Узы крови (джен)

Утро двадцать восьмого декабря дышало чистым морозом и колкой тишиной. Небо над Хогвартсом было затянуто плотной серой дымкой, сквозь которую едва пробивался бледный, безжизненный свет зимнего солнца. Он тускло отражался от свежевыпавшего снега, покрывшего землю толстым ковром, и от ледяной корки, сковавшей Черное озеро. Гарри Поттер стоял у главных ворот, пытаясь согреться. Он зябко кутался в мантию поверх свитера, а красно-золотой гриффиндорский шарф был небрежно обмотан вокруг шеи, почти закрывая рот. Дыхание вырывалось изо рта плотным облачком пара каждый раз, когда он вздыхал, наблюдая за своей спутницей.

Джайна Праудмур стояла неподвижно, словно изваяние, случайно оказавшееся среди суровых шотландских пейзажей. Ее темно-синяя мантия, сшитая из плотной, дорогой ткани и украшенная тонкой серебряной вышивкой у ворота, резко контрастировала с грубой каменной кладкой замка. Она казалась чужой здесь — не только из-за одежды, но и из-за какой-то внутренней сосредоточенности, отстраненности. Капюшон был откинут, и ветер трепал несколько платиново-белых прядей, выбившихся из аккуратной прически. Ее взгляд был устремлен на заснеженную тропу, ведущую к Хогсмиду. Гарри не мог прочесть выражение ее лица — оно было спокойным, почти непроницаемым, но что-то в неподвижности ее позы, в том, как ее тонкие пальцы в перчатках чуть сжимали воротник мантии, говорило о внутреннем напряжении.

Через Узы — эту странную, незримую нить, возникшую между ними внезапно и необъяснимо тем летом у Дурслей, — Гарри иногда улавливал обрывки ее эмоций или образов. Сейчас он почувствовал лишь мимолетный укол чего-то холодного, как воспоминание о зиме в каком-то другом, далеком месте, и тут же — волну тщательно контролируемой… печали? Или досады? Она быстро подавила это чувство, губы сжались в тонкую линию.

— Ну что, готова? — спросил Гарри, стараясь, чтобы голос звучал обычно, но он все равно получился немного хриплым от холода. Он все еще не привык к ней, к этой связи, к ее присутствию в его мире. Она была могущественной волшебницей, это он понял сразу. Но кем она была на самом деле? Какие тайны скрывались за ее спокойным фасадом и почему судьба связала их так странно? Эти вопросы не давали ему покоя.

Джайна медленно повернула голову. Ее синие глаза — ясные, глубокие, цвета полуночного неба — встретились с его взглядом. В них не было ни тепла, ни враждебности — лишь спокойное, внимательное изучение. Он почувствовал себя немного неуютно под этим взглядом, словно она видела больше, чем показывала.

— Готова, — ответила она. Ее голос был низким, мелодичным, но в нем слышалась едва заметная твердость, как у человека, привыкшего командовать или принимать решения. Легкий, незнакомый акцент придавал ее речи особую окраску. Через Узы проскользнуло не слово, а ощущение — готовность к действию, интерес исследователя. Она шагнула вперед первой, ее сапоги оставили на чистом снегу четкий, уверенный след.

Гарри пошел рядом, ощущая, как их странная связь едва заметно отозвалась на близость — тихое, почти неслышное гудение под кожей, напоминание о тайне, которая их объединяла и разделяла одновременно. Он не знал, что ждет их в Хогсмиде, не знал, что ждет их в будущем, но чувствовал, что этот день, этот поход — это не просто прогулка. Это еще один шаг в неизведанное.

* * *

Тропа к Хогсмиду, бесчисленное количество раз протоптанная ботинками учеников, сегодня лежала под нетронутым снежным покрывалом и казалась непривычно пустынной и тихой. Снег глухо скрипел под ногами, а стылый ветер, пахнущий хвоей и близким льдом Черного озера, доносил издалека слабый, почти призрачный запах дыма из деревенских труб. Гарри исподтишка бросал взгляды на Джайну. Она шла ровно, не отставая и не опережая, но ее походка была не такой легкой, как у большинства девчонок Хогвартса. Плечи были чуть напряжены, словно она инстинктивно ожидала удара или готовилась к нему. Ее взгляд скользил по заснеженным деревьям, по сугробам у обочины, не задерживаясь надолго, но оценивая, подмечая каждую деталь. Гарри заметил мимолетное, почти бессознательное движение ее руки — пальцы коснулись гладкой рукояти ее странной волшебной палочки, торчащей из специального крепления на поясе под мантией, и тут же отдернулись, словно она поймала себя на старой, въевшейся привычке. Через Узы донесся короткий, резкий импульс — не мысль, а ощущение: «Слишком тихо. Неестественно. Затишье перед…»

— Эм… здесь обычно безопасно, — сказал Гарри, чувствуя себя немного глупо, словно оправдываясь. Он попытался успокоить ее, а может, и себя. После драконов первого испытания Турнира любой уголок Хогвартса или его окрестностей уже не казался абсолютно безопасным. Тень Волдеморта, пусть и незримая, ощущалась все отчетливее. — Это просто деревня. Магазинчики, сладости… знаешь, «Три метлы», там еще сливочное пиво…

Джайна издала тихий, неопределенный звук — не то хмыкнула, не то вздохнула. Ее взгляд задержался на голых, черных ветвях деревьев, похожих на скрюченные пальцы.

— Да, деревни… — проговорила она тихо, словно про себя. — У нас тоже были такие. Мирные. Пока однажды не приходят… враги. И все меняется. Навсегда. — Она резко оборвала себя, пальцы снова сжались в кулак. Гарри почувствовал через Узы волну холодной, застарелой горечи, как приступ фантомной боли. Она чуть тряхнула головой, отгоняя наваждение. — Твой мир… он еще не сломан. Не до конца. Это… непривычно.

Гарри не нашел, что ответить. Он привык к этому миру, к его опасностям и правилам, к тому, что зло существует, но где-то там, за стенами замка, или проявляется во время Турнира. Слова Джайны заставили его посмотреть на привычные вещи — на замок за спиной, на деревню впереди — как на нечто удивительно хрупкое, как на тонкий лед, под которым таится темная вода. Ему вдруг захотелось спросить — кто те враги? Что случилось с ее деревнями? Но выражение ее лица, снова ставшее отстраненным и непроницаемым, остановило его. Он чувствовал, что там, за этой маской, скрывается такая бездна боли, что любое неосторожное слово может вызвать обвал.

Впереди, за поворотом тропы, показались первые крыши Хогсмида — причудливо изогнутые, щедро присыпанные снегом. Из труб вился сизый дымок, обещая тепло и уют.

— Вот, почти пришли, — сказал Гарри, стараясь вернуть разговору обыденный тон. — Рон с Гермионой должны ждать нас где-то здесь. Может, и Невилл с ними, или еще кто.

Джайна молча кивнула, но ее взгляд тут же заострился. У самого входа в деревню, там, где тропа расширялась, стояли две фигуры в темных, строгих мантиях. Авроры. С суровыми, непроницаемыми лицами они проверяли палочки у группы студентов в меховых шапках и тяжелых плащах — дурмстрангцев. Рука Джайны снова метнулась к палочке, пальцы легли на рукоять, и в этот раз она не сразу убрала их. Через Узы Гарри ударило ледяным холодом — не страхом, а мгновенной, жесткой оценкой угрозы и готовностью к бою. «Стража на дорогах. Плохой знак. Всегда плохой знак».

— Это авроры, — поспешно сказал Гарри, заметив ее реакцию и стараясь говорить тихо, чтобы их не услышали. — Министерство их прислало из-за Турнира, ну, типа для безопасности. Ничего особенного.

Она перевела на него свой пристальный, изучающий взгляд. Маска спокойствия вернулась на ее лицо, но Узы не лгали — внутри нее все было напряжено, как натянутая тетива.

— Ты доверяешь им? Этим… аврорам? — спросила она ровно, почти равнодушно, но Гарри услышал в ее голосе не праздное любопытство, а что-то другое — оценку его наивности или проверку.

— Э-э… не то чтобы всем, — честно признался он, вспоминая неприятные моменты в Министерстве и предвзятость некоторых авроров к нему. — Но… по идее, они должны защищать. По крайней мере, от очевидных угроз. Наверное.

Джайна коротко кивнула, словно принимая к сведению его ответ. Ее рука наконец оторвалась от палочки. Они прошли мимо авроров. Те проводили их внимательными взглядами, задержавшись на Джайне чуть дольше — ее необычная внешность и дорогая мантия явно привлекли их внимание. Гарри почувствовал себя немного неуютно под их взглядами, но ничего не произошло. Они вошли в деревню, и почти сразу их окутал привычный шум Хогсмида — смех студентов, выкрики торговцев, скрип вывесок и манящий запах горячего шоколада и имбирных пряников из «Сладкого королевства». Утренняя тишина и напряжение немного отступили, но Гарри чувствовал — тень ее мира, тень ее прошлого все еще стоит между ними.

* * *

Хогсмид обрушился на них калейдоскопом звуков, запахов и красок. После тишины заснеженной тропы шум единственной волшебной деревни Британии казался оглушительным. Узкие улочки, едва очищенные от снега, кишели студентами. Повсюду мелькали цвета факультетов: алые шарфы гриффиндорцев, зеленые значки слизеринцев, желто-черные шапки хаффлпаффцев и синие ленты когтевранцев. Иногда выделялись экзотические наряды гостей из Шармбатона и Дурмстранга, вызывая любопытные взгляды. Воздух был густым и сладким от запаха горячей выпечки с корицей из чайной мадам Паддифут, имбирных пряников и карамели из «Сладкого королевства», смешанного с дымком из многочисленных труб и свежим морозным воздухом.

У витрины магазина «Зонко», где скакали заводные игрушки и переливались пузырьки с хохотальным зельем, группа младшекурсников с воплями лепила неуклюжего снеговика. Кто-то хихикая пристроил к его основанию навозную бомбу. Через секунду раздался хлопок и противный запах, снеговик развалился, а дети с визгом бросились врассыпную, едва не сбив с ног хмурого аврора, патрулирующего улицу.

Гарри шел рядом с Джайной, погружаясь в эту привычную суету. Шум и гам Хогсмида всегда действовали на него успокаивающе, напоминая о нормальной жизни, далекой от Волдеморта и Турнира. Но сегодня это ощущение было другим — под уютной поверхностью он чувствовал какую-то фальшь, хрупкость этого мира. Он украдкой наблюдал за Джайной. Она шла молча, ее взгляд скользил по окружающему хаосу с отстраненным любопытством исследователя. Она замечала все: старушку, торгующую жареными каштанами, двух девчонок, шепчущихся и хихикающих над проходящим мимо дурмстрангцем, яркую вывеску «Дэрвиш и Бэнгз». Через Узы он уловил калейдоскоп ее мимолетных реакций: удивление, легкое недоумение, и снова — тот холодный укол боли при виде чего-то совершенно обыденного, вроде смеющихся детей. «Так громко… так беззаботно… Они не знают страха. Еще не знают». В этой мысли не было осуждения, скорее… тяжелая констатация.

— Хогсмид, — сказал Гарри, чуть повысив голос, чтобы перекричать шум. — После Рождества всегда наплыв. Все отдыхают от учебы. Ну, и от Турнира, наверное.

Джайна едва заметно кивнула. Ветер откинул ее капюшон, и платиновые волосы блеснули на тусклом солнце, тут же привлекая внимание нескольких старшекурсников, толпившихся у входа в «Кабанью голову». Гарри услышал обрывок шепота: «Смотри, это та самая… Праудмур… Говорят, она из другой страны…». Он нахмурился, но промолчал. После той дурацкой статьи Риты Скитер, где вскользь упоминалась «таинственная иностранная гостья Поттера», слухи ползли по школе, как ядовитый плющ. Он знал, что Джайну это раздражает, хотя она и сохраняла ледяное спокойствие.

Они подошли к «Трем метлам». У входа, как всегда, было людно. Студенты жались друг к другу, пытаясь согреться, и обменивались последними сплетнями, держа в руках дымящиеся кружки со сливочным пивом. Рон Уизли, красный от мороза, как вареный рак, энергично жевал что-то из бумажного пакетика «Сладкого королевства». Рядом с ним стояла Гермиона, закутанная в толстый шарф так, что видны были только глаза и копна непослушных волос. Она сжимала в руках увесистый том с интригующим названием «Турнир Трех Волшебников: За кулисами триумфов и трагедий». Ее внимательные карие глаза тут же заметили подошедших.

— Ну наконец-то, Гарри! — пробурчал Рон с набитым ртом. — Мы уж думали, ты там замерз у ворот! — Он перевел взгляд на Джайну, слегка смутился, проглотил и добавил: — Привет. Не холодно? В замке, говорят, тянет из всех щелей.

Джайна одарила его мимолетным, чуть насмешливым взглядом.

— Я видела зимы Нордскола, — ответила она ровно. В ее голосе не было хвастовства, лишь сухая констатация факта, от которой у Гарри по спине пробежал холодок. — Ваши декабрьские заморозки — не более чем легкое неудобство. — Она с легкой грацией приняла кружку дымящегося сливочного пива, которую Рон машинально протянул ей, взяв у пробегавшей мимо официантки. Но едва теплый, сладкий запах напитка коснулся ее лица, ее пальцы дрогнули. Через Узы Гарри ощутил резкий, болезненный спазм — образ огня, запах гари, крики… «Тепло… Слишком похоже на тот огонь… Перед тем, как море…» Она быстро поднесла кружку к губам, сделала крошечный глоток, и ее лицо снова стало непроницаемым. Она вернула почти полную кружку опешившему Рону. — Приторно.

Гермиона, которая до этого молча и внимательно наблюдала за Джайной, сделала шаг вперед. Ее взгляд был проницательным, но в нем не было осуждения, скорее беспокойство.

— Джайна, с тобой все в порядке? — спросила она тихо. — Ты выглядишь… немного бледной.

— Все в порядке, — ответила Джайна, легким движением плеча поправляя мантию. Ее голос звучал отстраненно. — Просто… непривычно. Столько людей, шума… беззаботности. — Через Узы пронеслось эхо усталости и отторжения: «Они живут так, словно войны не существует. Словно мир не может рухнуть в одно мгновение». Она посмотрела на Гермиону, и в ее глазах мелькнула тень прежней Джайны — той, что знала мир и покой. — У нас… такое было давно. Война отучает от праздности.

Гермиона понимающе кивнула, ее лицо смягчилось. Искра научного любопытства в ее глазах на мгновение уступила место сочувствию. Гарри уловил ее мысленный посыл — не давить, не сейчас. Она демонстративно уткнулась в свою книгу.

Рон, дожевав свою сладость, с энтузиазмом махнул рукой в сторону улицы.

— Ладно, хватит тут мерзнуть! Пошли в «Зонко», пока близнецы все не раскупили! А потом за шоколадными лягушками! Говорят, там новые карточки с чемпионами Турнира!

— Опять ты о своем, Рон, — вздохнула Гермиона, но уголки ее губ дрогнули в улыбке. — Хотя… от горячего шоколада я бы не отказалась. Зайдем потом в «Три метлы»?

Гарри посмотрел на Джайну. Она стояла чуть поодаль, наблюдая за их перепалкой с выражением вежливого интереса на лице, но ее глаза оставались холодными и далекими.

— Хочешь прогуляться по деревне? Посмотреть? — спросил он.

Она перевела взгляд на него. На мгновение лед в ее глазах, казалось, чуть отступил, сменившись… любопытством? Или чем-то еще, что он не мог расшифровать.

— Веди, — сказала она коротко. И через Узы, как тихое эхо: «Покажи мне твой хрупкий, беззаботный мир, Гарри Поттер. Пока он еще существует».

* * *

Они двинулись вглубь деревни, пытаясь влиться в пеструю толпу студентов. Но ощущение хрупкости этого мира, его обманчивой идиллии, не покидало Гарри. И оно оправдалось слишком быстро. У поворота к магазину шуток «Зонко» они наткнулись на еще один патруль авроров. Трое волшебников в строгих темных мантиях стояли плотной группой, их лица были напряжены, а палочки зажаты в руках так, словно они ожидали нападения в любую секунду. Они с преувеличенной тщательностью досматривали сумку понурого студента из Дурмстранга, который что-то недовольно бормотал себе под нос.

Один из авроров — высокий, с грубыми чертами лица и свежим шрамом над бровью — поднял взгляд и увидел их. Его глаза цепко прошлись по Гарри, а затем остановились на Джайне. Узнавание? Или просто повышенное внимание к незнакомке? Рука аврора дернулась, словно он собирался выхватить палочку или какой-то сигнальный артефакт. Гарри мгновенно почувствовал, как Джайна рядом с ним застыла, превратившись в натянутую струну. Ее рука исчезла в складках мантии, пальцы сомкнулись на рукояти палочки. Через Узы ударило холодом — не паникой, а ледяным, расчетливым анализом: «Заметили. Отметили. Теперь будут следить. Или хуже».

— Спокойно, — прошептал Гарри, быстро положив руку ей на плечо, пытаясь передать успокаивающий импульс. — Это из-за всей этой истории с Грюмом… то есть, с Краучем. Министерство в панике, Фадж рассылает патрули повсюду. Увеличивают меры безопасности. Они просто… нервничают.

Джайна медленно выдохнула под его рукой, напряжение в плечах чуть спало, но взгляд остался колючим, оценивающим.

— Паника властей опаснее вражеского меча, — пробормотала она так тихо, что он едва расслышал. — У нас… так часто начинались чистки. Когда искали виноватых или просто козлов отпущения.

Прежде чем Гарри успел переварить мрачный смысл ее слов, Рон, не замечавший их тихого разговора, возбужденно ткнул его локтем.

— Гарри, смотри! Свежий «Пророк»! Давай глянем, что там пишут! — И он, не дожидаясь ответа, потащил их к небольшому газетному киоску, притулившемуся между «Сладким королевством» и магазином письменных принадлежностей.

Свежий выпуск «Ежедневного Пророка» буквально кричал с первой полосы. Огромный заголовок гласил: «ХАОС В ХОГВАРТСЕ: КТО ОТВЕТИТ ЗА ПОЖИРАТЕЛЯ СМЕРТИ У ПАРТЫ?». Ниже, под ним, еще один, поменьше: «Таинственная волшебница из ниоткуда: спасительница или новый фактор риска?». И рядом — колдография, явно сделанная тайком и не лучшего качества. На ней была Джайна. Снимок, скорее всего, был сделан во время или сразу после первого испытания — она стояла на фоне дракона, ее мантия развевалась, в руке — палочка, с которой еще срывались искры магии, а лицо несмотря на явную усталость было суровым и сосредоточенным. Даже на смазанном фото от нее исходила аура силы, которая могла как восхищать, так и пугать.

Гермиона, нахмурившись, быстро пробежала глазами текст статьи.

— О Мерлин… Они связывают поимку Крауча с твоим появлением, Джайна, — сказала она обеспокоенно. — Пишут, что Министерство в ярости из-за провала безопасности, Дамблдор под огнем критики… И они требуют полной информации о тебе. Кто ты, откуда, какими силами обладаешь… Скитер, конечно, раздувает из мухи слона, но… похоже, твое появление действительно напугало их до смерти. Они боятся неизвестности.

— Пусть боятся, — голос Джайны был холоден, как ледник. Она даже не взглянула на свою фотографию, отвернулась от киоска, словно от чего-то грязного. Через Узы Гарри поймал волну горького презрения: «Страх — их единственная политика. Они не способны понять то, что выходит за рамки их узкого мира. И потому стремятся это уничтожить или запереть».

Рон присвистнул, разглядывая колдографию.

— Ничего себе! Ну, Джайна, теперь ты точно знаменитость! Покруче Гарри будешь! Скоро за автографами очередь выстроится!

— Лучше бы они выстроились за здравым смыслом, — буркнула Джайна. На этот раз в ее голосе не было и тени улыбки — лишь ледяная усталость.

Они отошли от киоска, но ощущение чужого внимания, подозрительности, смешанного с глупым любопытством, осталось висеть в воздухе. Теперь Джайна была не просто загадочной гостьей. В глазах Министерства и всего волшебного сообщества она стала фактором Х — неизвестной переменной в и без того нестабильном уравнении. И это предвещало новые проблемы.

* * *

К полудню Хогсмид стал еще шумнее. Морозный воздух наполнился гомоном голосов, звоном колокольчиков над дверями лавок и хрустом снега под ногами. Гарри, Джайна, Рон и Гермиона свернули к «Сладкому королевству», где витрина сверкала разноцветными обертками — шоколадные лягушки прыгали за стеклом, сахарные перья искрились, а новинка, «Шипящие пчелы», жужжала в стеклянной банке, привлекая взгляды первокурсников. Над входом висела вывеска, слегка покосившаяся от ветра, а изнутри доносились сладкие ароматы карамели и шоколада, смешиваясь с дымом от камина.

Рон первым рванул к дверям, чуть не уронив пакет с лакричными палочками, которые он прихватил у «Трех метел».

— Я говорил, они завезли «Пчел»! — воскликнул он, протискиваясь сквозь толпу у прилавка. — Гарри, бери парочку, не пожалеешь! Джайна, ты тоже — это не Норд-что-то-там, это магия!

Джайна стояла чуть позади, скрестив руки под мантией, и скептически смотрела на жужжащую конфету, которую Рон сунул ей под нос. Ее брови поползли вверх, но она взяла «Пчелу», подержала между пальцами, словно изучая артефакт, и наконец закинула в рот. Жужжание тут же перешло в легкое шипение, защекотав ей язык, и она невольно кашлянула, прикрыв рот ладонью. Через Узы Гарри уловил: «Странно… но не противно.» Ее губы дрогнули в редкой, чистой улыбке — почти детской, — и она тихо рассмеялась, звук был мягким, как звон льда о стекло. Гарри замер, поймав себя на том, что улыбается в ответ — он редко видел ее такой живой.

— Ну как? — спросил Рон, ухмыляясь, пока Гермиона закатывала глаза, но тоже улыбалась.

— Необычно, — ответила Джайна, стряхивая крошки сахара с пальцев. — У нас такого не было. Только лед и соль.

Гарри все еще смотрел на нее, когда его рука невольно легла ей на рукав — жест поддержки, ставший привычным после их снов. Он не заметил, как близко они стояли, пока громкий голос не прорезал шум толпы.

— Гарри! — Джинни Уизли протиснулась сквозь студентов у входа, ее рыжие волосы вспыхнули на фоне белого снега, как факел. В руках она сжимала бумажный пакет с лакричными палочками, но ее карие глаза были прикованы к Гарри и Джайне. Она замедлила шаг, ее улыбка дрогнула, когда она увидела их — плечи почти соприкасались, его рука лежала на ее рукаве, а Джайна все еще улыбалась той редкой улыбкой. Через Узы Гарри уловил от Джайны: «Ребенок. Но в ней огонь.»

— Джинни, привет! — сказал Гарри, поворачиваясь к ней. Его голос был теплым, но в нем мелькнула тень неловкости. Он знал, что Джинни последнее время держалась от него на расстоянии — после первого испытания она почти не заговаривала с ним, хотя раньше всегда находила повод пошутить или бросить снежок. Он списывал это на занятость или стеснение, но сейчас в ее глазах мелькнуло что-то острое, как искры от фейерверка Фреда и Джорджа.

— Привет, — ответила она, ее тон был ровным, но натянутым, как струна. Она перевела взгляд на Джайну, изучая ее с ног до головы — от белых волос, выбившихся из-под капюшона, до синей мантии, слишком изысканной для Хогсмида. — Ты, значит, Джайна? Та самая, что… упала на Гарри из ниоткуда?

Джайна выпрямилась, ее улыбка исчезла, сменившись холодной вежливостью. Она чуть склонила голову, ее голос был спокойным, но с легким оттенком стали:

— Да. Джайна Праудмур. А ты?

— Джинни Уизли, — ответила та, задрав подбородок чуть выше, чем нужно. — Сестра Рона. — Она бросила взгляд на брата, который увлеченно жевал очередную «Пчелу» и не замечал напряжения. — Я слышала о тебе. Все слышали. Ты ведь теперь везде с Гарри, да? Из-за этого… проклятия?

Слово «проклятие» она выделила, и в ее голосе мелькнула смесь любопытства и укола, который Джайна уловила мгновенно. Через Узы Гарри почувствовал: «Она ревнует. Но прячет это за дерзостью.» Джайна чуть прищурилась, но ответила ровно:

— Узы Крови связали нас. Это не выбор, а необходимость. Но я не жалуюсь. Гарри оказался… достойным спутником.

Гарри кашлянул, чувствуя, как щеки начинают гореть. Он шагнул чуть в сторону, пытаясь разрядить обстановку.

— Джинни, ты с нами? Мы собирались к «Трем метлам» еще раз, взять горячего шоколада.

Джинни сжала пакет с лакричными палочками так, что бумага захрустела под ее пальцами. Ее взгляд метнулся между Гарри и Джайной, и она коротко фыркнула, будто сдерживая что-то большее.

— Нет, спасибо. У меня дела. Надо найти Фреда и Джорджа — они обещали показать новый фейерверк. — Она сделала шаг назад, но вдруг остановилась, глядя прямо на Джайну. — Знаешь, ты странная. Все говорят, что ты какая-то героиня из… издалека, но ты ходишь тут, как будто… как будто тебе все должны. А Гарри… он не твой рыцарь, чтобы вечно тебя спасать.

Воздух вокруг стал холоднее — не от ветра, а от ауры Джайны. Ее глаза сузились, пальцы сжались на волшебной палочке в кармане мантии, и через Узы Гарри уловил вспышку гнева: «Девочка смеет судить меня? Она не знает, что я потеряла.» Но внешне она осталась спокойной, только ее голос зазвенел льдом:

— Я не прошу его спасать меня. Мы держимся друг за друга. Это не долг, а связь. Тебе этого не понять.

Джинни вспыхнула, ее щеки покраснели не только от мороза. Она шагнула ближе, ее кулаки сжались, и голос задрожал от сдерживаемых эмоций:

— Может, и не понять. Но я знаю Гарри дольше тебя. И он не принадлежит только тебе, даже с вашим проклятием! — Она резко развернулась, ее волосы взметнулись, как огненный шлейф, и она ушла, чуть не сбив с ног какого-то первокурсника, который пискнул и отскочил в сторону.

Толпа у «Сладкого королевства» загудела громче, но Гарри, Джайна, Рон и Гермиона замерли в неловкой тишине. Рон наконец оторвался от конфет, проглотил «Пчелу» и моргнул, глядя вслед сестре.

— Что это с ней вообще было? Джинни в последнее время сама не своя, — пробормотал он, почесав затылок. Потом повернулся к Гарри, его брови нахмурились. — Я с ней поговорю. Она не должна так на тебя набрасываться… или на нее, — он кивнул на Джайну, — из-за какого-то дурацкого проклятия. Это же не твоя вина.

Гарри открыл рот, чтобы возразить, но Джайна заговорила первой. Она скрестила руки, ее взгляд скользнул по удаляющейся фигурке Джинни, теперь уже скрывшейся за углом «Зонко».

— Пусть говорит, что думает, — сказала она спокойно, но с легким оттенком стали. — Она молода, горяча и видит угрозу там, где ее нет. — Через Узы Гарри уловил: «Она защищает то, что ей дорого. Это знакомо.» Джайна посмотрела на Рона. — Но если будешь говорить с ней, не трать слова впустую. Она не послушает, пока сама не остынет.

Рон фыркнул, засовывая руки в карманы мантии.

— Да знаю я ее. Упрямая, как дракон. Но она моя сестра, и я не хочу, чтобы она тут всех распугала. Особенно тебя, Гарри. И… ну, тебя, Джайна. — Он неловко кашлянул, явно не зная, как обращаться к этой девушке, чья мантия и манеры выглядели так, будто она шагнула из древней легенды.

Гермиона, до этого теребившая уголок книги, вздохнула и закрыла ее с тихим хлопком.

— Это называется ревность, Рон, — сказала она, ее тон был раздраженным, но мягким. — Джинни нравится Гарри, и она не знает, как справляться с тем, что он теперь с Джайной почти все время. Это не только про проклятие — она чувствует себя вытесненной. — Она посмотрела на Гарри, ее взгляд был острым, но сочувствующим. — Ты ведь заметил, да? Она с тобой почти не говорит после первого испытания.

Гарри потер шею, чувствуя, как щеки снова начинают гореть. Он бросил быстрый взгляд на Джайну, но та казалась невозмутимой — ее лицо было маской спокойствия, хотя через Узы он уловил легкое раздражение: «Ребяческие игры. Но они трогают тебя.»

— Я… ну, может, и заметил, — признался он, голос его был тише обычного. — Но я не думал, что это так серьезно. Джинни всегда была… просто Джинни. Веселая, дерзкая. Я не хотел, чтобы она чувствовала себя… вытесненной.

Джайна коротко усмехнулась, откинув капюшон назад, чтобы ее белые волосы упали на плечи.

— Она видит во мне соперницу, хотя я не претендую на то, что ей дорого, — сказала она, глядя на Гарри. — Ты не мой рыцарь, как она сказала. И не мой приз. Ты мой якорь, Гарри. Это другое. — Через Узы он уловил: «Я не ищу в тебе того, чего ищет она. Но ты слишком важен, чтобы я это объясняла девчонке.»

Рон моргнул, явно не до конца понимая, о чем она говорит, но кивнул с видом человека, который решил, что лучше не спорить.

— Ну, все равно поговорю с ней. Может, она просто выплеснула пар и теперь успокоится. Джинни такая — вспыхнет, а потом остынет. — Он пожал плечами и сунул в рот еще одну «Пчелу», будто это решало все проблемы.

Гермиона закатила глаза, но ее тон стал мягче:

— Просто будь с ней помягче, Рон. И ты, Гарри, может, найди минутку поговорить с ней сам. Она не скажет этого вслух, но ей важно знать, что ты ее не забыл.

Гарри кивнул, хотя внутри него все сжалось от неловкости. Он не знал, как говорить с Джинни о таких вещах — да и о чем вообще говорить? Но мысль о том, что она чувствует себя лишней, царапнула его сильнее, чем он ожидал. Он посмотрел на Джайну, ища поддержки, но она лишь слегка приподняла бровь.

— Не смотри на меня так, — сказала она, ее голос был чуть насмешливым. — Это твой мир, твои друзья. Я здесь не для того, чтобы чинить ваши ссоры. — Она замялась, ее взгляд стал серьезнее. — Но если она важна тебе, не дай ей уйти далеко. Я знаю, что такое терять тех, кто рядом.

Через Узы он уловил ее невысказанную мысль: «Я потеряла слишком многих. Не повторяй моих ошибок.» Это было не наставление, а тихое предупреждение, окрашенное ее собственной болью. Гарри сглотнул, чувствуя, как тепло ее слов смешивается с холодом ее прошлого.

— Я поговорю с ней, — сказал он наконец, больше для себя, чем для других. — Позже. Когда она будет готова.

Рон хлопнул его по плечу, чуть не выронив пакет с конфетами.

— Вот и ладно. А теперь пойдем к «Трем метлам», пока я не замерз окончательно. И ты, Джайна, попробуй горячий шоколад — он получше, чем этот ваш Норд-что-то-там.

Джайна фыркнула, но пошла рядом с Гарри, ее шаги были чуть ближе к нему, чем обычно. Через Узы он уловил: «Твои друзья… они шумные. Но в них есть жизнь.» Это был не комплимент, а наблюдение, но в нем чувствовалось что-то теплое — слабый отголосок того, что она начинала ценить в этом мире. Они двинулись дальше, но тень разговора осталась висеть в воздухе, а Гарри поймал себя на том, что невольно ищет взглядом рыжие волосы Джинни среди толпы.

* * *

Утро 29 декабря опустилось на Хогвартс холодным серым покрывалом. В Большом зале, несмотря на каникулы, царила оживленная суета — эхо недавнего Святочного бала еще витало в воздухе, смешиваясь с напряжением Турнира и свежими сплетнями. За высокими арочными окнами бушевала метель, ветер завывал в каминных трубах, а на стеклах расцветали причудливые ледяные узоры. Заколдованный потолок отражал хмурое, жемчужное небо, по которому лениво плыли редкие, тяжелые снежинки, тая, не долетая до голов студентов. Камины вдоль стен горели жарко, но их тепла едва хватало, чтобы разогнать утренний озноб и царящую в зале нервозную атмосферу.

Гарри Поттер сел за гриффиндорским столом, ближе к выходу, стараясь держаться подальше от шумного центра. Ночь была беспокойной. Сквозь собственную дрему пробивались странные, обрывочные видения — не его собственные. Ледяной холод, вспышки незнакомой магии, ощущение чьей-то застарелой боли и ярости… Эхо Джайны, передающееся через Узы. Он потер слипающиеся глаза, поправил очки, слегка запотевшие от горячей овсянки, и попытался сосредоточиться на завтраке. Его волосы, как всегда, жили своей жизнью, торча в разные стороны. Он бросил быстрый взгляд через зал.

Джайна Праудмур села за тем же столом, но чуть поодаль, между Невиллом Лонгботтомом, который с энтузиазмом рассказывал ей о свойствах какой-то редкой водоросли, и Лавандой Браун, бросавшей на гостью любопытные, слегка испуганные взгляды. Джайна настояла на том, чтобы остаться в башне Гриффиндора, вежливо, но твердо отклонив предложение Дамблдора о более уединенных апартаментах. «Я должна понять ваш мир, профессор, а не прятаться от него», — услышал тогда Гарри ее мысль через Узы. Ее темно-синяя мантия с серебряной вышивкой выделялась на фоне ало-золотой формы гриффиндорцев. Светлые волосы были собраны в строгий, но изящный узел, подчеркивая точеный профиль. Она ела мало и медленно, почти машинально отламывая кусочки тоста, но ее взгляд был острым, постоянно сканирующим зал. Она замечала каждый шепоток, каждый косой взгляд, направленный в ее сторону. Через Узы Гарри уловил ее холодную, напряженную оценку: «Слишком много глаз. Наблюдают. Ждут ошибки. Или подтверждения своим страхам».

Вчерашний день в Хогсмиде оставил неприятный осадок. Стычка с Джинни была лишь верхушкой айсберга. Слухи, подогреваемые «Ежедневным Пророком» и скандалом с Краучем-младшим, расползались по школе, как ядовитый туман. Гарри увидел, как Драко Малфой за слизеринским столом, окруженный своими прихлебателями, демонстративно развернул свежий выпуск «Пророка». Он громко зачитал заголовок, так, чтобы слышали за соседними столами: «Иностранная студентка или юная пособница Пожирателей? Министерство требует ответов!». Малфой и его компания разразились издевательским смехом, тыча пальцами в очередную нечеткую колдографию Джайны, сделанную во время первого испытания. Гарри почувствовал, как внутри закипает глухое раздражение. Не столько на Малфоя — от него другого и ждать не приходилось — сколько на эту всеобщую подозрительность, на то, как легко люди готовы поверить в худшее и сделать из Джайны очередное пугало.

Рядом с грохотом опустился Рон, его тарелка была нагружена горой яичницы с беконом. Каникулы явно пошли ему на пользу — по крайней мере, в плане аппетита. Он широко зевнул, едва не вывихнув челюсть.

— Утро… — пробормотал он. — Если его можно назвать добрым после того, как Фред с Джорджем полночи испытывали какие-то «самонаводящиеся блевалки» в нашей спальне. Говорят, для второго испытания пригодится… — Он покосился в сторону Джайны, понизив голос. — Как она? После вчерашнего? Ну, ты понял… Джинни.

Гарри пожал плечами, тоже взглянув на Джайну. Та, казалось, не обращала внимания ни на Малфоя, ни на перешептывания вокруг, продолжая методично расправляться с тостом.

— Держится. Она не из тех, кто показывает, что ее что-то задело.

Рон хмыкнул, отправляя в рот солидный кусок бекона.

— Ну да… Джинни тоже вчера делала вид, что все нормально. Я с ней поговорил вечером. Она сначала дулась, бубнила что-то про «эту твою Праудмур» и что ты, Гарри, «совсем про нас забыл». Но потом вроде признала, что погорячилась. — Рон наклонился ближе, его голос стал совсем тихим. — Но ты бы видел ее лицо, когда я сказал, что нечего на тебя злиться из-за этой… связи. Мол, ты же не виноват, что вас так… связало. Она чуть дар речи не потеряла! Глазами так сверкнула, я думал, проклянет на месте! Похоже, ее это бесит больше всего — что ты теперь не только… ну… сам по себе.

Гарри почувствовал укол неловкости и чего-то похожего на вину. Рон, сам того не понимая, попал в самую точку. Дело было не только в Джайне. Дело было в том, что он, Гарри, снова оказался в центре непонятных, опасных событий, и его друзья — и Джинни — чувствовали себя отстраненными, бессильными помочь или даже понять. И эта новая, странная связь с Джайной лишь усугубляла это чувство.

Гарри нахмурился, проследив за взглядом Рона. Джинни сидела чуть поодаль за тем же столом, в компании Колина Криви и еще пары девчонок с четвертого курса, чьи имена он вечно путал. Ее рыжие волосы были собраны в небрежный хвост, щеки все еще слегка пылали после утренней стычки. Она делала вид, что увлечена завтраком, но ее движения были резкими — пальцы слишком сильно сжимали нож, размазывающий джем по тосту. Гарри увидел, как она напряглась, когда Колин что-то прошептал ей на ухо, кивнув в их сторону. Через Узы он уловил короткий, острый укол ревности от Джинни, и тут же — холодное, отстраненное наблюдение Джайны: «Избегает взгляда. Но чувствует каждое движение».

— Может, мне все-таки подойти к ней? Прямо сейчас? — пробормотал Гарри, чувствуя себя ответственным за ее плохое настроение.

— Дай ей остыть, — посоветовал Рон, не отрываясь от яичницы. — Джинни как котел — пока пар не выйдет, лучше крышку не открывать. Завтра сама подойдет, вот увидишь.

Не успел Гарри возразить, как к столу подошла Гермиона. Ее щеки раскраснелись от мороза, а на плечах мантии таяли снежинки — она явно ходила к главным воротам. В руках она сжимала свежий выпуск «Ежедневного Пророка», и ее лицо было серьезным и обеспокоенным.

— Вы уже видели? — спросила она без предисловий, бросая газету на стол перед Гарри. Первая полоса была посвящена вчерашним событиям. Заголовок «ХАОС В ХОГВАРТСЕ…» и фотография Джайны были на месте, но статья под ними была еще тревожнее. — Они пишут не только про Крауча! Министерство официально запрашивает у Дамблдора полную информацию о Джайне. Кто она, откуда, какой магией владеет… Они намекают на возможную связь с… ну, вы понимаете… с темными силами извне. И слухи о побеге из Азкабана снова муссируются, хотя пока подтверждений нет. — Гермиона понизила голос, наклоняясь ближе. — Я была у ворот. Там снова авроры. Говорили с профессором Дамблдором. Очень напряженно. Что-то точно происходит.

Гарри поднял взгляд на Джайну. Она прекратила есть и смотрела прямо на него. Ее лицо было спокойным, но глаза — синие, глубокие — потемнели. Через Узы он почувствовал не страх, а холодную, горькую иронию: «Боятся неизвестного. Всегда боятся. Так было в Кул-Тирасе, когда отец… Неважно. Они будут искать врага во мне, потому что так проще». Она плавно поднялась и подошла к ним. Несмотря на то, что омолаживающее зелье и Узы сделали ее внешне неотличимой от четырнадцатилетней студентки, в ее движениях, в осанке, в том, как она взяла газету, сквозила зрелость и власть, которые диссонировали с ее юным обликом. Она быстро пробежала глазами статью, ее пальцы чуть сжали тонкую газетную бумагу.

— Пусть, — сказала она так же холодно, как и вчера. — Слова — это всего лишь слова. Пока они не превращаются в приказы для таких, как те, у ворот.

— Ты думаешь… они могут попытаться что-то сделать? Против тебя? — встревоженно спросила Гермиона.

Джайна пожала плечами, возвращая газету. На ее лице не отразилось ни тени беспокойства, но Гарри почувствовал через Узы ее внутреннюю собранность, готовность к любому повороту событий.

— В моем мире слухи и подозрения часто предшествовали арестам. Или кое-чему похуже. — Она посмотрела на Гарри, и в ее взгляде мелькнуло что-то предупреждающее. — Твой мир кажется мирным лишь на поверхности, Гарри. Под ней — те же страхи, та же жажда власти, та же глупость.

Прежде чем Гарри успел осмыслить ее слова, зал взорвался хохотом и криками. Фред и Джордж Уизли, стоявшие у стола Хаффлпаффа, с победным видом запустили под потолок небольшой фейерверк. Золотые искры взлетели вверх, шипя и потрескивая, и сложились в светящуюся надпись: «СНЕЙП ЛЮБИТ ГРЯЗНОКР…». Надпись не успела завершиться — профессор Снейп, сидевший за преподавательским столом, вскочил так резко, что его стул с грохотом упал. Его черная мантия взметнулась, как крылья летучей мыши, а лицо исказилось от ярости.

— УИЗЛИ!!! ПЯТЬДЕСЯТ ОЧКОВ С ГРИФФИНДОРА!!! И НЕДЕЛЯ ОТРАБОТОК!!!

Но близнецы, оглушительно хохоча, уже неслись к выходу из Большого зала. Смех прокатился по всем столам, даже некоторые преподаватели не смогли сдержать улыбки. Но Гарри заметил, как Джайна резко напряглась при виде вспышек фейерверка. Ее рука метнулась к поясу, где под мантией была закреплена ее волшебная палочка — тонкая, изящная, из неизвестного светлого дерева с синеватым кристаллом на конце. Через Узы он почувствовал короткий спазм паники: «Огонь… взрывы… слишком близко…» Он инстинктивно шагнул ближе, так, чтобы их плечи почти соприкасались, и тихо сказал:

— Все нормально. Это просто шутка. Фред и Джордж, братья Рона. Они всегда так.

Она медленно выдохнула, ее рука опустилась. Но взгляд остался настороженным, она все еще следила за догорающими искрами под потолком. Гарри почувствовал себя немного виноватым — он так привык к выходкам близнецов, что забыл, как это может восприниматься кем-то, кто пережил настоящую войну.

Он также заметил, как Джинни, сидевшая в нескольких метрах от них, бросила на них быстрый, колкий взгляд — на их близость, на его успокаивающий жест — и тут же с преувеличенным интересом отвернулась к Колину Криви. Укол вины стал острее. Ограничение Уз — необходимость держаться близко друг к другу — создавало еще больше неловких ситуаций и поводов для слухов и ревности.

В этот момент профессор Дамблдор поднялся со своего места. Его голос, спокойный, но властный, легко перекрыл утихающий шум в зале:

— Минуточку внимания, пожалуйста! Хотел бы напомнить всем студентам, остающимся в Хогвартсе на каникулах: не покидайте территорию замка без сопровождения преподавателей. Текущая ситуация, связанная с Турниром и… недавними событиями, требует от нас всех повышенной бдительности. Берегите себя и присматривайте друг за другом.

Его голубые глаза на мгновение задержались на Гарри и Джайне, стоявших рядом. В его взгляде, как показалось Гарри, мелькнуло не только беспокойство, но и какое-то глубокое, невысказанное понимание их ситуации.

Зал снова загудел обсуждениями, но Гарри смотрел на Джайну. Ее лицо было спокойным, но через Узы он почувствовал ее мысль, обращенную к нему: «Он знает. Знает больше, чем говорит. И о нас, и о том, что грядет». Она встретила его взгляд, и в ее синих глазах была не только тревога, но и молчаливое подтверждение их вынужденного союза — что бы ни случилось, они встретят это вместе. Просто потому, что иного выбора у них нет.

* * *

Вечер 29 декабря опустился на Хогвартс мягко, укутав замок в снежную тишину. В гостиной Гриффиндора, несмотря на завывания ветра за окнами и ледяные узоры на стеклах, было тепло и почти уютно. Ярко горел камин, отбрасывая подвижные золотистые блики на потертые кресла, гобелены с изображением львов и группу студентов, тихо играющих в плюй-камни в углу. Фред и Джордж, к счастью, куда-то исчезли, забрав с собой свои подозрительные коробки, и в воздухе пахло только горящими дровами и слабым ароматом имбирного печенья.

Гарри сидел на полу у самого камина, прислонившись спиной к старому креслу. Тепло огня прогоняло дневную зябкость, но он все еще чувствовал внутренний холод — отголосок утренних событий и той тревоги, что поселилась в нем после появления Джайны. Он смотрел на пламя, и оно казалось ему сегодня иным — не просто источником тепла, но и чем-то опасным, живым, напоминающим о тех обрывках чужих, огненных воспоминаний, что иногда просачивались к нему через Узы.

Джайна устроилась рядом, на низком пуфике, настолько близко, насколько позволяло их странное ограничение, не нарушая при этом невидимых границ личного пространства. Ее волшебная палочка лежала на коленях, а темно-синяя мантия была аккуратно сложена рядом. Она протянула руки к огню, и в его мягком свете ее лицо казалось почти беззащитным. Резкие черты смягчились, морщинки усталости у глаз почти разгладились. Губы были чуть приоткрыты, словно она впитывала это простое, давно забытое ощущение покоя. Через Узы Гарри уловил волну тихого, хрупкого удовольствия, смешанного с легкой тревогой: «Тепло… Настоящее тепло. Как давно я не чувствовала его без ожидания боли…»

Он наблюдал за ней, за тем, как пламя отражается в ее синих глазах, делая их похожими на озера с расплавленным золотом на дне. После утренних перешептываний, статьи в «Пророке» и вспышки Джинни он чувствовал себя опустошенным и напряженным одновременно. Но ее присутствие рядом, их вынужденная близость, теперь ощущалась не как бремя, а как якорь. Странный, не всегда удобный, но единственный в этом шторме.

— Ты сегодня… улыбалась, — сказал он тихо, почти не нарушая тишину, нарушаемую лишь треском дров. — Там, в «Сладком королевстве».

Джайна медленно повернула голову. Ее взгляд был прямым, изучающим, но без прежней холодной отстраненности. Ему снова показалось, что она видит гораздо больше, чем он сам о себе знает. Тень той мимолетной утренней улыбки снова коснулась ее губ — слабая, чуть печальная, но искренняя.

— Ты… и твой странный мир… иногда вы заставляете меня вспоминать, — проговорила она так же тихо. Голос был низким, с легкой хрипотцой, но без обычной стальной нотки. Через Узы он почувствовал сложное переплетение эмоций: удивление, легкую горечь и что-то еще, похожее на… надежду? «Ты как… напоминание. О том, что жизнь может быть не только болью и пеплом». Она опустила взгляд на свои руки, лежащие на коленях. — В моем мире огонь чаще всего означал разрушение. Конец. Здесь… он греет. Это… странно.

Гарри почувствовал, как его собственное сердце забилось чуть быстрее. Он подвинулся еще ближе, их колени почти соприкоснулись. Ограничение Уз создавало эту вынужденную, но теперь почти привычную интимность. Он смотрел на ее профиль, освещенный огнем, и вопрос сорвался с его губ прежде, чем он успел подумать:

— Что ты видишь… там? В своем прошлом? Когда смотришь на огонь?

Ее плечи едва заметно напряглись. Улыбка исчезла. Пальцы сжались. Через Узы он почувствовал не вспышку, а глубокий, тягучий спазм боли — как будто старая рана снова открылась. Боль потери, предательства, вины.

— Все, что сделало меня той, кто я есть, — ответила она наконец, ее голос стал глухим, как будто шел из глубокого колодца. — И все, что сломало тех, кого я любила. Или не смогла защитить. — Она помолчала, глядя в огонь, потом медленно повернулась к нему. Ее глаза были темными, почти черными в полумраке, и в них плескалась такая бездна скорби, что у Гарри перехватило дыхание. Через Узы, как тихий, страшный шепот: «Ты уверен, что хочешь это видеть, Гарри Поттер? Ты уверен, что готов нести и этот груз?»

Она медленно протянула к нему руку — не ладонью вверх, а просто, как знак доверия или предложения. Гарри на мгновение замер, понимая, что это не просто жест. Это приглашение — войти в ее боль, разделить ее. Он посмотрел в ее глаза, увидел там не только тьму прошлого, но и отчаянную потребность быть понятой, и, не раздумывая больше ни секунды, вложил свою ладонь в ее.

Их пальцы сплелись. Узы между ними вспыхнули невидимым огнем, натянулись, как струна, и мир вокруг исчез. Это было не полноценное видение, как иногда случалось во сне, а скорее — шквал образов, чувств, звуков, обрушившихся на него с силой лавины. Стратхольм в огне… крики, крики, крики… запах горелой плоти… фигура в сияющих доспехах, но с лицом, искаженным безумием… Артас… его имя, как проклятие… ее собственный голос, умоляющий, срывающийся… лед Нордскола… шепот меча… предательство… падение отца… горящий Луносвет… крик банши… вина, вина, вина…

Это длилось лишь несколько секунд, но Гарри показалось, что прошла вечность. Он задыхался, сердце колотилось где-то в горле. Когда видение отступило, он обнаружил, что все еще крепко сжимает ее руку, его пальцы побелели. Он смотрел на нее, и теперь он видел. Не просто волшебницу из другого мира, не просто девушку с печальными глазами. Он видел бездну, которую она носила в себе. Ее глаза блестели в свете камина, но это были не слезы — это было отражение того огня, который сжег ее мир и едва не сжег ее саму.

— Джайна… — прошептал он, голос осип. Он не знал, что сказать. Любые слова казались пустыми, нелепыми перед лицом такого горя.

Она сжала его руку в ответ. Ее пальцы были холодными, как лед, несмотря на близость камина.

— Теперь ты… немного видишь, — сказала она так же тихо. Ее голос дрожал. — То, что скрыто. То, что не показывают в газетах.

Их лица были совсем близко. Ближе, чем позволяла простая дружба или вынужденное соседство. Узы гудели между ними — не угрожающе, а глубоко, резонируя с их общим знанием, общей болью. Гарри почувствовал странное, пугающее и одновременно притягательное ощущение — он больше не боялся ее прошлого. Он боялся за нее. И отчаянно хотел быть рядом, быть тем якорем, о котором она говорила, даже если сам не до конца понимал, что это значит. Он просто смотрел в ее глаза, и ему казалось, что в этот момент они понимают друг друга без слов, как никогда раньше.

Тишина, повисшая между Гарри и Джайной у камина, была хрупкой, наполненной невысказанными словами и эхом чужой боли. Но она не продлилась долго. Тяжелый, недовольный скрип портрета Полной Дамы разорвал ее в клочья.

Джинни Уизли ворвалась в гостиную, словно маленький огненный вихрь. Ее щеки пылали от мороза, рыжие волосы растрепались после полетов на квиддичном поле — старенькая «Комета-260» была небрежно зажата под мышкой. Она резко остановилась посреди комнаты, увидев их. Гарри и Джайну. Сидящих у камина так близко, что их плечи почти соприкасались. Их руки все еще были сцеплены после обмена воспоминаниями. Их взгляды — слишком серьезные, слишком глубокие для простого разговора. Через Узы Гарри уловил быструю, острую оценку Джайны: «Вернулась. И она видит. Не то, что есть, а то, чего боится».

— Опять вы… вместе? — голос Джинни прозвучал резко, почти враждебно. Она с силой бросила метлу на ближайший диван, старое дерево глухо стукнуло. — Что это такое было сейчас? Вы сидите тут, как… как будто приклеенные друг к другу!

Гарри поспешно отпустил руку Джайны, чувствуя, как краска заливает щеки. Он вскочил на ноги, неловко отряхивая несуществующую пыль с мантии.

— Джинни, привет! Мы не… мы просто разговаривали. У камина.

— Разговаривали?! — перебила она, ее карие глаза сверкали от смеси обиды и гнева. Она шагнула к нему, сжимая кулаки. Голос ее задрожал. — Не надо меня за дуру держать, Гарри! Я знаю про Узы! Знаю, что вы должны быть рядом! Но то, как ты на нее смотришь… Так, словно никого больше не существует! Словно мы все — Рон, Гермиона, я — просто фон! Просто тени рядом с твоей… таинственной гостьей!

Джайна медленно поднялась с пуфика. Ее движения были плавными, грациозными, но в них чувствовалась скрытая сила и холодная решимость. Она посмотрела на Джинни — не сверху вниз, но с высоты своего горького опыта. Ее лицо было спокойным, почти бесстрастным, но в глубине синих глаз мелькнула тень… сочувствия?

— Он смотрит на меня не потому, что ты — тень, Джинни, — сказала она тихо, но ее голос проникал сквозь шум камина и бурю эмоций Джинни. — Он смотрит, потому что видит… часть той тьмы, через которую я прошла. Так же, как я вижу его шрамы — и те, что на лбу, и те, что глубже. Эта связь… она не отменяет других. Она просто… есть.

Джинни резко вдохнула, словно ее ударили. Слова Джайны, сказанные без злобы, но с пугающей прямотой, достигли цели.

— Видит тьму?! — выкрикнула она, ее голос сорвался. Она шагнула к Джайне почти вплотную, их разделяли считанные сантиметры. Маленькая, рыжая, пылающая гневом против высокой, бледной, ледяной фигуры. — А ты?! Что ты видишь в нем?! Героя?! Спасителя?! Или просто кого-то, кто заполнит твою пустоту?! Я не отдам его тебе! Слышишь?! Даже если эти ваши Узы приковали вас друг к другу! Он не твой!

Она задыхалась от собственных слов, от ярости и боли, которые больше не могла сдерживать. Резко развернувшись, так, что ее волосы хлестнули Джайну по лицу, она бросилась к выходу. Портрет Полной Дамы захлопнулся за ней с такой силой, что та возмущенно взвизгнула: «Какая невоспитанность! Совершенно никакой учтивости!»

Гарри замер, оглушенный этой вспышкой. Сердце бешено колотилось. Он чувствовал себя опустошенным и виноватым. Через Узы он уловил тихий, печальный вздох Джайны: «Она так похожа… на меня. Когда-то. До того, как огонь выжег все чувства, кроме боли и долга». Он посмотрел на Джайну, ища ответа, объяснения, чего угодно. Но она лишь медленно покачала головой, ее взгляд был устремлен на захлопнувшийся портрет.

— Это ваша битва, Гарри, — сказала она тихо, но твердо. — Битва твоего мира, твоих друзей, твоих чувств. Я не могу и не буду в нее вмешиваться. — Она повернулась к нему, и в ее глазах он увидел не осуждение, а тяжелое, выстраданное понимание. — Но я буду рядом. Как и обещала. Как требуют Узы.

Огонь в камине внезапно треснул особенно громко, выбросив сноп искр. Гарри почувствовал, как тепло стало почти удушающим, а тени в углах гостиной сгустились, словно предвещая новую, еще более страшную бурю.

* * *

Гостиная Гриффиндора, опустевшая после взрыва эмоций Джинни, погрузилась в гулкую, напряженную тишину. Стук захлопнувшегося портрета еще висел в воздухе, смешиваясь с завываниями ветра за окнами и неровным треском догорающих дров в камине. Тени в углах комнаты сгустились, стали длиннее, словно впитывая разлитую в воздухе обиду и неловкость. Оставшиеся студенты — пара первокурсников, задремавших над комиксами, и одинокий семикурсник, корпевший над пергаментом — казалось, намеренно не замечали напряжения, исходящего от камина.

Гарри стоял на том же месте, куда вскочил несколько минут назад. Его руки все еще сжимали резную спинку старого кресла, костяшки пальцев побелели. В ушах звучали слова Джинни — «Он не твой!», «Пользуешься им!», а перед глазами стояло ее лицо, искаженное гневом и слезами. Он чувствовал себя опустошенным, растерянным и до глупости виноватым. Виноватым за то, что не заметил ее чувств раньше. Виноватым за то, что его связь с Джайной причиняет боль другим. Виноватым за то, что не смог найти нужных слов. Через Узы он ощущал спокойное, но внимательное присутствие Джайны позади себя — не осуждающее, но и не утешающее. Просто… присутствие. Точка опоры в его собственном маленьком шторме. Он медленно обернулся.

Джайна сидела на низком пуфике, куда опустилась после ухода Джинни. Ее палочка лежала на коленях, руки спокойно сложены поверх нее. Внешне она казалась абсолютно невозмутимой, но Гарри, теперь более чуткий к сигналам Уз, уловил под этой ледяной поверхностью сложный сплав эмоций: отголосок ее собственного раздражения на вспышку Джинни, тень печального понимания и что-то еще… похожее на усталость от вечной драмы, которую несут с собой человеческие чувства. Ее синие глаза встретили его взгляд — спокойно, прямо, ожидая.

— Я не хотел… чтобы так вышло, — голос Гарри был хриплым, он с трудом выдавил слова. — Чтобы она так себя чувствовала. Будто она… лишняя. Неважная.

Джайна чуть наклонила голову, прядь платиновых волос упала на плечо. В мягком свете камина она действительно казалась старше — не по годам, а по той мудрости и скорби, что сквозили в ее взгляде.

— Она не лишняя, Гарри, — сказала она тихо, но отчетливо. — Она просто боится тебя потерять. Боится того, чего не понимает — нашей связи, моего присутствия. Это не делает ее чувства менее реальными. Или менее болезненными. — Через Узы проскользнула мимолетная, горькая мысль: «Страх потери… он ослепляет. Заставляет видеть врагов там, где их нет». Она помолчала, глядя на огонь. — Я знаю это чувство. Ощущение, что кто-то другой… занимает твое место. Затмевает тебя.

Гарри шагнул ближе, присел на корточки рядом с ее пуфиком, нарушая их обычную дистанцию, но сейчас это казалось естественным.

— Ты… говоришь об Артасе? — спросил он осторожно.

Ее взгляд на мгновение стал жестким, холодным. Через Узы он снова почувствовал тот спазм боли — лед, кровь, предательство. Но она не отвела глаз.

— Отчасти, — признала она ровным голосом. — Но не только. Власть, долг, магия… в моем мире всегда находилось что-то или кто-то, что вставало между мной и теми, кто был мне дорог. Иногда я сама становилась этой преградой. — Она невесело усмехнулась. — Это сложная история, Гарри. Не для этого вечера. И уж точно не твоя вина. Твоя история — вот она, сейчас. С ней. С твоими друзьями. Не позволяй чужим страхам или моей тени разрушить то, что для тебя важно.

Он кивнул, хотя ее слова лишь усилили его смятение. Он сел на ковер у ее ног, протянув руки к огню. Тепло касалось кожи, но не согревало до конца. Он хотел спросить больше — о ее потерях, о том, как она научилась жить с этим грузом, как не сломалась окончательно. Но вопросы казались неуместными, слишком личными. Вместо этого он сказал, глядя в огонь:

— Я поговорю с ней. Завтра. Объясню… Постараюсь объяснить.

Джайна посмотрела на него сверху вниз, и в ее взгляде было сложное сочетание сомнения и теплоты.

— Словами тут не помочь, Гарри. Не сразу. Ей нужно не объяснение, а уверенность. Что она по-прежнему важна. Что твое сердце… или его часть… все еще принадлежит ей. — Через Узы он уловил ее тихую, почти нежную мысль: «Ты умеешь быть верным, Гарри Поттер. Покажи ей это».

Они снова замолчали. Тишина была тяжелой, но не враждебной. Она была наполнена отголосками чужой боли, невысказанными вопросами и хрупким ростком взаимопонимания. Гарри думал о Джинни — о ее пылающем лице, дрожащем голосе, о той яростной боли, что стояла за ее словами. Он вспомнил ее смех, ее шутки, ее храбрость в Тайной Комнате. И почувствовал себя ужасно. Он действительно отдалился, погруженный в свои проблемы, в Турнир, в странную связь с Джайной. Он не заметил, как больно ей сделал. Через Узы он почувствовал легкое прикосновение — вопрос Джайны: «Винишь себя?»

— Я не виню, — соврал он вслух, и она фыркнула, уголок ее губ дрогнул в слабой усмешке.

— Лжец, — сказала она, но без осуждения. — Ты слишком похож на меня в этом.

— Да, — честно ответил он вслух, не глядя на нее.

Она тихо вздохнула.

— Это знакомо. Но вина — плохой советчик. Она заставляет делать глупости. Или не делать ничего. — Она помолчала. — Ты не виноват в ее чувствах. И не виноват в наших Узах. Ты можешь лишь попытаться… быть честным. С ней. И с собой.

Гарри поднял на нее глаза.

— А если она не захочет слушать? Если я все испорчу еще больше?

— Значит, дашь ей время, — просто ответила Джайна. — Настоящие связи не рвутся от одной бури. Они либо становятся крепче, либо… их и не было. — Через Узы: «Я знаю».

За окном ветер взвыл с новой силой, ударив в стекло горстью колючего снега. Гарри поежился. Он посмотрел на Джайну, на ее спокойное лицо, освещенное камином, и почувствовал странную благодарность. Она не предлагала простых решений, не утешала его — она просто была рядом, делясь своей мудростью, рожденной из потерь. И это помогало больше, чем любые слова.

— Спасибо, — сказал он тихо.

Она лишь слегка кивнула, ее взгляд снова вернулся к огню. Тишина между ними стала легче, словно буря немного утихла. Но Гарри знал — это лишь затишье.

* * *

Рассвет тридцатого декабря заблудился где-то за стеной снежной бури. Хогвартс превратился в осажденную крепость, остров посреди белого, воющего хаоса. Ветер бился в высокие окна башен с такой яростью, что старые стекла дрожали в рамах, а заколдованный потолок Большого зала показывал лишь бесконечный, головокружительный танец снежных вихрей. Сугробы у стен замка намело почти до окон первого этажа, и Филч, судя по доносившимся из коридоров ворчанию и шарканью, уже начал свою неравную битву со стихией. Из башни Гриффиндора, парящей высоко над землей, метель казалась чем-то первозданным, стихийным, стирающим все привычные очертания мира — и озера, и Запретного леса.

Гарри проснулся задолго до того, как первые тусклые отблески серого дня просочились сквозь узкое окно их комнаты. Он лежал на своей половине широкой кровати с балдахином, глядя в темноту и прислушиваясь к вою ветра. Ночь была рваной, полной тревожных снов — обрывки кошмаров Джайны смешивались с его собственными переживаниями: пылающий Стратхольм, ледяной трон, а потом — лицо Джинни, искаженное гневом и обидой, ее крик: «Он не твой!». Он чувствовал себя разбитым и до тошноты виноватым. Рядом, на своей стороне кровати, разделенная невидимой чертой, но физически близко — как того требовали безжалостные Узы, — лежала Джайна. Ее дыхание было ровным, но Гарри знал — она тоже не спит. Через их странную связь он уловил ее спокойное, но настороженное бодрствование, словно она прислушивалась не только к буре снаружи, но и к буре внутри него. «Ты опять не спал. Думал». Это была не мысль, а констатация.

Он осторожно сел, стараясь не скрипнуть кроватью. Мантия, брошенная вчера на стул, казалась единственным спасением от утреннего холода. Джайна тоже села, почти одновременно с ним. В полумраке ее светлые волосы казались серебристыми, а глаза — темными озерами.

— Метель, — сказала она тихо, ее голос был чуть хриплым после сна. — Напоминает Даларан зимой. До того, как… — Она осеклась, но Гарри уловил через Узы тень воспоминания: парящий город, окутанный снежной дымкой, магия в воздухе… и потом — огонь, крики, разрушение. Она отогнала это. — Ты думаешь о ней. О вчерашнем.

Гарри кивнул, натягивая мантию. Он не мог лгать ей, даже если бы захотел — Узы делали это бессмысленным.

— Не спалось, — буркнул он, вставая. Невидимая цепь Уз тут же натянулась, напомнив о себе легким тянущим ощущением, не позволяя отойти дальше предписанных двух метров. Это ограничение, их вынужденная близость под постоянным надзором (Почти Безголовый Ник исправно дежурил за дверью почти каждую ночь, а преподаватели и старосты устраивали периодические «случайные» проверки), превращали их существование в странный, неловкий танец. — Пойдем вниз? В гостиную? Может, камин еще горит.

Она молча кивнула, тоже поднимаясь и накидывая свою синюю мантию поверх простой ночной рубашки. Взяла палочку со столика у кровати — жест, ставший для нее таким же естественным, как дыхание. Они вышли в коридор, кивнув полупрозрачному Нику («Доброе утро, юные леди и джентльмены! Буря не дает покоя!»), и спустились в пустую гриффиндорскую гостиную.

Камин почти погас, лишь несколько углей тлели под толстым слоем пепла, отбрасывая слабые, умирающие блики. За окнами выл ветер, и казалось, что сама башня слегка подрагивает от его порывов. Пара самых стойких первокурсников все еще спала на диване, свернувшись под одним пледом, но больше никого не было.

Джайна подошла к окну, вглядываясь в белую круговерть снаружи. Гарри встал рядом, соблюдая дистанцию, но чувствуя ее присутствие как нечто незыблемое. Он сунул руки в карманы, пытаясь унять нервную дрожь.

— Я должен найти Джинни, — сказал он наконец, его голос прозвучал глухо в пустой комнате. — Поговорить с ней. После вчерашнего… я не могу это так оставить. Она не заслужила…

Джайна медленно повернула голову. Ее взгляд был серьезным, но без осуждения.

— Решил? — спросила она просто.

— Да.

— Тогда иди. Но будь готов к тому, что она может не захотеть слушать. Или скажет то, что тебе будет больно услышать. — Через Узы он почувствовал ее мысль, окрашенную горьким опытом: «Иногда слова ранят глубже меча. Особенно слова тех, кто нам дорог».

Не успел он ответить, как в окно что-то ударилось. Сквозь вой ветра донесся отчаянный стук. Гарри подошел ближе и увидел маленькую серую сову, отчаянно бьющуюся в стекло, почти невидимую за пеленой снега. Он с трудом приоткрыл тяжелую створку, и сова, вся мокрая и взъерошенная, буквально ввалилась внутрь, на подоконник. Она уронила к его ногам небольшой, влажный от снега сверток пергамента, жалобно ухнула, отряхнулась и тут же вылетела обратно в бурю, словно боясь опоздать куда-то еще.

Гарри поднял записку. Аккуратный, но чуть размазанный от влаги почерк был ему знаком.

«Гарри. Нам надо поговорить. Встретимся у хижины Хагрида. В полдень. Пожалуйста. Джинни».

Сердце у него подпрыгнуло — смесь надежды и тревоги. Она сама хотела поговорить. Это что-то значило. Через Узы он почувствовал реакцию Джайны — спокойное, констатирующее: «Она сделала шаг. Теперь твой черед». Он посмотрел на нее, не зная, радоваться или бояться.

— Я пойду с тобой, — сказала Джайна прежде, чем он успел спросить. Ее голос был ровным, деловым. — Узы не позволят иначе. Я буду рядом, но в стороне. Это ваш разговор.

Гарри кивнул, сжимая записку в руке. Хижина Хагрида. В такую метель. Это было похоже на Джинни — выбрать место, где их точно никто не подслушает. Он бросил взгляд на старые часы над камином. До полудня оставалось чуть больше трех часов. Время, чтобы собраться с мыслями, приготовиться к сложному разговору, к которому он не был готов.

— Хорошо, — сказал он тихо. — В полдень. У Хагрида.

Джайна подошла ближе, их разделял всего шаг. Она заглянула ему в глаза, и в ее взгляде он увидел не только понимание его тревоги, но и тихую, уверенную поддержку. Через Узы он почувствовал ее мысль, теплую, как пламя камина: «Ты справишься, Гарри. Ты сильнее, чем думаешь».

Они стояли у окна, глядя на бушующую метель, два человека из разных миров, связанные странной судьбой и необходимостью быть рядом. Гарри все еще боялся предстоящего разговора, но рядом с Джайной этот страх казался чуть меньше. Он пойдет. Он должен.

* * *

К полудню метель превратилась в настоящую снежную бурю. Ветер выл, как голодный зверь, бросая в лицо ледяную крошку, видимость упала до нескольких шагов. Тропа к хижине Хагрида почти исчезла под сугробами, и Гарри с Джайной с трудом пробирались вперед, утопая в снегу почти по колено. Гарри натянул капюшон мантии до самых глаз, но ледяной ветер все равно находил щели, пробираясь под шарф и обжигая кожу. Очки мгновенно покрылись ледяной коркой, и он то и дело протирал их замерзшими пальцами.

Джайна шла рядом, на пределе двухметрового радиуса Уз, ее темно-синяя мантия резко контрастировала с белым безумием вокруг. Она двигалась ровно, почти не обращая внимания на непогоду, словно привыкла к гораздо худшему. Лишь иногда ее рука чуть крепче сжимала волшебную палочку под мантией. Через Узы Гарри уловил мимолетную мысль, холодную, как сама буря: «Почти как Ледяная Корона… Только ветер несет снег, а не вопли проклятых».

Наконец, сквозь снежную пелену проступили очертания хижины Хагрида. Приземистый каменный домик с покатой крышей почти полностью утонул в сугробах. Лишь тонкая струйка дыма, вырывавшаяся из трубы, говорила о том, что внутри есть жизнь. Из-за воя ветра едва слышно доносился приглушенный лай Клыка. Гарри остановился, пытаясь отдышаться и унять бешено колотящееся сердце. Это было не только от быстрой ходьбы и холода — он нервничал перед встречей. Он бросил взгляд на Джайну. Она молча кивнула, подтверждая его догадку.

— Она там, — сказала Джайна тихо, ее голос едва пробивался сквозь шум бури. Она указала подбородком на темную фигурку, притулившуюся у самой двери хижины. Через Узы: «Ее внутренний огонь все еще горит. Но он дрожит на этом ветру».

Джинни Уизли стояла, прислонившись к стене, пытаясь укрыться от ветра. На ней была старая, потертая мантия Рона, явно слишком большая, рукава почти полностью скрывали ее ладони. Щеки пылали от мороза, а рыжие волосы, выбившиеся из небрежного хвоста, трепал ветер, залепляя лицо снегом. Она сжимала свою старенькую «Комету-260» так, словно это был единственный прочный предмет в этом бушующем мире. Заметив их, она выпрямилась. В ее взгляде, когда он встретился с Гарри, смешалось все: вчерашний гнев, обида, упрямство и что-то еще — уязвимость, которую она отчаянно пыталась скрыть. Она сделала шаг им навстречу, снег под ее ботинками протестующе скрипнул.

— Ты пришел, — ее голос прозвучал резче, чем она, наверное, хотела, но в нем слышалась дрожь — от холода или от сдерживаемых эмоций. — Я… я уж думала, ты побоишься такой метели. Или… меня.

Гарри сглотнул ком в горле. Он шагнул ближе, сокращая разделявшее их расстояние, ветер тут же рванул полы его мантии.

— Я должен был прийти, Джинни. После вчерашнего… Я не хотел, чтобы все так закончилось.

Она фыркнула, отводя взгляд. Скрестила руки на груди, метла стукнула о стену хижины.

— А как оно должно было закончиться, Гарри? Я снова вижу тебя с ней, — она метнула короткий, злой взгляд на Джайну, стоявшую чуть позади и в стороне, неподвижно, как ледяная статуя. — Она вечно рядом! Даже сюда приплелась!

Джайна не шелохнулась. Ее лицо оставалось спокойным, но Гарри почувствовал через Узы ее мысль, обращенную к нему: «Она бьет по мне, чтобы задеть тебя. Не поддавайся». Джайна чуть повернула голову к Джинни и сказала ровным, холодным голосом, который едва перекрывал вой ветра:

— Я здесь, потому что Узы не дают мне отойти. Но этот разговор — ваш. Меня здесь нет.

— Ах, Узы! — Джинни всплеснула руками, ее голос сорвался на крик. — Вечно эти Узы! Проклятие, связь — да какая разница! Гарри, я… я не хотела вчера так… срываться. Но мне страшно! Понимаешь? Ты меняешься! С тех пор, как она появилась, ты стал другим — более… далеким. Замкнутым. И я… я не понимаю, где теперь мое место! Что я для тебя значу?!

Ее слова, полные отчаяния и страха, ударили Гарри под дых. Он сделал еще шаг вперед, теперь их разделяло меньше метра. Он поднял руки, словно пытаясь защититься от ее боли или обнять ее, но остановился в нерешительности.

— Ничего не изменилось, Джинни! Слышишь? — сказал он хрипло, но твердо, стараясь перекричать ветер. — Ты. Рон. Гермиона. Вы — самое важное, что у меня есть. Моя семья. Да, Джайна теперь… часть моей жизни. Из-за Уз. Но это не значит, что для вас не осталось места! Это не отнимает вас у меня!

Джинни покачала головой, ее глаза блестели от невыплаканных слез.

— Легко сказать, — прошептала она с горечью. — Но я вижу. Вижу, как вы смотрите друг на друга. Как понимаете без слов. Словно у вас свой мир, куда нам нет входа. А я? Я просто… сестра твоего лучшего друга? Девчонка, которая была влюблена в тебя? — Она смахнула с щеки мокрую прядь волос, ее рука дрожала. — Я не хочу быть просто воспоминанием, Гарри! Я не хочу быть тенью!

Вина и беспомощность сдавили горло Гарри. Он не знал, что сказать. Любые слова казались фальшивыми. Он чувствовал себя ужасно из-за того, что заставил ее так страдать. Через Узы он поймал тихий, настойчивый импульс от Джайны: «Скажи ей. Правду. Не то, что она хочет услышать, а то, что есть». Он глубоко вдохнул ледяной воздух, чувствуя, как снежинки тают на ресницах.

— Ты не тень, Джинни, — сказал он тихо, но так, чтобы она услышала сквозь ветер. — Ты никогда не была тенью. Ты — огонь. Ты та, кто может рассмешить меня, даже когда кажется, что все рухнуло. Ты та, кто не боится сказать мне правду в лицо. Ты — лучший ловец, которого я знаю после себя, — он попытался улыбнуться, но вышло криво. — Я помню все, Джинни. И то, как ты спасла меня от дневника Тома Реддла. И то, как ты смеялась на Святочном балу. И то, как… как ты смотрела на меня тогда, на первом курсе. Я ничего не забыл. И не забуду.

Ее взгляд дрогнул. Она опустила голову, уставившись на свои ботинки, тонущие в снегу. Она крепче сжала древко метлы.

— Тогда почему… почему мне кажется, что я тебя теряю? — прошептала она так тихо, что ее слова почти растворились в вое бури.

Прежде чем Гарри успел ответить, раздался спокойный, холодный голос Джайны. Она шагнула вперед, вставая рядом с Гарри, но глядя на Джинни.

— Потому что ты боишься неизвестности, — сказала она без тени враждебности, скорее, с усталой констатацией. — Ты боишься того, что не можешь контролировать. Этой связи. Меня. Но страх — плохой советчик, Джинни Уизли. Он заставляет видеть врагов там, где их нет. Гарри не вещь, которую можно потерять или украсть. Его привязанность не делится на части, как пирог. Она просто есть. Или ее нет. Твое место рядом с ним зависит не от меня, а от тебя самой. От того, сможешь ли ты принять его таким, какой он есть сейчас — со всеми его шрамами, и с этой… связью.

Джинни медленно подняла голову. Ее глаза были широко раскрыты, гнев в них уступил место растерянности и… зарождающемуся пониманию? Она смотрела на Гарри, потом на Джайну, стоявшую рядом с ним так спокойно и уверенно, несмотря на бурю. Ее плечи медленно опустились, словно тяжелый груз обиды и страха начал сползать с них.

Джинни стояла мгновение, глядя то на Гарри, то на Джайну, словно пытаясь осмыслить услышанное, примирить свои страхи со словами, которые только что прозвучали. Буря бушевала вокруг них, но внутри этой маленькой группы воцарилась хрупкая тишина.

— Я… я не знаю, — сказала она наконец, ее голос был тихим, почти потерянным в завываниях ветра. Она провела рукой по лицу, смахивая тающий снег и, возможно, непрошеные слезы. — Все это… так сложно. Мне нужно… подумать. Обо всем. — Она сделала шаг назад, к двери хижины, ее рука нашла холодную металлическую ручку. — Спасибо… спасибо, что пришел, Гарри. Несмотря на метель. И… на меня.

Она резко открыла дверь. Теплый свет из хижины вырвался наружу, вместе с громким, радостным лаем Клыка, который тут же высунул свою огромную лохматую морду, обнюхивая снег. Джинни шагнула внутрь, на порог, и обернулась. Ее взгляд на мгновение задержался на Гарри — в нем больше не было гнева, только глубокая усталость, растерянность и тень прежней теплоты. Затем она посмотрела на Джайну — долго, изучающе, без враждебности, но и без приязни. Просто смотрела. И закрыла дверь.

Снег тут же начал заметать ее следы, словно стирая все следы этого трудного разговора. Гарри и Джайна остались одни посреди бушующей белой пустыни.

Гарри долго смотрел на закрытую дверь хижины, чувствуя, как ледяной ветер пробирает до самых костей, но холод внутри немного отступил. Через Узы он почувствовал спокойную, констатирующую мысль Джайны: «Она услышала. Стены не рухнули, но трещина пошла. Ей нужно время». Он медленно повернулся к Джайне. Его лицо было бледным от холода и переживаний, но в глазах, когда он встретил ее взгляд, теплилась робкая надежда.

— Думаешь… это начало? Чего-то… лучшего? — спросил он тихо, голос почти терялся в шуме бури.

Джайна посмотрела на него, потом на хижину, потом снова на него. На ее губах мелькнула слабая, едва заметная улыбка — не веселая, а скорее, понимающая.

— Может быть, — ответила она, ее голос был чуть мягче, чем обычно. — Или просто… необходимый шаг. Иногда это все, что можно сделать. Шаг сквозь бурю.

Ветер взвыл с новой силой, подхватив их слова и унося в снежную круговерть. Джайна плотнее закуталась в мантию. Гарри кивнул, принимая ее слова. Он не знал, что будет дальше, но чувствовал, что этот разговор, каким бы тяжелым он ни был, был нужен. Они повернулись и медленно двинулись обратно к замку, оставляя за собой глубокие следы на снегу, которые метель тут же безжалостно заметала, словно храня тайну того, что произошло у хижины Хагрида. Они шли молча, рядом, связанные не только Узами, но и общим знанием о хрупкости человеческих чувств и силе бури — и той, что снаружи, и той, что внутри.

* * *

К вечеру 30 декабря метель наконец-то ослабила свою хватку. Ветер за окнами все еще завывал, но уже не так яростно, и сквозь разрывы в тучах временами проглядывали холодные, далекие звезды. Снег лежал повсюду толстым, нетронутым слоем, приглушая все звуки и превращая Хогвартс в сказочное, но изолированное королевство. В гостиной Гриффиндора, согретой жарко пылающим камином, собрались те немногие студенты, что остались на каникулах. Мягкий свет огня танцевал на стенах, гобеленах и лицах, создавая атмосферу уюта, которая, однако, не могла полностью развеять напряжение, витавшее в воздухе после утренних событий и слухов. Кто-то сосредоточенно играл в волшебные шахматы, фигуры которых оживленно переругивались. Фред и Джордж что-то тихо обсуждали в углу, хихикая и бросая загадочные взгляды на остальных.

Гарри сидел у самого огня, в том же кресле, что и вчера. Он держал в руках кружку с остывшим горячим шоколадом, но даже не притронулся к ней. Тепло камина приятно согревало, но не могло растопить лед тревоги в его груди. Разговор с Джинни у хижины Хагрида не выходил из головы. Ее боль, ее страх, ее последние слова… Он надеялся, что она услышала его, но неуверенность грызла его.

Джайна сидела рядом на низком пуфике, так же молча глядя в огонь. Она сняла верхнюю мантию, оставшись в простой темно-серой тунике и брюках — одежда, практичная и неброская, но все равно выглядевшая на ней чужеродно в этом мире свитеров и школьной формы. Ее палочка лежала на коленях. Ее лицо в отсветах пламени казалось спокойным, почти умиротворенным, но Гарри чувствовал через Узы ее внутреннюю настороженность, ее постоянное сканирование окружающего пространства, ставшее второй натурой. «Ты все еще ждешь, - пронеслось в его сознании ее тихое наблюдение. — Она придет». Гарри лишь незаметно кивнул, не отрывая взгляда от огня.

Портрет Полной Дамы снова скрипнул, на этот раз тихо, почти извиняясь. Гарри поднял голову. В проеме стояла Джинни. Она вошла в гостиную медленно, нерешительно, словно ступая на тонкий лед. Она все еще была в старой мантии Рона, но теперь держала в руках не метлу, а небольшой, аккуратно завернутый в коричневую бумагу сверток. Щеки ее все еще розовели от холода, но лихорадочный блеск в глазах исчез, сменившись усталостью и какой-то новой серьезностью. Она увидела их у камина, замерла на мгновение, глубоко вздохнула и медленно пошла к ним. Через Узы Гарри уловил тихий, нейтральный импульс от Джайны: «Решилась».

Гарри поднялся ей навстречу, сердце забилось чаще — смесь надежды и страха. Кружка так и осталась стоять на подлокотнике.

— Джинни, — сказал он тихо, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Ты…

Она остановилась в нескольких шагах от них, теребя сверток в руках.

— Я… была у Хагрида. Он сделал мне чаю, — сказала она немного сбивчиво, глядя куда-то мимо Гарри. — Я думала. О том, что ты сказал. Утром. И… и о том, что сказала ты, — она быстро взглянула на Джайну и тут же отвела глаза. — Я… можно с вами поговорить? Пожалуйста?

Гарри почувствовал огромное облегчение, смывающее часть его вины.

— Конечно, Джинни. Садись, — он указал на соседнее кресло.

Джайна тоже поднялась, ее движения были плавными и спокойными. Она посмотрела на Джинни без всякого следа вчерашней холодности или раздражения — просто смотрела, ожидая.

— Говори, — сказала она мягко, но без фамильярности.

Джинни не села. Она осталась стоять, переминаясь с ноги на ногу, потом сделала глубокий вдох, словно собираясь прыгнуть в холодную воду, и посмотрела прямо на Гарри.

— Я не хочу тебя терять, Гарри, — сказала она тихо, но твердо, и ее голос больше не дрожал. — Ты очень важен для меня. Как друг. Как… ну, просто важен. И когда появилась она, — быстрый, но уже не враждебный взгляд на Джайну, — и вы стали… такими… связанными, я испугалась. Испугалась, что потеряю тебя. Что стану не нужна. Что ты забудешь обо мне, о нас. — Она замолчала, переводя дыхание. — Я вела себя ужасно. Сказала гадости. Прости.

Гарри открыл было рот, чтобы сказать, что все в порядке, но Джинни подняла руку, останавливая его, и повернулась к Джайне. Ее взгляд был прямым и серьезным.

— И ты… прости меня. Я наговорила тебе… всякого. О том, что ты пользуешься Гарри, что ты тут чужая… Это было несправедливо. И глупо. Я просто… ревновала. И боялась. — Она снова перевела взгляд на Гарри, потом на их почти соприкасающиеся фигуры (они инстинктивно стояли близко из-за Уз). — Я до сих пор не понимаю… этой вашей связи. Она кажется… неправильной. Пугающей. Но я вижу, что она для вас значит. И я вижу, что ты… — она снова посмотрела на Джайну, — ты не враг. Ты… другая. Но ты не пытаешься его забрать. Ты просто… рядом. И, наверное… наверное, так ему сейчас нужно.

Она замолчала, ее щеки снова вспыхнули, но она не отвела глаз.

Наступила тишина, нарушаемая лишь треском дров в камине и далеким воем ветра. Джинни стояла перед ними, высказав все, что накопилось у нее на душе, ее щеки все еще пылали, но взгляд был прямым и ожидающим.

Джайна смотрела на нее долго, внимательно. Лед в ее глазах медленно таял, сменяясь удивлением и чем-то еще, похожим на уважение. Через Узы Гарри уловил ее тихую мысль, полную неожиданной теплоты: «Она смогла. Перешагнула через гордость и страх. Она сильнее, чем я думала». Джайна сделала шаг вперед, оставив свою палочку лежать на пуфике — знак доверия, который не ускользнул от внимания Гарри.

— Я не забираю его у тебя, Джинни, — сказала она мягко, но без тени снисхождения. — Мне он нужен, чтобы… не потеряться окончательно в этом чужом мире. Чтобы помнить, кто я есть за пределами битв и потерь. Но это не отменяет вашей дружбы. Вашей… связи. Я не враг тебе. И никогда им не была.

Джинни медленно кивнула, ее губы дрогнули в слабой, неуверенной улыбке. Она посмотрела на сверток в своих руках, потом снова на Джайну. Ее рука слегка дрожала, когда она протянула его.

— Это… это тебе, — проговорила она, немного смущаясь. — Я была у Хагрида после разговора… ну, утром. Он угощал меня чаем. И сказал… сказал, что ты тоже его любишь. Это травяной сбор, он сам собирал летом. Говорит, успокаивает. Ничего особенного, наверное, но… я подумала… может, тебе пригодится. В знак… ну… мира?

Джайна на мгновение замерла, глядя на протянутый сверток, потом на лицо Джинни, искреннее и немного испуганное. Гарри почувствовал через Узы волну тепла, исходящую от Джайны — не обжигающего, как пламя битвы, а мягкого, согревающего, как первый луч солнца после долгой зимы. Она осторожно взяла сверток. Ее пальцы коснулись грубой оберточной бумаги. Она медленно развернула его. Внутри оказался небольшой холщовый мешочек, от которого исходил сильный, свежий аромат мяты, ромашки и чего-то еще, терпкого и лесного. Джайна поднесла мешочек к лицу, вдохнула аромат, и ее глаза на мгновение закрылись. Когда она снова посмотрела на Джинни, ее лицо преобразилось. Ледяная маска исчезла, и на ее губах играла улыбка — настоящая, светлая, почти детская, делавшая ее невероятно похожей на обычную девчонку.

— Спасибо, Джинни Уизли, — сказала она, и ее голос был тихим, но удивительно теплым, живым. — В моем мире хороший чай был роскошью в последние годы. Это… это очень ценный подарок. Больше, чем ты думаешь.

Щеки Джинни вспыхнули еще ярче, но на этот раз от смущения и радости.

— Я… я не знала, что еще сделать, — призналась она, теребя край мантии. — Но я бы хотела… попробовать. Не воевать с тобой. А… быть рядом. С Гарри. И… и с тобой тоже. Если ты позволишь.

Джайна внимательно посмотрела на нее, потом кивнула, и ее улыбка стала чуть печальной, но все такой же искренней.

— Я позволю, — сказала она. И через Узы Гарри уловил ее мысль, полную сложной смеси чувств: «Этот ребенок… с ее огнем и ее ранимостью… она напоминает мне о том, что значит быть живой. И о том, как легко это потерять».

Гарри смотрел на них — на Джинни, раскрасневшуюся, но улыбающуюся, и на Джайну, чье лицо смягчилось так, как он никогда не видел, — и чувствовал, как тяжелый узел напряжения в его груди наконец-то развязывается, сменяясь тихой радостью и облегчением. Он шагнул вперед и осторожно положил руку на плечо Джинни.

— Я рад, Джинни. Правда рад, — сказал он искренне. Потом посмотрел на Джайну, и их взгляды встретились над головой Джинни. — Мы справимся. Все вместе.

Джинни посмотрела на него, потом на Джайну, и ее улыбка стала шире, увереннее.

— Вместе, — повторила она, и в этом простом слове теперь звучала не только надежда, но и принятие. Принятие Гарри таким, какой он есть. Принятие Джайны. Принятие этой новой, странной реальности.

Огонь в камине ярко вспыхнул, словно приветствуя их маленькое перемирие, озаряя их лица теплым светом. За окном все еще выл ветер, но теперь он казался не таким угрожающим. Звезды, проглядывавшие сквозь разрывы в тучах, сияли ярче. Тени прошлого не исчезли совсем — они все еще таились в углах, в глубине глаз Джайны, в шраме на лбу Гарри, в страхах Джинни. Но сейчас, в этот момент, у огня, они отступили, давая место чему-то новому — хрупкому, но настоящему.