Зелёный Цветок (гет)

Once bitten, twice shy.

Однажды укушенный — вдвойне пуглив.

Чем дальше они продвигались, тем всё труднее было дышать. «Что это за дырка? — ворчал Нойн, — Гномы так не строят. Вы бы видели гроты, огромные залы и переходы, построенные моим народом, — обернулся он, обращаясь к хоббитам. — Ничего, вот доберёмся до Габилгатхола, тогда увидите, на что способны дети Махала!» — «Да, мой друг, — согласился Гэндальф, — боюсь, что это действительно не гномья работа…»

Тут свет от посоха, до этого отражавшийся от свода и стен, вдруг словно уменьшился или ослабел, потому что лучи, исходящие от него провалились во мрак, не находя преграды на своём пути: впереди было большое расширение. Маг остановился и попытался осветить стену справа от себя. Она оказалась резко повернувшей вправо. Левая же стена так же повернула влево. Пол впереди был такой же гладкий, а свод никак не удавалось осветить — значит, потолок был слишком высоко. «Здесь, похоже, что-то вроде зала… — задумчиво пробормотал Гэндальф. — Держитесь возле меня». Он направил посох вперёд и стал что-то быстро шептать. Свет полыхнул на конце посоха, осветив большую круглую пещеру. Они были словно под огромным, перевёрнутым вверх дном, котлом. Посередине зала фута на три возвышался очень большой плоский камень. И тут всё стало происходить с молниеносной быстротой…

Послышалось протяжное хриплое шипение, одновременно с ним слева за камнем Лай успел заметить два горящих ярко-синих огня, и тут же огромная мерзкая пасть накера сомкнулась прямо поперёк его тела. Всё понеслось в какой-то круговерти, свет стал ярче, в воздухе сверкнул топор, синие огни потухли и челюсти змея разжались. Лай вывалился на пол пещеры весь в своей и чужой крови… Последнее, что он запомнил, было лицо Лили с огромными испуганными глазами. Она что-то говорила, но голос её уплывал куда-то далеко и только отдавался эхом…

* * *

Лаилот видел сон. Это был чудесный сон. Ему снилось, что он совсем маленький мальчик. Он бегал по весеннему, усыпанному розовыми цветами саду. Он играл в прятки с сестрой и никак не мог её найти. Ему было очень весело. Яркое солнышко мелькало вверху сквозь цветущие ветви, и по саду разливался чудесный аромат — так пахнет только одна вещь на свете — яблоневый цвет…

Ему было очень хорошо, и в этот момент он твёрдо знал, что если как следует захотеть, да ещё набрать в себя воздуха побольше, то можно подняться вверх над деревьями и совершенно свободно паря в воздухе, полететь куда только пожелаешь… Он глубоко-глубоко вдохнул, оторвался от земли и стал подниматься прямо сквозь ветви, ощущая их аромат всё сильнее и ярче, цветы защекотали щёки и нос… и он открыл глаза.

И увидел глаза Лили, увидел, как тревога в них сменилась радостью и облегчением. «Он живой! Живой!» — закричала она и так крепко прижала брата к себе, что в этот момент их, наверное, не смогли бы разъединить никакие силы на свете. В следующий миг над Лаем уже склонились и улыбающийся маг, и гном с почему-то мокрыми щеками.

— Я же говорил, что он крепче, чем кажется! — радовался Гэндальф.

— А я что говорил! — поспешно вытирал щёки своей бородой Нойн. — Этот парень крепче самого крепкого камня. А уж в камнях-то я понимаю, — протянул он.

— Как ты напугал нас,— тихо добавила Лили. — Гэндальф сказал, что ещё никто не выживал после укуса накера… Я почти пол фляги волшебной воды извела, но это не важно — самое главное, что ты с нами.

— Ну, вот и хорошо! — подытожил маг. — Теперь поправляйся и отдыхай, а нам с Нойном ещё надо обсудить дальнейшие планы, — сказал он и потянул гнома за рукав из повозки.

Они уселись на козлах, и гном тронул поводья. Пони весело покатили по ровной широкой мощёной дороге. До гор было уже рукой подать. О чём они вели беседу, мы поведаем читателю позже, а пока вернёмся в повозку.

Когда Лай и Лили остались вдвоём, они снова ощутили нахлынувшую радость. Нависшая на какое-то время угроза смерти одного из них ещё резче обозначила невыразимую любовь и преданность их друг другу. У изголовья Лая тускло светилось, разливая свой чудесный аромат, яблоко Лили. И в этом свете они ещё очень долго не могли наговориться обо всём.

Лили рассказала брату подробности схватки в норе накера: о том, как Гэндальф ослепил светом посоха змея, а Нойн раскроил ему голову своим боевым топором, о том, как они извлекли безжизненное тело Лая из пасти чудовища, как маг на руках вынес его из норы наружу, как они лечили его чем только могли.

Потом они вспоминали детство в Пристенке, отцовский сад, ухоженные поля и огороды, уютные норки хоббитов, маленькие чистые ручейки с аккуратными мостиками через каждый, обсаженные розами дорожки… Вспоминались простые, даже глуповатые, но добрые лица соседей и односельчан…

— А помнишь, как Суслиноры судились с Боброхаткинсами? — смеялся Лай.

— Да, за то, что ветряная мельница Боброхаткинсов скрипит по ночам, — улыбалась Лили. — А судья вынес вердикт, что Суслиноры теперь в отместку соседям могут вполне законно по ночам храпеть во всю и даже скрипеть калиткой!

И они оба покатились со смеху. А когда посмеялись, Лили спросила: «Хочешь знать, почему Суслиноры подали жалобу в суд? Потому что Боброхаткинсы отказались перемолоть суслинорскую горчицу — от неё де потом не прочихаешься и в глазах печёт!» И они снова покатились со смеху, представляя себе чихающее семейство Боброхаткинсов и красноглазых Суслиноров, затаскивающих целый мешок горчицы к себе в нору…