Полная чаша (джен)

— Что ты думаешь? — спросила Андромеда, подходя к стоящему у окна Родольфусу, уже минут десять наблюдавшему за неспешно шедшими по берегу Рабастаном и Падмой.

— О них? — спросил он.

— О них, — она положила руку ему на плечо.

— Сам не знаю, — он задумчиво потёр подбородок. — С одной стороны, я не представляю лучше жены Басти, чем она. А с другой, — он усмехнулся, — я не пожелал бы, говоря откровенно, Падме вот такого мужа. И поэтому не буду вмешиваться — пусть решают сами. Не дети.

— Полагаешь, Басти будет скверным мужем?

— Безусловно, — без малейшего сомнения сказал Родольфус. — Я люблю его, ты знаешь — но я хорошо его знаю. Он прекрасный брат — но муж… — он покачал головой. — Он ведь будет изменять ей.

— Почему ты так считаешь? — возразила Андромеда. — Из-за Беллы?

— Нет, Белла не показатель, — сказал Родольфус насмешливо. — Я бы оценил его верность — пусть бы даже и своей жене. Просто Басти влюбчив, и какой бы Падма ни была прекрасной, я уверен, что однажды он начнёт смотреть на других.

— Люди ведь меняются, — возразила Андромеда.

— Бывает и так, — отозвался Родольфус, и они негромко рассмеялись. — На самом деле, я знаю, что этот брак хорош для всех нас, но боюсь, что Падма как раз исключение. И поэтому молчу — удобнее прикрыться тем, что они оба взрослые, а я не хочу лезть в их жизни, — он накрыл её руку своей. — Потому что я, сказать по правде, очень хочу, чтобы Падма вошла в нашу семью, и у них с Басти были бы дети. А всё остальное… ну, в конце концов, ведь Басти не подонок — будет прятаться. И мне придётся помогать ему. Хотя всё это, конечно, отвратительно.

— Ей ведь не семнадцать, — Андромеда обняла его за плечи. — Падма сильная и не даст себя в обиду. Думаю, она намного сильнее его.

— Да, сильнее, — он накрыл ладонью и её вторую руку. — Ты права — намного. Что забавно, Басти это тоже понимает. И мне кажется, что он её действительно любит. Если бы я не был в этом уверен, то, пожалуй, вмешался. По крайней мере, попытался бы поговорить с ней, хотя сомневаюсь, что это бы помогло.

Там внизу Рабастан вдруг подхватил Падму на руки и легко поднял над землёй — она обвила руками его шею, и когда он опустил её на землю, ещё долго не отпускала, и они стояли, обнявшись, так долго, что Родольфус невольно заулыбался.

— Они очень красивая пара, — заметила Андромеда.

— Красивая, — кивнул он. — Хорошо бы ещё была счастливой…

…Лето пролетело словно один день, и в конце августа Родольфус заметил, что близнецы, и особенно Дельфини, с каждым днём грустнеют. Это было странно: обычно дети рвались в школу, и он, подумав, списал их грусть на нежелание расставаться с питомцами, к которым удивительно привязались. Александр тоже, впрочем, с того самого момента, как в их доме появился щенок, каждый вечер заводил разговоры о собаке, и Родольфус с Андромедой решили подарить ему на день рождения щенка — не венгерской овчарки, конечно, а кого-то поменьше, за кем трёхлетний мальчик смог бы ухаживать самостоятельно. Оставалось выбрать породу, и они, после долгих размышлений, остановились на белом терьере. К середине лета заводчик был уже найден, и теперь слегка подрощенный, трёхмесячный щенок уже ждал их.

Но истинную причину грусти близнецов Родольфус не угадал. Дело было не только в предстоящей разлуке — хоть она их и вправду расстраивала. Настоящую причину знала только Падма, но хранила её в секрете.

— Ты не хочешь уезжать? — как-то в середине августа спросила она Дельфини, уже с четверть часа сидевшую над одной и той же страницей лежащей перед ней книги. Они дружили ещё со времени свадьбы Андромеды и Родольфуса, а с тех пор, как очнулся Рабастан, а Дельфини получила свою новую палочку, она очень заинтересовалась целительством и с огромным любопытством расспрашивала Падму о её работе, о Мунго и о том, что нужно для того, чтобы там работать.

— Я хочу, — Дельфини несколько трагично вздохнула. — Просто мы надеялись, что вы поженитесь до нашего отъезда — а теперь мы всё пропустим…

— Кто поженится? — еле сдерживая смех, спросила Падма и получила удивлённый ответ:

— Ты и Рабастан. Это будет, наверное, красиво…

— Я тебе обещаю, — Падма улыбнулась, — если это случится, вы на свадьбе непременно будете.

— Мы же будем в школе! — тяжело вздохнула Дельфини, но в её глазах промелькнуло лукавство.

— Мы вас заберём на один день, — пообещала Падма — и всё-таки рассмеялась.

— Обещаешь? — требовательно спросила Дельфини. — Я хочу увидеть всё-всё-всё! Ты будешь самая красивая невеста в мире!

— Не такая, как когда-нибудь будешь ты, — Падма улыбнулась ей. — Но пока что мы об этом даже не говорили.

— Он не сделал предложение? — нахмурилась Дельфини. — Почему? Он же тебя любит!

— Любит, — подтвердила Падма. — Но семья — это больше, чем любовь, и куда серьёзнее. Посмотрим.

Александр получил щенка, и теперь всех изумлял на удивление ответственным подходом к уходу за ним. Лето кончилось, они всей семьёй проводили близнецов в Хогвартс — и Родольфус, стоя на платформе в окружении родных и глядя вслед медленно удаляющемуся поезду, вдруг поймал себя на ощущении, что не может всё вот это быть правдой. Сын, жена, живой и здоровый брат, с интересом оглядывающийся по сторонам, внук и то ли внучка, то ли племянница — и всё это у него? Его дом полон людей, эльфов и даже собак, и у них недавно был настоящий детский праздник с играми, подарками и толпой гостей — так, как это бывало когда-то в его собственном детстве. Это было так… не странно, нет, но удивительно — даже удивительнее того, что он, Родольфус Лестрейндж, работает в Отделе Тайн — и, похоже, Крокер потихоньку начинает перекладывать на него свои обязанности, намекая, что, возможно, через несколько лет сможет, наконец-то, вернуться в свой любимый Отдел изучения Времени. Как так вышло, и когда он вдруг свернул на ту дорогу, что и привела его сейчас на Кинг-Кросс?

— Я смотрю на них и думаю, что тоже так хочу, — сказал Рабастан, возвращая Родольфуса в реальность.

— На кого и как именно? — спросил он.

— На них, — Рабастан кивнул на Люпинов: Ремус собирался добраться в школу чуть позже через директорский камин.

— Так как именно? — повторил Родольфус вопрос.

— Провожать своих детей в школу, — отозвался Рабастан.

— Так женись, — Родольфус усмехнулся. — Для начала.

— Я боюсь, — помедлив, сказал Рабастан.

— Чего именно? — с некоторым удивлением спросил Родольфус.

— Вдруг ты прав? — спросил Рабастан серьёзно.

— Это часто бывает, — кивнул Родольфус. — В чём конкретно?

— Про меня. О том, что я разобью ей сердце.

— Так не разбивай, — слегка дёрнул уголком рта Родольфус. — Ты ведь отвечаешь за свои действия.

— Но я не могу заранее знать, захочу ли я…

— Да, не можешь, — жёстко оборвал его Родольфус. И добавил мягче: — Но ты не обязан делать всё, что вдруг захочешь. Ты же человек, а не животное. Басти, я не стану вмешиваться — жить тебе. Решай сам.

— Я действительно боюсь, — тихо повторил Рабастан.

— Ну, бойся дальше, — пожал плечами Родольфус и, отвернувшись, заговорил о чём-то с Андромедой.

Разговор этот, как и непривычная подчёркнутая отстранённость брата Рабастана задели и, промучившись недели две, в середине сентября он, ответив невпопад на какой-то вопрос Падмы, вдруг заступил ей дорогу — они шли вдоль кромки моря, останавливаясь иногда сыграть в «уток и селезней». А потом опустился на колени, обнял её бёдра и прижался лицом и животу.

— Что ты? — она опустила руки ему на плечи и погладила по волосам.

— Пэмми… Падма, — он поднял голосу и заглянул ей в лицо. — Я люблю тебя — по-настоящему люблю, как никого и никогда прежде. Я влюблялся раньше, да, и много — но сейчас всё по-другому. И мне страшно, — он поймал её руки и сжал в своих. — Страшно, что однажды я сломаю тебе жизнь, и что нормального мужа из меня не выйдет — я не очень-то и представляю, каким он должен быть, сказать по правде. Да я даже не слишком представляю, как я буду жить и чем займусь — но я… я жду каждое утро и каждый вечер, когда увижу тебя, и когда мне плохо, и ты меня обнимаешь, мне становится легче безо всяких зелий и чар, и я счастлив, каждую секунду счастлив, когда тебя вижу, и если б я мог, я бы просто ходил за тобой следом и ни на минуту не отпускал. Мне с тобой так тепло и легко, как никогда не бывает с самим собой или с кем-то ещё, и когда у тебя что-то случается в Мунго и ты приходишь расстроенной, мне больно и хочется защитить и закрыть тебя от всего, а когда ты радуешься, я люблю весь мир. У меня не так много есть, и умею я ещё меньше — но я отдам тебе всё, что могу, если ты захочешь. Падма Патил, ты выйдешь за меня замуж? — спросил он, доставая из кармана золотое кольцо, увенчанное розой, вырезанной из ярко-красного рубина.

Падма некоторое время молчала, явно что-то решая — а потом, склонившись, поцеловала его и ответила:

— Да. Выйду.

И протянула руку, позволяя надеть кольцо ей на палец.

Он подхватил её на руки и закружил, счастливо и жадно целуя, и едва не упал, но всё же устоял на ногах, и они долго целовались, приникнув друг к другу.

— Когда ты хочешь свадьбу? — наконец, спросил Рабастан.

— Я не знаю, — покачала она головой. — Как у вас положено?

— Да никак, — пожал он плечами, счастливо на неё глядя. — Или как угодно. У нас и по десять лет помолвки бывали, и вообще без них обходились. Лестрейнджи же, — рассмеялся он. — Кто нам что указывает?

— Можно завтра, — она тоже рассмеялась и немедленно добавила: — Но Родольфус нам оторвёт головы. Может, через месяц? В октябре красиво…

— …и традиционно, — весело подхватил Рабастан. — Но сначала я ведь должен попросить твоей руки у твоих родителей?

— И подарить подарки — можно символические, — сказала она. — Наша семья уже давно живёт здесь, и мы не слишком традиционны — но…

— Какие? — перебил он. — Что обычно дарят?

— Что угодно — книги, украшения, редкости… папа будет рад каким-нибудь красивым или редким камням, ну а маме можно подарить украшение — что-нибудь изысканное и массивное, она не очень любит лёгкие ажурные вещи. А ещё, — она рассмеялась, — на помолвке принято обмениваться подарками и невесте с женихом. Будь готов.

— А что, если мне откажут? — спросил он серьёзно. — Я — не лучшая партия. Мягко говоря.

— Не откажут, — успокаивающе возразила она. — Это ведь формальность. И потом, они очень уважают Родольфуса. И они ему благодарны — так что охотно примут тебя как зятя. Кроме того, я полагаю, что они о чём-то догадываются, — добавила Падма с улыбкой.

— Я успею всё за завтра, — возбуждённо проговорил Рабастан. — Мне им написать?

— Пожалуй, — Падма чуть задумалась. — Завтра у меня непростой день в Мунго — подождём до пятницы? — попросила она. — Ну и если ты захочешь вдруг порадовать моего брата — можешь подарить ему хорошую метлу. Он загонщик в школьной команде и будет счастлив.

— Я когда-то был охотником, — в голосе Рабастана зазвучала ностальгия. — Мерлин, как же я соскучился по квиддичу!

— Я сама в команде не играла, но болеть люблю, — сказала Падма. — Чемпионат мира в следующем году — мы его посмотрим?

— Ты действительно любишь квиддич? — с удивлённой недоверчивостью переспросил Рабастан.

— А зачем мне врать? — тоже удивилась она, и он, непонятно чему смутившись, прижал её к себе и спрятал лицо в её густых волосах.

* * *

Эту свадьбу после много лет называли одной из самых красивых в Британии и прозвали «золотой» — потому что золото было всюду, начиная с деревьев и заканчивая нарядом невесты, представлявшим из себя в первой половине церемонии затканное золотом ярко-алое сари, превратившееся после совершения брачного обряда в такое же ало-золотое платье. Мантия же жениха была хоть и не так ярка — белый рядом с красным выглядел спокойнее — но рисунок на ней был таким же. Золотой же была и посуда, и ленты на лёгком шёлковом шатре, укрывавшем накрытые прямо на берегу моря столы — и солнце, освещавшее тот день с по-осеннему ярко-синего осеннего неба.

Вечером же, когда гости разошлись, и новобрачные, сменив свои торжественные наряды на обычную и намного более удобную одежду, все Лестрейнджи, проводив с огромной неохотой возвращающихся в школу близнецов и простившись с их родителями, устроились в главном зале у камина, и довольно долго просто сидели молча, отдыхая.

— У меня есть кое-что для каждого из вас, — сказал Родольфус, извлекая откуда-то кожаную папку. — Свадебный подарок, если пожелаете.

— Ты уже и так... — начал было Рабастан, но умолк под его повелительным взглядом.

— Начнём с тебя, — сказал Падме Родольфус, открывая папку и протягивая ей бумаги. — «Цвет» теперь принадлежит тебе.

— Я не… Родольфус! — она покраснела и попыталась было отодвинуть от себя бумаги, но он просто положил их ей на колени.

— Родные чаще называют меня Руди, — сказал он. — Мне будет приятно, если ты к ним присоединишься, но я не настаиваю. Кафе твоё, однако ты вправе ничего в нём не менять.

— Я не стану, — проговорила она растроганно и улыбнулась. — Мне… Спасибо, Руди.

— Теперь ты, — Родольфус обернулся к брату. — Ты всегда любил сидр и кальвадос, и когда-то разбирался в них куда лучше моего. Я надеюсь, что ты станешь моим партнёром в их производстве не только на бумаге, — он протянул Рабастану лист пергамента. — Я не в силах заниматься садом, купажом и вдобавок работать в Отделе — и действительно надеюсь на тебя. Очень.

— Ну, в Отдел меня не возьмут, — пошутил Рабастан, пробегая взглядом пергамент. — Но сад — это здорово… всё равно мне делать нечего. И я и вправду когда-то мог легко отличить на вкус сортов двадцать кальвадоса.

— Ну вот и займись, — удовлетворённо кивнул Родольфус, салютуя ему бокалом означенного напитка.