Направит тебя к миру (гет)

Учиха Токими бежала к крикам, Шимура Данзо не отставал от нее, и они оба были в своих новых полицейских индиговых кимоно со специальным фуиндзюцу и в гетрах из бронированной ткани, защитные котэ* на предплечьях закрепляли их клановые хаори, и стандартные оранжевые пояса держали все на месте. Это был не первый раз, когда она бежала навстречу крикам ужаса (Токими решительно подавила неизгладимое воспоминание о разбитых зданиях, взорванной земле и кровавом пятне, которое, как она только потом узнала, было ее дядей Хидзири), и после пятнадцати лет спусков драк на тормоза, таскания пьяниц, чтобы они остыли в тюремных камерах, и выслушивания показаний она знала, как это бывает.

*Примечание переводчика: котэ — наручи от японских доспехов

Прошло всего лишь несколько секунд, и больше людей начали кричать. Они добежали до квартала клана Курама в тот же момент, когда другая патрулирующая пара (Акимичи Торифу и Хьюга Хияке, слава всем ками) потратила долю секунды, чтобы достать барьерные печати и подавляющие сети из своих сумок для принадлежностей (версий учиховских зонтичных сумок, которые вешались на пояс: они подходили только для маленьких или складываемых предметов, но с таким же общим объемом), а затем рванули вниз по главной улице к источнику шума.

Посреди перекрестка распластался худощавый пепельно-белый крокодил в порванном лазурном кимоно, он был семь метров в длину и тряс в пасти мертвое тело. Очень мертвое тело: голова (длинные волосы, в которых запутался гребень, возможно, женщина) лежала на дальнем конце улицы, и половина руки все еще в рукаве с символами Курама была отброшена к кровавым брызгам, покрывающим стену канцелярского магазина и брусчатку.

Больше кровавых брызг можно было увидеть на самом крокодиле.

Большая часть криков исходила от бегущих людей. Токими проигнорировала Торифу и Хияке, удерживающих других шиноби от места происшествия, и сосредоточилась на крокодиле.

На крокодиле, чья чакра чувствовалась ужасно знакомой и слишком рядом с чьей передней правой лапой лежал маленький плачущий сверток с узорами журавлей. Это испорченное кимоно на плечах зверя с узором в виде облаков тоже было очень знакомым.

— Токи?

Она не стала оборачиваться в сторону Данзо: она знала, что он ее прикрывает, стоя в шаге позади и на шаг в стороне.

— Передай информацию в квартал Учих: нам нужны оба-сама и Мадара-сама здесь прямо сейчас.

Она слышала истории о первоначальной трансформации Мангекьё Киты-ба и все другие истории о Тоётама и что заставляет их срываться. Она зайдет в опасную зону, потому что она офицер полиции и это ее работа, но она сделает это, хорошо осознавая, что может потерять конечность, пытаясь успокоить словами троюродную сестру. Ей бы очень хотелось, чтобы ее руку не откусили, но вероятность этого существовала. Она надеялась, что ее троюродная сестра будет удовлетворена уже совершенным расчленением и не будет склонна превратить одиночное убийство в серию.

— Не подходи, — добавила она, — это клановое дело.

— Токими.

Данзо ненавидел, когда она вынуждала его отступать и стоять в арьергарде, даже несмотря на то, что он знал, что он лучше в оцеплении периметра, чем она. Они переписали половину полицейских процедур с его идентификационным и охранным фуиндзюцу: когда он в конце концов уйдет в отставку от уличных патрулей, для него будет открыта должность старшего криминалиста с табличкой с его именем, даже если Хидаке-джи придется создать ее для него.

— Мы проводим деэскалацию, помнишь? Я с меньшей вероятностью покажусь угрозой.

Именно поэтому полиция позволяла своим членам носить клановые цвета: шиноби в процессе нервного срыва с меньшей вероятностью бросится на кого-то, кто явно является соклановцем.

— Если ты потеряешь конечность, я вырежу надпись «Я тебе говорил» на твоем протезе.

Однако он отступил и потянулся к печати-динамику на воротнике, и именно это было важно.

— Договорились.

Токими отложила в сторону печати и сеть, выпрямилась и позволила чакре обвиться вокруг себя, прекратив плотно сдерживать ее под кожей, а затем шаркнула сандалиями по брусчатке и сделала шаг вперед.

Крокодилица повернулась, изящно подняв когтистую лапу над ревущим, покрытым кровавыми брызгами свертком и уставилась на Токими. Видимый глаз был красным, две прямые черные линии находились по обеим сторонам от зрачка и медленно вращались.

Токими хотелось бы, чтобы ее соклановцы были немного менее драматичными, когда слетают с катушек. Да, предательство — это ужасно, но это? Это чрезмерно.

— Послушай, мне все равно, кто это был и почему ты это сделала, — честно сказала она, — это проблема для клановых судов. Я просто хочу убедиться, что малыш в порядке. Ты позволишь мне это сделать?

Ее дядя всегда четко говорил, что работа полиции — это заниматься деэскалацией, а не судить. Судить — это обязанность главы кланов или их представителей, полиция же здесь для того, чтобы разнимать драки, предотвращать дальнейший ущерб, успокаивать нервы и заверять всех, что они будут услышаны.

Вани не отступила, но слегка расслабилась. Токими восприняла это как разрешение и села на корточки, медленно двигаясь к ребенку (ее колени были согнуты и находились в таком положении, чтобы она могла быстро отпрыгнуть, если что-то пойдет не так), и очень осторожно оттащила запеленатый сверток от крокодильей пасти троюродной сестры.

После поверхностной проверки малыш казался в порядке (все полицейские учились диагностике чакрой Инь), а затем Токими осознала, что для младенца Курама этот ребенок выглядел очень похожим на ее младшего брата Кичо, когда ему было около месяца. У Курама обычно были более светлые, коричневые волосы, чем распространенные учиховские иссиня-черные, и у младенцев не из клана Учиха в этом возрасте обычно были голубые или карие глаза, а не чернильно-черные.

Она взглянула на вани, на искалеченный труп, лежащий на расстоянии вытянутой руки (женщина, недавно была беременной, судя по тому, что она могла видеть на искалеченном теле сквозь зияющее дырами кимоно), и посмела повернуться и посмотреть на другую сторону улицы, где Торифу и его партнер уверенно сдерживали неосторожных прохожих.

— Мы установили личность нашей жертвы? — спросила она его, воспользовавшись печатью-динамиком, чтобы не транслировать свой запрос всем и каждому.

— Курама Шинономэ. Малыш — это ее новорожденная дочь Канатоко, — незамедлительно ответил Торифу. — Когда я спросил о ближайших родственниках, люди упомянули ее родителей, но замолчали, когда я спросил об отце ребенка.

Шинономэ, в которую Коки, младший брат Токими, был по уши влюблен, пока внезапно не прекратил их отношения прошлой весной, отказавшись обсуждать почему. Сукумо по-своему тихо волновалась о нем, была внимательна к нему, четыре месяца таскала его с собой на уроки каллиграфии и заставляла его помогать после того, как Мадара-джи-сама временно запретил ему участвовать в миссиях после одного промаха. Это сильно помогло.

Токими думала, что произошло тяжелое расставание, возможно, Шинономэ отказалась покидать свой клан, когда ее отото предложил брак, но она не ожидала этого. Каждой женщине в Конохе предоставляли контрацептивную печать при достижении четырнадцати лет, которую они могли активировать и дезактивировать по своему усмотрению. Случайные беременности не были возможны, и это тщательно проверили множество людей.

Она покачалась из стороны в сторону, пытаясь осознать печальное свидетельства возможной кражи кеккей генкая. Это вполне вероятно посчитают совершенно оправданным убийством, но это не было поводом отказываться от надлежащей процедуры при этом.

— Сукумо-чан, серьезно.

Токими быстро развернулась, как и вани: оба-сама стояла посреди главной улицы в своем повседневном кимоно с рисунком массивов геометрических фигур с рваными краями, почти как крылья мотыльков, кимоно было в оттенках коричневого и золотого с белыми акцентами, индиговый донуки*, окрашенный в технике сибори, виднелся из-под воротника и манжет, и на ней был оби темно-зеленого цвета, вышитый серебристыми узорами инея. Она свободно держала жесткий веер в правой руке, слегка прикасаясь к подбородку бумажным краем, расписанными ласточками, и в ее элегантно уложенных волосах было всего несколько тонких серебристо-седых прядок, что всегда напоминало Токими о кинцуги.

*Примечание переводчика: донуки — разновидность нижнего кимоно (накаги), которое надевается под верхнее. Обычно делается из двух видов ткани: рукава и подол — из дорогого и украшенного шёлка, а прилегающая к телу часть — из более дешевой ткани

Она не была похожа на леди почти пятидесяти двух лет — Мадара-джи-сама был значительно более седым и регулярно шутил о том, как его жена очевидно не стареет.

— Я правда тебя понимаю, — добавила оба-сама, и ее голос смягчился, — но я надеюсь, что ты уже заметила, что это не улучшило ситуацию.

Вани издала глубокий, рокочущий звук, опустив глаза.

— Токими-кун, сопроводи нас, пожалуйста, назад в квартал клана, так как тюремное заключение не будет традиционно возможным в ближайшее время, — взгляд оба-сама упал на младенца, который стихал в ответ на укачивание Токими. — Я, конечно, не буду пытаться взять под опеку малыша, но так как именно он явно был тем, что мотивировало трансформацию, ему стоит находиться рядом, пока моя дочь снова не успокоится.

— Я тоже должен пойти с вами, Учиха-сама, — твердо сказал Данзо из-за спины Токими. — Полицейские-напарники обязаны оставаться в пределах поля зрения друг друга, находясь при исполнении.

— Тогда мы не уйдем, пока не прибудут другие, чтобы освободить тебя от твоих других обязанностей, Данзо-кун, — любезно согласилась оба-сама, подняв веер, чтобы прикрыть рот. — Токими-кун, ты не видишь, где осталась остальная одежда моей дочери?

Оба-сама звала почти всех в возрасте ее детей и младше «кун», и она не собиралась останавливаться просто потому, что ее старшему сыну было почти тридцать и у него самого было два ребенка.

Оглянувшись вокруг, Токими нашла пару сандалий, кремово-оранжевый оби с узором хризантем и бамбука и пару заколок для волос среди обломков, пахнущих железом и гниением. Они все были покрыты красными, коричневыми и неопознанно темными плотными сгустками.

— Не все вещи, оба-сама.

Нигде не было таби и нижней одежды.

— Все остальное будет на ней, — оба-сама подошла ближе, и ее гэта тихо постукивали по брусчатке. — Ох, какой бардак. Я не буду заставлять тебя стирать все самой, Сукумо-чан, так как это первый раз.

Подтекстом шло то, что если будет следующий раз, то после этого троюродная сестра Токими проведет несколько часов за над мойкой или корытом, пытаясь отстирать пятна крови от шелка.

Это была чрезвычайно практичная угроза. Токими было сложно вывести кровавые мазки с шелковой подкладки манжетов ее плаща, и это было трудно даже с учетом того, что на них стояли печати против пятен, но настолько много шелка? Всего покрытого уже подсохшей кровью, а также другими телесными жидкостями? Оба-сама дополнительно заплатит прачкам, если они смогут спасти хотя бы что-то. Не говоря уже о разрывах кимоно, которые надо будет хитро залатать, а потом закрыть вышивкой, чтобы скрыть следы, если его когда-нибудь опять будут носить в качестве верхнего слоя…

Неделю спустя все старейшины клана Курама и еще пятнадцать взрослых членов клана были казнены: Токими не могла сказать, что оказалась удивлена. Они правда думали, что спрятать это было хорошей идеей? Если бы Шинономэ сама до этого додумалась, они должны были бы сразу осудить ее и передать ее ото-сану, так как он глава рода, против которого было совершено преступление. Если же это была идея старейшин, тогда кто-то должен был бы указать, что выступать против своего сюзерена — это предательство, и такие действия этим считаются. Токими не могла понять, как они думали, что это когда-либо сойдет им с рук: она также была молчаливо мстительно довольна, что Сукумо даже не вынесли порицания за свой поступок.

Ее троюродная сестра помогала Коки воспитывать неожиданно появившуюся дочь: Токими поставила на то, что в течение следующего года ее младший брат наконец заметит, что его троюродная сестра, которая была на два года его старше, считает его своим самым драгоценным человеком. Она надеялась, что он своевременно сделает ей предложение, даже несмотря на то, что это может означать, что ему придется уступить роль наследника Ятагарасу Кичо теперь, когда Сукумо стала наследницей Тоётама. Не то чтобы ее брат когда-либо хотел быть главой рода. Однако Кичо унаследовал уверенность их мамы, и он хорошо учился, так что он отлично справится с этими обязанностями.

* * *

— Но, но! Мне всего двадцать пять!

Мадара не смог сдержать нежную улыбку:

— Шираками, мне было двадцать один, и моему отцу пришлось влить несколько лет необходимого образования прямо в мозг мне и Изуне с помощью шарингана, пока он лежал и умирал. Ты научился всему заблаговременно: ты уже управляешь Внешней Стражей с Симмоэ, Макото, Накой-рыбий хвост и Кудзю. Это просто официальное оформление.

Мадара даже уже передал немало исторических шаринганных воспоминаний. Печати гендзюцу Сукумо позволят ему заархивировать остальное.

— Чичи-уэ!

— Мы с твоей мамой никуда не денемся, — спокойно напомнил Мадара. — Просто переедем в западное крыло с Тобирамой, чтобы главное здание было в твоем и Майином распоряжении, когда у вас родится ребенок. Мы будем поблизости, чтобы поговорить, если тебе когда-нибудь понадобится совет, но я знаю, что ты можешь это сделать, Шираками. Такахара рядом, чтобы консультировать тебя по поводу политики, и ты знаешь, что Митама взял на себя дела Домашней Стражи семь лет назад, чтобы твой дядя Минаката мог проводить больше времени со своими детьми и оплакать свою маму и брата.

Короткая, кровавая и напряженная война против Стран Земли и Молнии началась со взрыва нескольких глиняных бомб посреди деревни, убивших старейшин, воинов и полицейских, пока они отчаянно защищали гражданских и детей, но она резко закончилась всего лишь четырнадцать месяцев спустя, когда Хидака и его офицеры продемонстрировали, что полиция значительно превосходит других в методах и способах ведения войны, когда дело касается того, когда надо положить решительный конец боевым действиям. Шиноби Стран Воды и Ветра, которые присоединились к войне на стороне Страны Огня, были очень впечатлены.

Однако они все равно потеряли очень многих. Хидзири и Канмури в тот кровавый полдень, Отофуке и Сатоми от наемных убийств на дороге между Странами Ветра и Земли, когда они возвращались с миссии в тот же день, затем Эниву, Наосукэ, Томаму, Наку-орлиный нос, Широнуши и огромное количество других опытных воинов на полях боя, прежде чем те, кто проходил новую полицейскую полевую подготовку, были готовы к развертыванию. Тока и Чика, двоюродная сестра Тобирамы и его бывшая жена, были еще двумя именами в этом длинном-длинном списке. Сарутоби Ниске и его брат Саске тоже были мертвы, как и старший сын Ниске Кагетака, так что юной Садайю пришлось вступить на должность главы клана в двадцать четыре года. Сын Саске Хирузен чуть не погиб, сдерживая врагов вместе с Учиха Мемуро, Курамой Сэкираном, Абураме Патой и Инузукой Обито, когда их поймали на границе со Страной Горячих Источников, пока Изуна лично не привел смешанный отряд из воинов и полицейских, чтобы их спасти: Мемуро сумела удержать вместе разбитую грудную клетку Хирузена, чтобы он не задохнулся, прежде чем прибыло больше медиков, но это было чертовски близко.

Смерть Широнуши была последней каплей для Охабари-оба: после этого она не прожила больше недели.

Шираками прикусил нижнюю губу, что, честно говоря, было очень мило, несмотря на то, что в последний год он был выше и шире Мадары. Его главным оружием был нагамаки такой же длины, как и одоти, хотя он в равной степени отлично управлялся с проволокой и огненными дзюцу. Мадара знал, что Кита считает приятным, как ее третий сын выглядит похожим на ее отца с большим телом, возвышающимся над всеми остальными в клане, не считая жены Митамы Денэ. Собственная жена Шираками Майя, дочь Ёко, едва ли доставала ему до плеч: они были очаровательной парой.

— Правда? — в конце концов спросил его сын, и его голос был слабым и тихим.

Мадара смягчился:

— Правда, Шира-кун. Я верю в тебя всем сердцем.

Он потихоньку сдавал, не сильно, но он мог чувствовать это всем телом. Его зрение было уже не таким острым, его кости и шрамы ныли, когда стояла влажная погода, и его волосы уже были полностью седыми. Ему было пятьдесят семь, у него родилось шесть внуков и еще трое были на подходе (Сукумо тоже ждала ребенка после свадьбы с Коки прошлой осенью, и Адатара только что призналась, что беременна), и он на самом деле устал. Изуна уже передал политические обязанности Такахаре, хотя он до сих пор иногда проводил разные мероприятия. Минаката и его жена Фуми отпраздновали его уход в отставку с поста главы Домашней Стражи и передачу его Митаме рождением еще двух детей (к восемнадцатилетнему Котачи-куну и четырнадцатилетней Цумасиме-чан присоединились шестилетняя Тагицу-чан и четырехлетняя Тагори-чан), и даже Хидака, которому было всего немного за сорок, начинал осматриваться в поисках молодого члена клана, который станет его преемником на роли главы полиции.

Адатара была беременна от Шибуки, но оба ясно дали понять, что они не будут заключать брак (более того, в данный момент Шибуки вернулся в Страну Воды, занимаясь неизвестно чем), и она была полностью занята созданием плащей: с учетом множества больших семей в клане, появившихся в последние годы, и такого значительного количества шелка и богатства, они немного поменяли правила, так что иметь плащи с композициями рисунков могли не только глава и наследник или наследница, как в роде Аматерасу. Теперь все братья, сестры и дети главы рода получали их после шестнадцатого дня рождения.

Аситака была дикой юной воительницей, ей было семнадцать, и она в данный момент терроризировала со своим отрядом контрабандистов вдоль южного побережья. В какой-то момент она наверняка успокоится и захочет где-нибудь осесть, но это не казалось вероятным в ближайшее время. Минами же создавал у всех головную боль тем, что имел сильную элементальную чакру воды и выглядел слишком похожим на Тобираму, одновременно обладая всем тихим лукавством своей мамы. Конечно, у сестры Киты Мидори младший сын Бизан тоже был со стихией воды, что говорило о том, что это могло быть чем-то, что периодически появляется у членов рода Тоётама, но вместе с внешностью Минами это было… ну. Он отлично справлялся с обучением Внешней Стражи, его уже регулярно ставили партнером к Нара Ясуми, и они действительно очень хорошо работали вместе. Немного нестандартно, судя по тому, что Мадара слышал от Хикаку, который до сих пор курировал обучение Внешней Стражи, несмотря на то, что отошел от активной работы, но очень эффективно.

У Мегаты тоже была водная чакра, и она пошла в ученичество к гончару: она в основном использовала свою стихию для живописи тушью и каллиграфии, полностью презирая кисти, и целеустремленно училась использовать ее, чтобы также делать формы из влажной глины. Ее работа была чудесной, и у Мадары было много прекрасных образцов, чтобы похвастаться, включая свиток на стену с изображением ивы у пруда, покрытой необычно поздним весенним снегом, и слегка кривоватую троицу повседневных чайных чашек, которые были ее первыми обожженными творениями. Тоёукэ все еще ходила в школу (ей было только одиннадцать) и крепко дружила с Мизучи на год старше. Мадара подозревал, что она привязалась к мальчику, но это не было проблемой. Юный Орочимару был милым ребенком, и его мама присутствовала на той ужасной миссии в Стране Воды в погоне за ворами кеккей генкая: Нурэ была хорошей мечницей и обладала восхитительно язвительным остроумием.

Кита все еще была плавно грациозной, как и всегда, и единственным показателем ее возраста были морщинки смеха в уголках глаз и редкие серебристые нити в волосах: она выглядела младше него на десять лет, а не на три года. Тобирама со своими уже белыми волосами так же оставался нестареющим, хотя по утрам он тоже начинал двигаться немного более осторожно и изгибался в менее безумных позах, пока спал. У него тоже был внук: Макума женился на Узумаки и жил с ней и их маленькой дочкой Инагами в Узушио. Юкино тоже вышла замуж (за Тэнсю из всех людей, который удивил всех в четырнадцать лет решением, что хочет быть фермером), и Мадара подозревал, что вскоре родятся еще внуки.

У Изуны тоже были внуки: что было забавно, Эна вышла замуж за Мадому, и у них родились две очаровательные девочки, которые из-за различных технических деталей договора между Учихами и Сенджу принадлежали к обоим кланам при всем при том, что их официальные документы говорили только «Учиха». Его младший брат ужасно ворчал о том, что его кровь смешалась с кровью «кудзу», но он слишком любил свою дочь, чтобы отказать ей хоть в чем-то. Симмоэ еще не проявил особого интереса к кому-либо, но ему было всего двадцать пять. Было время, если он не был намерен перещеголять Кагуцучи в количестве детей: у глава рода Кодзин и его жены Саёми было уже десять ребят, и, кажется, они не собирались на этом останавливаться!

Его сын глубоко вдохнул, вернув Мадару в настоящее.

— Я не подведу тебя, чичи-уэ, — пообещал он с решительным выражением лица.

Мадара обнял его.

— Ты не можешь меня подвести, — заверил он сына. — Ты всегда делал все, что в твоих силах.

Конохагакуре была намного большим, чем он когда-либо мог надеяться передать своим детям, и он знал, что они сохранят его мечту о мире живой и процветающей.

* * *

Ёшино точно не знала, кем хочет стать, когда вырастет. Она не хотела быть фермером, как ее отец, но у нее не было и страсти к путешествиям мамы, не как у ее старшей сестры. Тамено явно была рождена быть шиноби, энергичная, свободная и полностью уверенная в своих силах.

Ёшино такой не была. Она не была абсолютно ужасна в боевом стиле, которому мама учила ее, когда была дома, но она была лучше в том, которому терпеливо тренировал ее дедушка во время его еженедельных визитов (который комментировал ее отец, когда видел, как она практикуется, но она в основном его игнорировала, потому что ее отец фермер, а не шиноби, даже не ушедший в отставку шиноби), и у нее было все в порядке с земляными дзюцу, гендзюцу и проволокой. Дедушка достал ей хорошую учиховскую боевую проволоку и помог ей отточить достаточный контроль, чтобы проволока танцевала вокруг нее, и он прижимал палец к губам, когда она спрашивала, где он научился трюкам клана Учиха, и мягко вынудил ее пообещать, что она не будет этому никого учить.

— Моя супруга согласилась, что я могу тебя учить, Ёшино-чан, потому что ты моя внучка, — сказал ей он, и узкие, выцветшие красноватые линии на его лице были едва заметны. Такое иногда случалось, когда смешивалась кровь Сенджу и Хатаке: она видела более яркие на кузене Джирайе, чья мама Сенджу отвергла предложение о браке его отца Хатаке, потому что она не хотела переезжать в Сора-ку, а он был слишком непоседливым, чтобы остаться в деревне. — Это клановые секреты, так что не говори об этом ни одной живой душе.

Ее дедушка носил утиву, хотя он очевидно был Хатаке. Он всегда носил только утиву. Ёшино знала, что у нее совсем не было крови клана Учиха, так что дедушка, должно быть, повторно женился после того, как бабушка умерла на войне. Ну, на первой войне: после этого была еще одна (технически две, но между ними прошел только год, и ее сенсей по истории говорила, что эти две войны случились из-за одних и тех же вещей и что проблемы не были разрешены до окончания второй полувойны, так что они считаются как одна война с паузой посередине), но во вторую войну умерло не так много людей. Множество были взяты в заложники, и было большое количество выкупов людей туда и обратно, а также рейдов на тюрьмы, но не случилось и близко того количества смертей, как в списках первой войны.

Она стала отлично управляться с проволокой, часто практикуясь. Жена ее дедушки дала разрешение, чтобы Ёшино научилась секретам клана Учиха даже несмотря на то, что она не Учиха, так что ей надо было чтить это. Технически она была Сенджу, но множество старших Сенджу думали, что фермеры не настоящие члены клана, и большинство друзей ее отца звали себя Харуно, Савада, Инада, Тагава, Имано или как-то еще. Они называли его «Кинокава», так что когда он записал ее в школу, она умоляла, чтобы ей разрешили быть «Кинокава Ёшино», а не «Сенджу Ёшино», и он вздохнул и согласился.

Никто не смотрел на Кинокава Ёшино как смотрели на Сенджу Кабему, сына нового главы клана Сенджу: как будто они пытались разобраться, будет ли он верным, как его покойный дядя Тсунама-сама или предателем, как его дедушка Хаширама. Многие взрослые косились на Тамаяму-сама, потому что он выглядел очень похожим на своего предателя-отца, но ее отец говорил, что Тамаяме-сама было всего пять, когда Хаширама умер, так что несправедливо судить его за это.

Ёшино могла принять это, но «несправедливо» не останавливало никого другого. Не помогало и то, что Тамаяма-сама унаследовал пост потому, что Наваки было всего четырнадцать, когда умер его отец, и хотя старшая сестра Наваки-куна Тсунаде-сан могла по праву стать главой клана (ей было двадцать два), остальные Сенджу возражали против того, чтобы ими руководила медик, даже такой гениальный медик как Тсунаде-сан. Что было действительно очень глупо и еще одной причиной, по которой Ёшино не хотела иметь «Сенджу» на любых своих официальных документах.

В ее классе, обучающем навыкам шиноби, было несколько интересных людей: полудюжина Узумаки с тех пор, как Узушио была серьезно повреждена во время недавно закончившейся войны, так что Шираками-сама открыл для них школу Конохагакуре и академию шиноби до тех пор, пока им это будет нужно, три Хатаке, ее не-Сенджу кузина Савада Мебуки, один Инузука, одна Ширануи и двое Учих. Всего учеников было пятнадцать. Их сенсей, Учиха Кагами, улыбнулся им, спросил их имена и объяснил, что они будут изучать в наступающем году, как попросить о дополнительной помощи или углубленных уроках и какой уровень обучения им надо поддерживать, чтобы им позволили выпуститься через шесть лет.

Он также рассказал о нескольких других ученичествах и профессиях, включающих чакру, которые можно получить. Ёшино решила быть особенно внимательной, когда будут проводиться эти уроки. В конце концов, она все еще не знала, кем хочет быть. Она знала, что может стать шиноби, но она не была уверена, будет ли она особо хорошим шиноби.

Она не боялась, что отстанет в аудиторных занятиях: дедушка научил ее кандзи и говорил, что ее почерк очень хорош для ее возраста. Он учил продвинутой каллиграфии раз в неделю в классе для взрослых в гостевом доме Учих, так что он в этом разбирался.

* * *

Сакумо уже был на грани. Его сыну было почти шесть, все еще на два года слишком маленький, чтобы поступить в академию, но он впитывал предварительные уроки как маленькая губка и уже был в подготовительном классе в школе, обучаясь кандзи вместе с десятилетними. Он также побеждал в спаррингах своих десятилетних кузенов половину раз, что не приносило ему никакой пользы. В подобные дни Сакумо хотелось, чтобы все еще считалось приемлемым просто упаковать своего маленького ребенка и взять его или ее с собой в путешествие на несколько лет. Его жена также отклонила предложение отдать Какаши в ученичество родственнику в Сора-ку, желая держать его поближе, чтобы он мог встретить нового брата или сестру, когда он или она родится.

Какаши был гением. Он также ужасно скучал, что не могло исправить никакое количество танцующих грибов и практики в каллиграфии, но у Сакумо дома была маленькая дочка и беременная жена, не считая его собственных обязанностей как шиноби Конохи и призывателя волков Хатаке: он не мог проводить все время за придумыванием новых вещей, которым можно научить сына.

— Хатаке.

Сакумо рухнул обратно в реальность и поклонился, сгорая со стыда, что глава Внешней Стражи клана Учиха поймал его на витании в облаках:

— Прошу прощения, Учиха-сама!

— Должно быть, случилось что-то серьезное, чтобы отвлечь тебя от этого расследования.

Сукумо съежился, когда справа от него Сакин-сан раздраженно прожег его взглядом от неуважения к миссии.

Шираками-сама был прав, это действительно было очень важное расследование: пропал Ичиби. Мать Сакина-сан была из клана Итикава, клана бунраку Конохи, так что его послали попросить у них о помощи, когда наездники ветра принесли вести заклинателям металла из глубины пустыни, и Итикава направили его обратиться к Учихам. Может, Сатетсу-сама из заклинателей металла послал своего племянника в Коноху, но он уже отправился в нехоженные пустоши, чтобы увидеть, получится ли у него найти след.

Никто из шиноби Страны Ветра не любил безумного биджу, который не давал покоя их дому, но они понимали, что Ичиби — это одна из главных вещей, которая стоит между их даймё и их порабощением. То, что Шираками-сама и Такахара-сама решили поддержать заклинателей металла в этом, говорило о многом. Но опять же, Шираками-сама называл Санби, Гоби и Нанаби «друзьями», и он был ребенком представлен им своей известно бесстрашной матерью, так что, возможно, это не было так уж удивительно.

— Приношу мои самые искренние извинения, — повторил он, поклонившись еще глубже.

— Не волнуйся, Сакумо, расскажи мне, что тебя тревожит, — мягко сказал глава Внешней Стражи Учих. — Нехорошо, если ты будешь отвлекаться на этой миссии, и чем бы это ни было, я уверен, что можно найти решение.

Сакумо поморщился.

— Мой сын… слишком умный, чтобы предоставлять его самому себе, Учиха-сама, — тихо признался он. — Но моя жена беременна, моя дочка малышка, и Какаши-кун уже настроил против себя всех своих кузенов.

Он бы оставил мальчика с Даем, но только если он сделает это, существовал значительный шанс, что Какаши каким-то образом убьет сына его лучшего друга до того, как он вернется.

— Твоему сыну… пять, — задумчиво нахмурившись, сказал Шираками-сама.

— Да, Учиха-сама. Он уже в подготовительном классе в школе и впитывает знания и усваивает навыки по тайдзюцу почти быстрее, чем я могу его учить. А также базовые стихийные манипуляции.

К этому моменту Сакумо с радостью воспользуется любой помощью, которую ему предложат.

Глава Внешней Стражи улыбнулся ему:

— Ну, так уж случилось, что у меня есть опасно гениальная пятилетняя племянница и озорная семилетняя дочка, которые в сговоре с моими проказничающими семилетними племянниками-близнецами, так что добавление еще одного крохотного урагана не сильно раскачает лодку. Приведи своего сына в главный дом клана до того, как отправишься завтра в путь, и я представлю вас обоих: он может приходить в гости каждый день, даст твоей жене передохнуть.

Шираками-сама звучал, как будто с удовольствием кликал беду, но на данном этапе Сакумо был готов попытаться попробовать что угодно:

— Хай, Учиха-сама.

— Отлично! Тогда давай снова обсудим детали, которые понадобятся твоему отряду, прежде чем вы направитесь в Страну Ветра.

Текущий отряд Сакумо состоял из Ишикавы Суми (чьему сыну Сасори было двенадцать, который, вероятно, превзойдет даже ее впечатляющие навыки марионетчика), внучки Сенджу Мито Яманака Сэцуми, Учихи Оакана, чей сын Обито был возраста Какаши, и Учихи Накано Чернильные пальцы. Они были отрядом, заточенным на расследования и сбор информации с некоторыми способностями сдерживания массовых беспорядков и сверхпрочных барьеров фуиндзюцу. Выбор Шираками-сама был вполне логичен для охоты на биджу. Сакумо просто надеялся, что Какаши безнадежно не выведет из себя дочь мужчины, пока он будет на миссии.

Это была ужасная миссия. Они нагнали Сатетсу как раз вовремя, чтобы спасти его от специалиста по фуиндзюцу, против которого он проигрывал (едва-едва: Накано утащил мужчину и провел полчаса грубо ругаясь во временной медицинской палатке, пока вокруг них бушевала битва), и как раз вовремя, чтобы обнаружить, что безумец каким-то образом запечатал биджу внутри себя. Возможно, судя по его разглагольствованиям, по указанию даймё Страны Ветра, что было взрывной печатью, на которую Сакумо крайне не хотел бросаться. Сэцуми вступила с мужчиной в страшный бой с фуиндзюцу на дальних дистанциях, пока Суми и Оакан играли роль приманки, а Сакумо сражался плечом к плечу с Сакином, и волки, сабли чакры и быстро кружащаяся золотая пыль заставляли их противника концентрироваться на разных атаках, пока Сэцуми пыталась разрушить печати, сдерживающие биджу.

Затем они схватили Накано и Сатетсу и помчались со всех ног, потому что биджу был в ярости. К сожалению, побежали в абсолютно неправильном направлении: они оказались в западных пустошах с кустарниками, потому что Сакин выбрал именно эту сторону, и он возглавлял отступление. В конце концов, они остановились в лагере заклинателей металла, где Накано закончил сшивать Сатетсу с помощью чакры, фуиндзюцу и силы упрямства, Сакумо узнал настоящее имя Сакина (оказалось, его зовут Раса), и Сэцуми включилась в очень разгоряченное обсуждение с парой ткачих, пока Суми сплетничала на диалекте бунраку, а Оакан лежал в тени под навесом, пытаясь не потерять сознание от теплового удара и истощения чакры.

Они решили не рисковать пересекать пустыню на пути домой: вместо этого они продолжили двигаться на запад в Страну Песка, а затем на север и восток через тысячи вассальных наций между Странами Ветра и Земли. Потребовалось целых две недели, чтобы совершить это путешествие незаметно (это было еще более важно с учетом новостей, которые прямо сейчас приходили из Страны Ветра), и к тому времени, как они прошли под ториями Конохагакуре, Сакумо отсутствовал больше месяца. Только ками было известно, что за это время натворил Какаши.

Только, кажется, он нашел друга. Нескольких друзей, поправился Сакумо, и у него что-то затрепетало в животе от волнения, когда пожилой Учиха с копной белоснежных волос до талии и небольшим пучком в хорошо сидящем кимоно из слегка радужной светло-зеленой парчи осторожно поднялся с дзабутона. Не менее пожилой Хатаке в темно-сером кимоно в углу с намного более аккуратным пучком продолжил дремать: вокруг него сидели два снежных барса и поддерживали его, тонкие и выцветшие красноватые линии были начерчены по обеим сторонам его челюсти почти до скул, и третья более короткая делила пополам его подбородок.

Это определенно был Тобирама-сама. Знаменитый бывший Сенджу выглядел почти слишком похожим на Учиху Минами, младшего брата Шираками-сама (отца новой подруги Какаши Нисими-чан), чтобы это было совпадением, несмотря на то, что у их запахов и чакры не было ничего общего, не считая стихии и поверхностной схожести, которая проистекает от одинаковой диеты и проведения времени вместе.

— То-сан, это Мадара-сама! — тихо прощебетал Какаши, дернув его за руку и протащив его глубже в комнату, его походка была выверенной и учитывала прекрасное миниатюрное кимоно из насыщенно-зеленой парчи, которое было на нем. — Мадара-сама, это мой ото-сан, Хатаке Сакумо!

Сакумо даже не осознавал, что Мадара-сама все еще был жив. Что, оглядываясь назад, было глупо с его стороны: если бы основатель Конохагакуре умер, прошли бы массивные публичные похороны.

— Приятно познакомиться с отцом такого вдумчивого и проницательного молодого человека, — сказал Мадара-сама, встретившись глазами с Сакумо с улыбкой, которая молчаливо признавала и гениальность, и детскую невинность Какаши. — Останьтесь на некоторое время: моя жена пообещала сегодня Какаши-куну чайную церемонию, и мы будем обсуждать разные этапы и их цели.

Сакумо издал вопросительный звук, что побудило Какаши охотно повторить все, что он уже изучил. Он никогда не видел сына таким оживленным — обычно, Какаши выглядел скучающим, ершистым или угрюмым, когда не был неистово сосредоточен. Сев за столик, Сакумо заметил, что Тобирама-сама открыл глаза (сонное дыхание и вялотекущая чакра ни на секунду не дрогнули) и слегка усмехнулся над головой Какаши, прежде чем снова расслабиться и, кажется, уснуть.

Сидеть в комнате с двумя внимательными легендарными шиноби было немного нервно, но энтузиазм Какаши и потакание Мадары-сама усыпили его настороженность и принесли некоторое ощущение благодушия, пока сёдзи снова не открылись и Кита-сама не зашла в комнату в кимоно нежно-лилового оттенка, держа в руках шкатулку с чайной утварью, и он заметил, что ее просто уложенные волосы до сих пор оставались насыщенно черными всего лишь с несколькими серебристыми прядками.

Сакумо не был опытным в чайных церемониях, но он знал, как они проходят: он встал, чтобы убрать стол с дороги, а затем отошел к стене к Тобираме-сама (который теперь сидел, немного наклоняясь вперед, обращая на происходящее внимание и лениво поглаживая обоих снежных барсов), пока Кита-сама направила Какаши сесть рядом с Мадарой-сама, подняла секцию татами и пола под ней, открыв очаг внизу, и начала чайный ритуал.

Кита-сама была истинной мастерицей чая: ее спокойно расслабленная сосредоточенность наполнила комнату так явно, что это мог почувствовать даже Какаши. Сакумо смотрел на то, как его сын медленно подстраивается под заданный темп, наблюдая за каждым непринужденно плавным движением и отвечая на разнообразные ритуальные фразы тихим, выверенным голосом. Это был всего лишь тякай, но это все равно была самая красивая чайная церемония из всех, которые Сакумо когда-либо видел.

Его сын был главным гостем на чайной церемонии, которую проводила Учиха Кита-сама, Друг биджу, а Учиха Мадара, Хокаге, был вторым гостем. Он ожидал совсем не этого, когда Шираками-сама согласился принимать его сына у себя в гостях, пока он на миссии.

И тем не менее, его сын был счастлив. Это вполне стоило неудобства сидения рядом с легендами.

* * *

Ёшино не видела свою маму несколько лет с тех пор, как она переехала в квартиру в Конохагакуре, а не добиралась каждый день в деревню с фермы отца. Она также нигде не видела своего дедушку, не считая их еженедельных встреч в гостевом доме Учих, где он заваривал ей чай и они тихо сидели вместе, наслаждаясь присутствием друг друга, и она иногда рассказывала ему немного о тех миссиях, на которых была в последнее время.

Так что было шоком прийти домой после дня в деревне с провожающим ее Шикаку, как он теперь всегда делал, и обнаружить дедушку сидящим за столом и пьющим чай вместе со снежным барсом такого же размера, как и он, который лакал собственный чай из блюдца.

— Гайсофу?

Он улыбнулся ей (им обоим), и в первый раз за всю свою жизнь Ёшино увидела тихую, по-кошачьи коварную угрозу, скрывающуюся за вежливым изгибом губ, на которую иногда жаловался ее отец:

— Маго*-чан. Пожалуйста, представь своего молодого человека.

*Примечание переводчика: маго — внук или внучка по-японски

Шикаку шагнул вперед, встав рядом с ней, и глубоко и уважительно поклонился:

— Тобирама-сама.

Ёшино испытала мгновение абсолютного удивления. Тобирама-сама? Ее гайсофу, этот тихий, мягкий человек, который только недавно отошел от обучения каллиграфии, и она ни разу не видела, чтобы он поднимал хотя бы голос, не то что оружие, и он был известным Сенджу Тобирамой?

Ее дедушка тихо хохотнул:

— А, Ёшино-чан. Так похожа на свою маму в игнорировании всех вещей, которые тебя не интересуют. И так похожа на маму твоего папы в целеустремленном проложении собственного пути, не обращая внимания на препятствия и предлагаемую помощь.

Ёшино почувствовала, как покраснела:

— Ты никогда не говорил!

Он ухмыльнулся, прямо как снежный барс, и слегка красноватые линии на его лице расширились и стали ярче до насыщенного кроваво-красного, краснее чем она когда-либо видела за все года уроков тайдзюцу, когда была ребенком, и еженедельных чаепитий в тени гостевого дома Учих, где члены клана Учиха, наполняющие им чайник, звали его «Бира-сенсей». Она думала, что это его имя!

— Ты не спрашивала, маго-чан. Ты не была заинтересована в прошлых деяниях твоего старого гайсофу, который только учит каллиграфии.

— Гайсофу!

— Ты старше двадцати, и ты никогда не сложила кусочки пазла воедино, хотя все они были у тебя перед глазами, Ёшино-чан, — его голос смягчился. — А теперь представь своего молодого человека, чтобы он мог объяснить мне, почему не ухаживает за тобой должным образом.

Ёшино с трудом сглотнула, внезапно и четко осознав, что она не сказала о Шикаку и своему отцу. Как и где об этом узнал ее дедушка? Тобирама-сама был легендарным сенсором, о нем говорили как о до сих пор непревзойденном в диапазоне и чувствительности, так что, может быть, вот как?

— Гайсофу, это Шикаку, ранее из клана Нара. Он намерен жениться на мне, но его клан не одобряет его выбор. Шикаку, это мой гайсофу, Учиха Тобирама.

Ее дедушка был Учихой, всегда был Учихой. Как она могла не осознать, кто он, когда принятие Сенджу Тобирамы в клан Учиха было чем-то, что она изучала на уроках истории и политики! Да, отметины на лице на официальных картинах были намного более яркими, чем то, что она привыкла видеть на лице дедушки, и он был намного младше на них, но это все равно не было оправданием! Она знала об отметинах чакры!

— Как прискорбно для них, — сухо заметил дедушка. — Проходите и садитесь, вы оба.

Ёшино села напротив снежного барса, пробормотав «добрый вечер, Тонари-ба».

— Добрый вечер, Ёшино-чан, — спокойно ответила Тонари-ба, пока Шикаку осторожно садился напротив ее дедушки. — У тебя была хорошая охота?

Взгляд снежного барса переместился на ее жениха.

— Ёшино-чан, возможно, ты можешь показать Тонари район, в котором теперь живешь, пока я буду обсуждать вопросы с Шикаку-куном.

— Гайсофу, — предупреждающе начала Ёшино, а затем подумала (вспомнив разные предыдущие споры между ее мамой и дедушкой) и вздохнула. — Если я этого не сделаю, ты просто поставишь заглушающее фуиндзюцу на стол, как ты делаешь дома, не так ли.

Он слегка ей улыбнулся, и его глаза были и яркими и лукавыми:

— Моя маго-чан так хорошо меня знает!

Ёшино вздохнула с раздражением:

— Я окажусь женой главы клана Нара вне зависимости от того, что обо мне думают его старейшины, да?

— Ты заслуживаешь не меньшего, — спокойно сказал ее дедушка, — и хотя твой молодой человек предпочел бы избежать своих обязанностей, я бы хотел, чтобы у тебя была поддержка клана после брака. Так что, если только ты не предпочтешь, чтобы я подошел к семье со стороны твоего отца…

— Нет.

Тсунаде теперь наконец стала главой Сенджу, с опозданием и по настоянию своего брата, но клан все еще был трясиной разногласий и предубеждений, и добавление гениального разума Шикаку в этот бардак не улучшит ситуацию. Она очень мало знала о родичах отца — ее жених знал намного больше о Нара. Если ее обучение шиноби что-то ей и дало, так это то, что информация — это сила.

— …тогда клан Нара, так тому и быть, — ее дедушка улыбнулся Шикаку тонкой улыбкой: ее жених неуютно поерзал. — Наслаждайся прогулкой, маго-чан.

Ёшино ушла, и Тонари-ба последовала за ней. Мужчины!

* * *

Кита сидела у футона, слушая затрудненное дыхание мужа, и писала письмо Шибуки-куну, который теперь жил в Стране Воды с женой и сыновьями-подростками. Это была очень тяжелая зима для ее мужа: тяжелая для нее и Тобирамы, но Мадаре было сложнее всех, и несмотря на то, что уже пришла весна, его трудности продолжились. Изуна умер два года назад (поскользнулся на льду в одно холодное утро, сломал бедро и тазовую кость, а потом не оправился), и с тех пор ее любимый не был прежним.

Она снова разгладила кимоно на коленях, аккуратно пробежавшись пальцами по узору уток-мандаринок, вплетенному в нежный синевато-серый фон. Это было первое кимоно, которое ее муж подарил ей после их свадьбы, и с того момента она регулярно его надевала. Возможно, не настолько часто, насколько ей бы хотелось в те первые несколько лет их юности, но ее осторожность и терпение принесли плоды: это кимоно до сих пор можно было носить почти шестьдесят лет спустя. Но только едва-едва: оно истончилось в нескольких местах, и ей пришлось укоротить рукава и заменить ворот.

Мадара засмеялся, когда она надела его сегодня утром, хрипло настаивая, что сейчас она не менее прекрасна, чем когда ей было двадцать. Она так сильно его любит.

Тобирама также растянулся на футоне, спиной к спине с ее мужем и в кимоно насыщенного красновато-коричневого цвета с тонким узором сосновых ветвей. Он пережил Току, большинство своих кузенов и племянников и даже Мито, при всем при том что она Узумаки. Кито подозревала, что потеря мужа истощила Мито как из-за него самого так и из-за того, как она его потеряла, и похороны ее старшего, а затем и младшего сына стали последней каплей. Однако оба ребенка самого Тобирамы все еще жили, что, как она знала, было главной причиной, которая позволяла ему вставать с постели последние несколько лет. Это и перспектива правнуков от Ёшино-чан, которая была беременна: наведение ужаса на клан Нара регулярными визитами открыло у него второе дыхание, несмотря на то, что ему было уже за восемьдесят. И да, это было запугиванием с элементами преднамеренной провокации: идею взять снежных барсов, чтобы встретиться с оленями, нельзя было назвать чем-то меньшим.

— Любимая, — хрипло выдохнул ее муж, — мое зрение исчезает.

Значит, осталось совсем недолго.

— Хочешь ли ты меня о чем-то спросить, прежде чем я попрошу Такаду-куна всех привести?

Второй ребенок и одновременно старший сын Шираками в данный момент дежурил в коридоре, соединяющем их крыло с главной частью дома, наверняка проигрывая в игру со свитками Какаши-куну, который в прошлом месяце обнаружил, насколько серьезно Мадара болен, и с тех пор решительно не отходил от него ни на шаг. Ему было только тринадцать, бедный ребенок: ее муж станет его первой смертью. Остальные их дальние родственники тоже держались рядом с кварталом клана, не желая пропустить возможность попрощаться. Даже Тоши-ко вернулась со двора, и Такахара с женой (ранее Курама Касагума, теперь просто Учиха Каса) на неопределенный срок отложили свое ежегодное путешествие для представления Учих другим дворянам Страны Огня, чтобы провести больше времени с его отцом.

Мадара посмотрел на нее, и глаза Изуны были слегка затуманены от приближения Шинигами:

— Я найду тебя в Ёми, когда ты уйдешь из жизни, любимая? Или ты туда не попадешь?

Ее муж видел намного лучше, чем Изуна когда-либо предполагал. Но опять же, Изуна видел разумом — Мадара видел сердцем.

— Меня нельзя будет найти в Ёми, муж: я пришла из другого места, и туда я вернусь.

— Как мы сможем последовать за тобой? — с трудом выпрямившись, спросил Тобирама, как будто хотеть этого было самой естественной вещью в мире.

Кита сглотнула ком в горле, аккуратно отложив кисть, и выдохнула, подавив внезапное желание заплакать.

— Я расскажу вам обоим, — пообещала она, — а потом придут дети и составят нам компанию, пока ты не покинешь нас, муж, — она выдавила улыбку. — Я уверена, что ты посчитаешь это место намного более занятной загробной жизнью, чем Ёми, любимый.

Ее дети знали, куда она уйдет: она вырастила их в своей вере настолько, насколько смогла. Однако Мадара никогда не спрашивал раньше, как и Тобирама: она думала, что они никогда этого не сделают.

— Как может быть иначе, когда я знаю, что моя жена присоединится ко мне там?

В этот момент Кита все же заплакала. Она плакала, пока рассказывала им о боге, за которым тихо следовала в обеих жизнях, который спросил ее разрешения, прежде чем отправить ее на реинкарнацию здесь, и исподволь ее поддерживал во всех ее начинаниях. Она плакала, когда и Мадара, и Тобирама обязались последовать за ней, и она позвала Такаду привести всех попрощаться.

Она заплакала сильнее, когда Мадара сделал свой последних вдох, окруженный детьми, внуками, правнуками, племянниками и племянницами, дальними родственниками и друзьями всех возрастов, и она до глубины души почувствовала, что они с Тобирамой надолго его не переживут.

Она была не сильно против этого. Однако она постарается держаться, пока Ёшино не родит близнецов: Тобирама должен встретиться с собственными правнуками.