Индивидуалист (джен)

Пробуждение было неприятным — в меня прилетел тяжёлый предмет. Ойкнув, я резко сел, инстинктивно поднял руку, защищаясь, а второй схватил то, что в меня прилетело, лишь чудом успев подавить желание швырнуть это обратно. Не сразу поняв, где я, поморгал, привыкая к тусклому свету, и наконец вспомнил, что нахожусь не в Норе.

— Подъём, Уизли.

Переведя взгляд на голос, несколько секунд недоумевающе смотрел на темноволосого мальчишку… Хогвартс. Слизерин. Нотт.

Нотт стоял посреди комнаты и без улыбки смотрел на меня. Увидев, что я проснулся, он развернулся и направился к двери, ни слова не добавив.

Сбросив собственный ботинок с одеяла на пол, я хотел выругаться, но остановился. Нотт сделал мне огромное одолжение, решив разбудить: опоздать в первый же день — ужасная идея. Так что пусть и варварским методом, но он мне помог. Потерев ушибленное плечо, я вздохнул и встал с кровати; ледяной пол под голыми ногами мгновенно прогнал остатки сонливости.

Мантия и брюки висели на спинке стула, куда я их вчера и бросил, но выглядели не в пример лучше — к такому я был непривычен, дома не положенная в стирку вещь оставалась грязной, так что работа домовиков однозначно порадовала.

Размышления не мешали мне. Одевшись, я схватил полотенце и поспешил привести себя в порядок. Судя по мыльным разводам на мраморе и брызгам зубной пасты на зеркале, я был последним.

Часов нигде не было, и я не мог понять, опаздываю ли, и если да, то насколько. В гостиную спускался с беспокойством, не мог решить, что для меня хуже: если все ушли, и я остался предоставлен сам себе (как искать Большой зал и тем более нужные кабинеты, я не имел представления), или если все ждут именно меня. Повезло, первокурсники стояли посреди гостиной в обществе старосты, но ждали не меня, а припозднившихся девочек.

На меня косились, но молча, и это меня более чем устраивало, потому что стерпеть оскорбления мне бы вряд ли удалось, а затевать драку с превосходящими силами противника… не настолько я глуп. Даже Малфой ограничился лишь гримасой, после чего демонстративно отвернулся. Ну и прекрасно.

Наконец девочки спустились, и можно было идти на завтрак. Сегодня нас сопровождала Джемма Фарли — староста пятого курса. Её имя я сразу запомнил да и пояснения слушал намного внимательнее, чем вчера другого старосту, хотя вечером мне было не до того, я пытался прийти в себя после приговора Шляпы.

В Большом зале было шумно. Первым делом я посмотрел на стол Гриффиндора и тут же наткнулся на яростные взгляды близнецов. Куда там Малфою с его недовольными гримасами или старшекурсникам с презрительно-равнодушными лицами, братья смотрели на меня едва ли не с ненавистью. Было больно и обидно, однако я постарался скрыть чувства и просто отвернулся и прошёл мимо: оправдываться мне было нечем, да и желание такое отсутствовало. Сесть я бы предпочёл снова с краю, но староста подтолкнула меня к месту между Ноттом и незнакомым старшекурсником, и мне не оставалось ничего иного, как подчиниться — ну не скандалить же с утра пораньше?

На меня снова смотрели с брезгливым любопытством, однако на сей раз я решил, что никому не позволю испортить себе аппетит, и, стоило появиться блюдам, потянулся за маслом и джемом. Откусив здоровенный кусок, я собирался было запить его соком, когда заметил, как ведут себя остальные, и едва не подавился: слизеринцы ели медленно и чинно, аккуратно, используя столовые приборы даже для того, чтобы отделить от бутерброда кусок и поднести его ко рту. Стало стыдно. Прав Малфой, Уизли не только моются в корыте, как свиньи, но и едят так же. Умел ли я вести себя за столом? Нет. Этому меня никто не учил. Я не сморкался в скатерть, конечно, как герои исторического романа, как-то попавшего мне случайно в руки, но и привычкой пользоваться ножом (не говоря уже о многочисленных приборах, даже назначение которых для меня было тайной) не обзавёлся.

Я и так отличаюсь от сокурсников, не стоит выделяться ещё сильнее и шокировать всех своим отсутствием манер. Проглотив кусок, следующий я уже отрезал ножом и наколол на вилку по примеру соседей.

А вот третий кусок съесть мне было не суждено: прибыли совы, и над столом Слизерина взорвался ярко-красный вопиллер, голосом мамы прорычавший моё имя…

Я втянул голову в плечи и сжался, проклиная и маму, и близнецов, и Распределяющую Шляпу, однако воплей так и не последовало, и я неуверенно поднял голову.

— Мистер Уизли, ни для кого не секрет, что ваша семья не заслуживает уважения, однако в Слизерине не принято столь хамское отношение к сокурсникам, — тоном Фарли можно было, наверное, огненных саламандр заморозить, но голос звучал негромко и ровно. — Слушать крики вашей родительницы никто из нас не желает.

— Прошу прощения, — пролепетал я, глядя на обрывки вопиллера, яркими клочками покрывшие стол.

— Донесите эту информацию до своих респондентов или же научитесь самостоятельно уничтожать подобного рода послания, — всё также холодно закончила Фарли, и я благодарно кивнул: она избавила меня от новой порции позора.

Оставшееся время завтрака прошло без происшествий, только поесть мне снова не удалось. От мысли о том, что мама прислала не письмо, а вопиллер, в животе что-то словно сжималось. Я было попытался убедить себя, что ещё не всё потеряно, но безжалостная память тут же напомнила о других случаях, когда мама отправляла вопиллеры, и каждый раз это случалось, когда она была в ярости от проделок близнецов… А так же тот факт, что даже по прошествии нескольких месяцев после происшествия и посланного вопиллера, мама не переставала злиться и обязательно наказывала Фреда с Джорджем.

Вздохнув, я смирился, что в Норе меня не встретят с распростёртыми объятиями, и, утешившись мыслью, что до Рождества ещё далеко, постарался выбросить это из головы. В конце концов, исправить ничего уже нельзя, а моя семья вроде как хорошие люди, а не какие-нибудь помешанные на традициях Блэки, и не откажутся от сына только из-за неправильного решения Шляпы.

— Первокурсники! — позвала Фарли, и все как по команде повернулись к ней. — Пора. Я провожу вас на занятия.

Шагая за слизеринцами, я с прорезавшимся наконец-то интересом рассматривал всё, мимо чего мы проходили. И если остальные болтали между собой или спрашивали старосту о каких-либо ориентирах, я едва ли не руками закрывал рот, чтобы удивлёнными возгласами не выставлять себя ещё большим идиотом, чем уже это сделал. Я был чистокровным волшебником в… даже не знаю точно в каком именно поколении, но до сегодняшнего дня мне ни разу в жизни не доводилось видеть магические картины. Для меня вообще в Хогвартсе всё было в новинку, и это угнетало: кому приятно чувствовать себя хуже других?

Пока мы чинно шагали за Фарли, мимо то и дело проносились другие дети, растерянно крутящие головами по сторонам. Наша староста недовольно поджимала губы, а остальные кривились… И я вспомнил рассказы братьев о первом дне в школе, когда первокурсникам приходилось испуганно бегать по коридорам, не понимая, где они находятся и как им попасть в нужный кабинет. Интересно получается, значит, самые дружные — гриффиндорцы — никак не помогают своим новичкам, а гадкие слизеринцы, напротив, с готовностью сопровождают младших, облегчая им первые дни в Хогвартсе? А судя по тому, насколько естественно всё происходило, для слизеринцев подобное поведение старосты было даже не привычным, а единственно возможным.

Выводы мне не понравились. Вернее, Рону-слизеринцу — вполне, а вот одному из Уизли это показалось ужасно неправильным.

Кабинет был открыт, так что Фарли завела нас внутрь и удалилась. Ряд у окна был частично занят ранее пришедшими гриффиндорцами, так что мы разместились на другом ряду. Причём я сам почему-то даже на мгновение не усомнился в том, где должен сидеть. Заняв предпоследнюю парту, я был почти уверен, что окажусь в гордом одиночестве, но на соседнее место молча опустился Нотт.

Он окинул меня весьма выразительным взглядом, в котором были и презрение, и недоумение, и — что неожиданно — одобрение. Видимо, тем, как быстро я определился с выбором стороны. А может, я всё это выдумал, не знаю, но соседству был даже рад, не то чтобы я рассчитывал на помощь, но остаться совсем одному было немного страшно.

Постепенно класс заполнился учениками, но учителя не было. Будь рядом хоть кто-нибудь, настроенный менее враждебно, я попытался бы познакомиться и завязать разговор, как это сделали почти все гриффиндорцы, но холодное лицо Нотта не располагало к болтовне, да и остальные слизеринцы сидели молча, читая, или рассматривая кабинет, так что пришлось соответствовать и тоже молчать.

Первый урок — трансфигурация — подтвердил мои умозаключения об отношении к младшим представителям факультета. Когда кошка на столе профессора МакГонагалл превратилась в неё саму, гриффиндорская половина класса была в шоке и в восторге, слизеринцы же лишь сдержанно улыбнулись, явно предупреждённые заранее. Сам я непременно бы тоже закричал что-то одобрительное, если бы не лишился голоса от восхищения. Чем, кажется, заслужил одобрение Нотта. Во всяком случае при взгляде на меня тот не скривился, как обычно.

МакГонагалл небрежно превратила учительский стол в свинью и, не дожидаясь, пока студенты перестанут удивляться, сообщила, что и мы так сможем — когда-нибудь, а пока наш удел превращение спичек в иголки. Выдав задание и расходный материал, профессор утратила интерес к нам и уткнулась в журнал, что было даже хорошо: сложнее сосредоточиться, когда кто-то сверлит тебя взглядом.

Нотт достал палочку, взмахнул ей, и перед ним на столе оказалась иголка. Подавив завистливый вздох, я последовал его примеру, и… У меня ничего не получилось. Самая элементарная трансфигурация, превращение, с которым справлялись все, я не смог произвести ни с первой, ни с десятой попытки. Так стыдно мне ещё, кажется, никогда не было. А вот обида… Да, обида на родителей, отправивших меня в школу с неподходящей палочкой, из фонового чувства выросла в полноценную злость. Значит, как помочь по хозяйству — так Рон, а как купить палочку — так сразу «это очень дорого, возьми палочку Чарли»?

МакГонагалл скользнула по мне равнодушным взглядом… Впрочем, успешную трансфигурацию Нотта она тоже проигнорировала, наградив баллами девочку с Гриффиндора, которая даже не сумела завершить превращение спички в иголку — перед ней лежала заострённая и поблёскивающая металлическим отливом спичка. С впередистоящей парты послышалось хмыканье — несправедливость профессора не пришлась по душе Малфою, но, наверное, впервые в жизни, я был с ним солидарен — особенно присмотревшись к тому, что перед ним и Забини на столе лежали прекрасно трансфигурированные иголки. Задумавшись над тем, что уважаемая моими родителями МакГонагалл оказалась отнюдь не беспристрастной, я ненадолго даже позабыл о собственном провале, но когда шагал по лестнице в сторону Большого зала следом за однокурсниками и Фарли, которая поджидала нас у дверей кабинета, чтобы проводить на обед, почувствовал, что злость на родителей вернулась. Я умел превращать спички в иголки! Не желая позорить семью, я занимался дома. Я читал учебники и тренировался правильным движениям, разрабатывая кисть, а когда удавалось умыкнуть волшебную палочку у родителей или старших братьев — практиковался в саду… И у меня всё получалось! Но только с нормальными, рабочими палочками, а не старьём, из которого лезут волосы единорога!

— Уизли.

Вздрогнув от холодности голоса, я повернулся… И обнаружил, что уже сижу за столом.

— Да?

— Покажи палочку.

Я почувствовал, как горят уши.

— Зачем это?

— Затем, — недовольно вздохнула Фарли, — что если Нотт прав, и твоя палочка неисправна…

— Это моё дело!

— Разумеется, — поджала она губы. — А твоя неуспеваемость — моё дело. Палочку.

Я не мог придумать ни одной причины, чтобы не показывать палочку. Бросив раздражённый взгляд на Нотта, снова оказавшегося моим соседом, что не произвело на него ровно никакого впечатления, я нехотя вытащил палочку и положил на стол перед собой.

Фарли ничего не сказала, как, впрочем, и все остальные. Она лишь кивнула, но и этого простого жеста было более чем достаточно, чтобы понять — ниже падать мне некуда.