Эффект наблюдателя | The Observer Effect (джен)

Откровенно говоря, не получится создать хоркрукс случайно.

Это реально примерно в той же степени, как и непреднамеренное использование проклятья «круциатус». Можно, к примеру, убить нечаянно, но нельзя нечаянно пытать. Магия в своей основе — суть воля и намерение; если не хотеть, ничего и не выйдет. Поэтому, разумеется, случайностью это не было, ни в малейшей мере. Dolo malo⁽¹⁾. Он осознавал, предвидел и желал наступления всех возможных последствий своего поступка. Но вот конкретное место и время…

Скажем так: он его не выбирал.

И выбрал бы совершенно иное, если бы это зависело лишь от него. Да и другую жертву, коли уж о том зашла речь.

Одной из вещей, действительно пробуждавших ненависть в его сердце, было — подчиняться диктату обстоятельств. Быть увлекаемым течением событий, следовать за чужой волей или, того хуже, слепым случаем — который уже именно потому плох, что слеп.

И вот отчего он скорее отгрыз бы себе язык, чем вслух признался однажды: в тот день всё, что только могло пойти не по плану, пошло не по плану.

Он не собирался становиться убийцей (и не стал, технически, но об этом тоже никто никогда так и не узнал), не собирался проводить новаторский, самостоятельно разработанный ритуал без (хотя бы минимальной) подготовки и повторения ключевых моментов, не собирался, наконец, использовать в качестве вместилища для части своей души такую пошлую банальность, как дневник.

И уж менее всего в его намерения входило, что сценой действия станет женский туалет. Пускай и выбранный некогда Корвинусом Гонтом для сокрытия входа в тайный чертог Салазара. Всё равно; общественный сортир — точно не то место, где вы пожелаете творить уникальную запретную магию и вершить собственную судьбу.

Но и подвернувшийся случай упускать было никак нельзя. Это магглы мёрли пачками, особенно в царившую тогда суровую военную пору. Смерть волшебника — дело всё же не рядовое; кто предсказал бы, когда в его руках вновь окажется подобный шанс! Счёт шёл на секунды, решать следовало максимально быстро — и он решил.

Оглядываясь назад, сожалений решение не вызывало. Ни о каком раскаянии не могло быть и речи.

Да, место, время, жертва, материальный якорь — всё оказалось далеко не первый сорт. Но бедным не приходится выбирать; он ненавидел эту присказку — и все свои шестнадцать с половиной лет прожил в строгом соответствии с нею. С чего бы тому дню стать исключением, правда? Хоркрукс не был ошибкой. Что угодно иное могло именоваться ею, но не сам якорь души.

Тот был ему чертовски необходим, и дальнейшие события вполне подтвердили это. Не заурядный хоркрукс, к тому же, а усовершенствованная модель. Настоящий шедевр — в средневековом смысле, что означало: изделие, заменяющее квалификационный экзамен на звание мастера (да, он никогда не видел пользы в притворной скромности — оценка, в том числе самооценка, должна носить объективный характер, иначе в чём её смысл?).

Идея филактерии не то чтобы лежала на поверхности, но казалась довольно очевидным направлением эксперимента. Магические портреты лишены душ. Хоркруксы лишены личности. Что будет, если соединить одно с другим?

Получился он.

Результат более чем удовлетворительный. Особенно с учётом того, что облечённая плотью версия (для ясности и краткости он присвоил ей индекс «секунда»; сам он, разумеется, был «примой») вскоре утратила здравость суждений — ничем иным невозможно было объяснить последовавшие действия. Хоркрукс в диадеме Ровены («терция»), хоркрукс в мальчишке (ввиду неизвестного общего количества осколков, эта частица души носила обозначение «йота»), открытый террор вместо скрытого захвата власти, риторика ненависти взамен обещаний исполнения желаний, прямолинейность, почти оскорбительная для привыкшего намёками провоцировать в собеседниках самообман. Клубок поводков от меток — точно он паук в центре паутины; а ведь изначально семь избранных, семь первых рыцарей, должны были возглавить строго иерархическую структуру — и тупой понял бы, что с ростом одноранговой сети та быстро станет неповоротливой, а вскоре и неуправляемой. Но Секунда был именно что тупым; он этого, такое впечатление, не осознавал. Либо же слишком далеко зашёл по дороге безумия, и творил вообще что попало, не оглядываясь на результат и не придерживаясь смысла.

Метки (кроме единственной, самой из них важной) в итоге пришлось держать заблокированными — к его вящему раздражению, бóльшую часть этих людей он лично даже не знал. Ещё предстояло вникать, кого Секунда приблизил к себе и одарил доверием — судя по непутёвому крёстному Йоты, критерии у него отличались причудливостью. Малфой ещё ладно — ради ресурсов его семьи и в честь Абраксаса, Снейп — тоже понятно, декан их дома в любом случае заслуживал самого пристального внимания и контроля, но вот Беллатрикс и Сириус… Или сумасшествие тянется к сумасшествию — abyssus abyssum invocat⁽²⁾?

Как неестественно и неправильно было сомневаться в собственных, по сути, решениях — он не ошибался, никогда, если уж он что-то делал, в том непременно находился смысл. Не всегда тотчас же, не всегда очевидный, но он там просто был, и точка. А по сравнению с Секундой тот же Йота служил образцом рациональности, невзирая на свои одиннадцать лет.

Возвращаясь к расколу души, начало было положено за два дня до летних каникул. Все так называемые нормальные дети любили одну лишь идею каникул (то говорило в них врождённое пристрастие к праздности); но не он. Для него каникулы с первого же курса обозначали сразу несколько неприемлемых вещей, которые всё же приходилось покорно сносить (внимательно вдумываясь в эти, как и обычно, тщательно подобранные, слова, любой бы понял, сколько в них упаковано негативных смыслов). Итак, каникулы приравнивались к отъезду из древнего колдовского замка, с первого же взгляда признанного Домом. Приравнивались к временному лишению магии. Приравнивались к жизни в обществе примитивных полу-животных. И вот уже четвёртый год подряд приравнивались к вероятности невзначай умереть.

Диво ли, что он с трудом мог изобразить ожидаемый энтузиазм по поводу десяти предстоящих недель? И уж совсем не диво, что ему захотелось напоследок проведать Наследие Салазара.

И кто мог предвидеть, что любительница реветь по клозетам изберёт в тот день приютом своей скорби именно туалет возле главных лестниц третьего этажа?

Миртл Элизабет Уоррен была докукой. Питомица дома Ровены, умом она, тем не менее, не блистала. Страсть к чтению, общая для рейвенкловцев, распространялась у неё лишь на художественный вымысел — он не единожды натыкался на её пухлую фурункулёзную особу за дальним столиком в библиотеке, и всякий раз подмечал отнюдь не относящийся к учебной литературе томик в её руках. К третьему курсу она, вдобавок, открыла для себя привлекательность противоположного пола — с невольным содроганием он ловил масляные взгляды в свою сторону. Год в должности префекта открыл ему глаза на такого рода вещи — вопрос времени, и очень короткого времени, когда Уоррен начнёт попадаться ему среди парочек, тайком обжимающихся после отбоя по якобы укромным углам.

В замке нет уголка достаточно укромного, чтобы нарушители скрылись от него, и ей бы лучше этот факт поскорее усвоить.

Но Уоррен, её вечным слезам и нарастающей похотливости едва ли нашлось место среди занимавших его ум мыслей, когда в разгар торжественного ужина по случаю окончания учебного года он выскользнул из-за пиршественного стола. Лестрейндж, Нотт и Эйвери преданно уставились на него, ожидая команды, лишь Малфою и Розье хватило соображения не проявлять столь открыто свой интерес. Что до Мальсибера, то тот продолжал, как ни в чём не бывало, набивать утробу — Хьюго не отличался ни наблюдательностью, ни острым умом (что, впрочем, сполна искупалось иными полезными качествами). Он сделал им знак рукой — и верные рыцари остались сидеть по местам, а он тихо вышел в дверь Большого зала и так же тихо, без лишней суетливости, пересёк холл.

Признаться, он всё ещё размышлял о только что миновавших O.W.L. и их итогах — его результаты числились среди первых на курсе, конечно же, но он сознавал, что мог бы и лучше. Всегда можно лучше, если в должной степени постараться. К примеру, в список чар, изменяющих положение объекта в пространстве, следовало бы включить…

— Откройся, — велел он заколдованному рукомойнику с безыскусно нацарапанной на кране змейкой (эту помету оставил кто-то из его предшественников; в ней не было истинной необходимости, но, очевидно, деградация в семействе Гонтов зашла достаточно далеко — коль скоро маг, отворявший прежде вход в Тайную Комнату, не в состоянии оказался запомнить нужную раковину). Кран засветился, вращаясь.

Если бы он не был так погружён в раздумья, если бы не расслабился, поддавшись общей атмосфере, если бы был насторожён и внимателен, как в любой другой день, то ничего бы вслед за тем и не произошло.

Уоррен и сама виновна отчасти — обычно её завывания было слыхать за милю. Но то ли на сей раз сопли окончательно забили дурёхе нос, то ли она вовсе и не плакала там, а занималась чем-то ещё — короче говоря, сидела она тише мыши. А кабинки он не проверил. Лень окружающих прежде не заражала его, но всё когда-то случается впервые, разве не так?

Он умудрился её не заметить. Покуда не стало поздно.

— Эй, мальчикам сюда нельзя!..

Блистательная эпитафия. Последние слова, воистину достойные прожитой Миртл Уоррен короткой и бесполезной жизни.

Следует признать честно — в первый момент он растерялся. И лишь затем мысль о ритуале вспыхнула в мозгу, подобно молнии, разрезающей облака. И облаками теми была чистая паника — до сих пор он контролировал Наследие Салазара, запугивал, не нанося реального вреда, балансировал на тонкой грани. Хватило единственного мгновения, чтобы сорваться.

Что, если они поймут, что, если узнают, что если схватят его, что если кто-то сейчас войдёт, а он — здесь, у его ног — труп, что если Дамблдор, прибери Моргана его душу, этот проклятый, вечно вынюхивающий, вечно следящий за ним…

Но он быстро собрался. Нет. Не существует ошибок — не у него. Есть новые возможности, важно уметь распознать их и правильно применить.

Он ведь хотел, он давно собирался, планировал, всё продумал. Вот только…

Подходящего предмета не было. Ну не галстук же с шеи снимать! Секунду-другую он рассматривал перспективу использовать значок префекта — но тогда он больше не сможет носить его, а это вызовет вопросы, а это, в свою очередь…

У него при себе ничего не было, совсем ничего. Он не был готов. Палочка, да одежда.

Хотя…

Он очнулся от воспоминаний. Дневник лежал перед ним, раскрытый примерно на середине. Забавно всё вышло, в конечном итоге.

Вот и не верь после такого в судьбу!

Странное чувство посетило его, когда он написал:

«Том?»

Тот он, что вновь оказался заперт внутри артефакта, ничего не ответил. Что ж, зато он теперь мог с полным правом на то утверждать — пережить смертельное проклятье в действительности возможно. Призрак летящей в лицо «авады» до сих пор маячил перед внутренним взором. Надо ведь было так подставиться! Но и защищать было что — он инстинктивно заслонил самую ценную вещь в мире. Себя. В тот миг он начисто позабыл, что лишён настоящего тела, что не остановит «аваду» преградой плоти. И к лучшему — не будь он фантомом, духовной проекцией, сейчас был бы мёртв. Не окончательно мёртв, — хоркруксы тому порукой — но, безусловно, более мёртв, чем прежде. На что похоже существование за гранью — исследовать как-то не тянуло. При случае они позже проверят это на ком-либо другом.

Он потёр лоб. Привычка, которой не было прежде. Занятно. Как много завязано на вместилище души! Что ещё могло прицепиться к нему с той же лёгкостью?

Друзья, например.

Друзья, Мерлин помилуй, и ведь он и впрямь подумал о них именно так. Даже назвал недавно Грейнджер «подругой».

В жизни у него не было «друзей». Люди делились на полезных, условно-полезных, бесполезных и мусор, дожидающийся, чтобы его убрали. Последние две категории были обширней всего.

Возможно, однако, что концепция «друзей» не полностью лишена смысла. Его нынешним рыцарям было всего по одиннадцать — а в плане упорства и находчивости они могли потягаться со своими предшественниками; иных из них и обставить. Не нужно только делать им скидок — они могут больше, когда не знают, что им по возрасту не положено этого мочь.

Если сегодня у них всё получится — их мéста у него за плечом не посмеет оспорить никто из «старой гвардии». Малфой искупит любое недопонимание между ним и своим семейством. Грейнджер докажет, что магглорождённые бывают полезны (они бывали; ему просто не нравилось сей факт признавать). Он мысленно пробежался по ритуалу, повторяя катрены на языке, мёртвом почти две тысячи лет. Как будто бы всё готово. Оставались сомнения, но он гнал их от себя прочь. Магия равнялась воле и намерению.

Его воля была сильна, а намерение — ясно, как никогда.

* * *

У Молли Уизли, в девичестве Прюэтт, имелась черта, делавшая её в глазах Альбуса прекраснейшей из всех женщин.

Она действительно умела стряпать. Готовила с душой, что называется.

Если бы Альбусу предложили в какой-то момент попробовать одно-единственное кушанье перед смертью, его выбор пал бы на сырный суп с гренками от Толстухи Молли.

— Благодарю, — с чувством сказал он, отодвигая пустую тарелку. — Итак, объявляю наше собрание открытым. Северус, мальчик мой, тебе первое слово.

— Понятия не имею, кто он, — заявил Снейп, крутя в пальцах чашку с остывающим чаем. — С… хм, с той стороны все полагают, что это Орден Феникса опамятовался и решил выбраковать героя.

— Что?!.. — всполошилась Молли, потеряв на мгновение контроль над чистящим заклинанием. Мыльная пена фонтаном ударила из раковины в потолок. Сверху закапало. — Как они только могут!.. Это не мы!!!

— И не мы, — холодно сообщил тот, небрежным щелчком испаряя брызги с мантии. Северус всегда был немного позёром.

— Ух, попадись мне мерзавец — своими руками бы удавила, — с нехарактерной кровожадностью посулила Вэнс, стискивая эти самые руки так, будто уже воображала чью-либо шею в своих тонких, унизанных перстнями, пальцах. — Это же надо так подло… и в общественном месте, к тому же…

— И общественно опасным способом, — тут же поддакнул Снейп. Лицо его было абсолютно серьёзным, но Альбус знал точно — Северус над Эммелиной подтрунивает. Отчего-то у зельевара было на диво хорошее настроение. Игривое, если это слово вообще применимо к Северусу.

Альбус примерно догадывался о причине. Снейп редко позволял себе демарши, но именно сегодня решил взбрыкнуть.

Чуть ранее в тот же вечер Альбус прочёл пятый за две недели отказ Департамента магического образования. «Со всем уважением, свободных кандидатур мы в данный момент не можем вам предложить. Обратитесь в июле, перед началом следующего учебного года».

Следующего! У них впереди ещё два триместра, и что прикажете делать? Бедняга Квиринус не вернулся призраком — не то Альбус не постеснялся бы временно его привлечь.

Скрепя сердце, Альбус принял решение — рискованное решение, но обстоятельства были таковы, что тут уже не до шуток. Быть может, если назвать это «временными заменами», то проклятье и не сработает. И, в конце концов, Снейп сам из году в год подавал прошение на должность.

Вот тут-то Северус его и порадовал.

— Спасибо, но нет.

У Альбуса прямо-таки отпала челюсть.

— Почему? — с искренним интересом спросил он, шокированный настолько, что даже и возмутиться как-то не получалось.

— Передумал, — Снейп был лаконичен. В его пронзительных чёрных глазах мелькнуло странное выражение — самодовольное, почти злорадное.

— Но почему? — упорствовал Альбус.

— Не хочу, — холодно, по-змеиному улыбнулся Снейп.

— А раньше — хотел… Северус, мальчик мой, с тобой всё в порядке? — суицидальные наклонности мастера-зельевара не были для Альбуса тайной. Снейп следовал дорогою саморазрушения целенаправленно и давно, и все способы были ему хороши — от тайных миссий в стане врага до банального алкоголя.

— Более чем, — тот сомкнул кончики пальцев. — Отчего интересуетесь, господин директор?

Он точно что-то задумал, но вот что — поди угадай! Слизеринцы… Альбус с отвращением глянул на лоснящуюся плохо скрытым удовлетворением от сказанной гадости физиономию.

— Дура ты, Эми, — крякнул Муди, возвращая Альбуса из воспоминаний в текущий момент. — Дурою родилась, ею же и помрёшь, видать! Удавит она… Ты, коль встретишь его, поклонись-ка в ножки. Он вас, идиотов, спасти пытался.

— Кто? Что? От кого? — встрепенулся задремавший было с печеньем во рту Дож.

— Вы знаете, а я как-то раз встретил Гарри в магазине, и действительно поклонился, — хихикнул Дингл, промакивая лоб платком — лиловым в клеточку, под цвет знаменитому цилиндру. — Так неловко вышло!

Аластор закатил глаза — собственный глаз, точней. Магическое око неистово завращалось, отражая возмущение владельца.

— Кретины, — постановил он, — все вы. Поттер давно уж не наш. Просрали мы пацана. Эх!

— Мне не послышалось? — голосом Снейпа можно было резать металл. — Вы в самом деле намекаете, что желали бы покушению успеха?

— Нет, дорогуша, не намекаю, — осклабился отставной аврор. — Я говорю совершенно прямо. Поттера, как бы я ни жалел мальчонку, лучше б сейчас и кончить. Он уже так глубоко увяз в чернухе вашей любимой, что назад ему дороги нет. Знаете анекдот про паровозы? Бросьте, вы же с магглами росли. Конечно, знаете. Их надо давить, пока ещё маленькие.

— Ну, это уже ни в какие ворота!

— Муди, побойся Мерлина!

— Мальчики, мальчики, да вы что!

— Господин директор, приструните своего… бешеного пса!

— За пса у меня ответишь, опарыш ты меченый!

— А ну тихо!.. — грохнула Молли безо всякого «соноруса» так, что чашки в буфете звякнули. В руках она держала чугунную сковороду, угрожающе ею помахивая. — Не в моей кухне. Хотите дуэль — вон отсюда. Альбус, ты ведь обещал!..

— Мальчики! Ну в самом-то деле…

Скандалы между бывшим мракоборцем и бывшим пожирателем смерти случались периодически, и становились хуже из разу в раз. Альбус всерьёз опасался, что дело однажды и впрямь дойдёт до дуэли — в победителе он не сомневался, а терять ещё и профессора зельеварения не хотелось. Слагхорна вернуть с заслуженной пенсии будет ой как непросто. Да и не нравился ему Гораций как человек.

Кое-как пригасив ссору, Альбус направил беседу в более конструктивное русло. От обсуждения нападающего они перешли к обсуждению защищавшихся.

— Симпатичный мальчонка, — задумчиво обронила леди Августа. — На кого-то он, чудится мне, похож… Кто-то из побочной ветви Шафиков, что ли? Элфиас, вы не помните?

— А? Что? Кто?

Старина Дож, со вздохом отметил про себя Альбус, в последнее время совсем сдал.

Ему было интересно послушать версии, особенно версию «той стороны» по изящному эвфемизму Снейпа. Но Северус промолчал, загадочно улыбаясь. Узнал или нет? Альбус давить не стал. Наедине спросит ещё раз.

Сам он уже пережил всю гамму эмоций — от шока и ужаса до робкой надежды.

Ошибиться было бы практически невозможно — не после того, как он провёл в омуте памяти так много выматывающих часов.

Расспросы о магии хоркруксов не ограничились общими рассуждениями, как бы Слагхорн ни уверял в обратном. И полученные знания чистой теорией оставались недолго. Это Альбус и так понимал. Но вот осознавать, как скоро Том решился на первое своё убийство… Миртл, Миртл, бедная девочка! Альбус уже тогда подозревал, что в той истории с акромантулом не всё чисто. Подозревал, только доказать не смог. Смог лишь спасти из лап так называемого «правосудия» Рубеуса, ещё одну жертву коварства Тома. И вот теперь, все эти годы спустя, когда доказательства, в общем-то, никому не требовались, они были у него на руках.

Шестнадцать лет. Парселтанг. Одиночество, озлобленность, дикий, неестественный в столь юном существе страх смерти. Могущество древней крови и её же безумие, прущее изо всех щелей. Приют. И он, Альбус, молодой дурак, всерьёз думавший плетью перешибить обух. Теперь бы он вёл себя совершенно иначе, теперь бы он смог, наверное, достучаться, остановить…

И вот, добравшись в своих рассуждениях до этого места, Альбус и понял кое-что важное.

Что, на самом деле, ещё не поздно.

О магии хоркруксов он знал немногое — не больше, чем говорилось в «Тайнах наитемнейшего искусства» (да, вот какие книги приходилось ему читать). А там было описано — как. Но не — что в итоге получится, или — что с этим делать дальше. Процесс возрождения, возвращения души в мир живых при помощи хоркрукса не был Альбусу до конца ясен.

Что ж, значит — оно вот так.

Получается, если Том создал якорь души в самом конце пятого курса, то и возродился к жизни ровно в этом же возрасте. Уже знаток чернейшего колдовства, уже собирающий стаю волчат под свою руку, уже убийца. Но он покуда не был тем бесчеловечным монстром, каким стал потом. Не был тем молодым магом с радужками цвета крови, который пришёл во второй раз просить должности преподавателя защиты от тёмных искусств (до чего горькая ирония заключалась в самóй просьбе!).

Так может, ещё и сейчас…

На Альбуса всей тяжестью навалились прожитые годы. Мерлин, до чего же он стар! Стар и устал. Он думал, что от отчаянья тяжело дышится? Напрасно. Это Альбус тогда не распробовал надежду.

Том на газетной колдографии о переживаниях бывшего своего учителя и ведать не ведал. Размахивал палочкой, хмурился. Исчезал. И снова, по кругу. Под ноги ему валились перепуганные дети, отползали и убегали. Гарри, ребёнок пророчества, бежал первым. Но не от Тома.

Том его защищал.

Возможно ли, что Альбус всё это время ошибался, предполагая худшее? Возможно ли, что он не зря сказал однажды Северусу, что они, измученные войной, состарившиеся на ней, уже не способны увидеть, понять, как мыслит себя и мир вокруг беззаботное, безгрешное детство?

Силою, которую Волдеморт не мог ни узнать, ни понять, ни противостоять ей, всегда была именно любовь. И Альбус рассчитывал, что она сохранит Гарри от… того, чем стал Том Риддл.

Но что, если дело не в этом? Что, если она должна была остановить Тома в другом смысле?

Спасти.

Зелёная вспышка «авады» летела в пока-ещё-не-Волдеморта. Тот заслонял бегущих детей собственным телом. И пропадал.

«Маховик времени», — догадался Альбус. А в довесок к нему — просто фантастическая удача (благодаря «феликс фелицис»?). Если, конечно, Том вернётся в то время, из которого прибыл, живым. Но что-то Альбусу подсказывало, что они, конечно, так легко от него не избавятся. Том всегда цеплялся за жизнь с поразительным упорством. Мальчик…

Не был пока до конца потерян.

Неужто — вот оно, искупление, выстраданное, вымоленное, оплаченное жизнями родителей второго мальчика на колдографии? Судьба жестока, это правда, но может ли она хоть иногда быть к ним всем… добра?

Альбус понял, что совсем выпал из разговора. Безобразие! Этак он сделается не лучше бедняги Дингла. Или старины Дожа. Честно говоря, Ордену Феникса настоятельно требовалась свежая кровь. Стоило привлечь Минерву, хотя та и сама уже в годах, признаться…

Что Альбус старше всех присутствующих — об этом он предпочёл не думать. Кто здесь Верховный чародей, в конце концов? Правильно, с него и спрос иной.

Кухня Толстухи Молли (вот ведь дурацкое, обидное прозвище, а прицепилось, стараниями Северуса — не отлепишь!), жарко натопленная, ярко освещённая и тесноватая из-за набившегося внутрь народу, в эту минуту напоминала Альбусу корабль, плывущий сквозь шторм. То ли есть земля впереди, то ли нет, верный ли курс, или неверный — ничего не разобрать. Но им, потеющим в трюме гребцам, важно не опускать рук.

Керосиновая лампа (заколдованная, всё же Уизли не до такой степени презирали вековые традиции, чтобы попусту прожигать деньги, в буквальном смысле) освещала накрытый к чаю стол. Скатерть в красно-белую клетку, поблёкшая пятнами от бесконечных чистящих заклинаний, была укрыта поверху прозрачной клеёнкой. В углу нежно дышала углями начищенная графитом до приятного матового блеска печь, на ней сердито плевался паром и кипятком большой коричневый эмалированный чайник. На подоконнике, в обрамлении чуть желтоватого тюля и гардин с крупными рыжими розами, цвела герань; с нею соседствовали луковицы в банках из-под горчицы, бодро щетинившиеся свежими зелёными ростками. Единственная стрелка ходиков на стене указывала на «пора кормить кур».

Уизли были простыми людьми. На таких, как они, и держится от века Британия.

Альбус подхватил с усыпанного крошками блюда последнее печенье. Корица и сахар, вроде бы ничего особенного, а в то же время — язык проглотишь! И как Молли это делает? Безо всяких, причём, домовых эльфов, собственными руками. Вот где настоящая магия!

— Ты, Альбус, со всеми своими должностями, совершенно запустил школу, — тем временем поучал его Муди, оседлавший любимого конька. — Моргана ведает, что у тебя за спиной творится. Вот попомнишь мои слова — да поздно будет. Сейчас приедет пацан с каникул — и начнётся, руку на отсечение даю. Долго ж они не выдерживают, понимаешь? Эскалация, слыхал такое слово? Маггловское, ага. Ты не кривись, упырь носатый, точно дерьмо унюхал, — фыркнул он в сторону Снейпа, — я в умной книжке вычитал. Тамошние авроры в вашей братии толк знают. Вам стóит кровушки распробовать, вы ж не остановитесь сами. А Поттер, он — всё…

Альбус вздохнул, взялся машинально за бороду, но тут же вспомнил, что пытается отучить себя от привычки без конца её теребить.

— Аластор…

— Ну что — Аластор?! Я уже шестьдесят пять лет как Аластор! Я узнаю́ эту Мордредову срань, когда вижу её! Ты в курсе, отчего!

Да, Альбус был в курсе. Том Риддл и Аластор Муди были одногодками. Только учились на разных факультетах. И в принципе разнились, как небо и земля.

— Постоянная бдительность!.. — Муди жёстко пристукнул по полу протезом ноги. — Глаз да глаз нужен за вашим разлюбезным Поттером! — магическое око закатилось под веко, покрутилось и пристально уставилось на Альбуса.

— Так присмотрите за мальчиком сами, за чем дело стало, — мурлыкнул Северус с ядовитой участливостью.

Чай ни он, ни Аластор, на самом деле не пили. И ни печеньица в рот не взяли. И ничего другого от щедрот Молли — тоже. Всё отравиться боялись, два параноика, старый и молодой. Вот сейчас, вот здесь, среди самых доверенных из людей, в их безопасном и любящем доме! Альбус ощутил вспышку раздражения на чужую упёртось и глупость, но тут же сурово одёрнул себя. Ему следовало быть гласом рациональности в этом бедламе, коль скоро никто другой им поработать не хотел и не мог.

— …приходи́те к нам преподавать, как раз и вакансия на должность профессора защиты от тёмных искусств снова открыта, — продолжил Снейп, и Альбус схватился за голову. Но поздно — вылетевшие слова было не воротить.

— Нет, нет, у нас уже есть кандидат! — всё же попытался предотвратить катастрофу он.

— Да? — приятно удивился Снейп. — Так мне вы предлагали из чистого уважения, а не потому, что некому больше? Право, Альбус, я не претендую.

— Меченого — да в преподаватели защиты?! — от природы грубое, а вдобавок перекорёженное шрамами, лицо Муди исказилось, став гневной маской. — Ещё чего! Альбус, я согласен, без вопросов. Что там надо, контракт подписать?

— Браво! Вперёд, Гриффиндор! — притворно восхитился Северус, и даже кончики пальцев пару раз соединил — вроде как похлопал. — Должность, конечно, проклята, но вам ли привыкать? Да и не всё так страшно, как расписывают — из ваших тридцати пяти предшественников на тот свет оправились всего-навсего семеро! Ещё двое в Мунго лежат, в отделении для неизлечимых, один тронулся и один стал вампиром — всё равно статистика явно в вашу пользу, а?

— Пугать меня удумал, ты, сосунок? — сузил на него здоровый глаз Муди, щерясь в волчьем оскале. — Меня ваш лордишка плохо отмытый не запугал, куда уж тебе! Пасть свою лучше прикрой, яд на скатерть течёт!

— Да что ж такое-то! Хватит вам!..

— Снейп, мать твою Моргану!

— При всём уважении!..

— А? Что? Куда?

— Ещё одно слово!..

— Альбус, клянусь тебе, в последний раз я вас сюда пускаю!

В окно, довершая бардак, забарабанила клювом сова, отягощённая доброй дюжиной свитков с фиолетовыми печатями Визенгамота. Отлично, работа и тут до него добралась! Альбус, проглотив недовольный стон и запив его остатками чая, поднялся.

— Нет, нет, осторожнее!.. Здесь раму у нас заедает! Альбус, ради всего святого, дай я сама…

— А оплата какая роскошная — три сотни в год, можно ни в чём себе не отказывать! — спор между будущими коллегами-преподавателями (а что открутиться от Муди в профессорах не получится, Альбус более не сомневался, хотя одна перспектива уже вызывала у него страшную головную боль) возобновился, но стал тише, глуше и приобрёл почти мирные тона — насколько этих двоих выражение «мирный» в целом могло касаться.

— Ха! Аврорам сколько платят, по-твоему? И это у вас там ещё полный пансион! Да с меня только за комнату в месяц десятку дерут!

— …и всего два ночных дежурства в неделю, — не сдавался Снейп. Муди откинулся на спинку стула, победоносно засунув руки в карманы.

— Да это ж курорт! Всего два, — с выражением повторил он.

— И общение с подрастающим поколением, безусловно, отдельно порадует столь мягкое, сентиментальное сердце, как ваше.

— Я с этим подрастающим поколением уже язву нажил, потом вылечил, потом нажил опять! Ваши детишки по сравнению с моими — просто подарок! Считай-ка сам — для начала, они не пьянствуют…

— А ваши, зато, по кладовкам не трахаются!

Аластор захохотал — точно ворон закаркал.

— Это кто ж тебе такую глупость сказал?

— И, держу пари, молодые авроры на уроках не плачут! А мои студенты — ещё как, прямо слезами!

— Среди них беременных баб нету, ты вот за что Мерлина поблагодари! Помню, лет двадцать назад дело было, пришла этак у нас работать одна краля…

— Вы, если хотите, ещё посидите, а я пойду. Дела не ждут, — уведомил Альбус. Молли утёрла пот со лба кухонным полотенцем, перекинутым через плечо.

— Завернуть тебе с собой немного жареной рыбки? — предложила она.

* * *

— Три минуты до полуночи. Начинаем?

— Салазар, помоги! Начинаем.

— Без лишней болтовни, помните.

— Да, мой лорд.

— Ага…

Драко сжал и разжал правую кисть. Онемение неуклонно распространялось всё дальше. И чёрное пятнышко подросло — уже и безо всяких чернил видать.

Скоро, напомнил он себе с неприятным тянущим чувством в желудке, это не будет иметь значения. Грейнджер заставила его приготовиться тщательно.

— Ну, допустим, отрезать сумеем. А дальше что делать будешь? В обморок падать, от массированной кровопотери? — спросила она. — Драко, мне кажется, ты не до конца понимаешь, на что соглашаешься.

Он стиснул челюсти. И заспорил упрямо:

— Ещё как понимаю!

— Тогда и не жди, будто всё как-то само собой разрулится! Думаю, для начала нам потребуется жгут… Годрик, надеюсь, меня не стошнит. Я читала, многих тошнит на первой ампутации. Заранее ведь не скажешь, да?

Драко немедленно замутило.

— Ты не помогаешь, — сквозь зубы заметил он.

— Прости, — не выказывая и следа раскаяния, отвечала она.

В итоге, жгут у них был. И перевязочный пакет, хотя Грейнджер владела нужным заклятием. И умиротворяющий бальзам — всё равно в аптеку бегать пришлось. И бадьян. Малфой бы волновался значительно больше, просиди они остаток дня праздно, но его то и дело что-нибудь отвлекало.

— Ты чары отвода глаз накладывать умеешь?

— Нет. А ты? — он практически ожидал, что она скажет «да». Но девчонка затрясла сокрушённо кудрями.

— И я нет. Ну, самое время нам научиться, не так ли? И давай подумаем, как нам ещё оградить место ритуала. Заглушающее, безусловно. Что кроме него? Магглооталкивающие чары на доме и так стоя́т, верно я поняла?

Здоровенный, футов пять в диаметре, каменный котёл они уменьшили заранее. И чары облегчения веса попросили наложить. Приказчик в лавке лишних вопросов не задавал — не зря они, по подсказке Малфоя, велели ему оставить себе сдачу.

— А ты уверен, что никто не придёт? — в голосе Грейнджер отчётливо слышались сомнения, вполне понятные Драко.

— Ночь. И зима, — подбодрил он её, хотя сам даже и задумываться не хотел, что произойдёт, если случайный турист влезет в дом, когда у них в разгаре будет ритуал. Но не спорить же с повелителем по этому поводу! Тем более, место тот выбрал действительно знаковое. Имелось в его решении нечто законченное и элегантное.

Разрушенный особняк Поттеров в Годриковом Овраге, короче говоря.

— Тут точно можно прямо на полу костёр разводить? — Грейнджер, окружённая роем хаотично перемещающихся светлячков-люмосов, покусала губы.

— Этому дому уже трудно навредить сильнее, чем есть, — хмыкнул Драко.

— Да, но — если пожар?

Малфой вынужден был признать за её словами определённую правоту.

— Ладно, давай найдём что-нибудь… да вот, хоть… акцио! Акцио! Грейнджер, ты бы помогла, что стоишь столбом!

— Акцио!

Вдвоём они приманили достаточно черепицы с раскуроченной кровли, чтобы выстелить ею подходящего размера участок на полу. Практически отсутствующий потолок придавал помещению неожиданное сходство с Большим залом. Только там клубящиеся тучи и прочие атмосферные феномены, а также небесные светила, сияющие над головой, были искусной иллюзией, созданной магией. Здесь они были самыми настоящими. Из-за остро изломанного ребра сгнившей балки выглядывала ущербная луна, звёзды переливались, точно уголья в камине — но веяло от них холодом, а не жаром.

— Что тут было раньше? Спальня?

— Детская. Вон, кроватка в углу.

— О! — Грейнджер заозиралась, очевидно, сопоставляя реальность и колдографии, что они вместе рассматривали в газетном архиве всего пару дней и одновременно с тем словно бы пару веков назад. — Ну да, разумеется. Хорошо, отойди чуть-чуть, сейчас я увеличу котёл. Фините редуцио! — она критически изучила результат своего труда и заправила за ухо особенно непокорную кудряшку. — Думаю, чары облегчения веса отменять нежелательно. Тут и так перекрытия на честном слове держатся, как бы не провалился пол…

— Всё у нас непременно получится, вот увидишь, — невпопад ответил ей Драко.

Согревающие чары на одежде помогали, но от ледяного ветра, задувавшего со всех сторон, всё равно покалывало лицо.

— А не рано ещё разводить огонь?

— Котёл же каменный! Тебе знакомо понятие теплоёмкости? — нет, но по контексту Драко догадался.

— Хорошо, пусть прогреется. Жгут у тебя? Дай.

— Драко, жгут нельзя накладывать дольше, чем на…

— Просто! Дай! Его! Сюда! Пожалуйста.

Грейнджер вздохнула, решительно отбросила за плечи свою копну — волосы у неё жили какой-то собственной жизнью, как змеи на голове Горгоны Медузы.

— Сама наложу, — строго сказала она. — Руку, будь добр.

Даже в коридоре с цербером Малфою не было так страшно.

Когда по лестнице, наконец, заскрипели шаги, всё у них было готово. Череп, добела отмытый Кричером, фиал с кровью, зелья, перевязочный материал.

Чистая новая одежда для того, кто должен появиться из котла.

Вошедший — быть может, следовало говорить «вошедшие», хотя физически они разделяли сейчас одно тело — откинул капюшон мантии. Он не произнёс ни слова, но у Драко всё равно целая стая мурашек пронеслась по спине.

— Три минуты до полуночи, — объявила Грейнджер. — Начинаем?

Она бросила неуверенный взгляд в сторону Малфоя.

— Салазар, помоги! — истово взмолился тот. — Начинаем.

— Без лишней болтовни, помните, — проронил Тёмный Лорд, делая шаг к курящемуся паром котлу.

— Да, мой лорд, — согнулся в поклоне Драко.

Он постоянно держал в голове, что повелитель теперь не любит лишнего подобострастия (считает его за насмешку, как ни удивителен сей факт). Но ситуация уж больно располагала, и Малфой не удержался.

— Ага… — девчонка сглотнула. Её, то ли от холода, то ли от нервов, жутко трясло. Почтительность с Грейнджер и рядом не ночевала, однако Тёмный Лорд легко спустил ей неподобающий ответ. Его — сейчас или отныне всегда — интересовала не форма, а содержание.

Он достал волшебную палочку. Они с Грейнджер тоже достали свои.

— Инэдж хэрэк каи ахауи…

— Приветствую тебя, душа моя, моя жизнь, — подхватили они.

Череп ухнул в котёл, ринулись к поверхности и полопались пузыри. Голубоватый искристый отблеск пробежал по стенам, подсветил лица, превращая их в гротескные маски.

— Мэк уи иикуи кхэрэк…

— Смотри, здесь я, перед тобою стою, — декламировали они нараспев. Ломкие, как папирус, древние, как папирус слова чуждого мёртвого языка хрустели во рту, песком прилипали к губам.

Стоило первой же капле упасть из перевёрнутого фиала — и огонь метнулся, искры победно взвились в вышину. Небо, полное звёзд, выцвело в чёрный. Всё, что было вокруг белым и голубым, стало вмиг золотым и красным.

— Кхакуи! — гремело в развалинах, и, если бы не чары, которые повелитель накладывал сам, не доверив им — сейчас половина деревни, наверно, сбежалась бы. — Усэркуи! Бакуи! Сэкхэмкуи!

— Восстал я! Сильный, мощный, как тот, в кого вдохнули душу его обратно…

Малфоя не стошнило. Девчонку тоже. Палочка больше не дрожала в её руках. Ниже жгута всё давно онемело — лишь призрак боли, пробившись сквозь действие зелья, попробовал до него достучаться. Драко его проигнорировал — куда сильнее, чем боль, его мучил страх перепутать или забыть слова.

— Уаджсэн уадж и уадж каи ми сэн джэфа каи ми⁽³⁾, — выпевал, выговаривал его рот.

«Навсегда, навсегда, это навсегда», — в такт речитативу стучало в голове Драко.

Его глаза всё глядели, не отрываясь и не мигая, туда, где секунду назад находилась часть его тела. И где больше не было ничего.

«То не жертва, чего не жалко».

— Сэн фа эм мэкхат-ка маат… — белый густой пар заволок всё вокруг. Пахло точно от варящегося пудинга — кипятящейся много часов тканью. Но через секунду запах переменился. Дохнуло чем-то гнилым, сладким, страшным. У Драко подкатил к горлу ком.

— Эр фэнэд! — визжал в глубине белых непроницаемых облаков голос, который едва ли хоть кто-то узнал бы, услышь сейчас. — Эн ра! Эм хэру!⁽⁴⁾

Огонь обернулся мертвенной зеленью, всполохами северного сияния. Тревожной ночной радугой, пляшущей в вечных льдах.

И вдруг — словно бы чёрная молния ударила снизу вверх, расколола мир, вспышкою мрака резанула глаза.

И погасла.

И вслед за нею всё остальное тоже погасло. Стало тихо, неестественно тихо. Драко понял, что позабыл дышать.

— Мой лорд? — шепнул он в обступившую темноту.

В ответ прозвучал только чей-то надсадный кашель.

С третьей попытки — колдовать левой рукой Драко придётся отныне привыкнуть, но он ещё не привык — ему удалось засветить люмос. Одинокий жёлтенький огонёк оторвался от палочки, затанцевал рядом, едва-едва разгоняя тьму. Представшая в его робком сиянии картина была душераздирающей.

Грейнджер сидела на полу, согнувшись практически пополам и держась за живот. Кудри её распрямились, безжизненно обвисли — что смотрелось до жути странно. Рядом нашёлся Поттер — распластался лицом вверх, будто рухнул навзничь, не пытаясь сгруппироваться или хоть как-то смягчить падение. Он не шевелился, молчал — то ли пребывал без сознания, то ли был мёртв. Всюду валялись куски расколовшейся вдребезги черепицы и чёрные-чёрные, будто много часов назад остывшие, головёшки. Сильно воняло гарью.

Каменный котёл не разбился, но заметная трещина опоясывала его, спиралью сбегая наискосок. Он лежал на боку — пустой, перевёрнутый.

Даже дневника внутри не было. Исчез, точно никогда его и не существовало.

«Нет», — хотел сказать Драко.

Но голос отказался повиноваться ему. Комната накренилась и внезапно поехала вбок. Малфой попытался поймать взбрыкнувший пол ногами; но тот ударил его под колени, толкнул в плечо, стукнул в висок.

А вслед за тем пришла боль — облизала на пробу, вонзила зубы.

И сожрала.

* * *

Немного магии способно поправить практически всё, что угодно. Эту истину Гермиона за время жизни в волшебном мире успела усвоить сполна.

А потому, таща на буксире двух невменяемых соратников, она — потеющая несмотря на мороз, усталая до ломоты в костях, отчаявшаяся до слёз — очутившись на улице, первым делом взмахнула палочкой. И лишь вслед за тем поняла — она не знает, что собиралась сейчас наколдовать.

Ей очень бы пригодилась волшебная кнопка с надписью: «нажать, чтобы немедленно всё исправить».

Ладно, наверное — начать следовало с люмоса. Она растеряла всю концентрацию на коротком пути от детской, и призванный ею ранее люмос погас. Гермиона сцепила зубы, вновь подняла руку с палочкой — и тут произошла удивительная штука.

Её оглушил жуткий рёв и пригвоздил к месту резко вспыхнувший свет. Реакция Гермионы была стыдной, но вполне закономерной.

«Полиция?!» — успела перепугаться она, но тут же вспомнила, что авроры не имеют привычки прибывать на место колёсным транспортом, как делают обыкновенно их коллеги из мира, лишённого волшебства.

А именно колесо — громадное притом — и оказалось прямо перед её глазами.

Нет, то была вовсе не полиция. И не авроры. Автобус глубокого синего цвета затормозил на обочине рядом с ней. И не одни лишь колёса — он весь был громадным. Задрав голову, изумлённая Гермиона насчитала три этажа — и каждый из них был куда выше общепринятого стандарта. «Рыцарь», — вилась броская надпись золотыми буквами на его боку.

Четыре месяца в волшебном мире, а она впервые видит эдакое чудо! Интересно, это регулярный или экскурсионный транспорт?..

Тут на месте буквы «ц» в слове «Рыцарь» образовалась дверь. Из неё свесилась лесенка подножки и выскочил тощий, лопоухий, и вдобавок прыщавый юноша в красной мантии официального вида и круглой красной шапочке.

— Добро пожаловать на борт «Рыцаря»! — заученной скороговоркой зачастил он. — Я — ваш кондуктор, Стэнли Шанпайк, но вы зовите меня просто «Стэн», ведь мы, считайте, с вами уже друзья! Домчим куда угодно! Каждой ведьме и волшебнику в трудную минуту протянет руку помощи наш «Рыцарь»! Вам стóит лишь… — тут он заметил Гермиону и её груз, икнул и подавился окончанием фразы.

— Да, вам уж точно не помешает рука помощи, детишки, — заключил он, налюбовавшись. — Рука! Ну, вы ведь поняли? Рука. Смешно, да?

Вот так и становятся злыми ведьмами! Гермиона испытала столь яркое желание наградить его каким-нибудь препротивным сглазом, что едва сумела сдержаться. И то скорее потому, что единственный известный ей настоящий сглаз едва ли был хуже уже имевшихся у «Стэна» прыщей. С таким-то языком и без мозгов — тоже чей-то сглаз, вполне вероятно.

— Заходи, — развязно велел ей «Стэн». — То есть, хм, заноси. Давай, помогу. Вам в Мунго? Одиннадцать сиклей с каждого. За четырнадцать получите кружку горячего шоколаду, за пятнадцать — ещё и грелку в постель. И зубную щётку. Любого цвета! Только она вряд ли понадобится, — тут же уточнил он. — Доедем раньше.

«Грелку в постель»? Гермиона тупо моргнула. Что?

Но «Стэн» не оговорился, а она не ослышалась. Вместо сидений внутри салона в два ряда стояли кровати. Зашторенные окна и бронзовые подсвечники на отделанных деревянными панелями стенах уничтожали любое сходство с привычным автобусом. Больше походило на океанский лайнер.

«Титаник». Она быстро задёрнула занавеску над кроватью, к которой подвёл её «Стэн».

— Э-э, зря, — прокомментировал тот её действия. — Ты лучше туда не гляди. С непривычки как есть укачает! Так что, шоколад брать будете?

— Одну кружку, — Гермиона зашарила по карманам Гарри. Тот продолжал расфокусированно таращиться в пространство перед собой. Драко, сжавшись в комок на своей постели, мочил покрывало слезами. Красавцы, оба! А ей, между прочим, может быть, тоже хочется лечь и поплакать!

— Ого! — развеселился наблюдавший за её манипуляциями «Стэн». — А другу?

Гермиона отсчитала ему в ладонь серебряные монетки.

— А это и так не мне. Один шоколад и грелку каждому.

— Ну, как знаешь, — «Стэн», шаркая ногами, ушёл. Койки пошатывало, когда автобус особенно сильно бросало на ухабах. Гермиона потёрла лицо. Мунго — нормально, вполне сойдёт. Оттуда до Блэк-хауса рукой подать. Если Гарри осилит вызвать Кричера, будет совсем славно.

— Ничего ещё не кончено, — вдруг сказал Гарри, схватив её за запястье. Пальцы его были холодны, как лёд. — Это ещё не конец, ясно?

Гермиона, взглянув в его лихорадочно блестящие глаза за грязными стёклами очков, промолчала.

1) «Злой умысел» (лат.)

Вернуться к тексту

2) «Бездна взывает к бездне» (лат.)

Вернуться к тексту

3) «Если я процветаю, то и они процветают, и моя душа процветает как они, моя душа наделена всем необходимым, как они» (др.-егип.)

Вернуться к тексту

4) «О чаши весов, пусть то, что истинно, вознесётся, как возносится нос Ра днём!» (др.-егип.)

Вернуться к тексту