

— Резонанс, — предположил Энтони.

— Конечно же, именно его, — кивнул профессор. — Отклик, резонанс, связь! Вы должны будете вчувствоваться в эту связь, вникать в неё, ощущать полнее и полнее… Конечно, делайте это уединённо. Другие ученики могут неадекватно реагировать на то, что вы полчаса не двигаетесь, не сводя взгляда с якоря. Впрочем, можете замаскировать это под дремоту, — Райс чему-то усмехнулся. — Помнится, я в своё время так и делал, но слишком часто засыпал, пока не научился себя контролировать. У кого-нибудь есть вопросы?

— А это долго? — спросил Грэм.

— От дня до месяцев, — пожал плечами преподаватель — и подмигнул Грэму. — Всему своё время. А теперь…

— Ой! — громко вскрикнула Луна. Все обернулись на неё. Девочка пыталась… встать?

— Ну наконец-то! — воскликнул профессор. — Минус пять баллов с Рейвенкло за невнимательность. Ни у кого не получается встать? Ожидаемо. Нет, это не заклинание приклеивания, и «фините инкентатем» здесь бесполезно, мистер Даффи, мисс Уизли. Мисс Лавгуд, что вы…

Луна подёрнулась дымкой и — исчезла. Просто исчезла.

— Не к месту, — покачал головой преподаватель. — Рано она, рано… Прошу всех оставаться на своих местах… всё равно с не-стульев встать довольно… затруднительно, — хмыкнул Райс — и образ его побледнел, точно выцветая, пока окончательно не исчез из класса.

Луна сопротивлялась изо всех сил. Стул, точнее, не-стул, слишком напоминал не-маму, и не отпускал, не отпускал её! Ей казалось, что у стула отросли зубы, как у брюхопласта, а то и времееда, который сам по себе — большая пасть! Не думать, не думать о времеедах!

В какое-то мгновение она поняла, что знает, как. Конечно! Что может быть проще? Стул — не-вещь, почему бы не сделать его — вещью? Только представить и поверить — всей душой, всем сердцем — так просто и так сложно…

Ей почудилось, что натянулись какие-то невидимые нити. Что нечто громко треснуло. Что разбился хрусталь и громыхнул вдали гром. Что мир рассыпался мириадой разноцветных стёкол и собрался заново. Или не почудилось? Какая красота! Ой!

— Ой, — вслух сказала Луна.

Она зависла в тёмно-сером тумане. Закружилась голова — как будто она падала, но не падала. Затошнило. Рядом дрейфовал — плыл? но как? — стул, настоящий стул, удаляясь куда-то вдаль. Луна попыталась поплыть, но без толку — вокруг был туман, а не вода. И почему она не тонет? Дёрнувшись, Луна медленно перевернулась кверху ногами и обратно, но никуда не поплыла — или полетела?

Её снова затошнило, но вращение будто немного привело в себя. Луна закрыла глаза и представила, что останавливается. Вращение прекратилась. Луна осторожно приоткрыла глаза. Всё тот же туман, такой унылый… Вокруг летал единственный мозгошмыг, нестерпимо синий и пузырчатый. Луна привычно отмахнулась от него, снова завертелась, а когда смогла себя остановить, мозгошмыг уже пропал. Это точно не её, значит, здесь кто-то есть. Осталось этого «кого-то» найти!

Луна, поддавшись наитию, представила себе дорогу, ведущую к неизвестному кому-то… и больно ударилась коленкой, упав на жёлтые кирпичи, из которых оказалась выложена дорога, уходящая куда-то в туман. Но она же представила себе просто тропинку!

Между кирпичами — отчётливые щели. Они же не упадут, да? Точно прочитав мысль, ближайший кирпич полетел куда-то вниз. Луна поспешно отскочила дальше по дороге. Кирпичи на месте, где она стояла, неторопливо отвалились — что за чары их вообще держат? — и сгинули в тумане. Поняв намёк, она торопливо побежала по дороге. Не прошло и пары секунд, как дороге закончилась. Она по инерции вскочила на пустоту… откуда-то внизу прилетели кирпичи и подхватили её ступни. Кирпич за кирпичом, стремительно, завораживающе дорога выстраивалась дальше с явным уклоном куда-то вниз. Луна оглянулась — за спиной кирпичи осыпались. Значит, она должна бежать вперёд, чтобы не упасть?

И она побежала — вниз, по выстраивающейся прямо под ногами дороге, разрушающейся за спиной, всё быстрее и быстрее, через туман — куда-то к человеку с ярко-синим мозгошмыгом. Она совершенно не выдыхалась, но это ощущалось естественным — как будто во сне. Как и то, что кирпичи начали менять цвет, темнеть, «грязнеть», «коричневеть».

Неизвестно, сколько она бежала, но когда кирпичи стали тёмно-коричневыми, дорога вывела на целую… поляну? Поляну из кирпичей, между которыми переплетались зелёные стебли неведомого растения, по краям растение переплеталось само с собой, образуя заросли — заросли в воздухе? — а в центре возле небольшого костерка замер, скрестив ноги, человек.

Луна подошла ближе, вдруг вспомнила, опасливо оглянулась — нет, разрушилась только дорога, поляна осталась невредимой. Растения удержали? Неважно! Она обернулась и подошла к человеку, с любопытством разглядывая его. Тумана на поляне не было, но его силуэт иногда становился мутным, точно теряющим очертания. В тёмно-коричневом балахоне под стать цвету кирпичей, с многочисленными дырками и заплатами, чем-то напоминая мантию Ремуса Люпина, профессора ЗОТИ прошлого года, он был полностью неподвижен. Стоило ей подойти, как человек резко вскинул голову, буквально пронзив её взглядом ярко-синих глаз, и знакомый мозгошмыг приземлился на подставленную им ладонь.

— Приветики.