Гарри Поттер и Беглые Драконы (джен)

— Это... извините, а к вам можно? — сунулась в дверь купе рыжая голова.

Гарри охотно кивнул.

— Я Гарри, — сказал он. — Это Эми и Эни, и они побьют тебя, если ты скажешь, что это девчачьи имена.

— А... ага, — рыжий робко улыбнулся. — Я Рон. Рональд. Мы уже виделись, когда мама показала вам дорогу на платформу. А ты правда?.. — он постучал себя по лбу.

— И вовсе я не псих! — возмутился Гарри. — Сам ты псих. Дядя говорит, рыжие все ненормальные.

— Он про твой дурацкий шрам, — буркнул Эни.

— Он не дурацкий! — воскликнул Рон. — Его оставил Сами-знаете-кто...

— Не знаем, — сказал Эми, хотя Гарри рассказывал им про Вольдеморта. Не то, чтобы очень много — не то, чтобы он много знал — но рассказывал.

— Самый могущественный тёмный волшебник, — многозначительно сказал Рон. — Его имя не называют. На всякий случай. Только Дамблдор может его произносить и не бояться, потому что он, ну, тоже самый-самый.

— А что это значит? — спросил Эми.

— То есть?

— Что значит — самый могущественный тёмный волшебник? У них есть какие-то соревнования?

— Нет, ты чего! Просто, ну... так говорят? — он явно задумался. — Раньше был Гриндевальд, и его все зовут по имени, а Сами-знаете-кого не зовут. Поэтому Сами-знаете-кто страшнее. Как-то так? Хотя Гриндевальда победил профессор Дамблдор, а Сами-знаете-кого — годовалый Гарри... блин, сложно! А что это у тебя за фигня в горшке?

Старший из близнецов ласково погладил маленький белый росток:

— Это чардрево, оно священное. Хочу посадить его где-нибудь в Хогвартсе.

— А ты чего, язычник? — изумился Рон.

— Да сатанисты они, — лениво объяснил Гарри. — Я видел, их дядя дереву молитвы читает и чёрных кур режет.

— Это потому, что он древоёб, — отозвался Эни и Гарри невольно подумал: это объясняет, зачем вырезать лица. Наверное, без лица как-то совсем неловко. — А мы не древоёбы, а честные семеристы. Мы почитаем деревья не сами по себе, а токмо ради проявленной в них славы Божьей.

Рон философски кивнул, вытащив из носа козявку и вытерев пальцы о край столика:

— Язычники, значит. Не, мы нормальные, мы богу молимся. Кроме дяди, — подумав, уточнил он.

— Да не язычники мы!

— А сатанисты, — кивнул Гарри мрачно.

— Семеристы! — рявкнул Эми. — От слова "семеро"! И вообще, мы не виноваты, что к нам Мессия пока не приходил. Вот придёт, будем вместе с вами радоваться, а пока нельзя. Септон Аддам говорит, это воровство — лезть в чужую благодать.

Гарри, кажется, начал понимать, почему дядя Вернон всегда говорил, что споры о религии — самые тупые и бесполезные.

Некоторое время они ехали в неловком молчании. Потом Гарри всё-таки задал терзавший его вопрос:

— А что не так с твоим дядей?

— Ну, он бухгалтер, — ответил Рон. — Он сам по себе живёт. А правда, что ты у магглов всю жизнь провёл?

Гарри кивнул.

— Теперь он будет жить у нас, — сообщил Эми. — Так решили родители. Не дело оставлять ребёнка на милость ненормальных, которые хотят отрезать ему всё мужское и пришить всё женское.

— Магглы и такое делают?! — Рон округлил глаза. — Блин. Блин. Блин. Папа говорил, конечно, что они гениальные безумцы, но чтобы так... он как-то больше по штепселям.

— Штепселям?

— Ага. У него целая коллекция. И эти, как их... плоские которые. А на какой факультет вы хотите? Я вот даже не знаю. Братья все на Гриффиндоре, но...

— Хочется иногда побыть без братьев, да? — фыркнул Эни.

— Ага. Нас у мамы семеро, я шестой, — объяснил он, смущённо потупившись.

— Понимаю, нас у мамы скоро будет девять и мы первые, — отозвался Эни мрачно.

Рон воспрял, чувствуя, что его не будут дразнить, и повторил:

— Так на какой факультет вы хотите?

— Я хочу домой, — Эми вздохнул. — Домой-домой, — уточнил он зачем-то. — Я вообще не хочу в эту школу, па ни за что не отдал бы нас, если бы ему не сказали, что иначе мы сойдём с ума и станем голодными чудищами.

— Вот да, я не хочу быть колдуном, я хочу быть рыцарем! — Эни стукнул кулаком по столу.

— Как в книжках?

— Ага, — охотно пояснил Гарри. — Они целыми днями бьют друг друга на заднем дворе! С мечами и копьями! — и добавил: — Было бы здорово попасть всем вместе на один факультет.

Даже с близнецами. Они хоть и были помешаны на своих мечах, копьях и лошадях, ни разу за всё лето не побили его, не дразнились и вообще были совсем не похожи на Дадли. Однажды кто-то из них (тогда Гарри ещё не запомнил, который из них стриженый, а который нет) даже угостил его свежей морошкой.

— Гарри Поттер! По всему поезду говорят, что ты едешь в этом купе!

Он помнил этого пацана. Они встречались в магазине мантий, и он разорялся про свою мамочку.

— Драко, — сообщил он. — Драко Малфой.

Рон прыснул. Эми фыркнул в кулак.

— Ну, хоть не Эйгон, — сказал Эни. — Уже хорошо.

— А что Эйгон? — живо спросил Рон.

— Популярное имя у таких, как он, — пояснил Эми, положив руку брату на локоть.

Пацан — Драко Малфой — стремительно краснел. Пятнами. За спиной у него два пацана покрупнее — Гарри готов был поставить своё наследство, что им нифига не одиннадцать — сдвинули плечи и набычились.

— Вольно тебе смеяться, Уизли. Ты ведь Уизли, раз нищий и рыжий? Отец всегда говорит, шваль привлекает шваль — смотрю, ты нашёл себе друзей? Что, тоже из семейки, где родители натрахали больше детей, чем могут себе позволить?

Гарри готов был поклясться, что слышал скрип зубов.

— Понимаешь, Поттер, ты пока не знаешь, но в волшебном мире не все семьи одинаково хороши. Но не волнуйся, я помогу тебе разобраться. Совершенно ни к чему тратить свою дружбу на тех, кто её недостоин.

— Спасибо, конечно, но я и сам разберусь, — буркнул он в ответ.

Ещё не хватало, чтобы какое-то хамьё начало ему рассказывать, с кем дружить! Да от этого блонды за милю несло Дадли и его шоблой — небось, страдает, что в Хогвартсе только ровесники и не выйдет отбирать завтраки у первоклашек.

— Как знаешь. Но будешь тупить, можешь закончить, как твои родители. Особенно если решишь водиться со всякими фальшивыми чистокровными и прочим отребьем.

Рон вскочил, грохнув столиком. Эни вырвал у брата руку и тоже вскочил. Эми нахмурился недовольно, и Гарри отлично его понимал: задний двор — задним двором, но настоящие драки любят только придурки.

— Шёл бы ты по-хорошему, Драко, — попросил он. — Эти двое от тебя живого места не оставят.

— Почему же, — возразил Эми. — Оставим. Должно же что-то получить школьное взыскание за хамство и развязывание драки? В книге о школе сказано, за это бьют розгами.

— Не бьют, профессор Дамблдор запретил, — сказал Рон. — А то бы Фред с Джорджем давно завязали со своими шуточками. Мама говорит, стоило бы разрешить обратно чисто ради них двоих.

— Или ради нашего белобрысого друга, чья матушка обеспечила его семейству возможность завести сколько угодно детей, — хмыкнул Эни.

— Да не, он у них один...

В этот момент, когда обломы Малфоя уже собирались протиснуться мимо него и распустить руки, из-за пазухи у Рона с диким визгом выскочило нечто, пролетело несколько футов и впилось в нос одного из громил.

Крыса.

Это была крыса.

Завизжав — весьма по-девчачьи — тот оторвал её от себя и отбросил, и именно в этот момент в купе решила зайти ещё одна посетительница. Девчонка с копной нечёсаных волос, накинувшая школьную мантию поверх нормальной одежды.

— Вы что тут, дерётесь? — спросила она строго.

— Нет! Просто этот идиот кидается крысами! — немедленно перевёл стрелки Малфой, как от него и ожидалось. Но девчонка внезапно вызверилась вовсе не на Рона:

— Ты зачем используешь такие слова! — воскликнула она сердито. — Нельзя говорить "идиот"! Это всё равно, что назвать кого-нибудь одноногим или одноглазым!

Малфой попятился.

— А вы! — она развернулась на Гарри и остальных. — Как вы можете кидаться живыми существами, они же живые! Ой!

«Ой» относилось к тому, что с верхней полки внезапно спикировал Айвен — здоровенный ворон, выданный близнецам вместо совы — и явственно вознамерился сожрать бедное животное. Чем-то крыса ему видимо не понравилась. Или наоборот, хотя Гарри не стал бы есть такую жалкую, облезлую пакость.

— Тебе её очень жалко? — спросил Эми.

Рон помотал головой:

— Мне её дали чисто потому, что Перси купили сову, а два питомца никому не полагаются. Раньше это его была.

— Тогда давай Айвен её съест, а мы тебе новую подарим?

— Да... не стоит?.. Пусть просто ест, если он голодный...

— Нам не сложно, правда. У нас кот постоянно кого-нибудь брюхатит, и вообще зверей хватает. Только справедливо будет компенсировать тебе утрату.

— Он же её съест! — с ужасом сказала лохматая. — Это жестоко...

— Уже наполовину съел, — заметил Эни. — Ты не смотри, если страшно. Моя невеста тоже всегда боится, когда кот мышей душит. Говорит, они пищат очень жалобно.

— Невеста?! — лохматая аж позабыла про испуг.

Эни смущённо улыбнулся, вытащил из-за пазухи медальон на серебряной цепочке, с серебряной розой на крышке:

— Вот, это моя Алла.

В медальоне был крохотный портрет — нарисованный прямо красками, не фотография — очень серьёзной девочки лет десяти, курносой и с веснушками.

— Тебе всего одиннадцать, это неправильно! — возмутилась лохматая.

— Ей тоже, — он пожал плечами. — И мы вроде как, ну, хорошо друг к другу относимся. Но мы не сейчас поженимся, па хочет подождать хотя бы до тринадцати.

— А мне дольше ждать, моей Беллоре всего восемь, — грустно отозвался Эми. — И у меня даже портрета пока нет, только письма. Но она умная, прям как Кира.

— Неправильно! — повторила девчонка. — А если ты влюбишься?! Как тогда?

— Зачем мне влюбляться, если у меня невеста есть? И вообще, ты зачем пришла-то? Осуждать?

Лохматая выпрямила спину:

— Нет. Я пришла потому, что Невилл потерял свою жабу. Но если бы она попала в ваше купе, очевидно, ей было бы несдобровать. Так что я пошла.

Остаток пути прошёл как-то даже скучно. Они купили шоколадных лягушек, выпустили их и смотрели, кто победит: инстинкт выживания конфет или скорость Айвена. И ещё играли во взрывчатые карты, колода которых нашлась у Рона.

Карты были старые и не взрывались, а только искрили, но так было даже лучше.