Тангор (гет)

Король явился примерно через полчаса. Что могло задержать его, о чем они говорили с королевой так долго? Или же говорили недолго, но ему потребовалось время, чтобы обдумать вести — и, возможно, подавить гнев. По-прежнему лежа в постели, уже одетый в чистую рубашку, Тангор изучал лицо Легарда — явно встревоженное: губы стиснуты, взгляд бегает. Но сам он получил взгляд вполне участливый.

Легард сел в придвинутое Игалом кресло, невольно покосившись на слугу, который многим казался угрюмым, чуть ли не зловещим. Тангор заметил, как Легард содрогнулся — видно, вспомнил придворные сплетни насчет тайн и отрезанного языка. Чуть поодаль суетился Верран с двумя помощниками, занятые приготовлением лекарства, от которого по комнате плыл горький аромат трав и заморской целебной смолы.

Молчание сделалось невыносимым, как и ожидание. Тангор собрался было сам нарушить его, когда Легард наконец заговорил:

— Как же вы нас напугали, Тангор. — Он тяжко вздохнул, мигом возбудив подозрения: вроде обычные слова участия, но не кроется ли в них иной смысл? — Воистину мы живем в странные и страшные времена, если даже мой дворец с сотнями солдат не может служить надежной защитой. Впрочем, это потом. Как вы себя чувствуете?

— Лучше, ваше величество, — ровным голосом ответил Тангор, — чем могут рассчитывать те, кто надеялся навредить мне. Вы правы, измена растет и ширится, несмотря на все наши усилия. Она уже пробралась в королевский дворец. Сегодня покусились на мою жизнь. Кто знает, на чью посягнут завтра…

— Вот как? — Легард побелел, крепче стиснул челюсти. — И кто же, Тангор? Кто посягнул на вашу жизнь — ведь вы могли видеть этого человека. Судя по всему, он был один.

— Да, ваше величество. Имя его я вам непременно назову. Пока достаточно знать, что это враг — мой и ваш, изменник и родич изменников. И во дворце он не один.

— Вот как? — повторил Легард, но иначе, судорожно сжимая пальцы. — Тогда скажите мне: как вы думаете, какой враг, мой и ваш, мог доставить мне вот это письмо?

Легард выхватил злосчастное послание из кармана, точно убийца — кинжал. Тангор видел, что письмо безжалостно смято, словно его не только скомкали рукой, но и топтали ногами. Пока Легард яростно тряс кое-как сложенным листом, Тангору показалось, что мир отдаляется от него — или он от мира. Гневные судороги коронованного мальчишки казались смешными, точно у ярмарочного акробата, злобные крики, возгласы изумления, звон разбитой склянки, оброненной подмастерьем Веррана, — все затянула пелена слепоты и глухоты. Но провалиться в пустоту бесчувствия Тангору не позволили. В нос ударил резкий запах, заставив его чихнуть: видимо, Легард велел лекарю принести нюхательную соль.

— Могу представить, — продолжил Легард хриплым, срывающимся голосом, лицо его казалось забрызганным кровью, — что бы вы могли наговорить, лишь бы защитить себя. Но вы только что сами себя выдали. — Он вцепился в волосы, словно хотел вырвать их все. — Пасть Аирандо, мы искали измену где угодно! А она была здесь — сколько лет была!

Тангор долго не отвечал. Усилием воли он совладал и с телесной слабостью, и с отчаянием. Сколько ответов — суровых, жестоких, язвительных в своей правоте — мог бы он отыскать, но не стал. Вместо этого он нашел иной, способный посеять сомнение в душе Легарда — и сколько раз уже сеявший:

— Была и есть, ваше величество, — сказал он. — Ваш и мой враг уже пытался очернить ее величество. Теперь он клевещет на меня.

Слова попали в цель: Легард опешил, сжатые в кулаки руки, которыми он потрясал над головой, замерли. Искаженное лицо, то краснеющее, то белеющее, застыло в маске растерянности — и тотчас ожило.

— Недавно я уже слышал подобные слова, — сказал Легард. — От человека, которого тоже обвинили в измене и чью вину доказали — вы доказали, Тангор. — Он вновь схватился за голову. — О Создатель, я уже ничего не понимаю! Но, клянусь потрохами Аирандо и всех морских демонов, я разберусь! Сам разберусь. Эй, кто там, стражу сюда!

Один из помощников Веррана метнулся за стражей. Помертвевший и по-прежнему молчаливый Игал вжался в стену так, словно надеялся стать частью драпировки или просочиться сквозь нее. Тангор впился в него взглядом, безмолвно приказывая: «Беги!» Только убежать Игал не успел, даже если понял. В комнату вошли, звеня шпорами, четверо стражников, слегка изумленных, но готовых повиноваться.

— Двое пусть остаются здесь, — приказал Легард, затем ткнул пальцем в Игала. — Взять его — и в Лаутар. Пусть его допросят обо всем, что ему известно о делах его хозяина. Если станет запираться, в застенок. Да, и пусть заодно допросят того коинтского наемника, как там его… тоже в застенке. Пусть хоть все кости переломают, но вытрясут правду!

— Не всегда застенок помогает дознаться до правды, — заметил Тангор. — А те, кому нечего сказать…

— Вам — особый приказ, Верран, — перебил Легард, обращаясь к лекарю. — Канцлер Тангор должен непременно остаться в живых. Сделайте для этого все возможное и не допустите, чтобы он сам лишил себя жизни. Учтите, что вы отвечаете за него головой, вы все. Если он вдруг умрет от неизвестных причин, я сочту, что вы нарочно отравили его по его же просьбе. На вас падут все подозрения и мой гнев. Вам все понятно?

— Да, ваше величество. — Лекарь низко поклонился, помощники тоже. — Ручаюсь, что рана его светлости не может привести к смерти, и клянусь, что мы не допустим ничего, что могло бы навредить его жизни, здоровью и рассудку.

— Хорошо, — небрежно кивнул Легард и вновь обернулся к Тангору. Лицо его на сей раз не выражало ничего. — Где ключи от ваших ящиков с бумагами?

Тангор не стал противиться. Ключи от комода хранились в одном из ящиков стола, а ключ от него Тангор держал при себе. Сейчас он был в потайном кармане дублета — одежду еще не успели отнести к прачкам. Один из подмастерьев Веррана шустро пошарил в заскорузлой от крови ткани и вытащил ключ, который с поклоном протянул королю.

Стражи заняли место у дверей, Верран с помощниками собрали осколки разбитой склянки и продолжили свою неспешную возню с порошками, ступками и микстурами. Легард размашисто вышел, зажав в кулаке ключ и бросив перед тем на Тангора один-единственный взгляд. В нем не было ни гнева, ни угрозы, ни злобы — ничего, кроме искренней горечи жестоко обманувшегося человека и обманутого друга.

Тангор молча глотнул из поднесенной к его губам чаши и отстранил руку Веррана, который собирался отереть пот с его лица. На миг ему показалось, что все это происходит не с ним, — а в следующий миг пришло удивительное спокойствие, которое не мог нарушить весь ужас нынешнего положения.

Разумеется, все кончено. И бедняга Игал, и позабытый так некстати Эрлиф выложат в застенке всю правду, да еще и приврут. А если ее мстительное величество вспомнит про Гильду, то один Создатель знает, чего наплетет на допросах эта девчонка. А если к тому же Гемелла захватят в Коинте живым, он расскажет столько, что его слова станут и приговором, и подписью, и печатью.

К собственному своему удивлению, Тангор не испытывал ни страха смерти, ни горечи поражения. Недавние приказы Легарда Веррану и прочим вызвали у него лишь усмешку: неужели они считают его жалким трусливым ничтожеством, способным на самоубийство? Нет, в том и состоит истинное величие, чтобы уйти достойно, даже проиграв. Тем более, подлинную глубину его поражения знает в полной мере лишь он сам. Для всех он потерял власть — и потеряет жизнь. На самом же деле он потерял душу. А зачем жить без души?

Воистину от судьбы не уйдешь — особенно если сам решил ее наперед.

* * *

Казалось, никогда прежде король Легард не знал столь страшного и долгого дня. Воистину все познается в сравнении: то же самое он думал, когда пришла весть о гибели посольства, когда сообщали о мятежах и убийствах, о военных неудачах и изменах. Но сейчас… Это было невероятно — и это была правда.

Тщательный обыск открыл все. Должно быть, такова власть сама по себе: чем больше ее обретаешь, тем большего желаешь. Эта алчность способна сгубить и малого — и сколь гибельнее она оказывается для великого!

Тангор. Мудрый советник, защитник мира, усердный радетель о процветании и обогащении Урбнисса, безжалостный борец с продажностью и воровством, честный и неподкупный царедворец, преданный сторонник — наконец, просто приятный человек. И все это оказалось маской.

Но доказательства были налицо. Теперь Легарду стало ясно увлечение канцлера генеалогией знатнейших домов страны, в особенности дома Фрейгодин. Среди старинных пергаментов с родословными древами собственной рукой Тангора набросаны были заметки о свойстве его дома с королевским, что при желании и умении можно было преложить в прямое родство.

То, что сам Легард не решался сказать себе, открыто заявила ему Эстриль — тем самым вечером, когда принесла то проклятое письмо. Тогда он настолько изумился и взъярился, прочтя, что не догадался спросить у нее, где она раздобыла послание. Хотя она вроде бы упомянула неких верных слуг — любопытно, кто бы это мог быть? И еще любопытней: кто ранил Тангора?

Сам канцлер так и не назвал имени нападавшего, хотя, судя по характеру раны, должен был оказаться лицом к лицу с ним. Лекарь Верран заявил, что удар нанесен коротким узким обоюдоострым орудием снизу вверх, но вряд ли опытной рукой. И то, и другое указывало на женщину, которая могла действовать в порыве отчаяния — или же мести. Но кто? — вновь спрашивал себя Легард. На ум приходило имя лишь одной женщины, связанной с Тангором, — его невесты, графини Бостры, которую он, похоже, не слишком жаловал. Могла ли она воздать ему так за равнодушие? Нет, слишком глупо. Зато если говорить о мести, при дворе Эстриль есть девушка, чья ненависть к Тангору вполне обоснованна, — рыжая Эдит Роскатт.

Мысль о ней направила думы Легарда к ее брату-беглецу, а вслед за тем — к словам из письма Гемелла. Хотя это выглядело безумием: чем так помешал Тангору этот парень, если он решил оговорить его и добиться казни? И в голове точно молния сверкнула: не кто иной, как Роскатт, захватил Ивиммона, который пытался соблазнить Эстриль. Та отвергла его, но эту историю представили ему иначе. А кто представил? Тангор.

Легард едва сдержал стон бессильной ярости. Никаких вестей пока не было — неудивительно, ведь едва пробило десять, тогда как он из-за всех треволнений не спал ночь. Довольно думать, довольно гадать — надо пойти и спросить. Эти женщины всегда таковы — знают намного больше, чем говорят. Даже лучшие из них.

Вихрем пронесся Легард по коридорам к покоям жены, чего, отметил он не без сожаления, не делал уже давно, с самого начала мятежей. Но мысли о своем недавнем счастье с Эстриль после примирения он отбросил: не время. Даст Создатель, когда со всеми этими грязными интригами будет покончено, они обретут его вновь.

Эстриль сидела у себя в окружении фрейлин. Те изрядно всполошились, когда увидели вошедшего короля, как никогда напоминая переполненный курятник, куда ворвался голодный кот. На пол полетели книги, платки, нити жемчуга, веера и прочие безделушки. Легард решительно прекратил суету, приказав всем выйти вон.

— Вам не о чем тревожиться, сударыня, — сказал он Эстриль, — и вам тоже, — прибавил он, обращаясь к ее поджарой камеристке, которая уже ринулась на защиту, точно наседка. — Я всего лишь задам ее величеству несколько вопросов. И заодно вам, велья Роскатт.

Легард отыскал ее взглядом. Она низко присела, склонив голову, но глаз так и не подняла. На бледном, как платок в руках, лице ярко вспыхнул румянец и тотчас исчез. Когда она подошла, ноги ее явно дрожали.

Подобный испуг Легард заметил на лице еще одной девушки — Гильды Бирн. Та, едва завидев его, выронила из рук работу и долго не могла собрать, а когда выходила, хваталась то за стены, то за руки подруг, то за косяки дверей. Вновь Легард вспомнил, как бесстыдно Бирн живописала ему измену Эстриль, и утвердился в своих подозрениях.

— Речь о письме, сударыня, — заговорил Легард прямо, — которое вы принесли мне вчера. Его содержание так потрясло меня, что я позабыл спросить вас, где вы его раздобыли. Это вопрос я задаю вам сейчас: итак, где?

Эстриль не изменилась в лице. Она лишь глянула сперва на Эдит Роскатт, затем на Легарда, и ответила:

— Это не тайна, ваше величество. Я лишь прошу вас не гневаться на того, кто доставил мне письмо, и простить этой особе некую… горячность…

— Которая, видимо, в крови у этой особы, как и у ее родственников, — прервал с усмешкой Легард. — Не так ли, велья? Отвечайте: это вы ранили канцлера?

То, как Эдит Роскатт гордо вскинула подбородок, до боли напомнило Легарду другую сцену — когда ее брат утверждал, что невиновен. Слишком уж они были похожи, настолько, насколько это вообще возможно для мужчины и женщины. И, как видно, похожи не только лицом и повадками.

— Да, ваше величество, — ответила она. — И я благодарю Создателя за две вещи: за то, что я не убила канцлера, и за то, что отыскала на его столе, под государственными бумагами, спрятанное письмо. — Здесь она помедлила, облизнула губы и сглотнула. — Ваше величество, я верю в вашу справедливость, но… но брат мой чист перед вами, и я надеялась отыскать тому доказательства. Если ваше величество прочли…

— Я прочел, — прервал Легард. — Однако дела канцлера — это дела канцлера, а ваши — ваши. Я так и не понял, почему вы ударили Тангора кинжалом. Зачем вы вообще пришли к нему — искали доказательства, а он застал вас?

Девица помедлила с ответом, вновь залившись своим румянцем-волной по самые уши. Она бросила украдкой взгляд на Эстриль, и та спокойно кивнула.

— Расскажите все, Эдит, вашей вины здесь нет, — сказала она. — Напротив, это прольет свет на мотивы канцлера, которые отчасти уже известны вашему величеству.

— Я сама пришла к нему, ваше величество, — произнесла Эдит Роскатт. — Дело в том, что… он предлагал мне стать его женой, соблазнял властью, могуществом и даже, да простят мне ваши величества, королевским престолом. Клянусь Создателем, я сама не знаю, чем так привлекла его. Если ваши величества позволят мне сказать, это походило на некое безумие, одержимость. Когда все его посулы не возымели действия, он сделал иначе — оклеветал моего брата, чтобы заставить меня согласиться. И я согласилась — для вида, чтобы вызнать его планы и отыскать улики. Но когда он… дотронулся до меня, я не выдержала и ударила его кинжалом, к счастью, не насмерть…

— Быть может, к несчастью, Эдит, — сурово заметила Эстриль. — Для бедняги было бы лучше умереть.

— Лучше, хуже — он непременно умрет за свою измену, — бросил Легард, топнув ногой. — К делу, сударыни. Значит, он возвел напраслину на вашего брата, чтобы заполучить вас? Нечего сказать, отличный способ добиться женщины! Отчего же вы молчали, велья?

— Я боялась его, — призналась девушка. — Потому что он угрожал не только мне. Когда же я поняла его истинные замыслы, я не смогла молчать. Но…

— Вы были заняты мятежами, государь, — мягко прервала Эстриль, — и не дозволяли никому тревожить вас. И разве вы поверили бы одним словам, без доказательств? Прошу, не гневайтесь на велью Роскатт, ей без того пришлось немало пережить…

— А мне — не пришлось? — вскричал Легард.

Эдит Роскатт чуть попятилась, Эстриль же не двинулась с места, лишь слегка склонила голову. На миг Легарда кольнула совесть, но тотчас скрылась в бурном потоке чувств, что давно терзали его душу, а со вчерашнего вечера превратились в демонов. И злейшим из них была горечь.

— Не дрожите так, велья, вы ни в чем не виноваты… почти, — сказал он наконец. — Если ваш брат правда чист, пусть предъявит доказательства.

— Но разве ваше величество не читали письма? — удивилась Эдит. — Разве оно — не доказательство?

— Стало быть, вы его тоже читали, — усмехнулся Легард, вновь вогнав бедную девицу в жгучую краску. — Доказательства весьма косвенные. Подождем, что скажет тот наемник. Если он признается, что клеветал…

Легард не договорил — его прервал стук башмаков за стеной, хлопанье двери и дрожащий голос лакея, перепуганного так, словно он увидел привидение.

— Ваше величество! — выговорил он, пытаясь держаться степенно, как подобает. — Только что прибыл один из посланцев, с того погибшего корабля, что следовал в Авунду! Это господин Вартанисс!

— Что?! — вырвалось у Легарда.

Ему показалось, что возглас его отозвался странным эхом — как будто женским криком. Позабыв попрощаться с Эстриль, он выскочил из ее покоев и помчался к кабинету, на ходу приказав лакею проводить вновь прибывшего туда. Прежде чем он захлопнул за собой дверь, ему померещился еще один странный звук — словно от падения тела.

Если бы он обернулся, то увидел бы, что это упала в обморок Эдит Роскатт.

* * *

Сидя в кабинете, окруженный не менее изумленными секретарями, король не находил себе места. «Вартанисс жив!» — стучало в голове. Вопрос, почему об этом стало известно лишь сейчас и почему из Авунды не слали вестей, пришлось отложить — пусть юноша сам расскажет. Но вопросов было много. Привыкший везде видеть заговоры, Легард и здесь прозревал некий коварный умысел Тангора.

Не менее удивительной была другая весть: Вартанисса сопровождал не кто иной, как Ринигер Роскатт, осужденный за измену и бежавший из Лаутара позапрошлой ночью. Когда Легарду доложили об этом, он разгневался было, но вспомнил и письмо Гемелла Тангору, и недавние слова Эдит Роскатт, и многое другое. Сердце вновь зажгло горечью: «Ты же знал, чувствовал, что он невиновен, — и все же осудил, сперва на пытку, потом на смерть!» В тяжких раздумьях Легард грохнул кулаком по столу, заставив нескольких молодых секретарей выронить бумаги. Мельком он заметил, что Элеан спокойно очинивает перо и поглядывает на стопку белых листов перед собой, всем своим видом безмолвно говоря: «Сегодня у нас будет много работы».

Заслышав в коридоре быстрые шаги, Легард отер пот с лица и заставил себя собраться. Все ненужные, хотя и справедливые, чувства он отбросил на время — в надежде, что сейчас все прояснится, хотя бы отчасти. Он выпрямился в кресле, секретари дружно поклонились и заняли свои места с перьями и открытыми чернильницами наготове. Щелкнули каблуки стражи, двери отворились, впуская нежданных гостей.

Это в самом деле был Паэн Вартанисс — как всегда, великолепно одетый, разве что слегка исхудавший, но всем видом своим он излучал решительность. В руках он держал кожаную сумку — возможно, с бумагами, итогом его посольской миссии в Авунде. Как ни важны были для Легарда и всего Урбнисса эти итоги, сейчас король уделил большее внимание другому — двум спутникам Вартанисса.

Ринигер Роскатт, в простом дублете коричневого сукна, смотрел на Легарда с неописуемым выражением. Король заметил, что, в отличие от Вартанисса, Роскатт был без оружия, на поясе виднелась расстегнутая пряжка-крепление для шпаги. Бледное, худое лицо его, хотя и чисто выбритое, еще носило следы пережитого в тюрьме, шею стягивали свежие бинты, левая рука лежала на перевязи. Но голубые глаза, вновь ожившие, горели торжеством.

Третьего человека, что вошел в кабинет, Легард никогда прежде не видел. Обликом и одеждой он напоминал опустившегося дворянина, а неуверенная походка, заметно дрожащие руки, землистое лицо и бегающий взгляд говорили о явном страхе и затаенной надежде. Как и Роскатт, он был без оружия.

— Приветствуем, ваше величество, да благословит вас Создатель, — произнес Вартанисс.

Все трое низко поклонились. Легард нетерпеливо кивнул, не зная, кого спрашивать первым. Наконец, он остановил взгляд на Вартаниссе, и тот продолжил, уловив намек:

— Пусть ваше величество не смущается виду моих спутников. Я поручился за них и ручаюсь сейчас перед вашим величеством. Каждый из нас имеет что сказать, и кого вам угодно выслушать первым…

— Тогда вы и продолжайте, раз начали, Вартанисс, — сказал Легард. — Как случилось, что вы живы, а мы узнаем это лишь сегодня? Что с вашей миссией? И наконец, что, кроме давней дружбы, побудило вас ручаться за человека, приговоренного нами к смерти за государственную измену?

Роскатт при этих словах покраснел и стиснул челюсти, но не двинулся с места. Вартанисс же спокойно ответил:

— Виной всему, ваше величество, разбойники, которые перехватывали и убивали почтовых гонцов на дорогах. Поэтому мои послания не дошли до Паридора. О себе скажу лишь, что Создатель сохранил меня от гибели в море и принес к берегам Авунды, где я успешно выполнил миссию, возложенную на меня вашим величеством. Итоги этой миссии у меня в руках, — он поднял свою сумку, — и они весьма благоприятны для Урбнисса. Я ехал в Паридор, чтобы известить об этом ваше величество, и встретился в дороге с моим другом Ринигером Роскаттом, честнейшим и вернейшим вашим слугой, отчего-то обвиненным в измене…

— Это он так сказал вам? — перебил Легард. — И вы поверили? — Он обернулся к Роскатту, который напоминал сейчас дуэлянта, с нетерпением ждущего знака, чтобы броситься на противника. — Впрочем, чего ожидать от человека, чье второе имя — дерзость? Как вы посмели сюда явиться, Роскатт? Зачем — сдаться на мою милость?

— Можно сказать и так, ваше величество, — поклонился Роскатт. — Поскольку совесть моя чиста, я верю в вашу милость. И я имею доказательства моей невиновности — вернее, вины другого человека, который затеял мятежи и заодно попытался клеветой свести со мной счеты — за то, что я когда-то помог оправдаться вашей супруге, королеве. И не только… — Роскатт осекся.

— Что же вы замолчали — говорите, ваша сестра рассказала мне все. — Слова эти, по-видимому, привели Роскатта в ужас, что заставило Легарда улыбнуться. — Теперь назовите мне имя того, кого вы считаете повинным в измене.

— Скажу, как прежде, ваше величество: боюсь, вы не поверите мне. Хотя если Эдит правда говорила с вами, то вам оно известно. Против вас умышляет канцлер Тангор — и с нами свидетель его измены.

Роскатт слегка подтолкнул под локоть третьего их спутника. Распухшее от давнего пристрастия к хмельному лицо того вновь исказилось страхом, но, видимо, он сумел овладеть собой. Поклон его был учтив, а голос, когда он заговорил, тверд.

— Это Берресвильд, живущий неподалеку от мятежного Севона, — прибавил Роскатт. — Прочее, с позволения вашего величества, он пускай рассказывает сам.

Имя показалось знакомым Легарду. Порывшись в памяти, он вспомнил, откуда знает его — из показаний захваченных разбойников: так якобы звали их предводителя. Видом своим Берресвильд в самом деле напоминал главаря шайки, что, как знал Легард, нередко случалось в Урбниссе. Обедневшие дворяне, потеряв надежду на службу или придворную должность — или не имея на то желания, — порой выходили на большую дорогу.

Легард в упор посмотрел на Берресвильда, и тот заговорил:

— Мне мало что известно, ваше величество, кроме того, что бунт в Севоне приказал поднять канцлер. Да, он сам мне приказал, а еще велел поддерживать мятеж в Коинте — Гемеллы ведь тоже у него на паях, простите за грубость. Только проку-то им с нашей помощи, дороги-то перерезаны. Да и сам я, увы, не богат, самому бы на жизнь хватило. Не от хорошей доли я…

— Пошел разбойничать? — перебил Легард, сдвинув брови. Берресвильд попятился, и Роскатт с Вартаниссом удержали его. — За это вы ответите в свое время, пока же мне важно другое. Кто еще в Севоне работал на Тангора?

Берресвильд, слегка запинаясь, назвал имена под дружный скрип секретарских перьев. Легард слушал и хмурился пуще прежнего.

— Все, больше никого не знаю. Зато многие из них накоротке с Гемеллами. Вот писем никаких у меня нет, канцлер Тангор не оставлял улик. Но, клянусь Создателем, я говорю правду! И терять мне нечего, кроме собственной жизни…

Легард сделал ему знак замолчать, а сам задумался — вернее, попытался. Горечь от раны, нанесенной предательством Тангора, вновь зажгла его тело и душу. На миг он даже позабыл о людях, что дожидались его слова. Но заставил себя вспомнить. Три года он перекладывал множество дел и забот на плечи «всемогущего» канцлера. Теперь настало время взять их все на собственные плечи.

Король кликнул стражу и приказал доставить Берресвильда в Лаутар. Бедняга упал на колени, а его спутники шагнули вперед.

— Ваше величество, — сказал Вартанисс, — вашим именем мы обещали господину Берресвильду помилование за честное свидетельство…

— Поспешили, — буркнул Легард. — Я сам решу, кого казнить, а кого миловать. Если выдадите всю свою шайку, Берресвильд, я подумаю. Имущества, конечно, вы лишитесь… хотя с вас особо нечего брать.

— Ваше величество, клянусь! — По-прежнему стоя на коленях, Берресвильд ударил себя обоими кулаками в грудь. — Это все вино проклятое меня сгубило, вино да охоты! Но если ваше величество пощадит меня, я отслужу вам, жизнью клянусь — чести-то у меня давно нет…

— Посмотрим, — сказал Легард, чувствуя, что не может больше гневаться на этого бедолагу, разбойник он или нет: видно, его проняло по-настоящему. — Пока вы отправляетесь в тюрьму. Расскажете на допросах все как есть, со всеми подробностями. Дело, как видите, запутанное. Когда отсечем голову этой измене, тогда займемся прочими членами. И поглядим тогда, какие из них прогнили настолько, что их лучше отрезать, а какие еще можно спасти.

Когда стража уводила Берресвильда, испуганного и обнадеженного, они едва не столкнулись с очередным вестником. Оказалось, только что во дворец прибыл неизвестный, чтобы встретиться с канцлером. Когда его задержали, он попытался бежать и в стычке ранил одного стражника, но был схвачен и отправлен в Лаутар. Что это за человек, Легард не сомневался: шпион Тангора или тайный посланец Гемеллов. Еще одним свидетелем больше.

— Из Лаутара тоже есть вести, ваше величество, — продолжил гонец. — Один из арестованных, слуга канцлера, не выдержал допроса и умер, так ничего и не сказав. Зато второй, наемник Эрлиф из Коинта, признался, что его рассказ — выдумка от слова до слова. Якобы ему поручил это дело его хозяин, а тому — сам канцлер.

Слова гонца подтвердила стопка исписанных бумаг — протоколы допросов. Легард небрежно проглядел их, едва вспомнив, что нужно отпустить гонца. Когда тот с поклоном вышел, а секретари отложили ненадолго свои перья, король медленно поднял глаза на Роскатта и Вартанисса.

— Лейтенант Роскатт, — сказал Легард, — я поступил с вами несправедливо и признаю это при свидетелях. Элеан и вы, господа, запишите, что лейтенант королевской гвардии Ринигер Роскатт невиновен в измене, и вынесенный ему ранее приговор отменен, сам же он вновь утвержден в звании. И, — медленно прибавил Легард, глядя Роскатту в глаза, отчего тот покраснел, — заслуживает любой награды, коей потребует, за обличение подлинной измены и предоставление свидетельств.

— Да благословит вас Создатель, ваше величество, — ответил Роскатт, все еще пылая румянцем; месяц-другой назад он бы крикнул это во весь голос, упав к ногам короля. — Благодарите не меня, а господина Паэна Вартанисса. Если бы он не спас меня от рук разбойников, ничего бы не случилось.

— Господин Вартанисс получит свою награду — за успешную службу. — Легард взял протянутую ему сумку и передал Элеану. — И, пожалуй, получит постоянное звание урбнисского посла при авундийском дворе. Ему мы также даруем право просить любой награды, коей он пожелает. Итак, господа, я вас слушаю. Или вам нужно время на размышление?

Вартанисс и Роскатт переглянулись и дружно залились краской. Легард усмехнулся: о чем бы они ни попросили, дело, несомненно, касается женщин.

— Ваше величество, — заговорил Вартанисс, — я намеревался просить вас об этом сразу по возвращении моем из Авунды, а теперь вы сами даруете мне эту милость. Ваше величество, я прошу руки Эдит Роскатт, сестры моего друга, которую я давно люблю и которой любим взаимно. Вы упомянули, что она тоже поучаствовала в раскрытии этого заговора…

— Знали бы вы, как, сударь, — хохотнул Легард, не сдержавшись. — Любопытная особа эта велья Роскатт, скажу я вам. Впрочем, — он перевел взгляд на брата упомянутой девицы, который выглядел непривычно смущенным, — в этой семье, похоже, все такие. Ну, а вы чего пожелаете, лейтенант? У вас тоже есть дама сердца?

— Есть, ваше величество. — Роскатт выпрямился, вновь обретя свою дерзость. — Графиня Альвева Бостра.

Эти слова заставили изумленно ахнуть всех, даже самого Легарда. Прежде чем он нашелся с ответом, Роскатт продолжил:

— Поверьте, ваше величество, я не гонюсь за титулом. Если вам угодно, упраздните его. Даже если графиня совсем лишится имения и всего прочего, я возьму ее и так, потому что мне нужна только она сама. А без богатства я жил раньше и проживу еще.

— И когда вы успели? — бросил в сердцах Легард и разразился смехом, в котором словно выплеснул все свои многодневные тревоги и горести. — Вы друг друга стоите, брат и сестра… Ну и семейка! Подумать только… — Он махнул рукой. — Будь по-вашему. Тем более, такие люди мне очень нужны.

Роскатт и Вартанисс расцвели улыбками и едва не забыли поклониться. Легард вновь махнул рукой.

— Разумеется, — сказал он, — все торжества состоятся после окончания процесса над Тангором. — Он тяжко вздохнул и поднялся с кресла. — Мне горько знать, что я столько лет грел на груди ядовитую змею, которая грозилась погубить меня и мой дом. Но пускай правда горька, она лучше угодливой лжи. Когда все это закончится, — Легард вновь вздохнул, — я хочу, чтобы подданные мои были счастливы. Надеюсь, так и будет.

Легард помолчал, пристально поглядел на обоих молодых людей, терпеливо ожидающих, когда он закончит. И он закончил — найдя в себе силы для любезной улыбки:

— Ступайте, господа, вас ждут. Вас обоих.