«Яга-инкорпорейтед» (джен)

* * *

— Да ты спятил, Иван! — неожиданно воскликнула Марфа. — Она ж тебя на лопату посадит, в печь засунет и пирогов из тебя напечёт. Иди-ка ты отсюда подобру-поздорову, пока цел.

— Хватит меня стращать, — возмутился Иван, — я не из пугливых буду. Дайте уже с Агафьей поговорить!

Бережно подхватил свою зазнобу под локоть и потащил в кусты, в те самые, где три дня назад женихался Леший. Агафья вспомнила, как пели для Марфы лесные соловьи, и отчего-то расстроилась. Ей-то до этого дня даже васильков никто не дарил.

Иван протянул ей букет, затем сам же его и отобрал, отложил на камень, торопливо стянул с головы шапку.

Нервничает, догадалась Агафья.

— Выходи за меня замуж, Агафьюшка! — тихо так сказал, словно боялся напугать. — Я тебя когда в княжьих палатах увидел, так сразу понял — моей будешь или мне не жить.

Агафья покраснела, смутилась. Вот же глупость какую удумал…

— Я бы сразу пришёл, — признался Иван, — только не знал, где тебя искать. Все соседние леса и поля обошёл, да всё без толку. Хотел уже к Кощею на поклон пойти, а потом писец твой адрес в реестр княжеский внёс, тут-то я тебя и нашёл. За Кудыкиной горой, третья поляна от ручья слева…

Потянулся, взял Агафью за руку, да так бережно, что у Агафьи разом защемило в груди.

— Выйдешь за меня, будешь как за каменной стеной, я тебе и защитой, и опорой стану.

Ладонь у Ивана была большая и тёплая, и Агафье вдруг на мгновение почудилось — держись она по жизни за такую руку и можно уже ничего не бояться и не искать.

— Будешь в княжеском тереме жить, в тепле да достатке. В жемчугах да в бархате ходить. А захочешь, как поженимся, в Китай твой вместе поедем, я у князя посольскую печать выпрошу, на мир поглядим, на диковины разные…

Он всё говорил и говорил, а Агафье от таких его слов делалось то сладко, то неловко. От Ивана пахло полевой травой и лугом, и солнцем, что золотилось в его кудрях. Видный жених, статный, всем девкам на заглядение, глаза, словно вечернее небо — если засмотреться, можно и утонуть. Может, и правда, бросить всю эту затею со ступой, переехать в Княжич-град, выйти замуж за Ивана…

— Я рушники вышивать не умею, — честно призналась Агафья, — да и пироги у меня выходят так себе.

— Да пошто мне твои пироги… — отмахнулся Иван, — у меня на то чернавки есть.

Где-то над головой, в берёзовых ветках, нежно запели соловьи, потом внезапно что-то бумкнуло — словно камень прилетел — и соловьи испуганно замолчали.

«Ну вот, — с досадой подумала Агафья, — вечно у меня всё не как у нормальных людей». Расстроилась, вырвала у Ивана руку, спрятала в карман штанов.

— Вот что, Агафья, — решительно сказал Иван. — Через седмицу, в Перунов день, как только князь меня старшим над дружиной поставит, так сразу сватов к тебе и пришлю. Жди.

* * *

Иван ушёл, а Агафья ещё долго стояла, глядя на тёмную полосу леса, за которой скрывался Княжич-град. Затем вздохнула, совсем некстати вспомнила Кощея и тут же прогнала тоскливую мысль прочь. Что она, хуже других, что ли? Или ей не хочется простого бабского счастья? Вот переедет в Княжич-град, мастерскую откроет, будет всякую всячину людям чинить, а там, глядишь, и Избушка с княжеским теремом подружится, будет и ей достойная пара. Всем хорош план, думала Агафья, как ни погляди, так чего ж ей от этой мысли совсем не радостно-то? Задрала голову вверх и долго ещё смотрела на синее безоблачное небо, словно и правда надеялась увидеть летучие корабли... Не дождалась… Вздохнула, забрала с камня принесённые Иваном цветы, чтобы Фросина коза ненароком их не сожрала, и решительно отправилась назад к поляне.

На поляне все сидели рядком, мрачно смотрели на лес, ждали её возвращения. Агафья сунула цветы в крынку из-под молока, налила воды и поставила на самое видное место. Пусть все знают, ей скрывать нечего!

Марфа увидела её раскрасневшееся лицо, крынку с цветами и тут же всполошилась.

— Ты чего это удумала-то?! За Ивана замуж собралась? На жемчужные кики купилась? А как же Кощей?

— А что Кощей? — Агафья от такого вопроса только пуще прежнего расстроилась, повела плечом, разве что ногой от досады не топнула. — Кощей твой к кикиморам болотным нынче хаживает, и я ему без нужды!

Кикимора бросила на Агафью удивлённый взгляд, всплеснула руками.

— Какие ещё такие кикиморы? Да ты в своём ли уме?! Кощей к нам на болота за одолень-травой прилетает, золотом за неё платит, по три рубля за пуд, и бабы у него наши совершенно не в чести.

— А на что ему столько одолень-травы-то? — удивилась Агафья, разом позабыв и про свою обиду, и про Ивана.

Задумалась, рассеянно почесала нос и вдруг неожиданно поняла. Вот же он, ответ-то! И как же она раньше-то не догадалась? А ещё травница называется!

— Порошок из одолень-травы способен и дорогу, и корабль легче сделать! — воскликнула она радостно. — Ай да Кощей, ай да хитрец!

— Но ведь магия в инженерном деле под запретом! — удивилась полудница.

— Так то ж не магия, то химия!

— Чего? — не поняла Кикимора.

— Наука такая. Я в книжке вычитала. Умеет из одного другое делать. Химия — не магия, её князь не запрещал. Насушим порошка из одолень-травы — сможем и ступу, и двигатель сделать легче. Вот тогда-то наконец и полетим!

* * *

Работа нашлась всем!

Кикимора с Марфой и Ефросиньей сходили на болото, набрали одолень-травы, свалили всё в огромный Агафьин котёл и стали выпаривать. Пелагея споро вертела в котле березовым черпаком, подбрасывала дрова, зорко следила за тем, чтобы и отвар пуще нужного не кипел, но и огонь под котлом не гас. Долго выпаривали, наконец выпарили, разложили на дне старого корыта, стали сушить.

Ефстафия и Агафья тем временем взялись собирать новый двигатель — стучали молотки, пощёлкивали шестерёнки, отчаянно звенели натяжные ремни. Агафья даже вспотела от такого великого усердия.

Банник напилил в лесу шесть еловых брёвен — по числу имеющихся баб, вместе с Избушкой прикатил их на поляну, озадаченно почесал затылок, тяжко вздохнул, пожаловался:

— Долго я из них ступы-то долбить буду... Боюсь, за неделю не управлюсь!

Кикимора встрепенулась, глянула на высокие чурбачки, сказала «Ща!», сбегала в лес, притащила старую корягу, полную жуков-короедов, высыпала их на спиленное Банником бревно и строгим голосом велела:

— Грызите!

Чёрные блестящие жуки тут же споро принялись вгрызаться в свежеспиленную древесину, пыль полетела столбом, только глаза успевай прикрывать.

— Может, я солнце сковородой загораживать и не умею, — гордо сказала Кикимора, — зато всякую ползучую тварь заговорить могу!

К вечеру собрали первый двигатель. Еся, вооружившись сковородой, стала запихивать его в новенькую ступу. Двигатель упирался и ни в какую не лез. Ступа протестующе трещала и жалобно постанывала. Рядом сидела Жаба, квакала, уговаривала ступу потерпеть.

С пятой попытки всё же впихнули. Приделали стабилизатор и руль из старой метлы, натёрли всё порошком одолень-травы, взялись испытывать. Новенькая, всё ещё пахнущая смолой ступа затарахтела, загудела, а потом мягко и очень плавно начала набирать высоту.

Сработало!

Ступу тестировали едва не до полуночи. Солнце уже давно спустилось за горизонт, а Агафья всё сидела на перевёрнутом ведре аккурат между Змием и Избушкой и смотрела, как бабы очумело носятся над поляной. Змий, благостный и весь из себя неторопливый, догрызал где-то украденную овцу и лениво спорил с Банником о бабах — убьются или не убьются. Избушка, напротив, неожиданно разволновалась от всей этой суеты, разрумянилась, заблестела оконными стёклами, даже на цыпочки привстала, чтобы ничего не упустить. То ли радовалась за баб, то ли уже вовсю представляла, как сама однажды сможет вот так же подняться в небо.

— П-п-п-п-ростите, — внезапно сказала левая голова Змия, зачарованно глядя на Избушку. — Я давно х-х-хотел вам с-с-сказать, что вы п-п-п-росто невероятно п-прекрасны!

Избушка оглянулась, растерянно заморгала ставнями, видимо, решила, что ослышалась.

Средняя голова Змия поражённо уставилась на левую, кажется, даже косточкой подавилась.

— Змий, а Змий, — удивилась Агафья. — Да у тебя никак раздвоение личности!

* * *

А на следующий день князь неожиданно прислал на поляну гонца.

«Накануне Перунова дня быть испытанию», — прочитала Агафья, охнула, кинулась с княжеским свитком к костяной табличке с Колядиным Даром, стала считать дни. Насчитала всего-то три. Разволновалась, разнервничалась. Сердце так заполошно забилось, что едва не выпрыгнуло из груди. Всего-то три дня осталось, а у них только одна ступа готова, да и та толком не объезжена да не обкатана.

— Чует моё сердце, Кощей во всём виноват, — хмуро глядя на княжеский свиток, сказала Кикимора. — Узнал от Лешего, что мы первую ступу собрали, и сразу же князю в уши-то и напел, дескать, нечего и дальше испытание откладывать.

В том, что Кощею мужская гордость проиграть бы не позволила, Агафья даже не сомневалась, а вот поверить в то, что он такое мог князю сказать… Агафья прислушалась к себе, вспомнила Кощея и погнала никчёмную мысль прочь. Нет, этот ради неё даже утруждаться бы не стал. Кощей её и раньше-то с её «корытом» соперницей себе не держал, а после того, как она чуть лес не спалила, наверное, и вовсе её безрукой считает. Подумала, посетовала, махнула рукой. Думай не думай, а деваться некуда — надо работать.

Ступы собирали два дня и две ночи, под конец совсем выбились из сил. Вечером третьего дня закрутили последние болты и повалились на траву без задних ног все, даже Змий.

— Кажись, успели, — сказала полудница.

Над тёмной кромкой леса, медленно наливаясь силой, пламенел закат, где-то рядом кудахтали куры, что-то жевала Фросина коза Мая, Избушка бродила по округе, хозяйственно собирала раскиданный инструмент. Агафья лежала на траве и просто смотрела в небо. Она всегда мечтала летать.

Завтра тот самый день... Сдюжат — значит, быть их доставке, а ежели нет…

* * *

Утром нового дня оделись в чистую одежду, собрали с собой ремкомплекты, в ступу к русалке налили воды и приготовились лететь.

Избушку, Банника и Змия решили на это раз дома оставить. Банник хуже смерти боялся высоты, а потому сам лететь отказался, Избушку Агафья пожалела — хромая, едва ли дойдёт, а Змия решили оставить из политических соображений — вдруг его присутствие князю не понравится. Всё же и правда не транспорт, а древнее реликтовое существо.

Змию такой поворот событий ужасно не понравился, он долго ворчал на Агафью, а под конец и вовсе, не прощаясь, унёсся прочь. Обиделся. Агафья посмотрела ему вслед, покачала головой.

Наконец все шесть ступ с лёгкостью поднялись в воздух, выстроились журавлиным клином и потянулись на запад.