Пламенный венец (гет)

Винтерфелл казался пустым. Кухарки в дымных и темных кухнях, сложив руки на бывших когда-то белыми передниках, неизменно громко спорили о том, как лучше готовить то или иное блюдо, стоило только главному повару повернуться к ним спиной; по коридорам, как и всегда, сновали служанки в серых и коричневых платьях, с волосами заплетенными в аккуратные тугие косы, они разносили чистое белье и собирали то, которое надлежало отправить в стирку, поправляли постели и выливали за господами ночные горшки; мейстер Лювин в своей башне писал письма и вел ежедневные записи о погоде, направлении ветра, самочувствии больных, которых он лечил, и прочих делах замка; из кузни валил дым и доносился лязг кузнечного молота и скрип мехов, на стенах несли свою службу дозорные, а на тренировочном дворе сталь по-прежнему скрещивалась со сталью. Замок жил своей обычной жизнью, но Эшаре он сейчас казался похожим на одну из грозных статуй в подземной крипте: Винтерфелл сохранил знакомый ей облик, но его живое сердце с уходом Неда будто бы остановилось. Замок скучал без своего хозяина, словно верный пес, а Эшара тосковала по мужу больше всех во всей огромной крепости.

Эдвин, хоть и ощущал отсутствие отца и ждал с нетерпением вестей от него, не сомневался в его возвращении и все так же донимал своими вопросами гарнизон замка и мастера над оружием, Лиарра же была еще слишком мала, чтобы что-то понимать, впрочем и она, и малышка Арья чувствовали изменения: на старшую девочку иногда нападала неведомая грусть, и она могла долго просидеть в одиночестве, глядя в окно и словно чего-то ожидая; младшая же стала чаще плакать и успокоить ее было еще сложнее, чем раньше.

Сама же Эшара искала свое спасение в детях и старалась занимать себя делами, коих и раньше было невпроворот, а теперь еще и прибавилось. Если у других лордов Севера были младшие братья или взрослые сыновья, которых можно было оставить вести дела замка, то у Неда таковых не имелось: Бенджен оставался в столице, а Эдвин едва начал обучаться у мейстера, и то это было скорее необходимостью, нежели желанием его родителей — на Севере обучение сыновей начинали не раньше пяти лет, а Эдвину до пятого дня рождения оставалось еще несколько месяцев. Как бы то ни было, Эшаре пришлось взять обязанности мужа на себя: все важные письма мейстер Лювин теперь приносил ей, к ней же обращались за решением того или иного дела. Впрочем, леди Старк была даже рада новым занятиям: так она ощущала себя нужной и деятельной, ведь она бессильна была помочь своему мужу там, на войне. Иногда это чувство собственной бесполезности душило ее, и избавиться от него Эшара могла только с головой окунувшись в круговорот дел.

Несмотря на то, что большинство мужчин ушло воевать на юг, жизнь Севера не останавливалась, и от лорда по-прежнему требовалось разрешать споры, мирить рассорившихся соседей и вершить суд над преступниками. Эшара старалась, чтобы ее старший сын присутствовал при таких делах, но Эдвину быстро становилось скучно и он начинал клевать носом, а потом засыпал или умолял мать отпустить его на улицу, едва узнавал по звукам ударов деревянных мечей или звону мечей настоящих, что у замковых гвардейцев начались тренировки. Эшара вздыхала, но что-то поделать с этим было трудно: заставить четырехлетнего ребенка выслушивать жалобы и ходатайства вряд ли кому-нибудь бы удалось.

— Где ты был сегодня? — спросила она у сына, когда пришла пожелать ему доброй ночи: Эдвин лежал в постели, сбив тонкое льняное одеяло в ноги и обнимая подушку. — Я отправила на твои поиски двух гвардейцев, но им так и не удалось тебя разыскать.

Мальчик сощурился, и Эшара утвердилась в своем предположении, что он попросту прятался в одном из укромных мест, которые всегда бывают у детей его возраста.

— Я был на конюшне, — отозвался он, сев в постели и обхватив ногами коленки, из-под длинной детской сорочки мелькнули покрытые ссадинами лодыжки, — навещал Грома.

Громом именовался крупный вороной жеребец, который несмотря на свое имя и угрожающий вид был очень добрым и смирным, а в поход с Недом он не отправился потому, что уже достиг почтенного для коня возраста и занимался тем, что катал детишек.

Эшара улыбнулась и покачала головой. Ее сын очень любил этого престарелого жеребца, но, если бы Эдвин и правда был на конюшне и не прятался бы, его бы нашли — денник, где располагался Гром обыскали едва ли не первым.

— Знаешь что, милый, — она присела к сыну на кровать и ласково погладила мальчика по голове, — ты сейчас самый главный мужчина в замке и негоже тебе прятаться, особенно, когда твоя мама нуждается в тебе.

— Я не прятался... — попробовал было возразить мальчишка, но Эшара прижала палец к его губам.

— Не лги, Эдвин, — возразила она. — Ложь недостойна будущего лорда Севера, тем более настолько очевидная. Ты был раскрыт, так признай же свое поражение с достоинством и не обманывай тех, кто желает тебе только добра.

Мальчик нахмурился и надул было губы, вероятно, недовольный тем, что мать не только поймала его, но и отчитала за нерадивость, но потом взглянул на Эшару из-под темных густых ресниц, унаследованных от нее, и тихо пробормотал:

— Я не хотел идти в Великий Чертог, там скучно и нельзя бегать.

Эшаре стоило некоторого усилия для того, чтобы сдержать смех, ее губы изогнулись в легкой улыбке, и, склонив голову, она поцеловала сына в лоб. Ей захотелось, чтобы сейчас с ней рядом оказался муж, уж он-то наверняка бы нашел для их мальчика подходящие слова, но Неда не было, и, как и со всем остальным, справляться приходилось ей одной.

— Мы не всегда делаем только то, что нам хочется, Винни, — со вздохом произнесла Эшара, называя сына маленьким именем — на Севере такие домашние имена были приняты и среди лордов, и среди бедняков.

— Тогда почему папа оставил себе все самое интересное? — возмущенно произнес мальчик и крепко стиснул в кулаке край одеяла.

— Война кажется интересной, пока не побываешь на ней, сынок, — заметила Эшара. Ей не хотелось пугать ребенка ужасами войны — придет и для этого свое время — и заставлять его волноваться за отца, поэтому она добавила лишь: — Твоему отцу и в походе приходится улаживать дела между его знаменосцами и солдатами, думать о запасах еды и воды, считать расходы. Война — не только лишь доблесть в сражении.

В последнюю фразу смысла вложено было гораздо больше, чем Эдвин мог уразуметь в столь юном возрасте. Впрочем, ее объяснений оказалось вполне достаточно, чтобы донести до мальчика нужную мысль.

— Не хочу быть лордом, — возмутился он, замотав головой, — это неинтересно, я хочу стать рыцарем и сражаться.

Эшаре очень хотелось сказать сыну, что она всем сердцем желала ему не участвовать ни в едином сражении, но она понимала, что сейчас подобные слова лишь нанесут обиду и ничему не научат. Мальчишки хотят подвигов и славы, добытой мечом, а ее рассказы о знаменитом дядюшке Эдвина — Мече Зари — только раззадоривали его воображение, и он дождаться не мог, когда же сможет наконец вновь увидеть самого сира Эртура Дейна.

— Ты будешь сражаться, когда подрастешь, — успокоила Эшара сына, потрепав по темным густым волосам. — Уже скоро мастер над оружием начнет заниматься с тобой по-настоящему, но это не значит, что ты будешь избавлен от обязанностей старшего сына Хранителя Севера. Придет время, и ты будешь везде сопровождать своего отца, а потом и сам управлять этими землями.

Описанное ей будущее не слишком-то вдохновило Эдвина, но он ничего не сказал, поняв, видно, что спорить с ней бесполезно, и таково его предназначение, отказаться от которого невозможно. Кроме того, вероятно, и упоминание отца сыграло свою роль: мальчик почитал Неда большим авторитетом, видя, каким уважением тот пользуется у лордов-знаменосцев, рыцарей, гвардейцев, простых крестьян и солдат, и на многое готов был пойти, чтобы оправдать ожидания отца.

Эшара поцеловала сына в лоб и, задув почти уже прогоревшую свечу, стоявшую у его кровати, удалилась. Перед тем как лечь спать, ей предстояло еще ответить на несколько писем и проверить приходские книги. Эшара доверяла тем, кто служил Старкам, но ей и самой хотелось быть в курсе происходящего: Нед вверил ей Север, и она не собиралась подводить ни своего мужа, ни своих людей.

Заснула Эшара поздно — кажется, к тому времени уже миновал час призраков — и пробудилась уже через несколько часов после рассвета. Тревога долго не давала ей сомкнуть глаз, иногда доходя до такой степени, что все тело начинало дрожать, будто от холода, хотя в спальне и было тепло, благодаря бегущим в стенах Винтерфелла трубам с горячей водой. Эшара до крови закусывала губу, чувствуя, как напрягается все тело, крепко смыкаются во рту зубы, а ногти впиваются в ладони. Со времен своей свадьбы она никогда не расставалась с Недом так надолго, и, будучи в одиночестве, ей трудно было себя успокоить — Эшара могла полночи пролежать без сна, сжавшись в крепкий, словно льдинка, комок.

Это была ее второе лето на Севере, а она все никак не могла привыкнуть к тому, что с наступлением весны, а затем и лета, солнце вставало раньше и садилось позже, делая ночь короткой — в некоторые летние месяцы и вовсе еле заметной. Ее ночной сон уже давно был глубоким и тяжелым, и если ее и посещали сновидения, она их совершенно не помнила. На утро Эшара ощущала себя странно: голова ее, казалось, и вовсе не отдыхала, зато тело приятно расслаблялось и было готово к дневной работе.

После завтрака, по давно заведенному обыкновению, она направлялась на кухню, потом же шла в свою горницу, где принимала посетителей и читала письма. Целый час Эшара посвящала беседе с мейстером Лювином, который приносил ей почту, полученную за предыдущий день. В это утро мейстер явился раньше обыкновения, сжимая в руках туго стянутый свиток пергамента.

— Послание от лорда Эддарда, — пояснил он коротко, прямо на пороге, протягивая свиток Эшаре. — Дадут боги, он шлет добрые вести.

Обычно, Лювин имел право вскрывать все послания, прибывавшие в Винтерфелл, но письма Неда он никогда не трогал, предоставляя его жене первой читать их — в этом, и не только в этом, он выказывал глубокое чувство такта, которое было всегда ему свойственно. Эшара ничего не сказала, только бросила на мейстера встревоженный взгляд и сломала печать с лютоволком дома Старков. Ее руки чуть подрагивали, она кусала губы, но ничем другим старалась не выдавать своего волнения — впрочем, мейстер, наверняка, все понимал и так.

Хвала богам, Нед хорошо понимал, как она ждет любых вестей; он не стал ходить вокруг да около, заставляя жену мучаться неизвестностью на несколько мгновений дольше, и изложил самое главное в первых строках своего письма. Эшара чувствовала, как воздух подобрался к самому ее горлу и будто бы застрял внутри нее, скапливаясь в груди, словно бы ее закупорили подобно бочке с вином, но теперь пробку выбили, и Эшара смогла наконец-то вздохнуть с облегчением.

— Благодарение Семерым! — воскликнула она и на радостях обняла мейстера. — Неду удалось отбросить их от Рва Кейлин! Он жив и даже не ранен.

Дальше Эддард посвятил несколько строк ходу самой битвы с воинами Талли, впрочем, избегая подробностей на случай, если письмо будет перехвачено — упомянул лишь вскользь, что потери есть и с одной, и с другой стороны. Это опечалило Эшару, но не остановило расползавшееся по ее телу чувство облегчения: она знала, что войн без жертв не бывает и испытывала предательское чувство радости от того, что этой жертвой не стал ее муж.

— Думаю, об этом безопасно будет сообщить жителям замка, — предположила она, протягивая письмо Лювину. — Вы можете прочесть его, мейстер, — улыбнулась Эшара.

— Благодарю, миледи, — мейстер почтительно кивнул, — намерены ли вы писать ответ? Ворону следует передохнуть от долгого перелета, но уже завтра мы сможем отправить его обратно. Насколько я понял, лорд Эддард не сообщает о своих дальнейших действиях, но, возможно, мы еще застанем его во Рве Кейлин.

— Да, мейстер, — Эшара кивнула, усаживаясь за свой стол, — даже если его там нет, полагаю, письмо ему переправят. А пока садитесь, обсудим насущные дела, — она указала мейстеру на стул и положила перед собой стопку бумаг, которые давно требовали внимания.

Лювин поклонился и устроился напротив Эшары. В следующие три четверти часа они обсуждали расходование замковых запасов, состояние полей и рыбный промысел в условиях угрозы с запада. Несмотря на возможную опасность со стороны Дредфорта, Эшара одобрила проведение большой охоты для того, чтобы добыть свежего мяса. Дозорные отправлялись к Болтону с крепким постоянством, и все они докладывали, что лорд Дредфорта сидит у себя в замке, окруженный готовыми сражаться воинами, но покидать унылые стены и не думает. Исходя из этих донесений, Эшара рассудила, что выезд на охоту не несет опасности — в любом случае, о приближении большого войска сообщат дозорные, а мелким отрядом ее люди должны справиться сами. Потом она снова вернулась к теме сбора урожая — если в ближайшие месяцы ничего не изменится, женщинам придется выйти в поля самим, чтобы не дать пропасть столь ценному зерну. Лювин делал пометки в своих бумагах и с присущим ему спокойствием высказывал свое мнение и не опасался давать леди Винтерфелла советы, которые Эшара всегда принимала с благодарностью. Постепенно, обсудив насущные вопросы, они перешли к делам замковой челяди.

— Миледи будет рада узнать, что Бетти и Лим, о которых она справлялась вчера, идут на поправку, — улыбнулся Лювин.

— Счастлива слышать это, — отозвалась Эшара. — Их бедная матушка наконец-то сможет вздохнуть с облегчением.

— Я передам ей ваши добрые пожелания, миледи, — кивнул Лювин. — Вам самой ничего не нужно? Смею заметить, вы очень бледны. Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете?

— У меня нет никакой иной болезни, кроме тревоги и усталости, — Эшара покачала головой. — Пожалуй, я попросила бы у вас ваши сонные капли, иногда я совсем не могу заснуть. Стоит мне остаться одной, так сразу в голову лезут жуткие мысли о том, что мой муж может погибнуть в любой миг. Возможно, я веду себя глупо, но от страха за него мое сердце готово разорваться на части.

— Нет ничего глупого в беспокойстве за своих близких и родных, — заметил мейстер. — Я думаю, многие женщины на Севере поймут вас, да и не только на Севере, такие сейчас времена… — Он издал тихий печальный вздох.

С этим утверждением трудно было не согласиться, но все же Эшаре не хотелось показывать слабость, когда ее муж и его солдаты служили примером силы воли и стойкости. У судомойки Молли, служанки Данни, жены трактирщика из Зимнего городка Илсбет вместе с Недом ушли мужья, братья, отцы и сыновья, у многих дома оставались малые дети и престарелые матери или бабушки, и все они безропотно тянули свою лямку — а никто из них и читать-то не умел и новостей о своих родных им придется ждать до возвращения войска в Винтерфелл.

— Вы правы, мейстер, — проговорила Эшара, — мне понадобятся ваши снотворные капли, чтобы хоть немного облегчить мой сон. Будучи еще совсем юной, я, когда укладывалась спать, мечтала о том, какие видения явятся мне ночью. Теперь же я ничего не желаю видеть.

— Мой помощник принесет вам их, миледи, — мейстер склонил голову, — будьте покойны. Оставить их здесь?

— Да, пожалуй, — Эшара кивнула, бросая взгляд на пачку пергаментов, требовавших ее внимания, — мне еще предстоит написать несколько писем. Что-то мы давно не получали вестей из столицы, — вздохнула она, думая в первую очередь о брате и о дорогой подруге, что оставались теперь там.

— Воронов из Королевской Гавани могут перехватывать, — предположил Лювин, — или же там боятся, что послания могут достаться мятежникам и поэтому избегают отправлять птиц.

В словах мейстера была правда, но Эшаре очень хотелось знать, что там происходит, и как обстояли дела у Лианны и Эртура. Из последних писем подруги Эшара уяснила, что обстановка в Красном Замке была далека от спокойной, хотя подробностей Лианна не сообщала, а Эртур намекал на какие-то сложности.

— Бедняжка королева, — вздохнула Эшара, — она едва оправилась от потери ребенка, а теперь ей, как и мне, предстоят месяцы тревоги и неизвестности, когда мятежники угрожают всей ее семье.

— Мне не посчастливилось знать королеву Лианну, когда она росла здесь, будучи ребенком, но я хорошо помню ее приезд сюда. Кажется, все кругом ее любили, и она, как никто другой, заслуживала этой любви.

— Дадут боги, вы еще свидитесь с ней, — улыбнулась Эшара. — Я даже представить не могу, кому Лианна может не нравиться, хотя из-за ее положения у нее наверняка много завистников — такова, к сожалению, человеческая натура.

— Вам ли этого не знать, — покачал головой Лювин. — Впрочем, на Севере люди показались мне проще и более открытыми. Большинство в этих землях предпочитает кулаки и мечи интригам, даже женщины, — он едва заметно усмехнулся — вероятно вспомнил боевых леди дома Мормонтов.

— Не могу не согласиться, — Эшара вздохнула. — В этом мы с вами похожи, мейстер, мы оба прибыли с Юга, где в ходу интриги, а простота и открытость характера числится не добродетелью, а опасным пороком. Впрочем, моя семья далека от интриг, а Эртур оказался в гвардии исключительно благодаря своим собственным талантам, другом же принца его сделали достоинства его преданного и верного сердца.

— В этом не приходится сомневаться, миледи, — согласился мейстер. Он уже давно отложил в сторону свои записи и теперь просто беседовал с Эшарой. — Впрочем, о королеве Лианне можно сказать то же самое.

— Однако место подле короля слишком ценный выигрыш, — заметила Эшара, — и победитель будет всегда страдать от зависти проигравших. Я стала женой великого лорда и до сих пор ощущаю на себе завистливые взгляды некоторых девиц, мечтавших оказаться на моем месте. — Сказав это, Эшара вспомнила о леди Дастин, но вслух ее имени решила не называть.

— У монаршей особы среди врагов не только завистливые девицы, — мейстер вздохнул, — вспомните Дункана Таргариена, даже его отречение не помогло избежать гнева Лионеля Баратеона...

— Опять Баратеоны! — воскликнула Эшара, не в силах сдержать злобу, которую она испытывала при упоминании этого злосчастного семейства. — Возможно, дело всего лишь в их неуемной гордыне и твердолобости?

— Не думаю, что дело только лишь в них, пусть главы этого дома и не всегда отличаются чутьем, — весьма деликатно отметил Лювин. — Всегда есть те, кому смута может оказаться на руку.

— Возможно, вы правы, — Эшара поджала губы, но мне это кажется отменной глупостью. — Мир благоприятствует новым изобретениям и открытиям, способствует торговле...

— Тем не менее, падение одних всегда дает возможность для возвышения других, а люди по природе своей себялюбцы. Они не думают об открытиях — некоторые из них и вовсе неграмотны — и торговля не так сильно их заботит, ведь они могут сколько угодно выжимать деньги из крестьян и прочего простого люда.

— Вот чего я никак не могла понять, — Эшара задумалась, — так это, как можно вести дела, будучи совершенно неграмотным. Такого лорда можно легко обворовать, он и не заметит.

— Таким лордам служат мейстеры, миледи, — пояснил Лювин.

— Ну, хорошо, а если обворовать его решит сам мейстер — тут уж никак не избежишь беды? — рассмеялась Эшара. Она задумывала это как шутку, но шутки тут была только половина. Власть мейстера над лордом, который не может прочитать собственные письма, могла оказаться воистину великой.

— Честному мейстеру это не нужно, — отозвался Лювин.

— А все ли мейстеры честные? — прямо спросила Эшара. — Ваш предшественник мне таким не показался, — добавила она. — Вы не знаете, что с ним стало?

— Мой однокашник как-то писал мне, что мейстер Валис возвратился в Цитадель и занимается тем, что наставляет юных школяров, — сообщил Лювин.

— Хм, — Эшара наморщила нос: воспоминания о мейстере Валисе не были для нее приятными. Будь ее муж менее чутким и не люби он ее, ей до сих пор пришлось бы терпеть этого противного старика, норовившего лезть не в свое дело. — Его я честным человеком не считаю, уж простите.

— Многие ставят свою выгоду выше своего долга. Такие встречались мне и среди мейстеров, — задумчиво произнес Лювин. — От жадности и жажды власти не спасен никто, таких людей может породить любое сословие, однако, когда они находятся совсем близко к власти, устоять и выдержать соблазн становиться сложнее. Кто-то может остановиться на том, чтобы управлять безграмотным лордом, а кто-то жаждет управлять королевством.

— Разве бывало и такое? — Эшара в удивлении приподняла брови. — Неужто кто-то из мейстеров готов посягнуть на королевскую власть?

— Я не слышал, чтобы такое случалось, — произнес Лювин, — впрочем, наш разговор напомнил мне одно давнее событие, которому я сначала не придал значения, но теперь, получая новости из столицы, в своих мыслях возвращаюсь к нему все чаще и чаще.

— О чем это, вы, мейстер? — Эшара почувствовала волнение: такие разговоры были ей не по душе, и слова Лювина не предвещали ничего доброго.

— Перед тем как я отбыл в Винтерфелл, меня пригласил к себе архимейстер Квиллион, он тогда только вошел в конклав и казался мне уже довольно старым, хотя сейчас я понимаю, что для архимейстера он был, наоборот, достаточно молод, — Лювин умолк, словно бы пытался вспомнить подробности того давнего разговора. — Честно признаться, некоторые его слова показались мне странными уже тогда, но я не придал этому значения, убедив себя, что то была лишь напутственная речь.

— Вы пугаете меня, мейстер, — проговорила Эшара, наклоняясь вперед.

Этот разговор, ни с того, ни с сего начатый Лювином ей определенно не нравился. Словно охотничий пес, она чуяла в нем скрытую угрозу, которую не могла предугадать. Ей хватало поводов для волнения, переживаний и бессонных ночей, и в первые несколько мгновений ей просто хотелось попросить мейстера замолчать, сказать ему, что его подозрения, наверняка, беспочвенны, но она продолжала слушать, словно бы того требовал от нее долг.

— Я все еще полагаю, что это игра моего воображения, взбудораженного разгоревшейся в королевстве войной, — вздохнул Лювин. — Конечно, прямо ничего сказано не было, никто бы не осмелился на это. Квиллион был одним из моих любимых преподавателей в Цитадели и, полагаю, он желал воспользоваться моей преданностью лично ему. Он много говорил о том, что дело Цитадели служить не только лорду или королю, но и государству — государству в первую очередь — и что нет ничего важнее интересов Семи Королевств и все в таком же духе. Я покорно выслушал его и сказал, что буду, безусловно, заботиться об интересах государства и своего лорда. Он ничего не сказал мне более, а потом, когда я уже прибыл в Винтерфелл, отправил мне еще пару писем в таком же роде. Я отвечал смиренно и по чести, и вскоре письма прекратились, а Квиллион, кажется, утратил ко мне всякий интерес.

— И что же необычного вы здесь видите? — уточнила Эшара. — Нет ничего дурного в том, чтобы служить интересам государства.

— Я тоже так думал, миледи, — согласился Лювин, — поэтому, и не придавал этому большого значения, но теперь мне кажется, что почтенный архимейстер пытался мне на что-то намекнуть, разговорить меня, однако ввиду моей скромности, ему сделать этого не удалось, чему я, безусловно, рад.

— Продолжайте, мейстер, — Эшара насторожилась. — Кажется, я начинаю понимать, к чему вы клоните.

— Впервые мысль о том, что Квиллион имел в виду на самом деле не интересы государства, а свои собственные — или же интересы Цитадели — пришла ко мне, когда я узнал о смерти мейстера Крессена, служившего Баратеонам и о том молодом человеке, которого прислали ему в помощники незадолго до кончины старика.

— Почему же?

— Я наслышан об этом Норрене, — пояснил Лювин, — он очень властолюбив и, кроме того, всем обязан Цитадели. Он рано остался сиротой, и Цитадель стала для него домом. Он предан конклаву и архимейстерам, и я несколько раз слышал от него о том, что страной должен править не король, а мейстер — человек просвещенный и изучивший разные науки.

— Это опасные речи, — покачала головой Эшара, — даже король Рейегар — человек образованный и справедливый не стал бы такого терпеть.

— Норрен не призывал к свержению дома Таргариенов или к восстанию, — Лювин пожал плечами, — лишь высказывал мнение в узком кругу. В конце концов, то была всего лишь ученая дискуссия.

— Но тем не менее, этот мейстер Норрен кажется вам подозрительным, — уточнила Эшара.

— Не показался бы, если бы прошедшие события, уложившиеся у меня в голове, не напомнили бы мне разрушенную цветную мозаику, от которой остались лишь отдельные куски, — отозвался Лювин. — Некоторые части скрыты от моего взора, но я почти уверен, что это единая картина, которую мы рано или поздно увидим целиком.

Эшара некоторое время молчала, стараясь осознать то, что только что рассказал ей мейстер Лювин. Она ощущала себя ребенком, который подслушал под дверью разговор родителей, но ничего в нем не понял и мог лишь осознать его судьбоносность для себя и для всей семьи. Эшара не знала, что ей делать: поднять тревогу, написать в Королевскую Гавань или сообщить о подозрениях Лювина Неду, и пусть тот сам решает, как следует поступить дальше.

— Почему вы рассказали мне об этом только сейчас? — спросила она наконец, ее пальцы рассеянно теребили край лежащего рядом пергамента.

— Потому что сейчас эта картина окончательно оформилась у меня в голове, — Лювин прикрыл глаза, — я должен был догадаться раньше, но кусочки были столь разрозненны, что я не находил между ними ничего общего.

— И как нам поступить, мейстер? — Эшара выжидающе посмотрела на него. Вероятно, мейстер полагал, что она сама распорядится его выкладками на свое усмотрение, но Эшаре не хотелось принимать это решение в одиночестве. Ее предположения подтвердились следующими словами Лювина:

— А что намерены делать вы, миледи? — спросил он.

— Я не знаю, — честно созналась она, — поэтому я и задала вам этот вопрос, ибо мне действительно требуется ответ на него.

Мог ли мейстер вести какую-то свою игру, о которой ей было неведомо, и пытаться запутать Неда и его союзников — и в первую очередь короля — своими интригами? За те годы, что Лювин провел в Винтерфелле, ни у кого не было к нему нареканий, но, возможно, он просто таился, не желая вступать в игру раньше времени?

— Я боюсь внести своими сомнениями смуту в уже и так полыхающее государство, — Лювин выглядел задумчивым. Он хмурился, свет из окна падал на его лицо, и его морщины, пусть пока и не глубокие, сделались особенно заметны. — Но в то же время боюсь оставить без предупреждения того, кому оно может потребоваться. Я верен Винтерфеллу и Старкам, я поступлю так, как прикажет мне мой лорд.

Эшара поджала губы: возможно, ей правда стоило написать Неду и спросить его совета, но ее муж был далеко, и гонец с письмом мог попасть в плен к его противнику — доверять такие сведения ворону Эшара ни за что бы не стала — ибо точное местоположение Неда было ей не известно. Мейстер определенно не собирался помогать ей, и это разозлило ее, впрочем, он не был рожден лордом, и учили его не править, а направлять. Она поморщилась, бросила взгляд на чернильницу и скопившиеся письма, словно ища решения, но нигде не могла найти его.

— Благодарю вас, мейстер, — проговорила наконец Эшара, — идите, а я буду думать.

Лювин, поклонившись, удалился, и Эшара заметила на его лице облегчение: он снял груз со своих плеч, и теперь самой Эшаре предстояло решить, перекладывать ли его на чью-либо еще спину. Ей показалось, что в горнице стало душно, и она распахнула створку окна, впуская в комнату свежий утренний воздух, пахнущий хвоей и влажной травой.

Некоторое время Эшара просто сидела, положив голову на руки и глубоко задумавшись, но ее размышления все крутились вокруг одного и того же, отчего голова закружилась и начала болеть. Ей вспомнилось, что Нед, когда ему нужно было что-то обдумать в одиночестве, отправлялся в богорощу и мог провести там несколько часов, ища совета у своих богов. Семеро — боги Эшары — не обладали властью на Севере, но Эддард специально для нее построил в Винтерфелле септу — одну из немногих в этом краю Старых Богов, чтобы Эшара могла молиться и найти покой для своей души, когда бы ей того захотелось.

Она никогда не была слишком уж набожной и не говорила с богами, подобно ее мужу, но сейчас Эшаре требовалась помощь, и ей больше негде было получить ее. Возможно, тишина и покой септы, аромат трав и зажженных свечей наведут ее на правильную мысль или хотя бы помогут очистить голову.

Стыдно было признаться, но Эшара давно не навещала септу — с самого отъезда мужа. Дела так захватили ее, что времени на что-то другое почти не оставалось, теперь же она пожалела об этом. Септа была небольшая, с искусно выполненным, но скромным убранством, предназначенная для молитвы, а не для любования мастерством возведшего ее зодчего.

Под небольшим куполом находились цветные витражи, сквозь которые лился свет — благодаря цветному стеклу он даже в пасмурные дни бывал теплым и мягким и падал на каменный пол разноцветными лучами, составлявшими причудливую картину, различавшуюся в зависимости от часа и погоды. Под витражами расположились каменные статуи богов, у ног которых были сооружены небольшие алтари, в каждом из них усилиями септона Шейли, приглашенного Недом для службы в этой септе, горели свечи.

Эшара замерла посередине неширокого зала, вглядываясь в полутьму. Септон отсутствовал, и она была здесь одна среди статуй ее далеких южных богов. К кому из них ей следовало обратиться? Попросить мудрости у Кузнеца, доброго совета у Старицы, защиты у Воина? Во всем этом она сейчас отчаянно нуждалась. Вздохнув, Эшара подошла к каждой статуе и зажгла по свече, минуя лишь Неведомого, к которому не принято было обращаться, и чье закрытое лицо до сих пор внушало ей страх, напоминая о неизбежности и внезапности смерти.

Если посещение септы и не оказало влияния на принятие какого-либо решения, то тишина, тусклый свет и тонкий аромат благовоний и вправду помогли Эшаре немного успокоиться, прогнать тревогу и мыслить разумно. Может, и Нед находил то же самое в своей богороще: там было тихо, покойно и никто не смел тревожить его по пустякам — чем не место для раздумий?

Впрочем, стоило шагнуть за резные деревянные двери септы, как тишина тут же сменялась шумом десятков голосов, самым громким из которых был голос Эдвина, засунувшего между колен палку, игравшую роль коня, и изображавшего бравого рыцаря. За ним бежала ватага замковых мальчишек, вопящих что-то в ответ на его боевой клич. Эшару, безусловно, радовало то, что ее сын, как и подобало старшему сыну верховного лорда, умел верховодить, но она надеялась, что, когда мальчик подрастет, его будет интересовать не только война и рыцарские подвиги.

Эшара некоторое время наблюдала за сыном, а тот, казалось, и вовсе не заметил ее — слишком уж был увлечен игрой. Впрочем, пусть. Успеет еще побыть взрослым и серьезным, таким, как ее муж и брат.

Наведавшись на кухню, Эшара вернулась в свою горницу и снова уселась за стол. Ей не хотелось отвлекать Лианну или короля, но она совсем забыла о том, что был в столице еще один человек, которому она могла довериться, а именно ее брат — Эртур, Меч Зари, лучший друг короля, которому Рейегар безусловно доверял. Довольная своим решением, она тут же уселась за письмо и поведала бумаге все, что рассказал ей мейстер, прибавив к этому его и ее собственные сомнения, и просила рассудить, стоило ли беспокоить этим короля. В конце она добавила несколько слов, о том, что она и дети здоровы, что Нед в порядке — впрочем, о военных делах она умолчала — и что очень скучает по брату и мужу. Вскоре послание было запечатано и теперь оставалось лишь позаботиться о надежном гонце.

Снова явился Лювин, а с ним мастер над оружием сир Родрик Кассель и начальник гарнизона Винтерфелла — старый вояка по имени Джереми Вулфилд, он вместе с Рикардом дрался на войне Девятигрошевых королей. Солдат в замке Нед оставил достаточно, чтобы, была возможность усилить дозорные отряды в связи с угрозой со стороны Дредфорта, а в случае чего древняя Цитадель Старков могла надежно обороняться и держать осаду.

— Мне надо доставить это послание в Королевскую Гавань, — проговорила Эшара, показывая пергамент. — Так уж вышло, что я не могу доверить его ворону, вы сами знаете, что нас и столицу разделяют враги. Так же я не смогу и предоставить гонцу большой отряд для сопровождения: мы не имеем возможности жертвовать людьми и, кроме того, гонец не должен привлекать к себе излишнее внимание. Есть ли такой человек, кому вы можете доверять?

Вулфилд задумчиво молчал и внимательно глядел на Эшару, а сир Родрик потирал свои густые бакенбарды.

— Полагаю, вы намереваетесь отправить его морем, верно? — спросил наконец начальник крепостного гарнизона.

— Вы совершенно правы, — согласилась Эшара. — В Белой Гавани он должен будет сесть на корабль: сейчас этот путь самый быстрый и безопасный. Грейджои угрожают нашим землям с западного берега, а с востока море защищает королевских флот и союзные нам корабли Редвинов.

— Это верно, миледи, — вступил в разговор Лювин. — Впрочем, не лучше ли будет, если наш посланник высадится в Чаячьем городе, чтобы запутать следы? Оттуда он сможет добраться до столицы через земли лорда Аррена и Уэнтов, которые наверняка останутся верны королю.

— В ваших словах есть резон, мейстер, — задумавшись, Эшара принялась крутить меж пальцами маленькую жемчужную пуговичку на платье, — однако, я бы не хотела подвергать излишней опасности ни нашего гонца, ни те вести, что он понесет. Нам не известно, все ли лорды Долины сохранили верность Арренам — Роберт Баратеон провел там детство и юность, и среди них у него появились друзья. Не все верховные лорды могут похвастаться такой же верностью своих знаменосцев, какой пользуются Старки. Пусть посланник отправляется напрямую в Королевскую Гавань.

— Как прикажете, миледи, — Лювин поклонился.

— Вы найдете мне человека? — Эшара взглянула на начальника гарнизона, а потом на сира Родрика, и в ее голосе зазвучали твердые нотки, присущие лорду замка.

— Найдем, миледи, не беспокойтесь, — заверил ее мастер над оружием и по-отечески улыбнулся ей, словно она была не хозяйкой этих земель, а его дочерью или племянницей. Эшару это, впрочем, не разозлило: ее пугало то, что в своих заботах она вверяла свою безопасность и безопасность своей семьи стольким людям, и такое выражение искренней приязни и заботы снимало груз с ее сердца.

— Благодарю вас, — она улыбнулась, — моя благодарность не знает границ, в этом вы можете быть уверены.

— Рад служить, — начальник стражи низко поклонился ей и удалился. Сир Родрик, снова улыбнувшись, тоже заверил ее в своей верности и последовал за Вулфилдом.

Они не заставили себя долго ждать и уже на следующее утро явились к Эшаре с юношей по имени Алин: он был высок и широкоплеч, с темно-каштановыми волосами и густой бородой, придававшей ему возраста, но по глазам и выражению лица собеседник Алина мог догадаться, насколько тот юн.

— Вижу, о чем вы думаете, миледи, — Джереми Вулфилд усмехнулся в седеющие усы. — Он кажется совсем мальчишкой, по, поверьте, смышленее него вы не найдете. Помяните мое слово, этот юноша станет командиром.

— Истинно так, — добавил сир Родрик Кассель.

— Что ж, — Эшара улыбнулась, — я доверюсь вам. Ты знаешь, что нужно делать? — Она направила свой взор на Алина.

— Да, миледи, — юноша неуклюже поклонился и залился краской. Возможно, он впервые в жизни оказался в горнице столь высокородной дамы, жены его лорда, и отчаянно смущался.

— Я отправлю с ним еще двух человек, — добавил начальник стражи, — но им не будет известно ни о письме, ни о конечной цели.

— Хорошо, — Эшара с одобрением кивнула, — вы помните, как выглядит мой брат, сир Эртур Дейн, — обратилась она к Алину.

— Кто же такое забудет, миледи! — покачал головой юноша. — Меч Зари был настолько благороден, что преподал нам, мальчишкам, несколько уроков владения мечом и даже похвалил меня однажды, — Алин заулыбался во весь рот.

Эшара улыбнулась ему в ответ — мальчик был не только предан Старкам, но и восхищался ее братом. Таких людей тяжело запугать или подкупить — она вынуждена была признать, что Вулфилд и Кассель не ошиблись в своем выборе.

— Передай послание ему лично в руки и слушайся того, что он тебе скажет. Никому не рассказывай о цели своей поездки, кроме моего брата, никогда не знаешь, кому можно доверять, даже в столице. Тем более в столице.

— Я все понимаю, миледи, — закивал Алин. — Я буду осторожен.

Эшара склонила голову, принимая его заверения, но в душе ей все еще было неспокойно: она верила слову начальника стражи и сира Родрика и не сомневалась в ловкости и уме Алина, но он казался ей наивным. Многим северянам чужды были южные интриги, и Алин явно был одним из них. В этом он мало отличался от ее собственного мужа, каким Эшара встретила его много лет назад на турнире в Харренхолле. Интересно, Эдвин вырастет таким же или же ее южное воспитание и южная кровь добавят ему изобретательности?

— Что ж, — Эшара вздохнула и протянула Алину свиток. — Желаю тебе удачи.

Возможно, это послание не значит ничего, а возможно, наоборот — слишком многое. В любом случае, его надлежало отправить, Эшара чувствовала это. Когда ее посетители ушли, она уронила голову на сложенные на столе руки и долго так сидела. Отъезда Алина и его сопровождающих она не видела — они покинули Винтерфелл незаметно, и никто не знал, куда они отправлялись, кроме троих посвященных в тайну людей.

Вечером того же дня Эшара снова отправилась в септу — молить об удаче, которая сейчас нужна была больше всего.