Красное на чёрном, или мост в Терабитию (гет)

— На одну ночь, — было ясно, что на этом рубеже Регулус намерен стоять намертво. — Не больше. Завтра я уйду.

— Хоть что-то, — пожал плечами утомившийся от споров Сев, про себя буркнув: «Ещё посмотрим».

Зеленая комната обрела жильца — впервые за долгие месяцы, пусть и ненадолго.

В доме воцарилась атмосфера легкого безумия: Рег стремился слиться со стенами, делая вид, что его здесь нет, чтобы как можно меньше мешать едва воссоединившейся паре, гипертрофированно чувствовал свою неуместность и очень страдал от этого, пара же, в свою очередь, стоически притворялась, что их вовсе не стесняет наличие третьего и из кожи вон лезла, чтобы избавить его от этого чувства.

Электричество от этих двоих словно витало в воздухе, поэтому выходило неважно, несмотря на преувеличенное оживление и принужденную непринужденность. Особенно старалась Лили, постоянно обращаясь к слизеринцу и подключая его к разговору, не давая ему схорониться в своей зеленой норе и не казать оттуда носа без крайней необходимости.

Вчерашний вечер, ночь и укороченное поздним пробуждением сегодня, изобильные сильнейшими эмоциями, впечатлениями и новой информацией, сплавились для Лили в один бесконечно длинный день. Ощущение времени смялось, как фантик от шоколадной лягушки, и поэтому проскакавший по кухне призрачный волчик застал её поначалу врасплох.

— Лили, с тобой всё в порядке? — осведомился волк голосом Люпина. — Сегодня же пятница, у нас, вроде бы, были планы… Уже дело к вечеру, а ты молчишь…

— Ой-й! — вскинула ладони к повинно зардевшимся щекам девушка. — Как нехорошо получилось! Мы же договаривались идти сегодня в пещеру, помнишь, я говорила? — повернулась она к Северусу. — Всё так спуталось! Совершенно вылетело из головы! Ночью ещё помнила, а потом… Надо было сообщить, дать отбой, вообще как-нибудь проявиться, а я… А они там волнуются!

— Ничего, думаю, они тебя простят, если ты позовешь их на торжественную кремацию медальона, — хмыкнул Сев, взмахом руки разводя в камине небольшой огонь. К вечеру — не к вечеру, а ноябрьские дни коротки, и светлое (а заодно и относительно теплое) время суток стремительно заканчивалось, для Лили толком не успев начаться.

— А он… А ты разве ещё не?! — изумилась рыжая, считавшая, что проспала не только утро, но и хоркруксовую казнь.

— Мне Рег в жизни бы не простил, если бы я лишил его участия в этом мероприятии, ради успеха которого он устраивал дегустацию несертифицированных зелий. А потом мы ждали тебя.

— И когда же вы планируете это делать? — польщенная, спросила Лили.

— Теперь уже, видимо, когда соберется вся «ложа», — в преддверии внезапно осознанного нашествия гостей, Сев критически обозрел довольно-таки запущенную кухню-гостиную и поманил пальцем внушительный клок паутины, образовавшийся над окном. По стене из-под него метнулся возмущенный до глубины души паук. — Да и в темноте Адский огонь будет смотреться внушительнее.

— Так я тогда отвечу Рему, чтобы приходили? — Лилина рука замерла в воздухе, готовая призвать Патронуса.

Сейчас ей казалось, что не придется тратить и капли силы на фантомного помощника — так радостно, легко и спокойно ей было. Радость будто сама рвалась из неё, и достаточно дать этой радости вылиться вовне, чтобы серебристый барс, дождавшись своего часа, облегченно выпрыгнул наружу, готовый к немедленным действиям. Даже удивительно, как быстро всё встало на свои места — словно никуда и не уходило. Словно небо расчистилось, стряхнув с себя набежавшую тучку, словно выморочный тяжелый сон не только кончился, но и почти забылся, стоило распахнуть глаза навстречу утру. От этого в её радости была немаленькая доля спокойствия, и это тоже было удивительно и странно: не взрывное экзальтированное счастье, не истерическое ликование с сердцебиением взахлеб, а тихая светлая радость, не бурление перекипающего и плюющегося искрами котла, а надежное опаловое мерцание основы, не Адское пламя, а уютный греющий руки и душу камин. Просто… всё снова стало правильно, как должно и дОлжно, точно стоявшие из-за попавшей в механизм песчинки часы снова пошли.

— Погоди! Они же здесь не были никогда.

И верно, сообразила Лили, это для неё маршруты что в Коукворт, что к Люпинам были нахоженными тропинками, Северус же всегда предпочитал встречаться с друзьями у друзей, не приглашая в свою берлогу никого, кроме Лили. Поначалу, скорее всего, стеснялся разрухи и необходимости демонстрировать родителей, а потом, когда последних не стало, а разруха отступила под сдвоенными усилиями, они были слишком поглощены друг другом и своей репетицией семейной жизни тем последним школьным летом, чтобы зазывать к себе гостей. Так что Люпины при всем желании не смогли бы аппарировать в ни разу не виденное ими место.

— Ой, и правда! — всплеснула руками Лили, и неродившийся барс просыпался с её пальцев серебряной пыльцой. — Говорю же — туговато у меня сегодня с соображением! Тогда я сейчас смотаюсь за ними — туда-обратно, быстренько обернусь!

— Давай лучше я, — чуть заметно покривился Сев. — Защита-то один драккл на меня завязана — тебя пропустит, а их нет. Всё равно пришлось бы выходить встречать.

И от этого случайного напоминания о том, что «ключ» Лили до сих пор подходил к этой «двери», что Северус и его дом в продолжение всего ненастья, которым виделась сейчас, с расстояния, их ссора, сохраняли способность совершенно необъяснимо её ждать — ну, пусть не ждать, но оставлять себе ошметочек надежды размером с ту самую паутину под потолком — от этого всего моментально стало тепло, потом жарко, взгляд замутился влагой нежности и болезненного сожаления, что столько времени потеряно зря. Времени, в любой миг которого она могла просто взять и прийти сюда, вместо того, чтобы мучиться сомнениями, снами, домыслами, своими и чужими обидами. Просто взять и прийти к нему. Постучаться в дверь. И прервать этот морок одиночества на месяц, на два раньше.

— Ты же не знаешь, Рем переехал, — усиленно хлопая ресницами, чтобы прогнать непрошенную пелену и стоящее перед глазами видение, сказала девушка. — Они теперь живут в Дербишире, в крошечном игрушечном городке — даже не в самом городке, а около. Этот домик достался Фионе в наследство от прабабушки, и они после свадьбы теперь там живут. Ты ведь знаешь про свадьбу? — спохватилась внезапно Лили.

— Читал, — сдержанно кивнул Северус. — В «Пророке» писали. — Он умолчал о том, что еженедельно вчитывался в субботние выпуски, где на последней странице сообщалось обо всех подобных новостях, в поисках одного-единственного объявления, которое ожидал и страшился увидеть от номера к номеру. Умолчал и о том, что отправил молодым неподписанный кошель галеонов с равнодушной почтовой совой — авось анонимное подношение затерялось бы в гуще прочих подарков, не вызывая лишних вопросов. — Так, может, вместе тогда сгоняем?

— Конечно! — неподдельно обрадовалась Лили. — Я просто не хотела тебя отрывать…

Сев удовлетворенно вздохнул. Мысль отпустить сейчас куда-то от себя Лили — пусть даже к ближайшим друзьям и совсем ненадолго — по-прежнему не радовала, хоть и, старательно утоптанная на дно, не вызывала уже приступа острой паники, как утром. Откровенно говоря, дай этой мысли волю, и она разрослась бы до паники тупой — нудной и тягучей, как ноющий зуб. Но воли ей не давали, так как Северус изо всех сил старался сохранять взвешенность, адекватность и верность всем не так давно взрощенным постулатам. Постулаты были разумны и правильны, но чересчур свежи, не успев ещё укорениться в сознании, не говоря уж об этажах ниже. А темные, приправленные нервозностью и паникой мыслишки обитали там давно — слишком давно, чтобы сдаться в одночасье.

Но Сев не сдавался тоже, надеясь, что со стороны не видно всей его внутренней кухни и истинная подоплека его слов не отражается на лице. Поэтому он всего лишь вздохнул и совершенно невозмутимо ответил:

— Что ты, ты ничуть меня не отрываешь! Меня не от чего отрывать.

Рег, страдая от роли невольного «главного отрывателя», старательно закивал в поддержку этой сентенции из своего угла.

Но совместный визит к Люпинам претерпел досадную задержку на самом старте. Стоило Лили выйти на задний двор, тоже укрытый чарами сокрытия заодно с домом, как на одном из деревьев напротив — по ту сторону речушки, там, где начинались некогда непроходимые «джунгли», ведущие к последней стоянке почившего «Наутилуса», она заметила большую насупленную сову. В противовес своим тропическим собратьям, коуквортские «джунгли» были голыми и прозрачными — самайновский шторм оборвал с них всю ещё державшуюся на ветвях листву. На этом кружевном, просматриваемом далеко вглубь фоне крупная темная сова гляделась экзотическим переспевшим фруктом, невесть как выросшим тут накануне зимы.

Вглядевшись в сей «фрукт», Лили в который раз сконфуженно ойкнула и, игнорируя калитку, которую надо было ещё отпирать, поскорее перелетела через забор. За пределами забора укрывающая дом и его обитателей магия утрачивала свою силу, и сова, встрепенувшись, тут же тяжело снялась с ветки, устремляясь к ставшей для неё видимой Лили.

Стихии весть, сколько времени она прождала её здесь, не в силах преодолеть защитный барьер, но настроение от ожидания у птицы явно не улучшилось. Посланница сердито обдала девушку ветром, взвихрившимся от мощных крыльев, и недовольно косила на неё желтым глазом всё время, пока та, путаясь от волнения и спешки, отвязывала от протянутой лапы пергаментное послание.

«Голубушка, что же это такое? — гласило оно. — Я так и не дождалась тебя в магазине сегодня, а ведь тебе известно, что у нас на подходе большой заказ! Поразительная безответственность с твоей стороны! Хочешь отгул — так хотя бы предупреждай заранее! Я подобное отношение к работе терпеть не...»

Выхватив глазами первые строчки размашистого жирного почерка мадам Малкин, Лили поняла, что краснеет. Надо было насочинять извинений в ответ, надо было поднести разгневанной сове подобающее угощение…

Зажав пергамент подмышкой, Лили нагнулась к земле за скукоженным опавшим листом, а выпрямилась уже с совиным печеньицем, но презентовать его было уже некому: подняв ещё один маленький вихрь, сова снялась с камня, на котором сидела, и, не дожидаясь ни ответа, ни лакомства, понеслась прочь, всем своим тылом выражая неодобрение.

Впрочем, печенье не пропало даром, а неожиданные встречи на сегодня ещё не кончились. Пока Лили огорченно смотрела вслед улетающей сове, уносящей с собой все перспективы её карьерного роста в модном бизнесе (перспектив было не особенно жалко, но обостренное чувство совести прогрызало в ней ощутимую дыру), многострадальный воздух снова засвистел под маховыми перьями, и на плечо, весомо отяготив его, опустилась другая птица. Которая не стала ни зыркать, ни возмущаться, а наоборот ласково, хоть и с легкой укоризной заклекотала ей в ухо.

— Нимуэ! — выдохнула в теплый крапчатый бок Лили. — Нимуэ!..

Теперь становилось ясно, как модельершина сова её нашла. Она, должно быть, прилетела к её лондонской квартире, встретила там вернувшуюся с ночной прогулки Нимуэ и увязалась за ней, ведомая почтальонским долгом. А та, в свою очередь, составила компанию товарке в её ожидании — то ли чуя, что хозяйка вот-вот появится, то ли не желая своим досрочным появлением разрушать то хрупкое радостное безвременье, в которое провалилась Лили со вчерашнего вечера. Что же привело сюда саму неясыть — магическое чутье фамильяра, помноженное на животный инстинкт, или несложные умозаключения, вполне вероятно доступные умной птице: если хозяйки нет в этом доме, ищи её в том, другом, где второй хозяин (к которому мы почему-то давно не летали, поди разбери этих людей!) и много вкусных мышей в лесу вокруг (они называют это парком, но где вы видели в парке столько еды?!) — можно было только гадать, да и так ли это было важно?..

* * *

В Дербишир со всей этой совиной возней прибыли уже на закате. Нимуэ, к слову, встретила Сева, как родного — радостно приветствовав как полноправного хозяина, но не выказав ни излишней экзальтации от встречи, ни признаков того, что скучала в долгой разлуке. Как будто они расстались только вчера. Как будто и не было этого полугода.

Точно так же приветствовала его и чета Люпинов — словно только и ждали, когда же он наконец переступит их порог. Словно приглашали их с Лили на семейный ужин, а они что-то подзадержались — на час-другой, на недельку или на пару-тройку месяцев, не всё ли равно?

Признаться, Сева страшила эта встреча со старыми приятелями: что-то они скажут, что спросят, как отреагируют? И увидев оказанный прием, поняв, что ничего лишнего не спросят и не скажут — разве что сам удосужишься рассказать, а нет так нет — он явственно успокоился и перестал держаться так, словно проглотил складной метр мадам Малкин.

Лили, надо сказать, мучилась схожими раздумьями. Её одновременно распирала счастливая гордость — вот они, пришли вместе, смотрите, друзья, у нас наконец-то снова всё хорошо!.. — и нежелание вдаваться сейчас в подробности возобновления их союза. Во-первых, они, эти подробности, и сами ещё толком не уложились в голове, не стали осязаемой данностью, не затвердели в оформленные скульптуры. Сколько вопросов она ещё не задала, о стольком не услышала и не сказала, столько не прояснила, оставив на потом — даже в безвременье не вместить бесконечность! Всё ещё было зыбко, свежо, оголенно — несмотря на правильность и кажущуюся всегдашнесть. И слишком конкретные и въедливые распросы могли поколебать эту зыбкость, нарушить её, а то и разрушить вовсе — это было во-вторых.

Но Рем и Фиона оставались Фионой и Ремом, поэтому никаких расспросов — и даже намеков на них — не случилось, а были только улыбки, объятия на пороге, теплая кухня и горячий чай, а все обсуждения касались только и исключительно заговорщицких дел.

Как ни хорошо было у Люпинов, долго рассиживаться не стали — где-то там, в сгустившейся темноте ждали Рег и медальон, оба — разрешения своей судьбы. Поэтому после первой же чашки перемещение состоялось в обратном порядке: первым Сев с Фионой, следом — Лили и Рем.

На крыльце коуквортского дома их встретил встревоженный Регулус, опасливо выглядывающий из полумрака кухни:

— Как вы долго! Я уже думал, что-то случилось!

— Да брось, что с нами могло случиться! — отмахнулся Сев, ужаленный осознанием: пока они там пили чаёк, друг здесь маялся от беспокойства — за них, между прочим, считая себя главным и единственным источником грозящей им опасности.

Нарочитая небрежность Северусова тона не успокоила Рега, напротив, он ещё непреклоннее поджал губы, став в этот момент удивительно похожим на свою мать. Было понятно, что он буквально считает минуты, когда сможет избавить друзей от своего — кажущегося ему столь угрожающим — соседства.

Но сначала их ждали задний двор, хоркрукс и огненная сфера, в которую последнему суждено было превратиться. Адский огонь бился в стенках Щита, как припозднившийся самайновский костер, а отдаленный, на грани слышимого спектра, задушенный вой, раздавшийся под конец, вполне мог сойти за вопли неупокоенного духа, пришедшего в Ночь силы на огонек человеческого жилья и вновь изгнанного за грань силой доброй домашней магии. Собственно, примерно так оно и было.

— Ну… всё! — полувопросительно, с несвойственной ему неуверенностью в голосе, резюмировал Сев, когда прогоревшая закопченная сфера распалась и истаяла под его руками.

— Точно всё! — торжествующе подтвердил Рем. — Поздравляю, ребята!

— Теперь Том Реддл просто обычный смертный! — воскликнула Лили, гоня от себя воспоминания о живых хоркруксах из снов: змее и мальчике. — Это победа! Ваша победа, — склонила она голову в сторону Регулуса и коснулась плечом плеча Сева.

— Только осталось ещё его одолеть, — еле слышно прошелестел снова поникший Рег и отвернулся.

* * *

— Ты можешь пожить у меня, — Лили очень хотелось, чтобы потерянный и какой-то притихший к концу вечера Рег всё-таки был где-нибудь поблизости от них. — Хозяйке уплачено на два месяца вперед, туда она не приходит, там есть всё необходимое для жизни, а защиту мы поставим тебе туда не хуже, чем здесь. Правда, Сев? — обернулась она к парню за поддержкой.

Но ответить тот не успел.

— В Англии для Лорда не сыщется недоступных мест, — покачал головой слизеринец. — Тем более в магловских кварталах, где он может прочесть любого, как открытую книгу. И твое жилье полностью исключено — если о нашей школьной дружбе, которую мы особенно не афишировали, могли уже и позабыть, то позволять ему связать тебя со мной через квартиру я не намерен.

Вспыхнувший до самого ворота Сев закрыл рот, так и не начав говорить. Что правда, то правда — если уж он, вчерашний выпускник, с лёгкостью смог вычесать из распахнутых ему навстречу мозгов всю информацию о рыжей квартирантке, недавно поселившейся по соседству, всего за пару неспешных прогулок по окраинным районам, то что говорить о могущественном темном маге, не гнушающемся оставлять слюнявыми идиотами тех, в чьем разуме он заметил бы что-либо интересное. А от мысли, что есть хоть крохотный шанс подставить под удар Лили, согласись они все на её вариант, его замутило.

— Классическая аппарация не способна преодолеть открытой воды, — взяв себя в руки, заговорил он, обращаясь к Регу. — Пока Реддл будет искать тебя в стране, ты должен отсиживаться на континенте — хоть на каком из них. Туда так просто не добраться, только порталом, а то и не одним. Или ещё как, но тоже непросто и небыстро. Он и представить себе не сможет, что ты, удрав из дому без денег и ценностей, способен будешь забраться так далеко. Это если вообще дойдёт до каких-никаких поисков, — он со значением приподнял бровь в сторону друга, но тот остался непреклонен.

— Северус, давай не будем снова возвращаться к этой теме. Если до поисков всё же дойдёт, я должен быть максимально далеко от вас. Чем дальше — тем лучше.

— Предлагаю Францию! — Фиона, как на уроке, подняла руку, внося свою лепту в кухонный мозговой штурм. — Я там была с родителями, в Дижоне. Могу передать вам картинку, а вы аппарируете туда Регулуса. Там красиво!..

— Если ты правда решил уехать так далеко, то могу предложить Северную Америку, — вздохнула Лили, чувствуя перед товарищем безотчетную вину. Будь она рядом… Будь рядом с Севом она, а не Рег, всё могло обернуться по-другому! И безотчетной вине было наплевать, что Рег, добывший информацию про медальон, вряд ли бы согласился поменяться с ней местами — для него этот поход был и честью, и местью, и вызовом. — Мы проехали её в свое время почти насквозь, так что в твоем распоряжении много различных мест на выбор.

— К сожалению, я нигде не был, — покаянно развел руками Люпин, будто оправдываясь против обвинений. — В детстве мы никуда не путешествовали из-за моего… моей болезни, потом учеба, потом… да я ведь и не умею, как вы… Вот, будущим летом как раз с Фи собирались…

— Жаль, что нельзя аппарировать по колдографии! — вздохнула Лили, припомнив свое краденое сокровище. На том островке Регулусу вряд ли бы сильно понравилось — такая аскеза и удаленность от всяческой цивилизации была не в его стиле, скорее уж её вздох знаменовал нечто более личное.

— У нас и без колдографий достаточно вариантов. Фиона, давай свой Дижон, я ретранслирую Регу, — ответил Северус, и Фиона послушно вытаращилась на него, ничем не помогая, но хотя бы стараясь не мешать. Менталистика так и осталась её слабым местом.

Лили справилась с трансляцией сама, без помощи Сева, продемонстрировав младшему Блэку картинки Нью-Йорка, океанского побережья с пальмами, буроватой, похожей на марсианскую, пустыни и прочих заокеанских пейзажей. Рег просмотрел их все и пообещал определиться с выбором к утру.

Он всё ещё выглядел бледноватым, хоть и бодрился изо всех сил. Вместо добавки чая в него была влита порция зелий, и слизеринец откланялся, удалившись в зеленую комнату: отдыхать, определяться и не мешать. Следом за ним засобирались и Люпины.

Обнимая Лили на прощанье, Фиона позволила себе единственный за весь вечер комментарий.

— Я так рада за вас!.. — шепотом выдохнула в самое лилино ухо она.

Потом за гостями закрылась дверь, с улицы послышались хлопки аппарации, и влюбленные наконец-то остались одни.

* * *

Недавний шторм помелом вымел с неба все тучи, и теперь с чернильного неба глядели вниз колючие, совсем уже зимние звезды.

Двое сидели на рассохшемся дощатом крыльце и смотрели в это небо, прижавшись друг к другу, как сиамские близнецы, окруженные невидимым коконом согревающих чар, как пледом. Пар от дыхания смешивался с дымком от ещё одной звездой тлеющей сигареты.

— Сев, — начала Лили, намереваясь таки сформулировать и высказать то, к чему пришла за месяцы раздумий. Формулировалось не очень, слишком объемным, сложным и трудновыразимым оно было. — Сев, если мы в следующий раз поссоримся…

— Мы не поссоримся, — быстро прервал её он, и сигаретный Марс разгорелся ещё ярче, ещё сердитей. — Никогда больше.

— Почему? — опешила она — не потому, что ей так не терпелось поссориться, едва успев помириться, а потому, что сочла такой расклад неправдоподобным. — Все же ссорятся иногда. Не бывает, наверное, чтобы совсем без ссор…

— Потому что мне одного раза хватило. Я помню, что со мной было тогда, и не забуду этого никогда. Больше я ничего подобного не хочу. Если снова возникнет какое-то недопонимание — неважно, большое или маленькое — значит, будем садиться и разговаривать. Сразу, обо всём, до тех пор, пока до чего-нибудь не договоримся.

— А если… А вдруг не договоримся?..

— Значит, будем ещё разговаривать. С перерывами на обед и ужин, — огонек опять вспыхнул красным драконьим глазом, вверх устремилось светлое дымное облачко. — Лили, я уже пробовал без тебя, не вышло. Я же поначалу ходил, как дурак, по Лондону и пялился на всех девчонок подряд — что бы мне стоило в кого-то из них влюбиться и выкинуть тебя из головы?! Ходил, смотрел, чуть мозоли на глазах не натер. И никого не видел. Никого! Ни у одной даже лица запомнить не смог. Дальше хуже: в каждой встречной мне ты мерещилась: у этой похожие волосы, эта смеется, как ты, та в таких же клешах с бахромой пошла… Везде была ты, понимаешь?! И все — не ты. И ни одна не могла бы в жизни стать тобой или заменить тебя для меня. Чокнуться же можно! Иногда мне казалось, что я уже… Тогда я и набрел на улицу, где ты живешь. Честное слово, случайно! Ну, почти. Когда на меня из мыслей какой-то бабки ты выскочила — полностью ты, живая, настоящая, я в первый момент решил, что совсем поехал. Не удержался, стал её читать — и увидел, что ты у неё цветы покупала. Увидел, откуда ты приходила, куда шла… Зачем тебе были её цветы, Лилс, ты же могла наколдовать себе любые, какие захочешь?

— Жалко её было. Она всегда, в любую погоду сидела там с этими букетиками. А я ей хоть немножко, а помогла.

— Лили, когда я сказал, что ты моя жизнь — я не шутил и в поэзию не ударялся. Это просто так есть, и всё. И я тебя больше никогда не отпущу. Не в смысле… ну… Глупость сморозил, да?

— Я поняла… Я и сама не хочу никуда отпускаться. И не могу. И не буду. Ты мне тоже отовсюду мерещился, только не в людях, а… там где ты должен был быть, но тебя там не было. И во сне — постоянно…

— Лилс… Почему ты не приходила? Если тоже — вот так…

— Потому что не знала, как ты меня встретишь. Что скажешь и скажешь ли вообще что-нибудь. Потому что боялась. И тебя, и себя, и что ничего не выйдет. И стыдно было ещё… И всё казалось бесполезным. Я же возвращалась тогда летом в Коукворт — к родителям не пошла, а пошла на наше место. Будто бы оно — это немножечко ты, и там я с ним-тобой встречусь и, может быть, что-то пойму. Прихожу — а «Наутилуса» нет. Тополь окончательно упал — и ни рубки, ничего… Ты знал? Ты ходил к нему?

— Ходил.

Огонек стремительной саламандрой ползет к пальцам, натыкается по дороге на фильтр и давится им. Если бы не это, он, распаленный мощной судорожной затяжкой, не остановился бы, кажется, никогда, как маленький Адский огонь. На смену ему из пачки тут же выныривает новый — неохотно разгорается, капризничает на подувающем ветерке. Борясь с ним, можно потянуть время, успокоить фантомную дрожь в руках — младшую сестрицу той, что проходила по ним, когда с треском, похожим на стон, падало, круша ветки и доски, исполинское дерево.

— Дай мне тоже?

Ещё полминуты дымно-огненной тишины.

— Лили. А почему ты всё-таки пришла?

— Потому что мне приснилось… я же тебе говорила… так жутко стало — не смогла утерпеть. Это было в сто раз страшнее того страха, который меня не пускал. Ну и потом… я каждый день смотрела на твою розу — должна бы, по идее, завянуть, а она цвела. Значит, наверное, думала я, ты хотя бы капельку, а всё ещё на моей стороне. Решалась, решалась, а тут этот сон… Сев, ты что?

Он отлепляет ладонь от лица — ровно настолько, чтобы освободить губы, спрашивает:

— Что, по-твоему, означает эта роза в кольце?

— То, что, пока она цветет, ты на моей сто… Разве нет? Ты же сам так сказал! Что же тогда она значит?

— Что она цветет, потому что я люблю тебя. Я думал, это понятно…

Вторая саламандра плотоядно облизывается, ползет, истекает дымом.

— … Почему же ты говорил мне про неё не так?..

— Потому что я не мог тогда сказать иначе.

Белые завитки тянутся к черному небу, бесполезные, позабытые в отставленной в сторону руке. Двое целуются под укрывшей их пледом бездной, ласково глядящей на них огоньками глаз.

— Пойдем?

— Пойдем…

Шорох двери — открывшейся, снова закрывшейся, еле слышный скрип деревянных ступеней, ведущих вверх. Дальше небо не подслушивает, оно умеет оберегать тайны.