Тонкое искусство пофигизма (гет)

Ночь, как уже говорилось, была необычайная. Звезды сияли на небесном куполе, подобно маленьким солнцам, в воздухе же разлилась ночная прохлада. Одним словом, ночь была волшебной, и будто уговаривала вступить в задушевную беседу с Морфеем. Кровати сами манили людей. Непреклонными оставались немногие. В их числе уже известный нам Константин, напряженно поглощающий страничку за страничкой старого дневника, и Максим Шаталин.

Утомившийся за день разборок, склок и гневных взглядов Жанны Ижевской, этот благородный работник творческой сферы все не как не мог успокоиться. Виктория уже давно посапывала под его боком, дети, судя по тишине их комнат, тоже уснули. Сон все никак не окутывал продюсера своим нежным покрывалом. Причина крылась в маленькой визгливой собачке — Ляле.

Просьба актриски — мчаться к ней в поместье для расследования обстоятельств гибели Ляли — вечером, при первом прочтении смс, позабавила Шаталина. Вот и сейчас, перечтя послание, он подумал: чушь, издевается ненормальная.

Загасил ночник, лег, а на сердце все равно нехорошо. Попробовал обратиться к Виктории со стихом, это успокаивало его. Но вышло без души, одно попугайское суесловие, а таких стихов Максим не признавал. Стих и не стих вовсе, если проходит только через уста, не затрагивая сердца.

Ладно, пускай Жанна разбирается, решил Шаталин. Пускай выяснит, что там стряслось с этой треклятой Лялей.

И сразу отпустило, насекомые уже не бередили душу многоголосием, а убаюкивали, и луна не резала глаза, а как бы омывала лицо теплым молоком. Шаталин закрыл глаза. Уснул.

* * *

Утро в доме Шаталиных недолгое, но обычно радостное. Сегодня, к примеру, в доме пахнет свежестью и соком. И причина эта в семейном празднике, традицию праздновать который принесла с собой в род Шаталиных Виктория.

Максим Викторович послал Константина в сад, где что-то шумно и весело делали члены его семьи. Дворецкий шепнул на ухо Виктории, что Шаталин старший хочет позвать всех к праздничному завтраку, и та оглянулась, нежно улыбнулась мужу. Справа от нее (со спины не сразу догадаешься) стоял Денис.

Далее две одинаково ссутулившиеся фигуры, Маши и Ксюши, не разберешь, кто из них кто с этого расстояния; одна сдавала карты, другая — громко возмущалась. А с краю, у стоянки для машин, высокая, худенькая Жанна. Эту и захочешь, ни с кем не перепугаешь: платок-шаль на сторону скошен, и сбоку — для человека ее статуса стыд и позор — прядка золотистых волос торчит из причёски, так и отливает в солнечном луче.

Максим Викторович вздохнул, вновь, уже в который раз, усомнившись, не ошибся ли, дав в свое время возможность Жанне возобновить деятельность в его фирме. Нельзя было не разрешить, не позвать вновь — через большое горе и тяжкое испытание прошла женщина, так что не всякий человек и выдержал бы, но уж больно не степенного она поведения она сделалась: чересчур живая, непоседливая, любопытная и в достижении цели слишком часто может прибегнуть к нечинным методам. Так ты ведь и сам таков, старый дурень, укорил себя продюсер и опять вздохнул, еще сокрушенней.

Когда все собрались на завтрак, он поздравил каждого из домочадцев — кому руку пожал, кого по голове легонько погладил, кому просто улыбнулся, а с Жанной, вышел казус. Наступила, будто специально, Константину на ногу, шарахнулась, всплеснула рукой и локтем прямо по блюду. Грохот, звон серебра о каменный пол, во все стороны обрадовано катятся красные яблоки. И вечно с ней так — не партнер по бизнесу, а недоразумение белобрысое.

Максим Викторович пожевал губами, но от возмущений воздержался, потому что семья в сборе и праздник.

Сказал только, одергивая:

— Причёску то поправь, стыдно. И в кабинет иди. Работать пора, сроки горят, денег нет.

* * *

Продюсер громко и в выражениях рассказывал историю про собаку Лялю и про то, что думает об этой ситуации.

Бухгалтер, давно привычная к такому поведению Шаталина, слушала сосредоточенно. Невнимательно на нее взглянуть — юная девица: лицо чистое, собой располагающее и вроде как наивное, но это обманчивое впечатление возникало от вздернутого носа и удивленно приподнятых бровей, а пытливые круглые синие глаза смотрели из-за очков вовсе даже не просто, и было по глазам видно, что нет, это не девушка и даже не молодая женщина — и пострадать успела, и пожить, и поразмыслить о прожитом. Свежесть же и моложавость от белой кожи, часто сопутствующей блондинам, и от постоянных косметических процедур.

— Так вот скажи мне, Жанна, к чему это я тебе рассказываю?

Женщина задумалась. С ответом не спешила. Маленькие белые руки непроизвольно потянулись к огромной папке, лежавшей на краю стола, и продюсер, знавший, что Жанне в последнее время легче думается за завязыванием узлов, кивнул:

— Вяжи, можно.

Отметим, что такое странное увлечение у бизнес-партнера Шаталин заметил после своей второй свадьбы. В начале, в шутку конечно, посоветовал сходить к психологу, но потом, быстро понял, что за этим, хоть и странным, делом женщина становилась спокойнее. Решив больше не акцентировать на этом внимание, он завел для нее отдельную папку, в которой хранились платки, которые Жанна могла завязывать в узлы.

Проворно забегали руки, и Максим Викторович поморщился, вспомнив, какие отвратительные произведения появляются на свет из этих обманчиво ловких пальцев. На прошлый новый год Жанна подарила ему белый шарфик с буквами НГ, скособоченными так, будто они уже успели изрядно попраздновать.

— Это кому? — настороженно спросил Шаталин.

— Брату.

— Ну-ну, — успокоился он. — Так что собачка-то?

— Я так думаю, — вздохнула Жанна, — что эту проблему решать придеться мне.

Этим, Максим, ты хотел сказать, что меня на твоих семейных праздниках быть не должно, ведь я не член твоей семьи, а деловой партнёр. И такое решение обо мне ты вынес оттого, что я в за столом яблоки просыпала.

— Просыпала-то нарочно? Чтоб праздник сорвать? Признайся.

Шаталин заглянул ей в глаза, но тотчас устыдился, потому что прочел в них укор.

— Ладно-ладно, это я так… А о собаке я рассказал тебе не к тому, не угадала ты. Что же это у нас, людей, за устройство такое, что всякое событие и всякое сказанное слово мы непременно хотим к себе отнести? Гордыня это, Жанна. И невелика ты птица, чтоб я про тебя притчи загадывал.

Внезапно рассердившись, он встал, заложил руки за спину и прошелся по кабинету.