Красное на чёрном, или мост в Терабитию (гет)

Разгоравшийся скандал внизу Северус услышал даже через Заглушающие чары. К регулярным воплям ему было не привыкать, но грохот, звон и шум падения заставили его подскочить с кровати, поверх которой он валялся с книжкой, и поспешно спуститься в кухню.

Зрелище, представшее его глазам, моментально убедило его, что прибежал он не зря. Рыдающая Эйлин полусидела-полулежала у буфета, впечатанная в его обшарпанные дверцы поставленным боксерским ударом. На бледной острой скуле её наливался синяк, вокруг валялись разлетевшиеся на черепки плошки и кружки, от столкновения посыпавшиеся с полок, рука, отставленным локтем которой она заслоняла лицо, бликовала широким золотым кольцом на среднем пальце.

Северус узнал его — это была одна из частей «подарочка», наколдованного им для матери к Йолю и выданного за оплату его праведных зельеварческих трудов. Он посчитал тогда, что слитки могут оказаться более проблемными в плане продажи, да и представить, что клиент, возжаждавший зелий и внезапно оказавшийся не при деньгах, расплатится завалявшимся в кармане слитком, а не стянутым с запястья браслетом или отстёгнутой запонкой, было бы сложнее. Поэтому он и наделал горку всяческих примитивных безделушек, не заморачиваясь на дизайн, чеканку, зернь и прочие украшательства. Кто же знал, что Эйлин не спрячет весь «клад» целиком в тайник, а зачем-то нацепит и станет носить одно из грубых аляповатых колец — то ли ностальгируя о своём аристократическом прошлом, то ли, как сорока, прельстившись драгоценным блеском.

Ибо весь сыр-бор, как успел понять, сбегая по лестнице, Северус, случился как раз из-за этого кольца. Толком не просыхавший с самого Рождества Тобиас, предыдущие несколько дней и вовсе не появлявшийся дома, по всей вероятности, заприметив женину обновку, сначала возжаждал её себе, уже представляя, сколько дешевого виски ему светит на вырученные в ломбарде деньги, а после, получив отказ, обрушился на Эйлин с нелепой сценой ревности, обвиняя её во всех смертных грехах.

- С кем ты путалась?! — бушевал он, медленно подступая к ней со сжатыми кулаками, с лицом, страшным от прилившей к нему темной крови. — С кем ты путалась, сука?! Какой богатей заплатил золотом за твою щель?! А, шалава?!

При виде ворвавшегося в кухню Сева, Тобиас несколько сбавил тон и свое наступление прекратил, наоборот — отойдя на пару шагов обратно, к стоящему у окна столу.

- А ты чего вылез, выблядок?! — с безопасного, по его мнению, расстряния рявкнул он на Сева. — Решил посмотреть, как учат поганых шлюх?

- Сдрисни, пока цел, — не глядя на него, с холодной ненавистью обронил Северус, бросаясь к матери. — Мам, ты как? Давай вставай… и пошли ко мне…

Он присел возле неё и, закинув её руку — ту самую, с кольцом — себе на шею, попытался поднять её с пола, чему она, исступленно рыдая и, казалось, вовсе не замечая сына рядом, никак не способствовала. Северус отнюдь не был силачом и просто взять её в охапку не мог. Призвать из своей комнаты Успокаивающее — тоже, ведь для матери он оставался несовершеннолетним школьником, неспособным колдовать на каникулах, тем более — не имея в руках палочки. Поэтому он ожесточенно пыхтел, пытаясь за подмышки поставить мать на ноги, не обращая внимания на Тобиаса, как назло, оравшего от стола.

- Ишь, борзый! На кого тявкать смеешь, байстрюк?! Спроси, спроси её, с кем она тебя прижила?! С каким чертовым колдуном? Он тоже давал ей золото?!

Давненько Севу не доводилось слышать в свой адрес этой старой песни. Может быть, несмотря на доводы разубеждавшей его когда-то Лили, это всё-таки правда, и этот пропивший все мозги опездол — не его отец? Но сейчас было не до подобных размышлений, и мысль мелькнула и растаяла, вытесненная обрывочной толпой прочих.

Точно так же мелькнул через всю кухню и тяжелый деревянный стул, но таять и не подумал, со всей дури впечатавшись стоявшему вполоборота Севу в бок. Занятый Эйлин и не ожидавший от трусливо сдавшего назад папаши такого боевого задора, Сев успел только немного повернуться, закрывая собой мать и принимая весь удар на себя.

Тобиас и всегда-то был мужиком крепким, несмотря на все возлияния, сохранившим немало мощи в руках со времен работы у станка, а потом грузчиком, а ещё и пьяная дурь придала дополнительной силы. В кого уж он метил — в предательницу-жену, посмевшую разжиться ценной вещью в обход его ведома, или в этого зарвавшегося щенка, по какому-то недоразумению считающегося его сыном — бог весть, но результатом он остался доволен, бешено и жутко захохотав.

- Что, съели?! Вот и всё ваше хваленое мракобесие! Помогло оно? То-то! Будешь знать, кто в доме хозяин!

Боли Северус тогда не почувствовал, только удар — и вспышку радости, что попало по нему, а не по Эйлин. А ещё — ослепление яростью и желание не сходя с места скрутить мерзавца в бараний рог. Он рывком вскочил на ноги, остатками тонущего в водовороте злости разума задушив рефлекторное стремление укатать обидчика одним движением руки, и выхватил палочку.

- Не посмеешь! — тявкнул Тобиас, хватаясь за второй стул.

- Не трогай его! — раздался за спиной гневный голос Эйлин, вставшей во весь рост.

«Ну слава Мерлину, проснулась! — пронеслось в голове Сева, пока рука выписывала заученное до автоматизма движение. — Спасибо, мам, но вряд ли он тебя послушает. Я как-нибудь сам…»

Полновесный Ступефай (хотя очень хотелось Сектумсемпру) сшиб Тобиаса, как кеглю, выпущенный из рук стул опрокинулся, дополнительно треснув того по ногам. Следующий взмах должен был спеленать его крепчайшими магическими путами, но под руку Севу внезапно кинулась Эйлин, подбив снизу его локоть, и заклинание, бесполезно распылившись, ушло в потолок, откуда посыпались пыль и штукатурка. Эйлин же, с неожиданной прытью подскочив к поверженному Тобиасу, припала возле него на колени и, развернувшись к Севу лицом и раскинув в защищающем жесте руки, снова закричала:

- Не трогай его! Не прикасайся!

На этот раз не понять, кому — и в чью пользу — были адресованы её слова, при всём желании бы не удалось. Секунду Северус тупо смотрел в залитое слезами, расцвеченное синяком, искаженное страхом и гневом лицо женщины, которая называлась его матерью, медленно осознавая, что страх и гнев эти были вызваны им. Что не его, но от него закрывали сейчас её раскинутые руки. Что в одной руке дрожала, нацеленная в его сторону, палочка — готовая перейти к действиям только теперь. Не тогда, когда кулак Тобиаса летел навстречу, не тогда, когда сын закрывал мать своим телом от деревянного снаряда, но теперь, когда оглушенный Тобиас колодой лежал на полу.

- Да ебитесь вы все конём! — даже не зло, а как-то безразлично сказал Северус, движением палочки распахивая дверь и с грохотом обрушивая её за собой.

В голове стучало «Чума на оба ваших дома» — кажется, это что-то из Лилиных книжек, где все, по итогу, оказались редкостными идиотами.

Лили… смертельно захотелось оказаться сейчас возле неё, спрятать голову у неё в коленях и просто помолчать, пока она, так же молча, всё-всё понимая, гладила бы его волосы. Но на дворе ночь, Лили наверняка спит, равно как и весь остальной, уютный и дружелюбный, дом Эвансов. Да и хорош бы он был, вывалив на неё свои проблемы — мол, жалей меня!

Ничего, маг он или не маг — переночует в «Наутилусе», а назавтра, пока все в Паучьем ещё будут спать («После бурного примирения, не иначе» — невольно подумал он, и его замутило), втихаря заберёт свои вещи и перекантуется в «Дырявом котле» до конца каникул. Благо, расплатиться за постой для него теперь — проблема небольшая. А в этом гадюшнике — ноги его больше не будет. Пусть делают, что хотят.

Проскочив темные сени, он вырвался на волю, жадно втянул обжигающий горло морозный воздух. В боку кольнуло. Несущественно так, невнятно. Куда ощутимее — стоило вытянуться в струнку, подавшись вверх, чтобы взлететь. Бок словно хлестнули огненным бичом, в глазах на миг потемнело. Потеряв концентрацию, он чуть не свалился, сделав кульбит и выправившись у самой земли. Резкое движение снова вызвало удар бича, в груди разлилось и заклокотало пламя, а дыхание перехватило, выжав захолодившие веки слёзы.

Неладно, совсем неладно. Метательный снаряд Тобиаса явно не прошёл для него даром, как он было подумал сначала. Теперь, когда первый шок проходил, это становилось всё очевиднее и очевиднее.

Сев осторожно сгруппировался прямо в воздухе, поплыв дальше в совершенно немыслимой для полёта позе зародыша. Он стремился в сколоченную его руками «рубку», их с Лили дом, как раненый зверь — в родную нору, упорно, настойчиво и иррационально. Только бы добраться, а там… Что — «там», внятно ответить он бы не смог.

Как он долетел, Северус не очень запомнил. Совсем недалекий путь показался ему вечностью, заполненной огненными бичами. Воздуха всё время словно бы не хватало, а каждая попытка вздохнуть поглубже оборачивалась новым опаляющим ударом. Память проснулась уже у самого тополя, вид знакомой дощатой конструкции сработал «рубильником», выключив автопилот и включив сознание.

Северус махнул левой рукой, поднимая и удерживая на весу загораживающий вход ковёр, и так и вплыл внутрь, не разгибаясь и не шевелясь. Так же не шевелясь, опустился на пол, застывшие земляными холмиками подушки неудобно уперлись в бедро и шею, но возиться, устраиваясь получше — значило снова провоцировать притихший было бич.

Явный перелом, тут и гадать нечего, а все зелья, как назло, остались в чемодане дома. Дома?! Хха! В том месте, где он по какой-то нелепой случайности вырос.

Если бы такое приключилось с ним летом, когда «рубка» на два с лишним месяца превращалась в походную лабораторию, у него был бы под рукой и запас Костероста, и Заживляющее, и анальгетик. Сейчас же… От мысли о немедленном полете обратно, недвусмысленно мутило.

«Отлежусь, — упрямо пульсировало в голове. — Отлежусь до утра, а там — и зелья, и «Дырявый котел»… и куртка…»

То ли его начало познабливать, то ли шок окончательно прошёл, подпустив к неподвижно замершему телу холод. Он попытался, медленно шевеля левой рукой, на локте которой он лежал, соткать Согревающее, но оно вышло слабым и словно бы дырявым: колени, ступни и лопатки как бы высовывались из-под слишком узкого и короткого покрова, и от этого всё остальное тоже никак не могло согреться.

«Ничего… До утра не так уж и долго. Продержусь, а там, глядишь, полегчает. На мне всегда заживало, как на собаке… — думал он, со свистом, по унции втягивая в себя воздух. В голове кружилось, отчего мысли путались и разбегались, вынуждая поминутно собирать их в кучу, как испуганных овец. — Сейчас бы к Лили… Вот ещё, удумал — представать перед ней в таком виде, бежать за помощью, как к мамочке…»

Воспоминание о недавней помощи «мамочки» заставило скривиться — а может, неловкие движения левой руки отдались в поврежденном боку. Страшно хотелось пить, но на Агуаменти той ограниченной свободы, с какой он мог шевелить левой, не хватало.

Внезапно темноту «рубки» разорвал в клочья светящийся ярче всякой луны барс, и встревоженный голос Лили музыкой отозвался в ушах: «Сев?! С тобой всё нормально?!»

Одновременно досадуя и умиляясь, он, несмотря на очередной беспощадный бич, чуть приподнялся, давая руке бОльшую подвижность — ответить Лили было делом куда более важным, чем какой-то стакан воды! Стараясь, чтобы голос звучал бодро и ровно, он продиктовал возникшему перед ним Патронусу: «Порядок», на что ушёл весь небольшой запас воздуха — пришлось долго отдыхиваться, ища оптимальную глубину вдоха, чтоб по-минимуму тревожить ребра.

Пусть Лили думает, что он в порядке. Неизвестно, как она узнала, как додумалась именно сейчас послать ему весточку, но пусть она будет уверена, что всё хорошо. Завтра… когда он хлопнет зелий, оденется и соберётся, он зайдёт к ней, чтобы рассказать о своём переезде. Сегодня — нечего ей тут делать.

Ему очень хотелось, чтобы она оказалась тут, ему очень совестно было этого хотеть. Поэтому, когда сознание перепахал её отчаянный и такой близкий призыв, «вслух» он подумал: «Лили?! Что ты здесь делаешь?!», захлебнувшись на последнем слове, внутри же цвело, плескалось, колотилось о больные ребра: «Пришла… пришла!.. Пришла!..»

_______________________________

Примечание

Ненависть:

https://postimg.cc/RNfRRWRj

Полновесный Ступефай:

https://postimg.cc/5QQmDyMQ

Огненный бич:

https://postimg.cc/Zv99JsjC

«Пришла! Пришла!..»

https://ibb.co/fxK8XrD