Любовь не перестаёт (гет)

Саундтрек: Мара — Sex

В следующий раз Ирина прилетела в Москву почти через год. Снова было лето, август, прохладный и пасмурный.

Весь этот год между ними были редкие телефонные разговоры и письма: её короткие нескладные записки, написанные таким же обрывистым нескладным почерком, и его длинные обстоятельные письма. Ирина улыбалась: писать Жуков любил, всегда вёл дневники и их заставлял. При этом она ловила себя на мысли, что не вчитывается в содержание его писем, ей просто достаточно держать в руках что-то, чего касались и его руки. Ирина радовалась, что у неё есть хотя бы эти письма. Но тосковала страшно и жалела, что не взяла у Жукова что-нибудь на память более вещественное, чем листки бумаги.

Когда, наконец, снова смогла выбраться в Москву, времени зря не теряла, позвонила Жукову сразу, как только оказалась у телефона.

— Стас, я в Москве. Можно, приеду? — а голос хриплый, задыхающийся, уже жаждущий.

— Тебе всё можно. Только у меня сегодня дело одно, — как-то замялся Жуков. — Да ладно, приезжай. Всё успеем, — рассмеялся он так по-прежнему, молодо, так знакомо, что у Ирины радостно забилось сердце.

Мчалась к нему через весь город, летела по лестнице, прыгая через ступеньки — лифт, как всегда удачно, не работал, — а застала Жукова на пороге, при полном параде, только что без галстука.

Не смогла скрыть разочарования:

— Уходишь куда-то?

— Да помнишь, я писал тебе: каток в Балашихе открываем. И сегодня, представь себе, в администрации как раз встреча, и мне надо там быть. Там из-за земли какие-то разборки, мы и решили всем миром наше заведение отстоять. А то где же нам новых чемпионов выращивать? — и, увидев, как вытянулось её лицо, добавил: — Как хорошо, что ты приехала, Иришка, — от его улыбки её будто живой водой умыло. — Ну, что, поехали вместе?

— Поехали! — весело отозвалась Ира.

Как радостно было видеть его таким: живым, подтянутым, с горящими глазами. Совсем другой человек, не то, что год назад. По письмам она знала, что Жуков снова работает, консультирует, что Лисов позвал его в Федерацию. Это значит, что у него появился смысл.

Если честно, Ирина не могла сказать того же о себе.

Они сели в машину, пронеслись по московским улицам, выехали в область. Машину сразу затрясло на родимых колдобинах. Мимо пролетали безлюдные равнины, тёмные перелески под пасмурным серым небом. Милая тихая бесприютность.

В Балашихе всё вышло даже забавно. Местный чинуша при виде олимпийской чемпионки аж рот разинул, и нужные подписи они получили очень быстро. Правда, расписаться пришлось и Родниной в ответ на робкую просьбу:

— Ирина Константиновна, а можно ваш автограф? У меня ваша фотография с юности на столе лежала, под стеклом.

Из здания администрации оба вывалились довольные, смеющиеся, вспоминали себя молодых.

В машине на обратном пути воспоминания продолжились. В какой-то момент Жуков взял Ирину за руку, переплёл с ней пальцы. Ирина посмотрела на него — и будто перенеслась на много лет назад, когда с очередного соревнования она привозила ему золотую медаль и видела, как он счастлив. Может, для того и привозила?

Вот и сейчас Жуков был таким, каким Ирина его помнила, будто сбросил пару десятков лет. Она улыбнулась ему. В ответ Жуков выпустил её руку и погладил Иру по колену, чуть забираясь пальцами под юбку. У Ирины вырвался шумный вздох. Снова взметнулась по телу знакомая жаркая тяжёлая волна. Ирина облизала пересохшие губы. В зеркале наткнулась на его взгляд — тоска, страсть, голод. Накрыла своей ладонью его руку.

Вдруг Жуков резко вывернул руль, машина свернула с пустой дороги и выехала в поле. Её несколько раз сильно тряхнуло на ухабах. У Родниной в голове пронеслась мысль: сейчас заглохнет, как выбираться будем? А вдогонку вторая — что выбираться совсем не хочется. Ирину откинуло на спинку сиденья. Она расхохоталась.

— А что, прикажешь мне до Москвы терпеть? — ехидно проворчал Жуков.

Ирина замотала головой, понимая, что и сама до Москвы не дотерпит.

Они отъехали от дороги, и, едва остановив машину, каким-то отчаянным рывком волка за флажки Жуков сгрёб Ирину в объятия. Ирина с готовностью ему ответила, только посмеивалась:

— Блузку мне порвёшь, сумасшедший! — Ирина запрокинула голову, подставляясь под его губы, под его дыхание. — Как мне потом на улицу выйти? Что люди скажут?

— Надо же мне поддерживать свою блестящую репутацию! — возмутился Жуков, оставляя у неё на шее засос. — А то скажут, всё уже, выпал Жуков из обоймы.

Продолжили на заднем сиденье. Блузка, как и рубашка, была сброшена, и, наконец-то, можно прижаться кожа к коже, губами к губам, сердцем к сердцу... Как долго она этого ждала! Между ними сейчас как будто не осталось необщего: тела, души, прошлого, настоящего, всей жизни. Она видела, как Стас сжимает зубы, пытаясь как можно дольше продлить это ощущение, как можно дольше оставаться с ней одним целым — и вот не выдержал, сорвался. Слишком давно они не были вместе. И сколько ещё не будут?.. От этой мысли больно защемило в груди. Ира вскрикнула вместе со Стасом, сжалась, чтобы ещё хоть на несколько секунд удержать неуловимое мгновение.

Снаружи накрапывал дождь. Глаза у Ирины тоже стали мокрыми.

— Ну, чего ты нос повесила, а, птенчик? — спросил Жуков, сцеловывая слёзы с её лица.

Ирина посмотрела на него жалобно.

— Подари мне что-нибудь своё. На память.

— Что тебе подарить? — он улыбнулся.

— Не знаю. Что-нибудь. Ну, хоть пуговицу.

Жуков задумчиво покрутил пуговицу на подобранной рубашке. Потом покачал головой, снял с шеи цепочку с крестом, собрал её в горсть и вложил Ирине в ладонь.