Драбблы по циклу Темные подвалы (джен)

Персонажи: Кау-Рук, Лон-Гор

Рейтинг:G

Жанр: джен

Саммари: после песенного вечера Лон-Гор вызвал штурмана на откровенность

Предупреждение: авторский хед-канон биографии Кау-Рука.

Лон-Гор залил кипятком ароматные листья. Ему пришлось использовать свой авторитет врача, чтобы выдворить из столовой засидевшихся участников импровизированного песенного вечера. С некоторой обидой он подумал, что Мон-Со мог бы просто приказать своим летчикам разойтись, но не захотел этого делать. Вероятно, опасался, что гражданские специалисты проигнорируют командира эскадрильи, и едва наметившееся сегодня единение распадется. В какой-то момент Лон-Гор почувствовал себя взрослым в детском оздоровительном лагере. Пришлось взять властные полномочия и скомандовать экипажу «Диавоны»: «Отбой!» Все, наконец, разошлись. Только Кау-Рук остался, сел на придвинутый к стене стул, откинулся на спинку. Он не произнес ни одного слова, только кивнул в ответ на предложение заварить чай.

В полной тишине проходили минуты. За окном чернела беллиорская ночь, такая непроглядная, что Лон-Гор ощущал себя затерянным в космосе. Бесконечно одиноким в невозможно огромной Вселенной… Терпкий, чуть горьковатый запах пощекотал ноздри, возвращая к реальности. Лон-Гор глубоко вздохнул, разлил душистый напиток по чашкам, одну протянул штурману.

— Устал?

— Охрип, — пожаловался Кау-Рук, откашливаясь. Голос у него в самом деле звучал сипло.

Лон-Гор вгляделся в его лицо, но — предсказуемо — ничего прочесть не смог.

Штурман осторожно пригубил обжигающий напиток, блаженно прикрыл глаза.

— Ты умеешь петь, — нейтральным тоном заметил Лон-Гор.

— Меня учили. Согласись, обратное было бы странно, — Кау-Рук попробовал чай, видимо, остался доволен его температурой, сделал несколько долгих глотков. — Мама занималась по несколько часов в день. Это помимо подготовки к концертам, работы над каждой конкретной песней… Даже если бы я очень хотел, вряд ли мне бы удалось увернуться.

— А ты хотел? — быстро задал вопрос Лон-Гор.

Кау-Рук взглянул на него с удивлением:

— Нет. Мне нравилось петь.

— А о профессиональной карьере не думал? — спросил Лон-Гор вкрадчиво.

— Ах, вот ты о чем! — понимающий смешок. — Не думал, не мечтал… — Штурман покрутил в руках наполовину опустевшую чашку. — Видишь ли, я хотел летать… Петь тоже. Но летать я хотел всегда, а петь только время от времени. Под настроение. И не в таком количестве, как сегодня!

Лон-Гор наклонил голову.

— Получилось очень… уместно, — осторожно подобрал он определение.

— Нужно было отвлечь их от обсуждения врожденных способностей. И врожденной ущербности, — штурман остановился, продолжил после паузы:

— В детстве я слышал и такое мнение, что менвиты не способны к творчеству, могут лишь использовать придуманное арзаками. "Мы создаем самолеты, а они всего лишь испытывают их", — он явно повторял что-то слова. — Так говорили неразумные дети, но идея витала в воздухе. Замена комплекса превосходства на комплекс неполноценности ни к чему хорошему не приведет. Нам достаточно уже существующих проблем.

— В этом ты, разумеется, прав, — согласился Лон-Гор, нахмурившись. — Полагаешь, опасность реальна?

— Кто здесь врач, изучавший психологию замкнутых сообществ? — усмехнулся Кау-Рук. — Это твоя обязанность оценивать состояние каждого участника экспедиции. Но, думаю, ты не хуже меня знаешь, что всегда найдется кто-то, желающий выместить обиду за собственное несовершенство на том, кто не сможет дать отпор. В сложившихся условиях, — широкий жест явно подразумевал не столовую, а весь Ранавир, — пойдет цепная реакция.

— И будет взрыв, — тяжело вздохнул Лон-Гор. — Я понимаю, о чем ты. Мы чудом балансируем на грани. Равновесие столь хрупко, что стоит чуть подтолкнуть… Но, знаешь, есть и обнадеживающая тенденция. Сегодня они вспомнили Элуа Рамери!

— К счастью, никто не вспомнил, сколько менвитов было в ее ансамбле.

— Сколько?

— Ни одного.

Лон-Гор опешил.

— Шутишь? — спросил неуверенно.

Кау-Рук покачал головой.

— Чему ты удивляешься? Не Гван-Ло внушил нам стремление к первенству. Мы всегда были такими. Вся наша культура проникнута духом соревнования. Военная дисциплина, субординация ставят хоть какие-то рамки; а в творческой среде царит Закон Пустыни. Арзаки восхищались песнями моей мамы, стремились быть причастны к созданию прекрасного, вечного… Все певицы-менвитки хотели занять ее место, скинуть с пьедестала. А она не собиралась уступать. Великая неповторимая Элуа Рамери! Она и со сцены ушла на пике карьеры, чтобы остаться непревзойденной.

— Извини, я все хотел спросить… — Лон-Гор смутился под выжидательным взглядом штурмана. — Почему она так неожиданно исчезла?

— Ты про сплетни? Говорили, что Элуа Рамери — сестра Верховного, или возлюбленная, или отказала ему, а он отомстил... — Кау-Рук усмехнулся. — Ничего такого драматического — она закончила сценическую карьеру, живет с мужем и детьми под своим настоящим именем, дает частные уроки тем, кого сочтет достойным.

— Ясно, — Лон-Гор глубоко задумался. Он чувствовал, что вступает на скользкую почву, но, как было верно замечено, оценить психологическое состояние каждого члена экипажа — его обязанность. Да и когда еще удастся раскрутить на откровенность заместителя командующего, а сейчас фактически руководителя экспедиции?

Лон-Гор поднял взгляд на штурмана. Кау-Рук иронически прищурился:

— Если хочешь поработать с комплексами и детскими травмами, обратись к Мон-Со, — предложил насмешливо. — Чтобы ты себе не вообразил, у меня было счастливое детство.

Наверное, Лон-Гору не удалось скрыть посетившие его сомнения.

— Я занимался тем, что мне нравится, читал любые книги. Я даже не подозревал, что детей могут заставлять делать уроки и соблюдать режим, наказывать, чего-то лишать…

— Это многое объясняет, — протянул Лон-Гор.

— Я объездил с мамой всю Рамерию, побывал в самых потрясающих местах, знакомился с интересными людьми. И единственное, что доставляло мне неприятности, — во взгляде Кау-Рука сквозил насмешливый упрек, — вот такие самозваные психологи, которые пытались придумать проблемы, чтобы героически с ними бороться!

— Так значит, психологи с тобой все-таки работали!

— В арзацкие школах.

— Арзацких? — удивился Лон-Гор.

— Мы переезжали постоянно, и я сменил, наверное, дюжину школ. Среди них были и арзацкие. Взглянув на документы, педагоги приходили в ужас и принимались меня социализировать, адаптировать, "раскрывать"... Доставали хуже генерала!

— А в менвитских?

— Я просто брал программу, список литературы, оформлял читательский билет... приходил на консультации и сдавал экзамены. В старших классах, разумеется.

— Ужас, — в голосе Лон-Гора никакого возмущения не было.

— Все были довольны, — с нажимом произнес Кау-Рук. — А вот арзаки мне даже астрономию экстерном сдать не позволили, — наябедничал он. — Заставили участвовать в общеклассной жизни и совместной творческой деятельности.

— Получилось? — скептически осведомился Лон-Гор.

— Не очень. Ночью я забрал из кабинета директора свои документы и уехал в летное училище.

— Еще и ночная кража. Со взломом.

— Никакого взлома, — надменно возразил штурман. — Окна закрывать надо. На третьем этаже.

— А твои родители, как они отреагировали?

Кау-Рук пожал плечами.

— Я им письма написал. Очень… обтекаемые. Без конкретики. Отец решил, что мама меня перевела, а мама подумала, это он организовал поступление. Я их не разубеждал, а между собой они не общались.

— Совсем?

— Они к тому времени давно расстались, — уточнил штурман. — Жили в параллельных Вселенных. Если честно, я удивляюсь, как они вообще однажды ухитрились пересечься во времени и пространстве.

Кау-Рук вытряхнул распаренные листья из чашки и поставил ее в посудомоечную машину. У Лон-Гора еще оставался чай. Он сделал глоток, с неудовольствием заметил, что напиток уже остыл и неприятно горчит.

— Я рано понял — кажется, всегда знал — любовь не обязательно сопровождается привязанностью, а привязанность часто ничего общего не имеет с любовью. Привязанность сковывает, лишает выбора. У меня была свобода. И любовь родителей. Я знал, что никакой мой выбор не изменит этого. Я свободно выбирал… полеты, космос, эту экспедицию…

— Противостоянию Верховному?

— Еще ничего не решено, — тонко улыбнулся Кау-Рук. — Но ты прав, я уже выбрал.