Красное на чёрном, или мост в Терабитию (гет)

Северус распахнул окно и вдохнул упоительно свежий, слегка пахнущий речной тиной ветер. Впустил его в кухню, чтобы он заменил собой застоявшийся, густой и неживой воздух внутри.

Первым делом он уничтожил кружку — ту самую, так и стоявшую на подоконнике всё это время. Не выкинул в мусорку на этот раз, не разбил, а испепелил, как сигаретный окурок. Первым делом — и потому, что она мешала открыть окно во всю ширь, и потому, что давно хотелось.

Ветер гулял из угла в угол, шуршал луковой шелухой по углам, трогал края пыльных матерчатых занавесок. Северус поднял руку, чтобы бесследно изничтожить и их, но был остановлен на полужесте.

- Подожди, не надо! Давай вот так…

Под пассами Лили бледная дешевая ткань затрепыхалась, как от нового порыва сквозняка, а успокоившись, превратилась из линялого ситца в невнятный цветок, уместный, скорее, наволочкой на подушке, чем завесой на окне, в легкую льняную мережку, перетянутую шнуром-подхватом.

- Вот, стиль Прованс, — улыбнулась девушка, выжидательно поглядывая на него в ожидании вердикта своим художествам. — Мне из Туньиных лекций про стили он больше всего пришелся. Нормально же? И окно не выглядит голым…

Северус прищурился на просеянный крупным нитяным плетением свет. Он хотел, чтобы ничего не препятствовало воздуху и солнцу, потому и покусился на занавески, но так было тоже ничего — может быть, даже лучше, чем вовсе без. Уютнее как-то, как будто света снаружи так много, что ему нипочем просочиться сквозь разреженные волокна. И окно не голое, да. Об этом он даже не подумал.

- Спасибо, — растроганно поблагодарил он. — Это здорово, а не нормально. Спасибо…

Ему стыдно было припрягать Лили к уборке своих «авгиевых конюшен», достаточно, что она всё это видит, но девушка у стола, куда он попытался её усадить с чашкой молока, задерживаться не стала, тут же активно включившись в работу. Под её руками копившаяся годами копоть и грязь исчезали, как иней под весенними лучами, а предметы, знакомые с детства (и нелюбимые с тех же пор) видоизменялись — когда немного, когда до полного преображения, придавая помещению новый, непривычный, но будто бы и давно знакомый вид. Словно частица самой Лили оставалась во всем, до чего она дотрагивалась. Словно это был их совместный, общий дом.

Предложить ей жить здесь вместе с ним не поворачивался язык. Здесь, на окраине Нижнего города, в захолустном районе, среди пропойц, бездельников, хулиганов и прочей шантрапы, с видом на Паучий тупик и на заросший бурьяном двор, углом скатывающийся к реке, в стенах, ассоциировавшихся у него почти исключительно с одиночеством и безысходностью, не место для такого создания как Лили. К тому же, она наверняка соскучилась по своим родным, и он не имеет права, просто не должен тащить её сюда. Это не белый дом на берегу, и точка.

Но чем дольше они с ней махали руками и водили пальцами, тем меньше помещение, в котором они находились, напоминало то, из детства. Вместо колченогих табуреток — крепкие деревянные стулья, вместо закопченного, некогда белёного потолка над плитой — светлые ровные доски, вместо заедающего умывальника над жестяной мятой раковиной — медный массивный кран, как в Хогвартсе, вместо засиженных мухами мутных стекол — сияющая прозрачность кристалла.

На перекуре, когда они, притулившись друг к другу, сидели на дощатом нагретогом крыльце, глядя на зеленеющие за забором деревья, некогда служившие им «джунглями», Лили спросила:

- Сев… я понимаю — трансфигурация, это даже с палочкой не всем дается, недаром Макгоннагал так кичится своим мастерством… Но — банально подчистить, подправить, залатать… Это ведь всё простейшие заклинания, времени занимает — минуты, сил — каплю, — она вспомнила многолетний слой копоти над плитой, липкий, будто мироточащий застарелым жиром стол, горы луковой шелухи за печкой — всё, что сгинуло, растворилось, заблестело их с Севом стараниями. — Ладно, не хватало денег на новое, но и со старым вполне можно было бы жить, если бы… Почему она так? Она ведь была волшебницей.

Северус дернул плечом — не тем, на который облокачивалась Лили, и, забрав сигарету из тонких девичьих пальцев, пустил дымное колечко по направлению к лесу.

- Не знаю. Думаю, ей просто было всё равно.

Когда Лили сунулась в приоткрытую дверь родительской комнаты, намереваясь продолжить свою облагораживающую деятельность и там, Сева передернуло. Он понял, что никакие её усилия, никакие перемены не смогут вытравить из его памяти ни доносящийся из-за этой двери храп, к интонациям и переливам которого чутко прислушиваешься, пробираясь мышкой по дому, ни образ закопавшейся в тряпьё равнодушной фигуры, похожей на сломанную куклу.

Если Лили, порхая по кухне, оставляла в каждом прикосновении частичку себя, то в этой комнате было слишком много Тобиаса и слишком много матери. Не Лили отчистит и расцветит это место, а наоборот, оно способно пропитать её своей жутью, своей мрачной обреченностью — а его самого и подавно. Нет, не надо ей там ничего трогать, не стоит даже туда заходить.

- Постой! — окликает он и, опережая её, приближается к двери. Бросает взгляд внутрь — там всё так же, как в тот день, когда салатовые мантии забрали отсюда мать. То же гнездо на кровати, то же тусклое, словно заросшее, окно, тот же тяжелый дух прожитой зря жизни и картинно-бессмысленной смерти. — Не надо.

Он прикрывает дверь, не берясь пальцами за ручку, замочек щелкает, пасть, не солоно хлебавши, смыкается. Несколько пассов над головой и ниже, ниже, до пола — и никто, вошедший сюда впервые, не догадается, что здесь когда-то была дверь. Ровная стена, тот же свежий деревянный шпон, что и по всем остальным стенам — на месте облезшей краски. Вот так. Как будто её никогда и не было. И комнаты за ней не было. И тех, кто пропитал её своими страданиями — тоже.

Старая прожорливая печь превратилась в широкий камин, продавленный топчан в углу стал удобным мягким диваном и переехал ближе к центру, а сама кухня преобразилась почти до неузнаваемости. В ней хотелось… жить? По крайней мере, исчезло желание, охватившее его, едва только он открыл сегодня входную дверь: захлопнуть её поскорее и сбежать отсюда куда подальше. Он не был здесь с похорон, тот раз, когда заскочил за ракушкой в апреле — не в счет, тогда он, не глядя по сторонам, взбежал по лестнице до мансарды, взял искомое и аппарировал назад прямо в прыжке с подоконника. Теперь же…

Вечерело. В камине горел огонь, натруженная поясница блаженствовала в диванных подушках, Лили, подобрав ноги, свернулась клубочком под его рукой. Вот она прищурилась куда-то, вскочила, прямо в носках пробежала по тканевому полосатому коврику до стены и замахала рукой, уничтожая ускользнувший от их внимания клок паутины.

- Будет тебе уже, сядь, — мучимый неловкостью, взмолился Северус, которому так хотелось продлить этот вечер — здесь, так, с ней — подольше. — И без того бегаешь целый день, загонял я тебя совсем…

- Глупости! — откликнулась она, разворачиваясь — волосы, уставшие быть стянутыми в хвост и недавно отпущенные на волю, взметнулись огненным вихрем. — Я сама вызвалась тебе помогать! Мы же теперь — одно. Как же иначе? Ты, разве, думал, что я смогу сидеть прохлаждаться, пока ты будешь вкалывать? Тем более, что, уверена, ни до дивана, ни до камина у тебя дело бы не дошло — ограничился бы уборкой и конец на этом! Выбросил бы всё, что можно выбросить и остался бы в чистых и пустых четырех стенах, я не права?

- Так, как у тебя, у меня бы точно не получилось, — осторожно признал Северус её правоту. Наводить уют определенно не было одним из его талантов, и он это знал. — Ты тут настоящее чудо сотворила.

- Ага, я же волшебница, мне положено! — продолжила улыбаться она, возвращаясь к нему. — Заодно попрактиковалась.

- В смысле? — с непонятным замиранием переспросил парень, снова принимая её «под крыло».

- Ну кому ещё придется обставлять белый домик у моря? — запрокинула она к нему смеющееся лицо. — Если доверить это тебе, то нам пришлось бы жить в лаборатории пополам с библиотекой!

Ну вот. А говорила, что комната наверху ей понравилась! Впрочем, она снова, как всегда, права. И она сама — сама! — заговорила об их общем доме! Каждый такой раз он готов был нанизывать на ниточку и собирать в чётки. Это значило — пусть не здесь, не в этом доме, но она тоже ждала их совместного будущего, как и он! Значило, что слова, сказанные на Бельтайн — про общий кров, общую дорогу и общую жизнь, показавшиеся ей тогда немного игрой, немного красивой сказкой, и для неё значат больше, чем просто символ, приобщение к очередной древней тайне.

- А чем плохо жить в библиотеке? — стараясь попасть ей в тон, отвечает он. — Всегда есть, что почитать перед сном.

- С тобой — хоть в подземелье! — хохочет она, убирает прядку, закрывающую его лицо (роза высверкивает на пальце, как стокаратный рубин), целует.

Он отвечает, чувствуя, как внутри его безжалостный метроном отбивает обратный отсчет: уже совсем стемнело, летние ночи коротки, а значит — не за горами полночь, когда Золушке пора будет оказаться дома, а ему — останется ждать утра в обновленном доме, моментально трансфигурирующем в тыкву.

- У тебя жива ещё та футболка с вороном? — заговорщически шепчет она ему на ухо.

Эту футболку, помнящую её тело, напитанную её запахом, будто хранящую её тепло, он, вернувшись зимой в Хогвартс, так и не отдал школьным эльфам для стирки. И сам не прикасался к ней ни одним Очищающим, пока даже призрак её присутствия не испарился с ткани. До тех пор футболка жила у него под подушкой, а потом — на дне чемодана, уже не как принадлежащая ему, а как одолженная и ждущая возвращения хозяйки вещь.

- Есть где-то, — медленно отвечает он. — А что?

- А в чем я иначе буду спать? — щекочет дыханием по шее, дразнится, вынимает душу без ножа и магии.

- Сегодня? А родители? — Неужели?! Внутри борятся два начала. Одно взмывает на крыльях: она останется! останется с ним! — а второе под звук метронома неумолимо ощипывает перо за пером: Золушке нужно домой, ночами Золушка принадлежит не ему. Пока ещё не ему.

- А с родителями я разберусь завтра. Я сказала, что буду у тебя, вряд ли они удивятся. Черкану пару строчек с Нимуэ сейчас, а всё остальное — после.

- Думаешь, этого хватит? Не будет проблем? — «только скажи, что нет, только останься, и гори оно всё огнем!..»

- Я — взрослая совершеннолетняя волшебница, пора бы им привыкать! — Смеется она, обвивая его шею руками. — И вообще, я твоя жена!

Он сползает с дивана, оставаясь в плену её рук, подхватывает её под коленки и спину — она ойкает, пытается сопротивляться, настаивая, что ему будет тяжело. Глупая: он готов нести её вот так на край света, а не только десяток ступенек вверх до спальни.

Распахивает дверь с пинка, позабыв о магии, позабыв обо всём на свете. Комнату заливает бархатная синеватая темнота, ночь дышит прохладой сквозь распахнутое окно, черный зев откинутого полога путеводно маячит слева.

«Я твоя жена». Значит, не игра. Значит, не только он сам и стихии с кентаврами восприняли всё всерьез. Как там положено у маглов — принести на руках в новый дом невесту?

Лили больше не сопротивляется, замерла, напружинившись, стараясь сделать и без того легкое тело совсем невесомым. Крепко держится за его шею, дышит горячим.

Я принес тебя, Лили, принес в новый дом. Наш новый дом. Пусть пока и всего лишь старый.

И он со своей драгоценной ношей переступил порог.

________________________________

Примечание

Чудесные кукольные от Wood_Veda

https://postimg.cc/5XM6VP06

На обновленном диванчике:

https://postimg.cc/KK0ztx5M

Немного о жизни в библиотеке:

https://postimg.cc/23b6BpL1

Несет на руках. Картинка так себе и вообще, скорее, в интерьерах Хогвартса, но это единственное, что я нашла с таким сюжетом:

https://postimg.cc/4n2XPWtr

Ну и фоточка — выглядывает в мир из-за новых шторок))

https://postimg.cc/k61Pj5Vx