Шепот ветров прошлого (гет)

Яков немного позлился для проформы за такое дурацкое похищение, особенно его взбесил, конечно, совершенно развеселый и бесшабашный человек-паук, но потом он махнул рукой. Ну вот такие у него друзья, других нет, а значит нужно принимать их такими, какие они есть. А Петр Иванович и вовсе нежно любим Анной, и за одно это он, Яков, будет с ним поддерживать хорошие отношения. Следовательно если и злиться на поведение друзей, то только на себя за свой выбор.

Да и какой это мальчишник, если в их славной лихой мужской будет Софья? Женщина она хоть и тоже лихая, но, как и все жены, довольно бдительная. Одно хорошо, Семен не будет сильно пить, и в присутствии жены не будет названивать знакомым моделям, что с ним случалось регулярно. И его тоже на кануне свадьбы не скомпрометирует.

Штольман знал всех его подружек в лицо и по именам, но ни одной не дался в руки. Ни потрогать себя, ни обнять, не говоря уже о большем. Елагин, как ни странно, его принципиальность уважал, принимал, и особо не лез.

— Сейчас сам все увидишь, — веселился Семен, — мы тебе с утра баню готовим. Там такой кострище развели!

— Помолодеешь, как в Коньке-Горбунке, — пообещала Софья, хитро поглядывая на Якова. Все-таки Штольман был красивым мужчиной с почти скульптурным телом, и ей всегда нравилось, при случае, на него смотреть.

— Да я вроде еще ничего, — беспокойно сказал Штольман, ощупывая свою шевелюру, не появились ли залысины.

— А все равно не шестнадцать, — радостно сказал заведующий травматологией. — Кстати, как твоя рука? Не беспокоит?

— Все хорошо с рукой. Вы меня в молоке варить собрались? — припомнил рецепт Ершова Штольман и нахмурился.

— Почти, — засмеялись все присутствующие.

— Главное, на свадьбу живым верните! — пробурчал Яков.

— После всех процедур вернем! — ответила Софья.

— Телефон мне мой можно? — недовольно спросил Штольман.

— Он в надежном месте, — похлопал себя по карману заведующий травматологией, и Яков понял, что пока он не усыпит бдительность присутствующих, до средства связи нему не добраться.

Фары внедорожника рассекли ночную тьму, обнажив небольшой снег, круживший в свете фонарей. В тридцать восемь лет ехать на мальчишник вместо того, чтобы обнимать Анечку под пледом в их теплой квартире, — безумие. Но друзья, как всегда, нашли дурацкие аргументы: "Женишься последний раз в жизни!" и "Ты же наш главный врач, а не монах!". Но они все знали — его слабость не хорошие гулянки, а тишина.

Усадьба, вновь засыпанная скоротечным весенним снегом, напоминала сказочный дом, выхваченный из темноты огнями гирлянд. Во дворе бушевал костер, а над ним, словно гигантский автоклав, стоял железный чан.

— Термотерапия по-русски, — ухмыльнулся Семен, стряхивая снег с плеч. — Все по протоколу: температура воды 60 градусов, противопоказания — трусость.

Штольман и заведующий травматологией вразнобой засмеялись смехом врачей, привыкших выжимать юмор из будней больниц и ночных дежурств. Они были оптимистами, любили водные процедуры и в трусости их обвинить было никак нельзя.

Находясь в коттедже, Яков очень быстро разделся, предвкушая полный восторг. Шрам от аппендэктомии, давний перелом ребра — тело, словно медицинская карта, светлело в полумраке раздевалки. Он вышел на улицу, поеживаясь от февральского ветерка.

— Ребята, вода готова, — крикнула Софья Елагина, блистая тренированным, загоревшим телом в бикини. Она первая забралась в банный чан на открытом воздухе. — Ведите Якова!

— Я уже сам иду, — крикнул Штольман, сбрасывая тапки и поднимаясь по лесенке в высокий железный чан.

— Как водичка, Софья? — спросил жену Семен.

— Мечта! — восхитилась Елагина.

Ехидный Штольман, посмотрев, как краснеет кожа женщины, добавил:

— Это ж сколько раков нужно для такой кастрюли?!

— Под пиво еще больше нужно! — пришел восторг от такой идеи Семен и, опережая друга, залез в чан с другой стороны.

— Сдается мне, хитрые людоеды грамотно продвигали в массы идею большой кастрюли под видом банных процедур, — заявил Петр Иванович, нерешительно переминаясь у чана.

— Осталось картошки и морковки покрошить! — развеселился Штольман.

Тут его, находящегося у чана на самом верху, Софья и Семен вероломно дернули за плечи, и он рухнул в чашу, где пар уже клубился, как азот из криотанка. Боль пронзила замерзшую кожу Якова, но через мгновение сменилась глухим теплом. Он мгновенно вынырнул, сердито отфыркиваясь.

Сегодня они болтали о странном: о реставрации старинных домов, естественно, о свадьбе, о том, как Анюта — будущий врач, будет вытаскивать Якова из вечного цейтнота.

Софья призналась, что она, глядя на Штольмана, тоже хочет отреставрировать одно из старинных городских зданий и сделать в нем ресторан под старину.

Снежинки шипели, падая в воду, будто таяли от веселой громкой беседы.

— Жаль, невесту не привез, — пробормотал Яков, и Семен, уже опрокинувший пару рюмок засмеялся:

— Да хватит ее уже как орган свой детородный опекать...

Софья не разозлилась на скабрёзную шутку мужа, а тоже захохотала, вдруг осознав, как им почти всем за сорок, а они тут, голые, в лесу, словно студенты-практиканты.

Когда тело стало алеть, как после радиации, они выползли наружу, кутаясь в простыни грубой вязки — точь-в-точь больничные.

Петру Ивановичу пришлось опекать хмельного Елагина. Штольман, завернувшись, глядел на дым, смешанный с дыханием мороза, и думал об Анечке: она сейчас наверняка пьет чай с мёдом, может быть, тоже купается... И почему-то именно здесь, среди горячей воды и льда, он понял, что через пару дней все на их свадьбе будет правильно. Хороший получился мальчишник. Эти безумцы, вместо размахивающие бутылками и горланящие песни, подарили ему веселый вечер.

— Ну что, старик, готов сменить вечерние посиделки на ухаживание за младенцем и женой? — заведующий травматологии протянул рюмку коньяка. Яков выпил, морщась от жжения, и вдруг рассмеялся:

— Конечно, готов! Хоть за двумя младенцами! — азартно сказал он.

Таких заходов в чан с чередованием горячей и холодной воды было много.

Наконец, вся компания окончательно захмелела и осела в еще теплом чане отдыхать.

Яков потянулся, чувствуя, как горячая вода отпускает его мышцы, а коньячный жар растекается по жилам. Друзья, перебивая друг друга, затянули похабную студенческую песню, и Семен, самостоятельно вылезая из чана, едва не уронил на лед внизу бутылку. Петр Иванович, покрасневший как рак, что-то бормотал про исторические аналогии, но голос его тонул в хохоте.

— Ладно, старики, — Яков приподнялся, оборачиваясь к компании, — завтра же к свадьбе готовиться, а я еще речи не выучил.

Хитрец Штольман уже давно выручил свой похищенный телефон и тайком вызвал такси.

Софья, полузакрыв глаза, махнула рукой:

— Речь? Да ты там и так ляпнешь что-нибудь душевное...

Заведующий, укутанный в простыню, попыталась швырнуть в Якова снежком, но промахнулся.

Смех стал отдаленным, будто из другого измерения, когда Штольман отошел к машине такси. Дверца скрипнула, двигатель чихнул — и вот уже огни костра растворились в черноте сосен.

Дорога виляла в ночи знакомым темным серпантином. Мороз рисовал на стеклах папоротники, а в голове звенела тишина, непривычная после нескольких часов безудержного веселья.

"Ресторан под старину... — вспомнил Яков Софьины планы. — Анюта бы оценила". Мысль о ней, сидящей где-то в компании родителей грела сильнее печки. Он представил, как завтра увидит ее, и она своими нежными руками поправит ему галстук... или просто обнимет.

Дома пахло медом — Анна оставила на кухне чашку с недопитым чаем. Яков с наслаждением прислушался к тишине: ни звона бокалов, ни воплей Семена, ни песен Петра Ивановича. Только тиканье часов да шорох снега за окном. К утру все растает. В спальне он нашел ее записку: "Яков, я у родителей. Жду тебя завтра."

Он лег, укрываясь одеялом, и поймал себя на том, что улыбается. Где-то там, в лесу, Софья наверняка спорит с Петром Ивановичем о стоимости реставрации, Семен валяется в сугробе, а завтравматологией считает звезды... Но здесь, в этой тишине, было правильно. Как после долгого погружения в кипяток — тело мягкое, мысли ясные.

Перед сном он приоткрыл окно. Ночной мороз ворвался в комнату, смешавшись с теплом, и снежинки, как тогда у чана, зашипели на подоконнике.

Аня прислала несколько очень милых видео — они с мамой тоже купались.

«Хороший получился мальчишник», — повторил мысль Штольман и заснул, даже не заметив как.

А в лесу, меж тем, Елагин с Софьей, спотыкаясь о коряги, пьяно орали в ночь, хохотали и целовались:

— Яков! Где ты, жених проклятый?! — но ветер уносил слова в сторону города, где огни в окнах давно погасли.

Хорошо подумав, Штольман решил с утречка отправиться к Мироновым и потребовать назад свою невесту. А что? Он почти муж, имеет полное право!

На следующее утро Яков притормозил у знакомого дома, щурясь на окно ее комнаты.

"Традиции — это, конечно, святое, но я же не ночевать к ней приду, — оправдывался он сам перед собой. — Просто увидеть..."

В кармане пальто зазвонил телефон: Семен. Яков сбросил вызов, представив, как вчера друзья, обнаружив его побег, рыскали по лесу с фонариками. Он ухмыльнулся — сегодня всем расскажут, как "жених-призрак" их кинул. Семену, естественно, хочется продолжения банкета, но это уже без него. Пусть с женой гуляет!

Дверь открыла мать Анны, Мария Тимофеевна с утра уже была при полном параде.

— Яков? Ты же знаешь, нельзя... — нахмурилась будущая тёща.

— Марья Тимофеевна, я на пять минут! — он заговорщицки поднял пакет с двумя стаканами кофе. — Согреться зашел.

Женщина вздохнула, пропуская его в прихожую, где пахло корицей и воском от ожидающих своего часа свадебных свечей, десертами, женскими духами и праздником.

Анюта появилась на лестнице в смешной совиной пижаме, которую они вместе купили в поездке на Рождество.

— К тебе можно? — поднял бровь Штольман.

— Яшенька, — просияла она. — Конечно, можно! Я в салон поеду только через пару часов.

Они сидели на кухне, приглушенно перешёптывались под подозрительными взглядами родителей, будто подростки, убежавшие от взрослых. Анна, как и предполагал Яков, встала сегодня очень рано. Он приглядывался к ней: с бровями и ресницами уже успели сделать что-то еле уловимое, добавить выразительности, но Анне очень шло.

Штольман рассказывал про чаны, про Елагина с Софьей, вывалившихся в снег, про то, как Петр Иванович пытался философствовать о каннибалах. Она смеялась, прикрывая рот ладонью, чтобы не разбудить Тонечку.

— А еще Софья хочет ресторан открыть, — добавил он, обводя пальцем край ее чашки. — Говорит, ты будешь у них консультировать после нашего ремонта.

— Отлично, — Анюта приподняла бровь. — Софья Николаевна фонтанирует идеями.

Он потянулся к ее руке, но Мария Тимофеевна была начеку. Она одернула влюбленных:

— Нельзя. Примета!

— Какая еще примета? — недовольно спросил Штольман.

— Если жених коснется невесты до свадьбы, то... — она замялась, выдумывая на ходу, — то он всю жизнь будет мыть посуду.

— Готов мыть, — Яков встал, усмехаясь и пододвигая стул к столу. — Готов хоть сейчас!

— Посудомойка сама справится, вам нужно отдохнуть! — намекнула на нежелательность жениха в ее доме Мария Тимофеевна.

Аня с сожалением глядела на Якова.

— Ладно, пойду, — решил Штольман. — Раз уж у вас салон сегодня.

— Завтра увидимся, — сказала любимая, и в этом слове было столько обещаний, что Яков едва не забыл про все приметы, так он хотел обнять и поцеловать свою невесту. К чему дурацкие приметы!

Он сидел в машине, жмурясь от слепящего снега, и вдруг услышал стук в окно:

— Яков! — Анна куталась в куртку. — Я передумала...

— Аня, только не говори выходить замуж передумала, — засмеялся Штольман, разблокируя ей двери.

— Конечно же нет, махнула рукой Аня, забираясь в машину. — Я передумала отпускать тебя без поцелуя.

Якову не нужно было повторять дважды. Но увидев на выходе из коттеджа будущую тещу, Штольман быстро переключил передачу и автомобиль медленно поехал от дома Мироновых.

— Мама, мы скоро вернемся! — крикнула Анна. — Не теряй.

— В кафе завтракать? — поднял бровь Штольман.

— Можно, — согласилась его невеста.

Они спрятались от лишних глаз в ближайшем ресторане, работающим в первой половине для постояльцев гостиницы по соседству.

Взяв лишь для вида чайничек с чаем и небольшой десерт, они сели на самый дальний диванчик за высокими кадками с плющом.

Яков обратил внимание, что Аня вела себя немного нервозно, буквально спрятав лицо у него на плече.

— Ты что-то хочешь рассказать? — спросил проницательный Штольман.

— Да, — потупила глаза ненаглядная.

— Говори, — бархатным голосом, но со взглядом змеи потребовал Яков.

— Ну эээ, я тут немного посвоевольничала, — призналась Аня.

— Дальше, — мягко потребовал Яков, прижимая девушку поближе к себе. — Только не говори, что на ставках играла.

— Я тут позвонила Платону Михайловичу по поводу нашей свадьбы. Вчера. Понимаешь, Яша, меня все дни мучила совесть, что мы его не пригласили. Все-таки, когда мы были в Бургени, он и хорошего много для нас сделал! — с жаром сказала Аня, объясняя свой поступок.

— Ага, и заодно плевался ядом две недели, — кивнул ни капли не сердитый Яков. — Дай угадаю. Отец сказал, что ему все равно?

— Он накричал на меня, — растерянно сказала Аня. — Сказал, что..

— Я — самовлюбленный злопамятный идиот, и ничего у нас с тобой не получится, — спокойно кивнул Яков, но на скулах у него напряглись желваки.

— Типа того, — вздохнув, согласилась Аня.

— Теперь и ты, добрая душа моя, поняла, что не стоит ему звонить, — вздохнул Штольман. — Не сержусь я на тебя, не прячь глаза, позвонила, и молодец, облегчила наше чувство вины.

Яков не особо хотел видеть своего вечно скептически настроенного отца у себя на свадьбе. Но совесть напоминала Штольману о том, что отец — есть отец, и надо было старика уважить. Яков все эти дни отгораживался от нотаций внутреннего голоса, а вот невеста протянула его отцу руку дружбы. Если отец ее принял, что ж, его дело.

Штольман не догадывался, что в это время Платон Михайлович, тяжело вздыхая и хмурясь, упаковав в чехол свой лучший костюм, уже собирается в аэропорт. Он ждал приглашения от самого сына, но не дождался. Яшка такой гордец... Что же, он сам сделает первый шаг.

До свадьбы оставался один день.