Тангор (гет)

Эдит ничего не понимала. Сперва в покои королевы ворвались — иначе не скажешь — король с канцлером, оба мрачнее неба перед бурей, и тотчас ушли. Она, как и Аунада с Рансиной, не успела и рта раскрыть, как их выгнали прочь королевские гвардейцы, а сами стали на страже у дверей ее величества. Эдит не желала верить, но это походило на немилость, если не хуже. А теперь — новый приказ: ей и Аунаде дозволялось остаться при арестованной — неслыханно! — королеве.

Аунада, белокурая, полненькая, казавшаяся меньшой сестрой королевы Эстриль, поспешно шла вместе с Эдит к своей госпоже. Даже в собственных их шагах, в шорохе платьев слышалось нечто зловещее. Или же оно охватило весь дворец?

— Эдит, что это значит? — шепнула Аунада.

Ответа Эдит не находила, да и не пыталась искать. Оставалось лишь беспомощно качнуть головой.

— Не знаю, — сказала она. — Но мне чудится недоброе.

Все недавние тревоги — необъяснимые, непонятные — тотчас воскресли в душе, пробрали ее холодом, как северный ветер с моря. Эдит заставила себя не думать ни о чем, отбросить собственные страхи. Если они, фрейлины королевы, уже перепуганы насмерть, что тогда с самой государыней?

Гвардейцы у дверей посмотрели на обеих девушек сурово, но ничего не сказали, только сделали знак поскорее войти. Резкий стук закрытых дверей за спинами Эдит и Аунады заставил обеих вздрогнуть и оглянуться, словно они очутились в незнакомом месте, где всюду таится опасность.

Приемная королевы, обычно полная веселой суеты, встретила девушек зловещей пустотой. Даже блестящие от солнца оконные стекла как будто помутнели, а бледно-алые занавеси показались черными. Саму же королеву Эдит и Аунада нашли в спальне: светлая комната, убранная золотистым шелком и гобеленами, словно сделалась мрачной и низкой, точно темница. Королева полулежала в бархатном кресле, пожилая камеристка Готнис только что сняла с нее узкое жемчужное ожерелье. Едва она закончила, королева рванула ногтями ворот шемизетки, словно задыхалась.

— Ваше величество, — в один голос начали девушки, отдав поклоны, но королева знаком оборвала их.

— Я под домашним арестом, — отрывисто проговорила она. — Должно быть, вы уже слышали. Мне не дозволено иметь при себе никого, кроме вас троих. Меня…

Не договорив, она закрыла лицо руками и разрыдалась. Все вопросы замерзли у Эдит на губах, Аунада побледнела и недоуменно хлопала глазами, готовая сама расплакаться вслед за государыней. Одна лишь Готнис сохранила хладнокровие.

— Успокойтесь, ваше величество, волнение не пойдет вам на пользу. — Она мягко погладила сухощавой рукой волосы королевы, с которых уже сняла жемчужный чепец, и подала ей кубок с легким вином, чуть разбавленным водой. — Выпейте, слезами горю не помочь.

Из всех придворных дам королевы только Готнис могла говорить с нею в таком тоне. Она приходилась родной сестрой кормилице маленькой Эстриль Аургельн и через три года, после безвременной смерти сестры, осталась при девочке няней. Потом подросшая Эстриль не пожелала расстаться с Готнис, и та сделалась для нее не просто служанкой, но верным другом. Замужество ничего не изменило, только теперь почтенная камеристка негласно начальствовала над всем двором королевы.

Едва пригубив вина, королева рассеянно отставила кубок. Казалось, мгновение слабости и отчаяния прошло, она вытерла платком слезы и подняла глаза на по-прежнему безмолвных фрейлин.

— Вы желаете знать, за что со мной обошлись так, — сказала она. — Извольте: от вас мне нечего скрывать. Его величество обвинил меня в измене ему… в том, что мое дитя — незаконное… — Голос королевы вновь дрогнул, но она сумела совладать с собой. — Государь желает знать правду, но мне он не верит, он верит только канцлеру, который клевещет на меня. Доказать же я не смогу, ни за что…

Готнис вновь принялась успокаивать королеву, пока расстегивала лиф ее платья и распускала шнуровку корсета. Потрясенные Эдит и Аунада едва расслышали приказ подать из гардеробной домашнее платье. Пока они доставали из шкафа нужный наряд, в голове Эдит, заглушая неверие и отчаяние, крутилось нечто знакомое, неуловимое. Королеву обвиняют в измене… Кто же говорил ей об этом, совсем недавно? Догадка мелькнула в тот миг, когда она подала королеве платье. Эдит невольно ахнула и открыла рот, чтобы заговорить, позабыв о лентах, которые завязывала на рукаве своей госпожи. И все же она промолчала.

Королева облачилась в домашний наряд свободного покроя и шагнула было к низкому бархатному дивану, но с гримасой боли стиснула пальцами виски. С уст ее вновь полились упреки в адрес обоих виновников ее нынешнего незаслуженного позора — канцлера и Ивиммона. Эдит едва сумела скрыть удивление: хотя имя придворного щеголя было у всех на устах, о его ухаживаниях за королевой она слышала впервые.

Выговорившись, ее величество тяжело опустилась на диван и вновь схватилась за голову. На ее лицо со страдальчески сведенными бровями и красными от слез глазами было горестно смотреть.

— Опять мигрень, — простонала королева. — О Создатель, это невыносимо! Готнис, ступай к Веррану и возьми у него лекарства — ты знаешь, той настойки каннаэ, которая всегда помогает мне. Аунада пусть идет с тобой. А вы, Эдит, помогите мне улечься.

Эдит подложила под голову и под спину королеве вышитые подушки, внутренне трепеща, поскольку поняла, что та не зря отсылает Готнис и Аунаду. Верная камеристка положила на лоб королеве примочку и, поклонившись, вышла вместе с Аунадой. Снаружи послышались мужские голоса — видимо, гвардейцы спросили, куда они идут. Ответа Эдит не различила, зато до нее донеслось эхо удаляющихся быстрых шагов.

— Мне показалось, — тихо сказала королева, морщась от боли, — что вы хотели что-то сказать, Эдит. Говорите.

— Ваше величество, — Эдит задрожала пуще прежнего, но уже не от страха, — недавно, на балу в честь рождения его высочества, мой брат сказал мне кое-что. Он слышал в городе, в одной таверне, как какой-то пьяница распускал о вас мерзкие слухи… сходные с тем, в чем вас обвиняют. Брат мой — человек вспыльчивый, он едва не убил этого клеветника… но не в том суть. Он уверял меня тогда, что за этим стоит канцлер, но я…

— Так и есть. — Королева приподнялась и тут же легла обратно, пытаясь устроиться поудобнее. — Это он, у меня нет других врагов. Вы говорите, по городу пускали гнусные слухи обо мне? Что ж, умно. Я знаю, Тангор давно ненавидит меня, и он хорошо подготовил почву, чтобы посеять клевету. Когда вина моя будет доказана, никто в Паридоре не удивится этому.

— Ваше величество, — сказала Эдит с неожиданной горячностью, — зачем вы так говорите? Неужели вы не можете оправдаться? Неужели не можете доказать вашу невиновность?

— Не могу, Эдит, — печально ответила королева. — Этот Ивиммон… Он писал мне год назад, и я ему ответила — отказом, и вернула его письмо. Если бы я знала тогда, как все обернется, я бы этого не сделала. Но я вернула. И ни слова не сказала его величеству, подумала, что все позади. А этот негодяй… Мне казалось, он уничтожил оба письма — зачем ему хранить свидетельства его унижения? А он их сберег — по крайней мере, свое. И сейчас это письмо у короля.

— Но, ваше величество, — Эдит вновь поборола невольную дрожь и заставила себя думать, — откуда король взял письмо? Не Ивиммон же передал его? Или…

— Тангор. — Имя канцлера прозвучало из уст королевы, будто погребальный набат. — У него множество шпионов, которые способны достать для него что угодно. В глазах моего мужа это письмо — достаточное доказательство моей вины, способное перевесить сотню свидетельств в мою пользу.

— Постойте, ваше величество, — осмелилась прервать Эдит. — Вы говорили, что сами отказали Ивиммону в письме. Что с этим письмом? Ведь оно…

— Наверняка уничтожено, — с горечью подхватила королева. — Да, оно было бы моей единственной надеждой на спасение. Но если Тангор сумел заполучить оба послания, он оставил лишь то, которое полезно ему в его интригах. Второе, мой отказ, ему без надобности. А Ивиммон, быть может, всецело в его руках. Когда его арестуют, он признается в чем угодно. С ним не будет нужды в особом допросе — довольно будет пригрозить.

— И все же, ваше величество, — Эдит заговорила быстрее, словно не поспевая за полетом собственных мыслей, — ваше письмо могло уцелеть. Ведь оно не только доказывает вашу невиновность, но и оправдывает самого Ивиммона. Он мог хранить его именно на такой случай — если эта история всплывет. И, возможно, это письмо до сих пор при нем.

— Если его не нашли при обыске в его доме… Хотя нет, Тангор позаботился бы о столь сильной улике, и к королю она не попала бы. И все же… — Королева приподнялась, словно позабыла о мигрени. — Наша надежда такая хрупкая, такая слабая — но она есть. Он мог сберечь мое письмо. И тогда…

— И тогда, ваше величество, нужно достать его, — сказала Эдит. — Отыскать Ивиммона раньше, чем его найдут королевские стражи. Если он даже избавился от вашего письма, он мог бы сам написать признание — вы говорили, что он труслив…

— Нет-нет, Эдит, постой… — Сама не заметив, королева перешла на «ты» — она обращалась так только к Готнис, самой доверенной своей прислужнице. — На словах это звучит просто. Но кто возьмется за такое дело? Против воли короля, против воли канцлера… На подобное решится лишь безумец.

— Что ж, ваше величество, — улыбнулась Эдит, — одного безумца я знаю. — Он вновь улыбнулась, но с иным выражением. — Возможно, и не одного.

Королева посмотрела на нее с долей сомнения.

— Так ли надежен ваш брат? — сказала она. — Ведь вы, разумеется, именно его имели в виду.

— Надежен, как скала, ваше величество, — заявила Эдит в порыве семейной гордости. — Если он готов был убить за сплетни о вас, он сделает что угодно, даже невозможное, ради спасения вашей чести. К тому же он люто ненавидит канцлера… и мне начинает казаться, что он прав.

— Мне уже нравится этот молодой человек, — улыбнулась королева, чем несказанно обрадовала Эдит. — Что ж, ступайте за ним. Не бойтесь оставить меня одну ненадолго — Готнис и ваша подруга скоро вернутся. Кроме того, — королева поправила подушку под головой и сняла со лба мокрое полотенце, — мне словно стало лучше. Воистину надежда — мудрейший врач и сильнейшее лекарство.

— Я верю, что наши надежды оправдаются, ваше величество. — Эдит с улыбкой присела в реверансе. — И вы тоже верьте.

Не чувствуя под ногами пола, с неистово бьющимся сердцем Эдит выпорхнула из покоев королевы. Стражи у дверей хмуро покосились на нее, но она охладила их пыл решительным: «По приказу ее величества». В дальнем конце коридора ей встретились Аунада и Готнис, которые были счастливы услышать, что королеве лучше. Ничего больше Эдит им не сказала — кругом сновали слуги, и любой из них мог оказаться тайным шпионом Тангора.

Эдит спешила к гвардейским казармам. Не сразу ей пришло в голову, что Ринигер может сейчас стоять где-нибудь на посту или вообще покинуть дворец — по делам службы или по собственным. К счастью, Эдит заметила в одном из коридоров высокого черноволосого гвардейца и узнала его. Это оказался Кодей Феион — лучший друг Ринигера, не считая Паэна Вартанисса, и явно свободный от службы.

— Господин Феион! — окликнула его Эдит.

— Приветствую, велья. — Он коротко поклонился с любезной улыбкой, хотя Эдит показалось, что он встревожен, как и все, кто попался ей по дороге. — Чем могу служить?

— Вы знаете, где сейчас мой брат? — спросила Эдит. — Он свободен или занят?

— Свободен, велья, — по крайней мере, был свободен четверть часа назад, когда мы с ним расстались. Он никуда не собирался, значит, должен быть в казармах. Если желаете, я провожу вас.

Кодей Феион предложил Эдит руку, на которую она оперлась не без радости, поскольку от бешеной пробежки по дворцовым коридорам у нее едва не подкашивались ноги. Стараясь не думать о предстоящем разговоре с братом и затем — с королевой, она шла рядом со своим провожатым, который, видимо, заметил ее усталость и сбавил шаг. По дороге он заговорил с нею один лишь раз — спросил, правда ли, что ее величество оказалась под арестом по обвинению в нарушении супружеской верности.

— Увы, это правда, сударь, — ответила Эдит. — Не спрашивайте меня ни о чем, я знаю не больше вашего — лишь то, что изволила поведать мне ее величество.

При этих словах Эдит бросила на Кодея выразительный взгляд. Он понял ее без слов, слегка оглянувшись, и не стал больше расспрашивать. Только пробормотал что-то, и Эдит различила в его шепоте имя брата. Возможно, Кодей тоже вспомнил того клеветника в таверне и теперь убедился, что подозрения Ринигера оказались тогда верны.

Гвардейские казармы встретили Эдит раскатами звонких голосов, смеха, брани, стука игральных костей — и вихрем сомнительных комплиментов. Двое разбитных молодцев, по-видимому, только что сменившихся с постов, с ухмылками переглянулись.

— Ба, Феион! — хохотнул один. — Сегодня вы подцепили на редкость прехорошенькую подружку. Похоже, у вас появляется вкус.

— Если бы вас слышал брат вельи Роскатт, — невозмутимо ответил Кодей, — из вашего горла уже торчал бы клинок его шпаги. Поэтому советую вам извиниться, если не желаете, чтобы я сообщил ему о неучтивости в отношении его сестры.

Весельчаки вновь переглянулись. Эдит при виде их гримас не смогла сдержать улыбку — репутация Ринигера давно сделалась тверже заморского алмаза.

— Прошу простить, велья, — тотчас отозвался с поклоном смущенный балагур. — Если вы изволите искать своего отважного брата, то он вон там. — Он указал на одну из дверей.

— Благодарю вас. И вас также, сударь, — прибавила Эдит, обращаясь к Кодею Феиону, — за то, что проводили, и за заступничество.

Указанная дверь вела в общую комнату, нечто вроде гостиной. Прислушавшись, Эдит поняла, что могла бы обойтись без указаний: из-за двери летел звонкий голос Ринигера. Голос дрожал от гнева, который брат не трудился скрывать, а эпитеты в адрес канцлера привели Эдит в ужас. Сама брань не слишком задела ее — их отец, тяжко искалеченный в войне с Авундой, был несдержан на язык и порой груб, — но столь дерзкие речи о могущественнейшем человеке Урбнисса могли дорого обойтись любому.

Ринигер, без шпаги, в расстегнутом мундире, яростно отстаивал свою правоту перед двумя товарищами, которые молча слушали, не решаясь перебить, и, похоже, внутренне содрогались от каждого слова. Эдит вошла тихо, но брат даже в пылу праведного гнева уловил движение и обернулся на полуслове. Он тотчас бросился к ней.

— Эдит!

Ринигер схватил ее за руку. Двое других гвардейцев учтиво поклонились ей, хотя в их жестах и взглядах читалось то же любопытство, что и у прочих обитателей дворца. Один из молодых людей шагнул вперед, словно намереваясь задать вопрос, но Ринигер опередил его:

— Скажи: это правда? То, что ее величество…

— К сожалению, да, — ответила она, взглядом умоляя брата сдержаться, поскольку он уже открыл рот, чтобы продолжить прерванную речь. — Королева под домашним арестом, при ней остались всего три фрейлины, в том числе я. Только прошу тебя, молчи. Идем со мной, нужно поговорить.

Эдит не прибавила больше ничего, но выразительно поглядела в глаза брату. Ринигер, хотя и взбудораженный гневом, понял ее без слов, как всегда. Вихрем он умчался за ближайшую дверь, чуть не зацепив на бегу скамью, и почти сразу вернулся — застегнутый на все пуговицы, при оружии, в заломленной набок шляпе. Едва кивнув удивленным товарищам, он вышел вслед за Эдит.

— Есть способ помочь королеве, — зашептала она ему на ухо по дороге. — И ты можешь это сделать. Она желает говорить с тобой, так что идем скорее.

— Объясни мне наконец, что стряслось, — так же тихо попросил Ринигер. — Обещаю, что не скажу ни единого лишнего слова. Зачем говорить — и так понятно, кто за этим стоит.

— К слову, королева разделяет твою уверенность, — заметила Эдит. — Ты знаешь Ивиммона?

— Кто же его не знает?

Ринигер поморщился при упоминании имени щеголя, хотя в голосе его слышалась легкая зависть. Ивиммон сорил деньгами направо и налево, тогда как сам Ринигер, в отличие от многих своих товарищей по службе, был стеснен в средствах и не мог жить так, как хотелось бы. Однако храбростью придворный красавчик не отличался, что не делало ему чести в глазах королевских гвардейцев.

— А при чем тут он? — продолжил Ринигер и тотчас переменился в лице. — Ты хочешь сказать, что эту разряженную куклу приплели… — Он сжал кулак, стиснул другой рукой эфес шпаги. — Будь я проклят! Стало быть, он тоже на паях у…

— Ради Создателя, тише! — прошипела Эдит, видя, что брат вновь багровеет от ярости. — Ты когда-нибудь погубишь себя — у тебя же все написано на лице. Прошу тебя, Ринигер, ради меня, ради королевы — обуздай свой гнев. Ее величество расскажет тебе все, что сочтет нужным.

Коридор, что вел к покоям королевы, сейчас выглядел почти пустым и как никогда напоминал Эдит тюрьму. У дверей по-прежнему стояли стражи, которые преградили им дорогу.

— Его величество дозволил пускать к ее величеству только велью Готнис, велью Сильд и вас, — заявил один из гвардейцев, — и вам это известно. Никого больше мы не можем пропустить.

— Неужели? — сказал Ринигер. Голос его мгновенно переменился: в нем не осталось и следа недавней ярости. — А если это приказ ее величества?

Стражи переглянулись.

— Но его величество… — начал один и осекся.

Они вновь переглянулись, и Эдит нутром почуяла, что они боятся нарушить вовсе не королевскую волю, а волю кого-то другого. Неужели и королева, и Ринигер все же правы?

— Я не совершаю ничего преступного, — заявил Ринигер. — Ее величество желает дать мне поручение, связанное с поисками известного вам человека. Если хотите, можете присутствовать при нашей беседе — мне нечего таить.

Эти слова заставили обоих гвардейцев покраснеть от гнева: им явно была омерзительна роль соглядатаев. Значит, решила Эдит, они вряд ли шпионят для Тангора, если за этой гнусной интригой в самом деле стоит он. Стражи колебались, а Ринигер нанес решающий удар, который поневоле заставил Эдит улыбнуться.

— Услуга за услугу, Овьетт, — сказал он. — Вы меня пропускаете, и я пробуду там столько, сколько вы скажете, ни минутой дольше. А за эту мелочь я прощу вам пятнадцать золотых, которые вы проиграли мне в прошлом месяце и до сих пор не вернули.

Гвардеец по имени Овьетт крепко задумался. Эдит поняла, что он отнюдь не богат и принадлежит к той породе людей, у которых деньги не задерживаются. Для такого прощенный долг, даже небольшой, — настоящий клад.

— Клянусь потрохами Аирандо, — бросил он. — Надеюсь, Роскатт, двадцати минут вам хватит, чтобы обсудить с ее величеством все, что нужно.

— А я надеюсь, — с нажимом сказал Ринигер, уже в дверях, — что у вас обоих достанет разума не болтать о том, что сейчас здесь было. Вряд ли это возвысит вас в глазах канцлера.

Оба гвардейца вновь поклялись молчать. Входя в покои королевы вместе с братом, Эдит поняла, что стражи по горло сыты своей нынешней службой и исправляют ее лишь по обязанности. В тот же миг она выбросила их из головы, сосредоточившись на заботах насущных. У них есть двадцать минут — она поневоле глянула на тяжелые напольные часы из бронзы и резного дерева. Что ж, за это время, как она успела убедиться за год жизни при дворе, можно при желании совершить многое.

В дверях приемной, ведущих в спальню королевы, показалась Готнис. При виде Эдит и ее спутника она лишь кивнула, но глаза ее сверкнули.

— Входите скорее, — сказала она. — Ее величество ждет.

В голове Эдит мелькнула мысль насчет приличий, но тотчас растаяла. Ринигера же, по-видимому, подобные думы не обуревали. Твердым шагом он вошел вслед за Эдит и, сняв шляпу, низко склонился.

— К вашим услугам, ваше величество.

Королева по-прежнему полулежала на диване, но выглядела гораздо бодрее: страдальческие морщины разгладились, на щеки вернулся румянец. От кубка, который она держала в руке, плыл по комнате пряный аромат настойки. Видимо, ее величеству в равной мере помогли и лекарство, и нежданно обретенная надежда.

— Я наслышана о вашей храбрости, Ринигер Роскатт, — произнесла королева, ответив на поклон, и передала почти пустой кубок Аунаде. — Ваша сестра уверила меня, что вы всецело преданы мне и способны совершить даже невозможное.

— В меру моих скромных сил, ваше величество, — ответил Ринигер, слегка покраснев. — Что же до преданности, то здесь вы не ошиблись. Я готов служить вам, даже если придется пойти против воли… — он осекся и продолжил: — против воли весьма могущественных людей. Более того, я охотнее услужу вашему величеству, зная, что придется помешать замыслам упомянутых людей.

— Похвально, хотя и безрассудно, — невольно улыбнулась королева. — Впрочем, быть может, ваше безрассудство сослужит вам добрую службу в предстоящем деле, поскольку надежда на успех ничтожна.

Ринигер вновь поклонился, не решившись прервать королеву. Она же продолжила, но перед тем бросила взгляд на всех трех фрейлин. Эдит, Аунада и Готнис присели в глубоком реверансе, безмолвно уверяя ее величество, что ей нет нужды сомневаться в их верности.

— Год тому назад, — сказала королева, — я получила письмо недозволительного содержания от некоего Ивиммона. По неосторожности я вернула ему это послание — вместе с отказом. Теперь же и письмо, и сам Ивиммон стали костями в руках искусного игрока. Его величество прочел письмо, а что до Ивиммона…

— Я слышал, ваше величество, — осмелился прервать Ринигер, — что стража, посланная за этим… негодяем, вернулась ни с чем. Вы желаете, чтобы я отыскал его?

— Да, — кивнула королева. — Более того, второе письмо — мое письмо с отказом — все еще может быть при нем. Пускай велика вероятность того, что он уничтожил его, но есть надежда на обратное.

— Разумеется, ваше величество. Всем известно, что Ивиммон труслив и не слишком умен, зато осторожен и хитер. Ваше письмо стало бы для него гарантией безопасности. Даже если ему велели уничтожить его… — Ринигер вновь осекся. — Неважно. Ключ ко всему — Ивиммон.

— Любопытно: ваша сестра сказала мне примерно то же самое, — заметила королева. — И вы правы, оба. Даже если мое письмо уничтожено, вы сможете вынудить Ивиммона дать письменное признание.

— С превеликой радостью, ваше величество. — Ринигер поклонился, щелкнув каблуками. — Клянусь, что достану ваше послание и этого Ивиммона даже со дна морского.

Несмотря на твердый, уверенный тон Ринигера, Эдит уловила в нем тень озадаченности: несомненно, брат понимает, насколько сложно поручение, и уже задумывается, как его выполнить. Впрочем, не знай она Ринигера всю жизнь, она бы ничего не заметила — как не заметили ни королева, ни Готнис с Аунадой. Все трое смотрели на него, как на героя древних легенд — или как на последнюю свою надежду.

— Разве что, ваше величество, — продолжил Ринигер, — мне нужен предлог, чтобы покинуть Паридор. Поскольку я на службе…

— Не беспокойтесь, я дам вам приказ, чтобы вам нигде не чинили препятствий. Аунада, подайте мне письменный прибор.

Пока Аунада несла все необходимое, Эдит изумлялась тому, как сияет лицо королевы: казалось, ее величество радуется не столько обретенной надежде, сколько самому участию в этой игре, где ставкой — судьба ее самой и юного принца.

— Насколько я знаю, — прибавила королева, — господин Гиверн, капитан гвардии, предан королю, а не канцлеру. Ему будет достаточно моего приказа.

Она написала на листе бумаги две строчки, скрепив росчерком и личной печатью, которую подала ей Готнис. Когда чернила просохли, королева вручила приказ Ринигеру.

— Это поможет вам в поисках, — сказала она, — но не избавит от всех трудностей. Вам понадобится еще одно верное средство. — Королева взяла из рук Готнис туго набитый бархатный кошелек. — Я знаю, вы небогаты…

Ринигер вновь покраснел и опустил голову, что делал крайне редко. Сердце Эдит сжалось от боли: брат страдал из-за вынужденной бедности гораздо сильнее, чем она сама. По лицу его пробежала судорога досады, но он выпрямился и сумел ответить с достоинством:

— Благодарю, ваше величество, но мне достанет собственных средств. Недавно мне… повезло за игорным столом, так что я сейчас при деньгах.

— Вот как? — Королева улыбнулась. — И никого при этом не убили?

Эти слова вызвали улыбки у всех, в том числе у Эдит. За минувший год Ринигер заслужил славу бретера и сорви-головы, но не сожалел об этом — а когда сожалел, старался не подавать виду. Сейчас же, перед ее величеством, он сумел побороть очередную вспышку мучительного стыда и ответил так, как подобало человеку означенной репутации.

— Нет, ваше величество, — сказал он. — Пускай я не раз дрался на дуэлях — и за себя, и за друзей, — ни одна из них не была напрасна. Поверьте, я понимаю, что стоит на кону. Даю вам слово дворянина, что обнажу шпагу только против негодяя — если он вздумает сопротивляться.

— Я вам верю, — ответила королева. — А деньги все же возьмите, они вам пригодятся. Я не желаю вас унизить, но желаю помочь — и вам, и через вас себе.

На сей раз Ринигер не стал отказываться. Кошелек он спрятал в карман, приказ — на груди, затем, повинуясь знаку королевы, он преклонил перед нею колено и поцеловал протянутую ему руку.

— Да хранит вас Создатель, — шепнула королева, — и да поможет вам и всем нам в нашем деле. Ступайте и не медлите.

Ринигер поднялся и, отдав поклон, удалился. Эдит вышла проводить его. У самых дверей в коридор он обернулся к ней и обнял за плечи.

— Пожелай мне удачи, сестра, — тихо сказал он. — И не обнадеживай королеву понапрасну.

— Да поможет тебе Создатель, — ответила Эдит с невольными слезами на глазах. — Я знаю, ты без труда одолеешь этого Ивиммона; главное — найти его. И, быть может, тебе не стоит отправляться одному?

— Думаю, не стоит, — улыбнулся в ответ Ринигер. — Что мне передать ему от тебя?