«Яга-инкорпорейтед» (джен)

Дирижабль завис над самой кромкой леса. Пожар стих. В воздухе теперь пахло гарью и магией.

— Идиотка! Ты что, лес спалить решила? — легко спрыгивая с каната, рявкнул Кощей, да так зло, что всех баб, кроме Агафьи, разом сдуло с пропахшей гарью поляны. Подлетел, сгрёб Агафью в охапку, поставил на подгоревший пень и принялся осматривать — цела ли? Агафья безвольно терпела, пока Кощей вертел её из стороны в сторону, смотрела на почерневший, развалившийся на две неравные части дуб и, как ни старалась, не могла сдержать горькие, рекой льющиеся из глаз слёзы.

— Ты чего ревёшь-то? — наконец не выдержал Кощей. — Ты же с этим дубом цапалась, сколько я тебя помню!

— Так ему же пять сотен лет!

Кощей какое-то время непонимающе смотрел на рыдающую Агафью, а затем обречённо вздохнул. Женщин понять невозможно, это факт!

— Цепь причальную спустите, — крикнул он лесовикам.

Две маленькие шишковатые головы высунулись из грузовой корзины, покивали в ответ, и в следующую секунду причальная цепь с оглушительным скрежетом поползла вниз.

— Дуб цепью обвязывать будем, — приказал Кощей. — Да плотнее вяжите, чтоб щелей не осталось. Жить захочет — срастётся.

Лесовики поскидывали с дирижабля канаты, проворно, словно белки, спустились по ним на землю и принялись обвязывать дуб. Причальная цепь звенела, дуб негромко кряхтел, но, кажется, поддавался.

«Может, всё ещё обойдётся?» — размазывая по грязным щекам слёзы, с надеждой думала Агафья.

Кощей постоял, посмотрел на неё сверху вниз, сунул ей в руку платок, сказал как-то неловко:

— Умойся.

Ушёл, но тут же снова вернулся обратно, отобрал у неё платок и сам принялся оттирать ей щёку. Тёр так долго, что за это время Агафья успела бы вымыться с ног до головы.

— Князь про магию прознает, — тихо сказала Агафья, — беда будет.

— Разберусь, — буркнул Кощей, посмотрел на неё внимательно, словно чего-то ждал. Не дождался, вновь сердито сунул ей в руку платок и пошёл раздавать команды лесовикам.

Агафья утёрла испачканным рукавом нос, вздохнула и решила, что надо бы пойти посмотреть, как там её домочадцы.

Уставшие и грязные, они сидели подле Избушки. Марфа пыталась отчистить от сажи свой сарафан, Фрося старательно заплетала Кикиморе косу, Банник латал подгоревшие лапти. Полудница, потерявшая где-то свою сковороду, расстроенно рылась у Агафьи в сундуке — то ли искала замену, то ли просто пыталась чем-то занять руки. Змий, весь перемазанный в грязи, лежал на песке, рассматривая свой хвост, видно, искал повреждения, но не находил. Завидев Агафью, вздохнул, скорее для проформы, чем от усталости. Здесь же, последней в рядке, обнаружилась и Жаба. Сидела на мокрой от воды земле и очень расстроенно смотрела на дуб.

«Не сбежала, не бросила нас в беде», — с уважением подумала Агафья.

Лесовики споро кинулись пилить сгоревшие деревья, расчищать лес. Сил помогать им ни у кого не было, да от них по счастью этого и не требовалось.

— И что теперь? — печально глядя на сгоревшую вместе с подлеском ступу, спросила Кикимора.

— Сделаем новую, — ответила Агафья.

Все на какое-то время замолчали.

— Вот же ж Леший болтун! — неожиданно возмутилась Марфа.

Агафья проследила за её взглядом. В отдалении стоял Кощей, слушал, что говорит ему прибежавший помогать Леший, и мрачно поглядывал на Банника, да так, словно что-то прикидывал в уме.

— Чего это он? — спросила Агафья.

— Решает, убить или не убить, — ответила полевница.

— Банника-то за что? — не поняла Агафья.

Марфа посмотрела на неё внимательно и вздохнула.

— Вроде как до дела доходит, ты у нас самая умная, Агафья, — сказала она, — а как до жизни… такая дура.

* * *

А ночью, когда все разошлись спать, Агафья притащила огромную бадью живительного отвара и долго обмазывала им дуб.

— Ты не сердись, — сказала она покаянно, — чтобы ты там ни думал, а я такой беды тебе никогда не желала.

Закончила мазать, слезла с цепи, постояла, дожидаясь ответа. Но дуб молчал. Из темноты на звук её усталого голоса прискакала Жаба.

— Всё ведь образуется? — с надеждой глядя на Жабу, спросила её Агафья, и та, немного помедлив, уверенно квакнула в ответ.

До утра Агафья так толком и не сомкнула глаз, всё ей виделся охваченный пожаром лес, дуб и смотрящий на неё с укором Кощей. Мысли о Кощее она то и дело старательно гнала прочь, да только толку из этого выходило мало. Магия, что лес спасла, такой силы была, что волна наверняка до самого Княжич-града докатилась. Князь поймёт, что случилось, Кощея из-под земли достанет, и тогда жди беды! А всё она, дура, виновата! Удумала — летать!

— Да спи уже, — словно прочтя её мысли, сонно пробормотала Марфа. — В Княжич-граде он, мне Леший сказал. Водку они с князем пьют, да о бабах говорят. Всё с ним в порядке.

Агафья перевернулась на другой бок, вспомнила отчего-то золотую механическую птицу и только тогда наконец провалилась в тяжёлое, наполненное дурманом забытьё.

* * *

На следующий день Агафья провалялась в постели едва ли не до вечера. Щурясь и кряхтя, вылезла на солнышко, постанывая, опустилась на камень. Болело всё, даже там, где, казалось бы, болеть было нечему. Следом за ней один за другим начали медленно выползать и все остальные. Только уселись — кто на пенёк, а кто на перевёрнутое корыто — как со стороны Кудыкиной горы ветер донёс непонятный звук.

— Что за чёрт?— удивилась полудница.

Черти с Кощеем предпочитали не связываться и потому в лес благоразумно не совались, но их всё равно между делом всякий раз поминали.

Все напряжённо прислушались. За порядком поредевшей полосой леса что-то пыхтело, гремело и негромко покряхтывало. Потом покряхтывание сменилось знакомым стуком колёс, и стало понятно, что это едет самоходная тележка.

«Неужто снова княжеский писец пожаловал?» — с сомнением подумала Агафья. Прислушалась, неуверенно покачала головой — нет, самоходная тележка писца пыхтела как-то иначе.

А вскорости за стволами ближайших сосен появился и сам диковинный аппарат — массивная трехколёсная телега. Над передним ведущим колесом крепился огромный паровой котёл, а из высокой кривоватой трубы в небо валил густой пар. В задней части телеги стояла большая дубовая бадья, из которой торчала рыжеволосая девичья голова и рыбий хвост.

— Русалка! — ахнула овинница.

Все повскакали со своих мест, кинулись смотреть.

— Это ещё что за сморчок такой? — спросила Марфа, разглядывая маленького старичка, сидевшего на козлах. Вида он был неопрятного и странного: лаптей не носил, чресла свои связанной в пучки листвой прикрывал, а на голове вместо шапки и вовсе зачем-то таскал пустое воронье гнездо.

— Это Аук, — неожиданно зло ответила Кикимора, — мерзкий поганец, каких свет ещё не видывал. В здешних лесах такие не водятся, а вот на юге он нашему племени немало крови попортил. Заманит своим ауканьем девку в лес, вину на кикимору болотную свалит, а нас потом мужики лупят почём зря!

Сморчок, не здороваясь, сгрузил на поляну бадью с русалкой, взял плату за проезд и тут же укатил прочь.

Русалка высунулась из бадьи, ничуть не смущаясь, осмотрелась по сторонам и тут же по-деловому спросила:

— А где у вас тут баб на работу нанимают? Я устраиваться приехала!

— Ишь ты, самоуверенная какая! — совершенно негостеприимно буркнула Кикимора. — И откуда ты такая взялась? Синицы, что ли, про нас наболтали? Так ты зря приехала — ты же рыба, а не баба. Какой с тебя толк? Нам нахлебницы не нужны!

— Что же, если у меня ног нету, так, значит, и путь в небо мне заказан? — возмутилась русалка. — Так ты на себя лучше посмотри, только из болота вылезла, а уже командуешь!

— Тише, тише! — принялась разнимать их Агафья. — Не шумите! Хвост полётам не помеха, да и дело мы тебе подходящее найдём. Тут у нас пруд неподалёку есть, отдохни с дороги, отоспись, а завтра что-нибудь, да придумаем.

* * *

Русалку тащили в корыте на пруд всем миром. Даже Кикимора помогала — Агафья сказала тащить, значит, тащить. Сгрузили её на прибрежный песок, уселись передохнуть.

— А где все утки? — глядя на совершенно пустой пруд, внезапно спохватилась Агафья.

— Да это всё Кощей, — вздохнула Кикимора. — Слух прошёл, что он утку в зайца задумал засунуть... Не спрашивай, зачем, сама не знаю. Утки как про это прознали, так сразу все на юг и подались.

* * *

На следующий день Избушка ни свет ни заря сбегала с корытом на пруд, притащила на поляну русалку и тут же, сгорая от любопытства, уселась подле неё. Русалка подоила козу, почистила репу, затем достала откуда-то книжку и стала читать. Вслух читала. Сказку. Про какого-то царя. Избушка слушала внимательно, кажется, даже кивала.

Агафья наварила новую порцию живительного бальзама, притащила ведро к дубу, собралась мазать.

— Давай я, — предложила русалка, — я лечебные заклинания знаю.

Сама ловко залезла на дуб, взгромоздила на нижнюю ветку свой хвост, книжку повесила на цепь — видать, чтоб не затоптали — и принялась за работу. Хорошо мазала, с душой, кистью проведёт — и на ветке тут же новый лист вырастает.

— Тебя как зовут-то? — спросила её Агафья, обомлев от такого чуда.

Русалка посмотрела на неё сверху вниз и, солнечно улыбнувшись, ответила:

— Пеля.

* * *

А к обеду на Агафьину поляну неожиданно вновь пожаловал гость. Иван, княжий племянник. Вышел из-под сени опалённых пожаром сосен, с удивлением уставился на обвязанный цепью дуб, на сидевшую на нём русалку с ведром, на дремавшего на книге кота и на секунду даже опешил. Растерялся.

— Ты это чего? — заметив Ивана, удивлённо спросила Агафья, вытерла грязные руки о передник, отложила инструмент, вышла навстречу. Разглядела парадный камзол Ивана, цветы и от досады чуть не всплеснула руками. — Тебе кто про жабу-то сказал? Неужто Кикимора окаянная всё-таки проболталась?!

— Какую жабу? — не понял Иван.

Ефросинья, прибиравшаяся в Избушке, услышала голоса, с любопытством высунулась в окно. Следом за ней на подоконник выпрыгнула Жаба, увидела Ивана с цветами, заполошно квакнула и тут же испуганно спряталась назад.

— Нашей Жабе женихи не нужны, — сказала полудница и поудобнее перехватила сковороду. — Она у нас личность самодостаточная, природу любит и в ваши дворцы переезжать не намерена. Так что ты назад, парень, ступай, тебе здесь делать нечего!

— Ты на пруд сходи, тут недалеко есть один, — явно жалея Ивана, предложил Банник. — Может, там другую жабу найдёшь, посговорчивее.

— Да что вы мне всё жаб-то своих суёте?! — возмутился вконец растерявшийся Иван. — Я к Агафье пришёл, посвататься хочу!

Все испуганно замолчали и уставились на Агафью.

— Ходят тут всякие, не поймёшь, то ли к бабе, то ли к жабе, — сердито проворчала Кикимора.

«Лучше б ты и правда к жабе пришёл», — сама не понимая, отчего так заполошно краснеет, подумала Агафья.